Наконец, в просвет между веток я увидел, как по дороге медленно ползет БТР-80. Башня повернута в сторону Зоны, то есть пулеметы смотрят прямо на нас. Малейшее что-то покажется наводчику подозрительным, и через пару секунд ошметки наших тел, разорванных горячим свинцом, повиснут на колючей проволоке в назидание тем, кто ошивается возле запретной зоны.
На броне сидели двое бойцов, упакованных в «флору». Их автоматы лежали на коленях, но так, чтобы в любой момент можно было от бедра полоснуть очередью по любому подозрительному кусту.
– Может, пронесет? – прошептал Фыф.
– Может, и пронесет, – отозвался я. – Особенно хорошо бы, чтоб как следует пронесло вон того мордатого, что глаза в нашу сторону щурит. Глядишь, отвлечется и пятно не заметит.
Но у мордатого с пищеварением было все замечательно. Не настигла его кишечная кара, а вот пятно он заметил, после чего немедленно постучал прикладом по броне. Сволочь…
Механик-водитель немедленно тормознул, а башня принялась неторопливо рыскать пулеметными носами, словно башка фантастического стального хищника, принюхивающегося к следу добычи.
И тут меня осенило.
– Фыф, – прошептал я. – По мозгам им дать можешь? Или хотя бы туман поставить?
– Нет, – с сожалением в голосе отозвался шам. – Сил нету. Все на пятиглазого ушли.
– Твою тёщу… – ругнулся я, неторопливо пристраивая ствол «ярыгина» меж веток. – Ну, значит, готовимся помереть героями…
Между тем мордатый с напарником соскочили с брони, осторожно подошли к пятну, бегло осмотрели его, а потом мордатый шагнул в центр выжженного участка, пошарил взглядом по траве – и увидел наши следы. Это было несложно даже для начинающего охотника за головами. Уходили мы из Москвы с ее раскрошенным асфальтом, и сейчас на выцветших травинках хорошо была заметна темно-серая пыль другого мира.
Вместе со взглядом мордатого поднимался его автомат. Еще мгновение – и линия выстрела воткнется точно мне в грудь. А потом военный увидит меж ветвей мои глаза и ствол пистолета, направленный на него… Дальше ясно. Я выстрелю, он, может, и не успеет. Но следом ударят пулеметы БТР. Однако как бы там ни было, но я все равно не уйду один в Край Вечной войны и хоть одного врага заберу с собой.
Я медленно потянул за спусковой крючок, выбирая слабину. Даже точку наметил на щекастой ряхе, между лохматых бровей. Как только его взгляд перехвачу, так и поставлю эту точку. Последнюю и в его жизни, и в моей.
Но тут позади меня раздалось шипение, и я на долю секунды отвлекся. Мой палец замер на спуске… и вдруг я увидел, как глаза мордатого лопнули, будто простреленные перепелиные яйца. На круглые щеки военного плеснуло их содержимое, потекло вниз…
Мордатый выронил автомат и схватился за лицо. По волосатым пальцам потекла белесая жидкость.
– Ааааа! Аааааа!!!
Крик ослепленного был страшен. Его напарник прямо с места отпрыгнул на метр, словно испуганный кот.
– Аномалия! – заорал он. – Сука! Монстр в аномалию вляпался!
Щекастый с позывным «Монстр», держась за лицо, валялся посреди дымящегося пятна, выл и сучил ногами. Люк БТР открылся, из него показалась голова в черном шлеме.
– Трындец Монстру, – сказала голова. – Расходуй его, и погнали. Надо доложить на Ольховую, что аномалия вылезла за Периметр.
– А автомат? – поинтересовался напарник, нервно щелкнув предохранителем своего АК.
– Тебе надо – ты и доставай, – сказала голова. – Я в аномалию не полезу, тем более – в неизвестную.
И скрылась в недрах БТР.
– Ну, звиняй, Монстр, – сказал автоматчик, поднимая свое оружие. – Сам виноват. Не лез бы куда не просят, был бы с глазами. Следопыт, мля…
И дал короткую очередь.
Голова щекастого лопнула, словно перезрелый арбуз, на черное пятно полетели красно-белые ошметки. Неаппетитное зрелище. Поначалу некоторых новобранцев, увидевших такое, выворачивает как после литра рвотного, принятого вовнутрь. Потом ничего, привыкают. Человек – он как таракан. Ко всему адаптироваться может, кроме тапка и автоматной очереди.
Видимо, не особо любили Монстра в коллективе. Отстрелявшись, напарник следопыта закинул свой автомат за спину, плюнул себе под ноги и полез на броню. БТР рявкнул двигателем, развернулся и быстро покатил обратно, словно экипаж боевой машины спешил поскорее убраться подальше от неизвестной аномалии.
– Вот она, жизнь-жестянка, – задумчиво протянул я, пряча пистолет в кобуру. – От слова «жесть».
И обернулся.
Фыф сидел на земле и продолжал шипеть. От боли. Понятное дело, больно это, если вогнать себе в руку клинок боевого ножа на пару сантиметров, а потом еще и повернуть. Из раны на землю часто-часто капала темная кровь.
– И на фига? – осведомился я, при этом чисто механически, на рефлексах уже доставая аптечку и жгут из кармана разгрузки.
– Сил не было, – признался шам. – Пришлось стимульнуть нервную систему.
– Ну, куснул бы себя за палец, что ли, – пожал я плечами. – Зачем так радикально-то?
– Палец я ж на нервах и откусить могу. Жалко палец, – поморщился Фыф. – Ты нож из меня достанешь или трепаться будешь?
– А сам никак?
– Боюсь, – признался шам, опуская взгляд единственного глаза. – Больно же.
– Понятно, – кивнул я. Знакомый синдром. Скажем, в запале мочит новобранец вражью силу чем ни попади – ножом, саперной лопаткой, зубами рвет. А потом, после боя, надрывно, с душой блюет в сторонке. Это боевой запал, генетическое наследие предков наших, прошел, и накатило цивилизованное воспитание, от которого на войне ничего, кроме тошниловки, не бывает.
В общем, выдернул я «Сталкер» из лапки шама, поморщился от его шипения прямо в ухо, захлестнул жгут выше локтя, наскоро перевязал рану, открыл аптечку – и присвистнул.
Барма не поскупился. В аптечке лежал шприц-тюбик, снаряженный не промедолом, и даже не морфином, а самым натуральным буторфанолом. Короче, повезло одноглазому.
Ввел я ему анальгетик в вену, и пока шама не накрыло, отправился в «аномалию», посмотреть, что у нас там с трофеями.
Результатом тщательного осмотра мертвого врага явился:
– автомат АК74 средней степени убитости,
– поясная сумка с четырьмя магазинами, масленкой и принадлежностями к автомату,
– две гранаты, Ф-1 и РГД-5,
– три бутерброда с салом, завернутые в промасленную бумагу,
– фляжка с водой и еще одна, плоская, судя по запаху – со спиртом,
– карта местности, заюзанная изрядно, но вполне еще годная,
– и еще один отличный трофей, штатовский мультитул, изначально названный его изобретателем «карманным инструментом для выживания».
Собрав трофеи и оттащив подальше в кусты труп застреленного, чтоб с дороги его не видно было, я вернулся обратно в укрытие.
Фыфа уже накрыло. Глаз блаженно закатился, тонкогубый рот расплылся в блаженной улыбке. Тащится шам. Ну и хорошо.
Понятно, что чинить его прямо тут, в кустах, ни фига не тема. Приедут дружки покойного Монстра, начнут прочесывать округу – и накроемся мы медным котелком. Поэтому оставалось только одно – уйти туда, куда ни один вояка не сунется без острой необходимости.
В Зону.
С мультитулом это оказалось гораздо проще, чем без него. Закаленная сталь плоскогубцев перекусывала колючую проволоку, как Бобик сосиску. Через пять минут в ограждении уже была проделана дыра, вполне достаточная для проникновения на запретную территорию.
Ну, мы и проникли. Вернее, я проник, волоча за собой шама, которого с буторфанола торкнуло конкретно, после чего я получил в довесок к трофеям сонного мутанта с резиново-довольной улыбкой дебила, ни в какую не желающего передвигаться самостоятельно. Как говорится, хотел как лучше, а получилось как всегда. Ладно. Фыф нас обоих от смерти спас, взорвав глаза Монстра ментальным ударом, так что пусть тащится. Заслужил.
За время моего отсутствия Зона ничуть не изменилась. Та же серая трава. Те же деревья с листвою, рыжеватой не столько от осени, сколько от радиации. То же низкое небо, похожее на надгробие, которое вот-вот рухнет тебе на голову. И тот же сырой запах смерти и запустения, который хрен когда забудешь. Куда бы ни занесла тебя судьба, этот запах всегда с тобой, ты пропитан им насквозь, и никогда ему уже не выветриться из твоей дубленой, простреленной, покоцанной ножами шкуры…
Все эти невеселые мысли я гонял в каком-то овраге, штопая лапку Фыфа, так и продолжающего лыбиться в небо. Надо же, как наши армейские анальгетики действуют на шамов. Людей-то послабее забирает. Хотя – ладно. Рана глубокая, и при более слабой анастезии Фыф шипел бы не переставая, а шип у него, кстати, весьма омерзительный. Так что нет худа без добра.
В аптечке нашлось все необходимое, включая шелк и набор изогнутых хирургических игл. А шить раны при помощи мультитуловских плоскогубцев – милое дело. В общем, мне хватило двадцати минут, чтобы закончить обработку и ушивание раны, а также обдумать наше положение.
Военный упомянул Ольховую, село возле блокпоста «Вильча», в котором, как я помнил, базировалась одна из рот охраны западной части Периметра. Стало быть, нас выбросило неподалеку от границы Украины с Беларусью, в самой глухой части Зоны. Даже бывалые сталкеры не знали, что здесь творится. Густой лес, непроходимый кустарник, а также обилие огромных змей и злобных мутантов надежно охраняли этот участок зараженной территории от непрошеных гостей.
Тем не менее обратно нам хода не было. В мире по ту сторону колючей проволоки моя физиономия имеется в каждом компьютере любой из силовых структур в разделе «Особо опасен». А Фыфу вообще крупно повезло, что он попал сюда, а не в любую другую точку этого мира, так как единственное место на планете, где существа с его физиономией могли жить, это Зоны. На Большой земле мутанты либо оперативно захватывались и по-тихому уничтожались, либо отправлялись в лаборатории для изуверских исследований.
В общем, закончил я штопку, снова перевязал лапку мутанта, использовав второй, крайне дефицитный перевязочный пакет. После чего достал трофейную карту и принялся прикидывать, как нам лучше добраться до знакомых мест, где такие, как я и Фыф, имеют больше шансов на выживание.
Получалось, оптимально – это двигать по прямой вдоль хорошо знакомых мне старых железнодорожных путей, некогда соединявших станции Вильча, Толстый Лес и Янов, от которой до печально известной Чернобыльской АЭС рукой подать. Нет, обратно к атомной станции я не стремился, ну ее к лешему. Меня больше интересовали многочисленные сталкерские поселки в тех краях, где можно было раздобыть еду и снаряжение. Обменный фонд у нас, конечно, был невелик, но, может, удастся какую-нибудь работенку найти – местные торговцы всегда рады подкинуть опытному сталкеру какое-нибудь задание, с которым не справились новички…
Короче, послушал я тишину, убедился, что никто за нами в погоню не бросился (вояки не психи, им жизнь дороже награды за убитого сталкера), вылез из оврага и уселся на поваленном дереве с намерением отдохнуть от трудов, и заодно обдумать детали плана нашего с Фыфом выживания в Зоне.
Но отдохнуть не получилось.
Внезапно слева от меня раздался треск ветвей, и из кустов вывалился какой-то черноволосый парень в драном армейском комбинезоне, зажимая правой ладонью живот. В левой незнакомец держал большой нож, напоминающий формой мачете – видимо, при помощи него он и продрался сквозь заросли.
Увидев меня, парень остановился, глянул на мой автомат, направленный ему в грудь, и застонал сквозь зубы. Потом вызверился и рявкнул:
– Выследил меня, да? Ну, стреляй, сука, чего ждешь?!
– Ты со словами-то полегче, – сказал я. – Поскольку думаю, что ты обознался, в рыло тебе прикладом бить не буду. Хотя если продолжишь, буду вынужден. И не посмотрю на то, что у тебя дыра в брюхе.
По комбинезону от ладони парня во все стороны расплывалось бурое пятно, и не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это значит.
– Так ты не из «боргов»? – проговорил раненый, окинув меня мутным взглядом. – Точно, не из них. Одиночка?
– Типа того.
– Автомат держишь правильно, значит, не лох-отмычка, – сделал вывод парень, медленно опускаясь на траву. Видимо, через заросли ломился на драйве, а тут понял, что я не враг, – и отпустило его. По бледному липу немедленно заструились капли пота, размывая грязь, засохшую на щеках.
– Надеюсь, что так, – сказал я, опуская оружие, но не приближаясь. – А что не из «бортов» – это точно. Даже не знаю, что это за типы.
– Странно, что не знаешь, – произнес раненый, отнимая ладонь от живота. Немедленно из-под ладони плеснуло наружу темной жидкостью, и парень рефлекторно снова зажал рану.
Я смотрел на его белое лицо, на зрачки, расширенные действием какого-то опиата, применяемого для обезболивания, на густую красно-желтую жижу, стекающую из-под слабеющей ладони. Смотрел и понимал даже без осмотра – жить ему осталось считаные минуты. Судя по цвету крови, пуля или нож пробили печень, одновременно разорвав и желчный пузырь. А лицо белее мела свидетельствовало о том, что ранение произошло достаточно давно и из парня вытекло слишком много крови для того, чтобы у него был хоть один шанс остаться в живых.
– В Зоне война, – сказал раненый, едва двигая немеющими губами. – И группировки поменяли названия, чтоб их вояки не вычислили по радиопереговорам. Красные нынче на украинский манер называют свою шоблу «Борг». Совсем офонарели, сволочи. Недавно решили, что другие сталкеры – это порождения Зоны, и теперь отстреливают их наравне с мутантами… Зеленые теперь «Воля». Продажные шкуры со Стечанки и Корогода… наймитами себя кличут… Короче, ну их всех в Саркофаг… А я вот, похоже, отбегался. У тебя выпить ничего нет… напоследок?
Человеку, стоящему на пороге смерти, нельзя отказывать. Я вытащил их кармана плоскую флягу с бесценным спиртом, отвинтил крышечку, и, присев возле раненого, приложил горлышко к растрескавшимся губам.
Он приложился, глотнул через силу и, откинувшись на ствол дерева, слабо улыбнулся.
– Ну вот, теперь и помирать можно, – выдохнул он. – Спасибо. Как сдохну, все, что мое, – твоё. Тут на поясе у меня арт редкий… из-за него меня «борги» по всему Толстому лесу гоняли… Ты его лучше продай от греха, с собой не таскай… Убьют за него… как меня…
– А что за арт? – поинтересовался я. – В чем его сила?
Но парень, похоже, меня уже не слышал. Он просто говорил, боясь, что не успеет сказать все, что было так важно для него.
– Меня Михаилом звать… Миха Титков я, позывной «Черный»… Как помру, сделай так, чтоб меня запомнили… Слышишь? Сделаешь?
– Сделаю, – кивнул я. – Тебя запомнят. А кому весточку-то передать, если что? Мать, отец, жена есть?
Парень молчал, уставившись в одну точку, словно задумался над ответом. Только не ответит он больше. Ни на чужие вопросы, ни за свои грехи. На всё и за всё ответил сегодня сталкер, упокой его Зона.
Я положил ладонь на его холодные веки и подождал, пока они нагреются и опустятся вниз – теперь уже навсегда. Надо было, наверно, сказать что-то, но слов не было. Да и зачем говорить? Кому? Все равно никто не услышит, кроме Зоны, а ей – все равно. Сколько их уже легло в нее, сталкеров, сколько еще ляжет. Плевать ей на нас…
Ладно, решил я. Хватит мысли гонять, как тараканов веником, надо бы парня похоронить. Был бы незнакомцем, так оставил. Его смерть – его дело. Но он мне все свое имущество по закону Зоны завещал, формулу произнес «все, что моё, – твоё», а это уже обязывает. Такое только закадычному другу говорят – или случайному знакомому, который не отказал в последней просьбе. Понятное дело, что в Зоне, как и на войне, с трупов и так берут все, что надо, без всяких формул. Но то, что правильно завещано, обычно удачу приносит, это все знают. Поэтому надо парня уважить. Но перед этим – разобраться с наследством, из-под земли-то завещанное не достанешь.
Рюкзака у умершего не было, только противогазная сумка на боку, в карманы же я не полез – все, что можно в них найти, у меня и так было. А вот висящий на поясе мертвеца контейнер для артефактов меня заинтересовал. По форме-то он вроде как обычный был. Стандартный, освинцованный, такие все сталкеры в Зоне таскают. Только цвет у него какой-то странный. Желтый, будто из меди или из латуни его отлили и начистили до блеска. И на фига, спрашивается, мастерить тару для артов из цветного металла? Чисто для понта, что ли? Только понт какой-то странный, необъяснимый.
Я вытащил «Сталкер» из ножен, засунутых за голенище, и, разрезав поясной ремень сталкера, снял с него странный контейнер.
И удивился вторично. Даже для освинцованного хранилища артов он был слишком тяжел. Интересно, что же у него внутри?
Отвинтив крышку, я глянул внутрь – и недоуменно хмыкнул.
Внутри контейнера лежала какая-то невзрачная чешуйка, смахивающая на ноготь большого пальца и никоим образом не похожая на артефакт, ради которого целый отряд крупной группировки будет гоняться по лесу за сталкером-одиночкой. Арты обычно загадочно-красивые или, наоборот, уродливые, но никак не похожие на предмет, который я сейчас внимательно изучал. Изучал, но пока не трогал. Хватать неизвестный и непонятный артефакт руками есть занятие крайне опасное, многократно увеличивающее шансы остаться в Зоне навсегда.
Я б, может, еще посидел так на корточках, задумчиво потрясывая контейнер, от веса которого у меня уже слегка ныли плечи. Но тут со стороны оврага раздался недовольный голос.
– Ну и какого хрена ты там присел над трупом? Другого места не нашел?
Понятно. Фыф очнулся, с отходняка злой и непочтительный. Иному хаму я б с ходу объяснил, что он неправ, но шам был раненый, хоть и заштопанный. К тому же мы с ним не один пуд соли вместе съели, а это тоже обязывает. И не только в Зоне. Поэтому я обернулся и ответил вполне мирно:
– Парень только что умер. Похоронить надо.