Глава 15
Покушение Сержант знал Шрама как облупленного. Он прекрасно представлял себе, куда мог бы пойти Шрам, оказавшись в Москве. В столице у Шрама отношения были почти со всеми натянутые. Не то чтобы плохие – просто не столь откровенные. Возглавив питерских воров, Шрам в Москве появлялся редко, а когда наезжал, то обычно заявлялся в «Арагви». Он сильно уважал «Славянский базар», но с тех пор, как знаменитый купеческий ресторан сгорел, больше в Москве Шраму, обожавшему широкий, лихой разгул, податься было некуда.
Сержант был уверен, что раз Шрам в Москве, то как-нибудь вечером он непременно появится в «Арагви». И с этим расчетом Сержант, остановившись в гостинице «Центральная», решил в первый же вечер отведать шашлык под бутылку «Цинандали».
Юрьев заказал себе отдельный кабинет наверху, рядом с большим банкетным залом – «кабинетом Берии», и в семь часов занял свой пост. В «Арагви» он пришел с неизменным черным кейсом, но сейчас в нем лежала не винтовка – он не мог бы воспользоваться ею в столь шумном людном месте, а небольшой пистолет с лазерно-оптическим прицелом, сделанный для него на заказ в Румынии лет пять назад. Короткий бочкообразный глушитель, намертво приваренный к стволу, почти полностью гасил звук от выстрела, и это было незаменимое оружие для незаметного устранения «клиента» с относительно близкого расстояния.
Сержант караулил Шрама уже третий вечер и начал немного волноваться – уж не упустил ли часом питерского вора, который по делам вполне мог смотаться в Москву со своими ребятами и на одну ночь. Где именно остановился Шрам, Сержант не знал, да и не особенно старался узнать, хотя бы потому, что мог бы без труда напасть на след Шрама, используя старые контакты. Сержант знал, что Шрам падок на роскошь и предпочитает останавливаться в престижных и самых дорогих отелях. Но сейчас он мог урезать срок своего пребывания в Москве до минимума – и тогда выходит, что вся уже длящаяся несколько недель охота на Шрама опять закончится ничем и, соответственно, продлится в Питере еще неизвестно сколько.
Шрам три дня безвылазно сидел в гостинице в окружении телохранителей и даже девок не хотел зазывать в номер. С утра он смотрел по гостиничному кабельному ТВ какую-то скандинавскую порнуху, потом в течение пяти-шести часов принимал гостей, всевозможных московских и подмосковных пацанов, у которых к Шраму были вопросы, просьбы, предложения. А после обеда, к вечеру, он отправлялся в боулинг, а далее в бассейн, где, не расставаясь с сотовым телефоном, вел длинные разговоры.
На четвертый день, как обычно, после позднего обеда в «Континентале» он отправился в бассейн. В бассейне Шрам облачился в синий махровый халат. Сжимая в пальцах обжигающе-холодный бокал с пенящимся пивом, уже подойдя к свободному шезлонгу у кромки воды, Шрам услышал знакомое пение своего мобильника. Выудив телефон из кармана халата, он откинулся на упругую парусину и лениво бросил в трубку:
– Але!
– Саша, это Жора. Ты в дамках, брат. Можешь встретиться с паханом китайцев Юй Цуном сегодня вечером в «Золотом драконе».
– Это в котором? – недовольно отозвался Шрам.
В Москве было по меньшей мере три «Золотых дракона» – китайских ресторанов, где одновременно с утолением голода местная косоглазая шушера обсуждала свой бизнес.
– В самом новом, – усмехнулся Жора, – на Павелецкой.
Шрам призадумался. Идти к китайцам сразу в их логово? Что-то здесь не так. Шрам, будучи в гостях, больше любил сам назначать места встречи там, где он ориентировался как у себя дома. В Москве было два таких места, вернее, после пожара в «Славянском базаре» одно – ресторан «Арагви», с которым у Шрама было связано множество приятных воспоминаний его беспутной юности.
– Пускай в «Арагви» привалят – к восьми.
– Погоди, Шрам, – запнулся Жора. – Но Юй Цун сам назначил встречу. Так нельзя…
– А ты, Жорик, сделай так, чтобы можно! – отрезал Шрам, поглядывая на оседающую пивную пену в своем бокале. – Скажи, мол, у меня в «Арагви» в полседьмого еще одна встреча, я не успею к нему на Павелецкую. Скажи, я угощаю. Скажи, я ему гарантирую безопасность грузинской кухни… – Шрам расплылся в довольной улыбке.
Отключившись от Жоры, Шрам залпом выпил бокал пива и, глянув на «Ролекс», кивнул Батону. Тот подошел и наклонился к шефу.
– Батон, ты это, поди в номер, прихвати десять штук. Сегодня вечером, может быть, подарок надо будет подарить. Уже четыре, начало пятого… В шесть рванем.
– Куда?
– В «Арагви». Ты со мной один поедешь. Ребята в гостинице пусть побудут, из номера пускай по одному выходят. Тут горничные, суки, воруют почем зря. Если наш чемоданчик с баксами сопрут, я пацанам бошки пооткручиваю.
– Так, может, с собой возьмем? – рискнул проявить инициативу обычно бессловесный Батон.
– Aгa, чтобы китайцы их увели! – расхохотался Шрам. – Помнишь, как говаривал группенфюрер Мюллер: верить нельзя никому. Только мне!
* * *
Сержант выпил бокал «Цинандали» и выглянул за балконные перила вниз. Сердце екнуло от долгожданного и неожиданного зрелища: в зал вошел Шрам в сопровождении двух ребят – один из них был его телохранитель – и какого-то престарелого китайца.
Незримый наблюдатель внимательно следил за тем, куда направится группа вошедших. …Он вспомнил, как пять лет назад сидел примерно в такой же засаде в брюссельском ресторане. Ему надо было убрать синьора Берлускони, главу одной из сицилийских «семей», который пытался влезть в бизнес с «Кремлевской» водкой и оттеснить русских производителей. Сержант получил заказ на отстрел. Он сидел в бельэтаже ресторана и выжидал удобный момент. У самого сердца во внутреннем кармане пиджака покоился румынский пистолет с глушителем и лазерно-оптическим прицелом. Берлускони сидел за большим столом в окружении трех телохранителей. Стрелять в зале было невозможно, и Сержант решил дождаться, пока Берлускони выйдет в сортир. Он сидел часа два. Наконец eго клиент поднялся со стула и незаметно кивнул своим двум амбалам. Сержант спокойно спустился вниз и медленно пошел по коридору к мужскому туалету. У дверей стояли два охранника с явным намерением никого не пускать. Сержант скорчил виноватую улыбку и попытался протиснуться в дверь. Его вежливо, но твердо отстранили. Тогда он сделал вид, что у него потекло из носа, он запустил руку во внутренний карман пиджака – якобы за платком – и, выхватив «румына», произвел два бесшумных выстрела-хлопка. Амбалы, как загипнотизированные, сползли по стене на пол. Путь был свободен. Сержант открыл дверь туалета и с порога выпустил две пули в затылок синьору Берлускони. Сержант был отменным стрелком, и ему не надо было проверять состояние клиента. Он и так знал, что клиент больше не дышит. Тихо прикрыв дверь, он переступил через оба трупа и рысцой припустил к служебному выходу за кухней. Через минуту киллер уже сидел за рулем своего неприметного «Опеля», который со скоростью сто километров в час уносил его от испуганных криков и далекого воя полицейских сирен…
Теперь все было иначе. Шрам – не Берлускони, который ни сном ни духом не подозревал о слежке и о направленном в его затылок стволе.
После двух неудачных для Сержанта вылазок на Шрама, закончившихся убийством трех его приближенных, питерский пахан, конечно же, изготовился и, как старый загнанный волк, стал особенно чуток. Он все время был собран – и настороже. К такому из-за спины не подойдешь. Надо было бить наверняка – прямо в этом зале. Времени на раздумья не оставалось.
Сержант тихо встал и, подойдя к двери кабинета, слегка ее приоткрыл. Коридор был пуст. Но это была обманчивая пустота. Сержант не исключал, что Шрам, давно облюбовавший «Арагви» для своих неформальных встреч, купил всю здешнюю обслугу, а то и внедрил собственных людей – и кто знает, вон тот официант, торопливо несущий поднос с шампанским и осетриной, – не человек ли Шрама, готовый в любую секунду выхватить из-за пояса «ПСМ».
Накануне Юрьев несколько раз обследовал обе лестницы, ведущие из этого коридора вниз на первый этаж: одна выходила в холл, а другая в коридорчик, ведущий в общий зал. Правда, в конце этого коридорчика была служебная дверь, за которой находился склад ненужного хлама. Единственным выходом из кладовки было закопченное окошко во внутренний двор. Это был путь к бегству.
Сержант вернулся на огневую позицию. Он был в черном парике и затемненных очках. Тонкие холеные усики скрывали верхнюю губу. Его трудно было узнать.
Войдя в зал, Шрам глазами привычно обежал лица вокруг и удостоверился, что никому из присутствующих в ресторане до него нет дела. Метрдотель провел их в занавешенный портьерой кабинет в углу. Уже занеся ногу, чтобы переступить невысокий порожек, Шрам глянул вверх, и тут же его взгляд уткнулся в брюнета с усиками. Хотя глаза брюнета скрывали затемненные очки, Шрам почуял на себе его сверлящий взгляд.
Странно…
Сев за столик, Шрам откинул занавеску, чтобы видеть брюнета на балконе. Что-то неуловимо знакомое проскальзывало в этом брюнете. То ли посадка головы – чуть склоненная к правому плечу. То ли плотное, крепкое телосложение. То ли сильная рука, вцепившаяся в плюшевые перила. Рука! Шрам мысленно представил эту руку. Перстень! На мизинце бликовал матовым золотым переливом перстень.
Такой он точно у кого-то видел.
Юй Цун что-то тихо говорил вежливым голосом, но Шрам уже его не слушал, а только кивал головой и натужно улыбался. Речь, кажется, шла о привлекательности для китайских торговцев российского Северо-3aпада. Шрам покосился в сторону. У дверей в зал, в самом проходе, замерли два здоровенных китайца – охрана Юй Цуна. Шраму нестерпимо захотелось уйти. Немедленно, сейчас же.
Он наклонился к старому китайцу и тихо сказал:
– Извините, уважаемый, но мне кажется, нам лучше отсюда уйти. Что-то мне здесь не нравится.
Обрамленные морщинами губы перестали улыбаться; в узких глазках сверкнула недобрая тигриная тревога.
– Сто такое? Опасность? Посему зе вы меня сюда позвали? Вы зе гарантировали мне безопасность!
– Я и себе хотел бы гарантировать безопасность, уважаемый Юй Цун! – проскрежетал Шрам в бессильной злобе. – Жopa! На выход. Батон, возьми на мушку вон того, на балконе. Брюнет в темных очках.
Он поднялся и тоном, не терпящим возражений, приказал китайцу:
– Предлагаю перенести встречу. Можем продолжить в машине. Я очень извиняюсь, но что-то мне тут не нравится.
Шрам вышел – нет, выпрыгнул из кабинета, не уступив старому китайцу дорогу. И в этот момент у него за плечом ахнул Батон, и Шрам почувствовал, как его плечо стиснула стальная ладонь телохранителя, и Батон всем своим могучим весом навалился на него, пригибая к полу.
И тут же Шрам услышал хлопок – потонувший в реве оркестра и гуле веселящегося зала, а за ним еще один хлопок, точно где-то наверху упали подряд две тяжелые книжки. Батон лежал на шефе, прикрыв его двумя центнерами мускулов. На щеку Шрама капало что-то теплое и липкое.
Кровь Батона…
Два здоровенных китайца уже суетились рядом, ощупывая и осматривая своего подопечного, и, убедившись, что он цел и невредим, потащили его к выходу. Шрам выполз из-под неподвижного Батона и бросился за китайцами. Жоры уже и след простыл.
Жрущие, пьющие и танцующие завсегдатаи знаменитого грузинского ресторана продолжали веселиться. Если кто и заметил суматоху у приватного кабинета в углу большого зала, то упавшего на пол здоровяка, скорее всего, приняли за хватившего лишку гостя, который полежит немного и оклемается – с кем не бывает…
Шрам догнал китайцев и, крикнув на ходу Юй Цуну, что он ему позвонит завтра, побежал к ожидающему на парковке такси.
Только захлопнув дверцу, Шрам вспомнил, что в пиджаке у Батона, в потайном внутреннем кармане, остался лежать толстый конверт с десятью тысячами баксов.
Глава 16
Беспредельщик Веня?
Теперь бы только никто не позвонил, не помешал. Надо было телефон к едреной матери отключить. Ну да ладно – поехали! Он взял из пластиковой коробки новый шприц, надорвал полиэтиленовую упаковку и снял колпачок с иглы. Потом бросил в железную ложку горсточку белого порошка и поднес к пламени свечи. Белый порошок зашипел, пошел пузырьками, покоричневел и расплавился. Придан положил ложку на стол и погрузил кончик иглы в коричневую горячую лужицу. Набрал полпшрица и блаженно закрыл глаза в предвкушении кайфа.
Вениамин сидел на игле уже два года. На дурь его посадил Дуршлаг, который помогал ему совершать лихие налеты на водил-дальнобойщиков вблизи Новгорода. Придан не считал себя наркоманом, мог неделями обходиться без героина, но наступали периоды, когда он не мог удержаться – и при любом удобном случае всаживал дозу и тонул в расслабляющем, пьянящем, гибельном восторге «путешествия в рай».
В последние дни, когда ему пришлось залечь на дно, спасаясь от бойцов Шрама, Придан снова пристрастился к зелью. Оно помогало ему переносить унылые часы вынужденного простоя. Он знал, что этот простой долго не продлится, надо только немного выждать. Ему не терпелось снова учинить очередной кипеш – вроде того дерзкого ограбления обменного пункта, которое сорвалось лишь по нелепой случайности. У него уже и новый план был готов: он собирался грабануть отделение коммерческого банка «Зодчий» на Мойке.
Вениамин Приданов знал, какая о нем ходит слава по Питеру – беспредельщик. А ему было наплевать. Придан жил так, как хотел: потрошил банки, чистил купцов, не считаясь с тем, что они отстегивали Шраму; терроризировал иностранцев, залавливая их в притонах, у проституток на окраине; угонял у крутых кабаков шикарные тачки, которые по дешевке продавал в Мурманске местным морячкам.
Это был кайф сродни героину…
Никто из братвы точно не знал, откуда Веня Приданов появился в Питере, а сам он об этом распространяться не любил. В действительности он был дитя тюрьмы, о которых говорят: «Без мамы рос, без папы рос – папирос». По-другому – папиросный мальчик, то есть такой же пустой, как фильтр.
Первым погонялом Вени было Папирос, и ему пришлось до крови разбить кулаки о скулы недругов, чтобы оно никогда более не напоминало о беспризорном сиротстве.
По словам матери, его отцом был пятидесятилетний вор, тридцать из которых он пробыл на чалке. Всучив дубаку, организовывавшему встречи между зэками и зэчками, семьдесят пять рублей, она отдалась ему прямо на грязном тюремном коридоре, не почувствовав сладости из-за десятка глаз, направленных в их сторону.
Однако единственная встреча принесла ожидаемые плоды – мать забеременела и сразу после рождения ребенка была освобождена по амнистии. А еще через полгода она сдала новорожденного в приют.
Следующая встреча с матерью, о которой Придан не мог вспоминать без содрогания, состоялась только через десять лет. К воротам детдома подошла невысокая худенькая нищенка и, назвав свою фамилию, сказала, что здесь у нее живет сын. Наблюдая за женщиной издалека, Придан долго не мог поверить, что именно эта оборванка его мать. Богатое воображение рисовало куда более лестную картину: отчего-то верилось, что его мать проживает в большом красивом доме в обеспеченной семье, куда его обязательно заберут и где он станет всеобщим любимчиком.
А оно вот как бывает…
Придан долго не отваживался подойти к беззубой, изрядно потасканной жизнью нищенке, и только когда она поманила его кульком конфет, он отважился пойти на встречу.
– Это тебе от меня, сынок, – протянув конфеты, она погладила Веню по голове.
В какой-то момент Придан вдруг осознал, что на всем белом свете не было для него роднее человека, чем стоявшая рядом женщина. В горле защипало и, заев обиду сладкой карамелью, он спросил:
– А где же папка?
– Убили твоего папку, – буднично отвечала женщина, как если бы речь шла о чем-то самом обыденном. – С кем-то на киче не поладил, вот его заточкой и пырнули. Я уж его и сама не помню, – честно призналась она. – Видела его только раз в жизни. А вот второй не довелось… Хоть бы фотографию после себя оставил, тогда бы хоть показала тебе, как он выглядит. А так… Я ведь с ним свиданки добивалась, – в голосе женщины отчетливо прозвучала тоска. – А как пришла, так мне его пожитки выносят, убили, говорят. А ты единственная, кто у него был. Твой папаня тоже ведь сыном тюрьмы был.
– А вещи где?
– Да какие у бродяги могут быть вещи? – Женщина в сердцах махнула рукой. – Две рубашки да штаны. Где они сейчас, не знаю. Может, спер кто.
– Мама, а ты меня возьмешь?
– Куда же я тебя возьму? – в ужасе воскликнула женщина. – У меня ведь даже дома-то нет. – И, заметив, как на глазах мальца наворачиваются слезы, добавила: – Здесь тебе будет получше, сынок. Поят, кормят, крыша над головой есть. Чего же еще можно пожелать, а там, глядишь, в люди выйдешь.
В следующие годы мать приезжала еще три раза. А потом сгинула, как его беспутный отец.
Дурная наследственность взяла свое.
В двадцать два года Придан забавлялся тем, что с приятелями избивал до смерти бродяг. И только когда статистика убийств в районе перевалила все допускаемые нормы, за расследования взялась прикомандированная группа из МУРа.
В раскрытии преступлений большую помощь оказал выживший бродяга, с его слов стало известно, что банду убийц возглавлял молодой парень двадцати двух – двадцати четырех лет. Угощая бомжей поллитровкой водки, он подходил сзади и ударял металлическим прутом по темечку, после чего на упавшего наваливалась вся кодла и забивала его ногами.
Вот такое баловство великовозрастных пацанов.
Только значительно позже Придан осознал, что он мстил бродягам за свое несостоявшееся детство.
Уже тогда стало ясно, что злодеяния тянут на вышак, а потому его сразу определили в смертный коридор, где по соседству находились камеры приговоренных. Три месяца он проживал в боксе, откуда было всего лишь два пути: или на суд к господу богу, или, если же, конечно, повезет, пятнадцать лет строгого режима.