Сам Бернс, нечего и говорить, видел в ней лишь старую сумасбродку, которая вполне может клюнуть на предложение сделать инвестиции, если преподнести его позавлекательнее. Ему даже не верилось, что она побывала замужем.
– Неужели нашелся нормальный человек, пожелавший, будучи в здравом уме, на ней жениться? – сказал он однажды, когда мы остались наедине.
Я ответил, что, по моим сведениям, миссис Брэдли дважды вдова.
– Гос-споди! Так это сколько же у нее денег?!
К сожалению, я не смог заставить себя донести его высказывания до миссис Брэдли; уверен, она оценила бы их в полной мере. Не раз я замечал устремленный на нее задумчивый взгляд рыбьих глаз финансиста. Наверное, он пытался определить, насколько она богата, однако задача была не из легких. Одевалась миссис Брэдли хоть и необычно, а иногда просто жутко, но явно дорого. С другой стороны, она обладала редким остроумием и неиссякаемым дружелюбием, а такие качества не вяжутся, по его мнению, с богатством; разве что женщина – звезда мюзик-холла или герцогиня, которая устроила из фамильного замка общество с ограниченной ответственностью. В бридж миссис Брэдли играла лучше, чем Бернс и сэр Уильям, и была прекрасной бильярдисткой. А второго такого искусного метателя дротиков и ножей я вообще не видел. Еще она без промаха стреляла из пневматического оружия и сильно досадила Бернсу, выиграв у него пять фунтов: одним противным дождливым вечером она на спор десятью выстрелами снесла горлышки у десяти бутылок. Я точно знаю – сам видел.
Да, Бернсу никак не удавалось ее классифицировать. И мне тоже… Хотя от ее рекордов попахивало эдакой ковбойской удалью, речь у нее была безупречно правильная, классическая, без всяких там новомодных словечек, без сленга, и это нас обоих озадачивало. Она, несомненно, была, что называется, леди, и, однако, знала самые худшие стороны худших городов Европы и Штатов, и знала обо всех грехах человеческих и всех пороках. Удивить ее никому еще не удавалось, зато я сам видел, как благодаря ей у Берта волосы встали дыбом. Читала она только современных поэтов, а ее единственная уступка самой себе заключалась в рюмке хереса, выпиваемой перед обедом. Совершенно необычная женщина. Но не сумасбродка. Нет, с теми, кто считает ее сумасбродкой, я решительно не согласен.
– Самое занятное зрелище? – Закатив глаза, я обдумывал ее вопрос. – Даже не знаю. Может, распродажа в магазине?
– А я однажды наблюдал, как дерутся две акулы, – благородно пришел мне на выручку сэр Уильям.
Рассказ помог вернуть ему хорошее настроение. Миссис Брэдли слушала, откинувшись на спинку стула. Глядя на нее, я представлял греющуюся на солнышке ядовитую змею или крокодила, ласково улыбающегося, в то время как птички выклевывают из его бронированной шкуры мелкую надоедливую живность.
Дождавшись, пока отец закончит, Маргарет заявила:
– Самое занятное зрелище на свете – игра Коше. Я видела его на Уимблдонском турнире. – Со вздохом она встала и подошла к окну. – Прошлое лето было не очень, а это – бьет все рекорды. В такую вот погоду нервные люди и кончают с собой. Хорошо, что я оптимистка.
Повернувшись к нам, она сказала:
– Мистер Бернс, будьте добры позвонить.
Бернс повиновался. Усаживаясь на место, он произнес:
– Самое занятное зрелище – женщина, когда она пытается вытянуть у мужа деньги. Она способна откалывать любые номера, словно мартышка, и менять обличье, словно хамелеон.
Мы все стали возражать; сэр Уильям яростно, я слабо, Маргарет с негодованием, а миссис Брэдли с усмешкой. Бернс только улыбался плотоядной улыбкой финансиста.
– Будьте же искренни, – сказал он.
Даже в его самых невинных замечаниях всегда проскальзывал намек, что его собеседники неискренни, и это меня еще пуще злило.
– Неужели вам не доводилось слышать, как женщина выпрашивает у мужа деньги? Ну же?
Маргарет, чья веселость, как у большинства молодых женщин, вернулась столь же быстро, как и ушла, ответила:
– Доводилось.
– Вот как? – изумился ее отец.
– Да, у Бертов. Я не хотела подслушивать, просто у мистера Берта голос как рупор, а миссис Берт – то есть Кора Маккенли, – когда злится, кричит, словно простолюдинка, каковой, собственно, и является. Я пошла в Бунгало забрать у Берта пожертвование в пользу деревенской библиотеки, которую мы открыли прошлой зимой, а они там как раз ругались, жутко громко, из-за Бертовой прижимистости и Кориного мотовства. Она кричала, что денег ей хватает только на хозяйство, а он – что в Солтмарш негде щеголять в дорогих нарядах. Было страшно неприятно… Да ну их совсем! Пора убирать чай, а вы, мистер Бернс, придумали бы, чем нас занять, пока не придет время переодеваться к обеду.
Бернс улыбнулся; он искренне ломал голову, услужливо стараясь изобрести какое-нибудь развлечение. К тому времени как убрали посуду, он был готов.
– Встаньте-ка вот сюда, – начал он, отступая в сторону, прямо на пса.
Фокстерьер со страдальческим визгом взвился вверх.
Бернс завопил, обращаясь к Маргарет:
– Я не нарочно! Я просто хотел…
Пес лаял, Маргарет нагнулась и стала его гладить и успокаивать. Джим, воспитанный и добродушный зверь, желая показать, что ничуть не обиделся, принялся наскакивать сначала на Маргарет, а потом – совершенно неожиданно – и на Бернса. Бернс, одержимый, как упоминалось, нездоровым страхом перед собаками, который он приобрел, наверное, в раннем детстве и который был совершенно не в состоянии контролировать, не говоря о том, чтобы побороть, закричал и замахнулся на разволновавшееся животное.
– Фу, малыш, фу! – смеясь, сказала Маргарет.
Я попытался схватить пса за ошейник, но промахнулся и растянулся на полу, увеличив тем самым всеобщую сумятицу.
– А ну, сидеть! – Сэр Уильям поднялся, чтобы утихомирить собаку. – Не ушиблись, Уэллс?
Я покачал головой и извинился за свою неловкость. Мне пришлось кричать, потому что шум стоял невообразимый.
Тут Бернс с ревом «Тихо! Тихо!!» с размаху ударил Джима прямо по глазам и пнул ногой в тяжелом ботинке. Пес, взвизгнув, шарахнулся от него, а потом оскалил зубы и, впившись ему в ногу, стал яростно ее трепать. Бернс тоже рассвирепел и тщетно пытался стряхнуть Джима с ноги. Обезумев от ужаса, он схватил с каминной полки хрустальную вазу, явно собираясь обрушить ее Джиму на голову. Маргарет закричала, ее отец взревел, я, кажется, тоже кричал. Пес, почуяв беду, разжал зубы и шустро увернулся; ваза грохнулась наземь. Прежде чем кто-либо успел ему помешать, сэр Уильям вцепился Бернсу в горло и стал с большим успехом душить. Глаза у Бернса выпучились. Он как-то странно забулькал. Маргарет истошно вопила.
Миссис Брэдли, сохраняя удивительное присутствие духа, быстро поднялась, взяла вазу с цветами и резко выплеснула ее содержимое, среди которого, разумеется, было и немалое количество холодной воды, в лицо сэру Уильяму. Тот разжал руки. Маргарет на подкашивающихся ногах подошла, схватила пса за ошейник и выставила за дверь. Миссис Брэдли опять уселась и изящно вытирала пальцы шелковым платочком. Бернс и сэр Уильям таращились друг на друга. Потом последний что-то пробормотал, отвернулся и принялся поправлять волосы и отряхивать костюм.
После подобной сцены я был рад удалиться. Маргарет хотелось, чтобы я остался к обеду, однако нам с Дафни следовало заняться приготовлениями к празднику, да и вообще я не очень-то рвался там обедать.
Миссис Брэдли проводила меня до ворот. По дороге она неожиданно сказала:
– Так значит, это Берт?
– Да. Берт не признал, что заключал с мистером Гэтти пари, но и не отрицал, что запер его в часовне.
– Ясно.
Я уже сообщил сэру Уильяму и прочим о том, как кто-то неизвестный, или неизвестные, кидали в нас с Уильямом черепицей, и упомянул о своих подозрениях относительно ребят из хора. Теперь же я сказал миссис Брэдли, что хочу с ними разобраться.
– Не говорите им ни слова, мой мальчик, – предостерегла она и даже заставила дать обещание – только тогда и отпустила.
Дафни дожидалась меня в комнате, которую все по привычке называли детской. Комната была на втором этаже – большая, полупустая и холодная; я удивился, что Дафни ее выбрала. Наверное, решила спрятаться от тети. Нечего и говорить, плоховато они ладили – Дафни и миссис Куттс.
– Садись, Ноэль. Что там за история, как тебя с Уильямом пытались убить?
Я рассказал и попросил никому не говорить.
– Ладно, буду молчать. Только вся деревня уже знает.
– Откуда? Уильям?
– Он говорит, нет. – Дафни нахмурилась. – Наверное, это все чертовы мальчишки.
Я выразил согласие и рассказал о своем обещании не устраивать дознания.
Дафни вдруг заявила:
– Говорят, миссис Гэтти была совершенно нормальная, пока он не заставил ее там поселиться. Ужасно, правда? Кажется, как раз такие вещи в бракоразводных судах называют психическими пытками.
И Дафни отвела от меня свои чистые голубые глаза, но взяла за руку.
Дафни дожидалась меня в комнате, которую все по привычке называли детской. Комната была на втором этаже – большая, полупустая и холодная; я удивился, что Дафни ее выбрала. Наверное, решила спрятаться от тети. Нечего и говорить, плоховато они ладили – Дафни и миссис Куттс.
– Садись, Ноэль. Что там за история, как тебя с Уильямом пытались убить?
Я рассказал и попросил никому не говорить.
– Ладно, буду молчать. Только вся деревня уже знает.
– Откуда? Уильям?
– Он говорит, нет. – Дафни нахмурилась. – Наверное, это все чертовы мальчишки.
Я выразил согласие и рассказал о своем обещании не устраивать дознания.
Дафни вдруг заявила:
– Говорят, миссис Гэтти была совершенно нормальная, пока он не заставил ее там поселиться. Ужасно, правда? Кажется, как раз такие вещи в бракоразводных судах называют психическими пытками.
И Дафни отвела от меня свои чистые голубые глаза, но взяла за руку.
– Все это довольно странно, как ни посмотри, – согласился я. – Между прочим, сможем ли мы найти маленькую круглую палатку – для гадалки?
– Да. Я как раз хотела тебе сказать. Я говорила с Томми Мэнли, а он говорил с Уильямом, а тот говорил с предводителем скаутов, который пообещал дать нам ее бесплатно. И я пригласила скаутов на праздник. Наверное, Уильям очень обрадовался. Забавно, что Томми пришлось выступать посредником между мной и братом, правда?.. Скауты покажут, как они разбивают лагерь, как выполняют гимнастические упражнения, и еще я вставила в спортивную программу для них стометровку. Нужно теперь же сказать дяде. В соревновании «Бег с яйцом в ложке» будет пятнадцать участниц, потому понадобится не меньше трех призов, значит, придется оставить мальчикам только два первых приза; их семеро… да и то я подкупила Оливера, помощника садовника из Манор-Хауса. А то было бы вообще пятеро.
– В смысле – шестеро?
– Нет. Записав Оливера, я обеспечила еще одного участника – мальчика по имени Бриггс, который терпеть не может бегать и терпеть не может Оливера. Причем Оливера он ненавидит сильнее и будет участвовать для того, чтобы сделать ему в подходящий момент подножку.
Я невольно рассмеялся, однако следовало браться за дело.
– Чувствую, праздник выйдет веселый. Как мне одеться для предсказаний?
– Я перешила свой старый цыганский наряд, – ответила Дафни. – Нужно будет примерить.
– Наверное, приклею себе бороду. Пусть будет бородатая женщина-гадалка. Три пенса за сеанс. Такие услуги в основном интересуют деревенских девушек, а денег у них маловато.
– А не лучше ли по шесть? А то отбою не будет от бедных клиенток. Голосую за шесть, да еще шесть – за совет относительно любовных дел. Ты сможешь на этом хорошенько нажиться. Дяде и Церберше не скажем. Им не понравится, что помощник викария выкидывает такие номера.
– Лучше вообще никому не говорить. – Я нежно ей улыбнулся. – Если меня примут за чужого, выйдет гораздо смешнее.
Дафни завистливо вздохнула.
– Думаю, ты там здорово развлечешься. Вот бы мне спрятаться в палатке и послушать тебя. А теперь сиди тихо, я почитаю тебе список. Вечно в последнюю минуту что-нибудь да вылезет. Значит, так. Стулья, круглая палатка, шатры, закуски, карусель, качели, кокосы, яйца и ложки, переносные барьеры, картофель, флажки, разметка для теннисного корта, рулетка, флаги, оркестр, волшебные фонари, сигнальный пистолет, судьи, свисток, колокольчик, рупор, таблички с именами, призы, урны для голосования – больше ничего не приходит в голову, но наверняка кучу всего забыла. Да! Финишные ленты! И зачем я только выбросила прошлогодний список?..
Забравшись в кресло с ногами, Дафни принялась просматривать в дневнике записи о поездке, из которой не так давно вернулась. Потом перешла к событиям последних недель, и на лбу ее появилась складочка; маленький карандаш постукивал по ровным зубкам. Я, нечего и говорить, сидел рядом на подлокотнике и читал вместе с ней.
Суббота, 25 июля
Погода, вопреки обыкновению, хорошая. Ничего себе лето! Ездили с сэром Уильямом в его машине в Феллонбридж. Мило с его стороны. Очень рада, что они с дядей не ссорятся в отличие от некоторых священников и сквайров. Он всегда такой любезный – спрашивал о каникулах, о том, когда начнутся занятия. Домой вернулись в десять минут шестого, как раз к чаю. Старина Билл, кажется, мне обрадовался. Уже расставил стержни для метания колец; не успела снять шляпу, как позвал меня соревноваться.
Воскресенье, 26 июля
Дядя произнес весьма пылкую проповедь на тему «Не судите, да не судимы будете!». Церберша недовольна, потому что он явно намекал на хулителей Мэг Т., которая родила в прошлую пятницу. Церберша возглавляет кампанию против Мэг, и потому эта проповедь для нее как нож острый. Некоторые прихожане подходили пожать ему руку. На заутрене были даже Лори. Оба прямо добрые самаритяне… Да, Ц. опять оказывается в ложном положении. Такова уж ее роль в деревне. Наверное, ужасно ненавидеть собственную тетю и никогда не соглашаться с тем, что она говорит, или делает, или думает. Но я – ненавижу. И пусть она куда правильнее дяди. Мне она, конечно, не родная тетя, а дядина жена. Большое утешение.
Понедельник, 27 июля
Ох уж этот дурацкий праздник! Только о нем и говорят. Деревню уже видеть не могу, бегала туда сегодня несколько раз. Одолжила десять раскладных стульев, две табуретки, плетеную инвалидную коляску, кресло-каталку для наших больных. Надеюсь, они хорошо развлекутся, чертовы старые снобы. Ходила в таверну (через черный ход!) навестить Мэг Тосстик. Не дали увидеть ни ее, ни ребенка. Ребенка, говорят, вообще никто не видел, кроме самой Мэг и миссис Лори. Миссис Лори раньше была акушеркой, так что и доктора не приглашали. Боюсь, у малыша какое-нибудь уродство, вот его никому и не показывают. С миссис Лори я это не обсуждала, потому что это не мое дело, просто пожелала Мэг поскорее поправиться. Миссис Лори улыбнулась; оказывается, она уже предложила Мэг занять место служанки, как только та достаточно окрепнет. Церберше про свой визит я не говорила. Мне следует изображать высоконравственную и наивную девицу, каковыми, согласно пониманию Ц., могут быть лишь педантичные и отсталые дуры. А Ноэлю рассказала. Он покраснел и сменил тему. Подозреваю, он пообещал ей не обсуждать со мной это событие. Как глупо, мне ведь уже восемнадцать!
Вторник, 28 июля
Приходила лапочка Маргарет с дамой по имени миссис Брэдли – совершенно ужасное и удивительное создание. Напоминает ящерицу или… словом, что-то чешуйчато-доисторическое и смеется с каким-то клохтаньем, люди прямо подскакивают. Маргарет в ней, похоже, души не чает, и мне ужас как противно: эта дама страшна во всех отношениях. Зато она хорошо отделала Цербершу – заявила, что ее «враждебность по отношению к молодой женщине по имени Мэг Тосстик – проявление подсознательной ревности». Церберша просто пятнами пошла: она, мол, «даже придумать не может причины, по какой ей испытывать ревность из-за вульгарной молодой особы вроде Тосстик». А эта самая Брэдли проигнорировала возражение Ц. и, ухмыляясь, словно индийский крокодил-людоед, высказала предположение, что та «вышла из репродуктивного возраста». С Ц. едва не случился припадок, а Брэдли только улыбалась. Тут уже беседа расстроилась, и пока Ноэль, от смущения бордовый, провожал эту жуткую миссис Борджиа, мы с Маргарет бросились ко мне в спальню и истерически хохотали, уткнувшись в подушки.
Маргарет говорит, у ее отца случился приступ ярости: кто-то из слуг ему надерзил или что-то вроде того. Она ужасно беспокоится.
Думаю, знай мы с Уильямом, что дядя или Церберша в приступе гнева способны кого-нибудь укокошить, вели бы себя тише воды ниже травы.
Утешая Маргарет, я сказала, что сэр Уильям никогда не переступит черту, хотя как раз уверена в обратном. Просто я преклоняюсь перед Маргарет еще со школы; она была у нас старостой, а я – серым мышонком. Я скажу что угодно, лишь бы ее подбодрить.
Миссис Гэтти сообщила о смерти мужа всем, кроме констебля Брауна, но и до него дошли слухи, и он явился к нам и спросил у дяди, как правильно пишется «злонамеренный», и еще высказался в том смысле, что у бедной старой дамы в голове, по выражению Ноэля, тараканы. Она все время сравнивает его, Брауна, с быком, да еще просит не обижаться – ведь быки, мол, упоминаются в Священном писании, и у них большие красивые грустные глаза, и вообще они лапочки. Браун расфыркался, но дядя его успокоил, предложив подавать в игре против Мач-Хартли. Дядя – самый-самый деликатный человек. Деликатность, я уверена, важнее благочестия… А что касается чистоты, которая по пословице идет вслед за благочестием, то, думаю, бедняге Уильяму ей никогда не научиться… зато Церберше тут нет равных… неправильно это!
Среда, 29 июля