Принесли мой заказ — отвратительного желто-зеленого цвета, с какими-то маслянистыми пятнами на поверхности.
Я взял стаканчик и закрыл глаза. Понюхал — скотч. Я сделал большой глоток и поперхнулся. Скотч.
В желудке разлилось тепло. Сидя с закрытыми глазами, я твердил себе, что нахожусь на борту самолета, летящего в Филадельфию. Я протянул руку и коснулся холодного стекла иллюминатора; ощупал спинку переднего сиденья. Некоторое время слушал бортовой компьютер. Я думал о Коре…
Да, Кора, я иду. Так легко меня не остановить — всего лишь несколькими демонами, упырями, чудовищами. Я знал, что сам придумываю их для развлечения в полете, чтобы сбалансировать свое внутреннее состояние. Схожу с ума? Какое там!.. При следующей нашей встрече я буду исключительно рационален. На происходящее надо смотреть, как на результат приема слабительного, как на благополучный исход всего того, что грызло меня на самом глубоком уровне. Я не схожу с ума. Честно, Кора, ведь не могу же я сейчас сойти с ума? Это было бы верхом иронии: обрести столь многое — тебя, свою истинную личность — и сразу все потерять, сойдя с катушек. Нет, я должен верить, что все это служит высшей цели — рациональности. Именно так…
Я сделал еще глоток. Уже чуть лучше. Пока, по сути, я совершенно невредим. И разве участники шабаша не расслабились сами, потягивая из своих стаканчиков? Вздохни, Белпатри. Когда это ты бросил курить? Ты вроде бы имел обыкновение…
А затем чаши весов дрогнули, и я понял, что попался.
— Не желаете перекусить, сэр?
Отказываясь, я машинально открыл глаза. Стюард был все тем же чудовищем, но мой взгляд упал вниз, на открытый храм с колоннадой и скульптурами, где юноши играли на флейтах, а девы танцевали. А посреди храма на неком подобии алтаря меж пылающих жаровен две седовласые старухи голыми руками раздирали младенца, перемалывая челюстями его косточки, то и дело вытирая кровь, струившуюся из их ртов. Они почувствовали мой взгляд, подняли головы и затрясли кулаками.
Это было кошмарно, и все же так знакомо…
— «Снег»! — вырвалось у меня. — «Снег»! Черт побери, помню!
Сон Ганса Касторпа в главе «Снег» романа Томаса Манна «Волшебная гора». Изучая в университете литературу, я прочел эту книгу, о чем упомянул Энн. Оказывается, она тоже читала ее. Как-то мы целый вечер обсуждали значение этой сцены, слияния аполлонического и дионисийского, классического и бесформенного, интеллектуального и эмоционального…
Энн знала, какое впечатление произвел на меня когда-то «Сон».
Я глубоко вздохнул и уловил запах ландышей. Этот аромат все время исподволь сопровождал меня, погребенный под лавиной других ощущений.
«Моя дорогая Энн, — сказал я про себя, — если слышишь, что я сейчас думаю, можешь убираться к черту! Ты дала промашку, я тебя раскусил. Того, что ты делаешь, недостаточно».
Вид подо мной замерцал, стал расплываться. Меня окружали нормальные люди, сидящие в салоне самолета. Я не сходил с ума, моя психика не выворачивалась наизнанку. Энн каким-то образом внушала мне иллюзии. Но и всего лишь — пустые и бесплотные.
Вскоре они вернулись. Нас атаковали сверхскоростные птеродактили, они разносили в куски крылья самолета. Некоторое время я бесстрастно наблюдал за этим, потом смежил веки — все же картинки отвлекали, а мне надо было обдумать кое-что поважнее. Например, что я скажу моим бывшим работодателям, когда доберусь до них.
6
Змей цвета морской волны, обвившись вокруг фюзеляжа, растаял, когда мы зашли на посадку. Самолет мягко коснулся бетона и без промедления подкатил к своим воротам.
У выхода из тоннеля, на сей раз свободного от чудовищ, ко мне приблизился сотрудник аэропорта — невысокий темноволосый крепыш в новенькой, с иголочки форме.
— Мистер Белпатри?
— Да.
— Доналд Белпатри?
— Точно.
— Прошу вас следовать за мной.
Я машинально сделал несколько шагов, а потом спросил:
— Куда вы меня ведете?
— В зал для особо важных лиц.
— С чего это вдруг?
— Там вас ожидают.
— Любопытно, кто?
— Имя этого господина мне неизвестно, сэр.
— Что ж… — сказал я. — Пойдем и выясним.
Мы прошли по короткому коридору, и передо мной распахнули дверь.
В зале были четверо — трое мужчин и женщина. Двое мужчин принадлежали к свите, я это сразу понял: высокие, молодые, с короткими стрижками, атлетически сложенные; рубашки апаш под светлыми пиджаками — типичные телохранители. Они стояли немного позади седовласого, радушной наружности мужчины постарше, который сидел лицом ко мне. На нем был темный, отлично сшитый пиджак, белая рубашка, строгий галстук. На столе красовалась бутылка минеральной воды, и все трое держали по стакану прозрачной искрящейся жидкости. Только у женщины в руке был большой старомодный бокал со зловещего вида напитком. Женщина сидела справа от седовласого. Привлекающие внимание черты лица — очевидно, квартеронка — и почти бесцветные волосы. Лет сорока. На ней была милая желтая блузка с оборками и нитка черных бус вокруг шеи.
Она располнела с последней нашей встречи — я заметил это, когда она вместе с мужчиной поднялась мне навстречу. Мари… Мари Мэлстренд, вспомнил я так же внезапно, как и то, что вообще ее знал. Однако больше моя память ничего о ней не подсказывала.
Оба мне улыбались.
— Как поживаешь, Дон? — спросил Босс.
Босс… мы почти всегда звали его так. На самом деле имя председателя правления «Ангро энерджи» было Крейтон Барбье.
Мы?.. Я не мог сказать точно, кого имел в виду под этим местоимением, здесь мне память изменяла. Но себя я смутно воспринимал членом некой особой группы, которая работала на Босса. Мари… Мари была одной из нас.
— В последнее время весьма интересно, — ответил я. — Как вы узнали, что я прилетаю этим рейсом?
Он прищурил левый глаз и улыбнулся — на языке его мимики это означало, что Босс считает вопрос глупым. Разумеется, я должен понимать, что ему известно все…
— Я беспокоюсь о тебе, Дон, — сказал он и, приблизившись, сжал мое плечо. — Ты неважно выглядишь. Я полагал, что мы лучше о тебе печемся. Устал от Флориды?
— Я от многого устал.
— Безусловно, — согласился Босс, тронув мою руку. — Прекрасно понимаю. Не всякому по душе ранняя отставка. — Я машинально позволил подвести меня к столу. — Выпьешь?
— Не сейчас, спасибо.
— …Но ты же знаешь — такие обстоятельства, — продолжал он, сделав глоток из стакана. — Пришлось порядком повозиться, чтобы вовремя увезти тебя из-под удара.
Он сел и посмотрел на меня открытым прямым взглядом.
— Видит бог, ты этого, разумеется, заслуживал. Ситуация сложилась довольно деликатная, и рисковать было нельзя. Однако стоит похлопотать ради хорошего человека.
— Доналд, — произнесла Мари, прежде чем я успел что-либо сказать. Она протянула руку, и я, опять машинально, пожал ее.
— Мари, как ты живешь?
— Неплохо, — ответила она. — С каждым днем мои способности возрастают. Чего еще можно желать?
— Действительно, — согласился я, чувствуя ее враждебность под маской улыбки.
— Я много о тебе думал, Дон, — вновь продолжил Босс. — Знаешь, нам тебя недоставало. Ощутимо недоставало.
— Где Кора? — спросил я, поворачиваясь к нему.
— Кора? — Он нахмурил брови. — Ах, Кора… Конечно. Кто-то мне о ней говорил. Девушка, с которой ты в последнее время встречался. Знаешь… Знаешь, Дон… готов поспорить, что она не выехала даже за пределы штата. Спорю, что она там, в Кис, сейчас тебя разыскивает. Сперва надула губки и ушла, а потом спохватилась. Тебе следовало оставить ей записку.
Я немного смутился, потому что в принципе такая возможность не исключалась. А Босс гнул свое, не давая мне выразить свои сомнения.
— Знаешь, я не думаю, что тебя на самом деле привели сюда поиски, — заговорщицки сказал он. — Может быть, ты себя в этом убедил, но причина в другом. Я думаю, что тебе стало лучше, чем несколько лет назад. Думаю, ты пришел к нам — возможно, не отдавая себе отчета, — потому что устал бить баклуши. Полагаю, ты хочешь вернуться к прежней работе.
При этом он смотрел на меня очень внимательно; я бы сказал с надеждой.
— Я не очень-то хорошо помню свою прежнюю работу… Кора здесь?
— Мы бы могли использовать тебя, если ты готов, — быстро продолжил Босс. — Безусловно, с ощутимой прибавкой к жалованью. Не хочу, чтобы мои люди страдали от инфляции. Конкурентная борьба ожесточилась, ты знаешь? Преимущество, которым мы располагали в области солнечной энергии, улетучивается буквально на глазах. Черт побери, правительство везде сует свой нос! Да и другие ребятки шпионят за нами похлеще Джеймса Бонда. Должен признать — они пользуются хитрыми трюками, и нам немалого стоит держать их на расстоянии. Хотя они и в подметки не годятся моим лучшим людям; тебе ясно, что я имею в виду. Бьюсь об заклад, ты им сто очков вперед дашь.
— Может, да, а может, и нет — уклонился я. — Но сейчас речь о Коре. Вы знаете, где она?
— Эх, Дон, Дон… — Он вздохнул. — Ты будто не слышишь моих слов. Мы на самом деле можем тебя вновь использовать. Я предлагаю тебе прежнюю работу, причем на еще лучших условиях. Добро пожаловать в лоно нашей семьи. На меня поглядывают косо, но я действительно считаю своих личных помощников членами семьи. Кажется, все бы сделал, чтобы внести в их жизнь немного больше света.
— Кора, — выдавил я сквозь стиснутые зубы.
— Возможно, даже помог бы тебе отыскать подружку.
— То есть вы не знаете, где она?
— Не знаю, — ответил Барбье. — Но мы поможем тебе, если ты поможешь нам.
— Я думаю, вы лжете.
— Ты причиняешь мне боль, Дон, — сказал он. — Со своими людьми я стараюсь вести дела без обмана.
— Ладно. Я знаю, что вы всему ведете строгий учет — как делам, так и делишкам. Давайте убедимся. Позвольте мне проверить закрытое досье «Дубль-зет».
— А еще жалуешься на память… Верно, ты много работал в «Дубль-зет». Пожалуй, такое трудно забыть. Хорошо. Обидно, что ты не веришь мне на слово, но, пожалуйста, проверяй. Все, что угодно. Можем пойти взглянуть прямо сейчас.
Не вспыхнули ли насмешливо глаза Мари, когда она подняла бокал и осушила его?
Босс подал знак телохранителям. Один открыл дверь — не ту, в которую вошел я, другой проследовал наружу. Мари подхватила с пола свою сумочку и вместе с Барбье направилась к двери. Я за ними.
Мы вышли на маленькую частную стоянку. Первый телохранитель уже садился за руль лимузина. Легкость, с какой Босс согласился везти меня в святая святых для проверки секретных архивов, казалась мне более чем подозрительной.
Лимузин заурчал и тронулся с места.
— Вы очень любезны, — сказал я, — но я не готов заниматься проверкой немедленно. Мне бы хотелось, чтобы при этом присутствовал мой адвокат.
На самом деле здесь у меня вообще не было знакомых юристов, но если позвонить Ралфу Даттону, он наверняка сможет связать с компетентным специалистом.
— Адвокат? — переспросил Босс, поворачиваясь ко мне. — Брось, Дон! Это должно остаться сугубо между нами. Мыслимо ли, чтобы какой-то законник копался в самых деликатных наших делах!
— Я приду утром, через парадный вход, — сказал я, — с адвокатом. Надеюсь получить тогда ответы на многие вопросы. Например, что же я такого сделал, если мне пришлось промыть мозги и отправить «на пастбище». Да, я и об этом захочу поговорить.
Автомобиль подкатил к нам, остановился.
Стоявший рядом с Боссом телохранитель шагнул вперед и открыл дверцу. Я отступил назад, расслабил руки, поиграл в равновесие. Возможно, меня силой попытаются заставить сесть в машину. Тогда…
— Что ж, раз ты настроен таким образом, — проговорил Барбье, — мне жаль. Мне на самом деле жаль, что мы не можем найти общий язык, как в былые дни… Но будь по-твоему. Приводи своего человека утром, я согласен.
Они с Мари сели на заднее сиденье.
— До свиданья, Доналд.
Телохранитель закрыл за ними дверцу, сел за руль, и я проводил взглядом отъезжающую машину.
Вот так развязка! Все оказывается чертовски просто…
Неужели я ошибся в оценке ситуации?.. У меня была амнезия. А если все видения по пути сюда — натуральные галлюцинации Белпатри? Могу ли я полагаться на свои суждения? Что если у Коры просто лопнуло терпение и она ушла? Вполне возможно…
Нет, в этом направлении лежит… Я хохотнул. Дальнейшее сумасшествие? Ну, за работу, ноги, унесите меня отсюда. Я огляделся по сторонам. Единственный выход со стоянки вел на платформу автоматического монорельсового транспорта, которым пользовались для передвижения в пределах аэропорта.
Поднявшись по ступеням на платформу, я увидел кнопку на столбе, а ниже кнопки — табличку с инструкцией. Это была особая платформа. Вагончики останавливались здесь только в том случае, если кто-нибудь из особо важных лиц нажимал кнопку. Идея, очевидно, заключалась в том, чтобы зеваки и бездельники из обыкновенной публики не могли сойти на этой остановке.
Я нажал кнопку.
Через несколько секунд появился вагончик с единственным пассажиром, который сидел лицом ко мне. Что-то знакомое было в его фигуре. Я зашел в вагончик и рассмотрел его поближе.
Седой мужчина неопределенного, «среднего», возраста. С последней нашей встречи он отпустил густые бакенбарды, по широкому носу расползлась сеть прожилок; тело раздалось, обрюзгло, ярче обозначились мешки под светло-голубыми глазами.
— Малыш Уилли! — воскликнул я.
Нет, в плавучем доме там во Флориде я видел не его. Но словно бы еще тогда память и воображение слились воедино, чтобы предупредить меня о чем-то.
— Спаси и помилуй, никак мистер Белпатри! — воскликнул он своим волшебным голосом, звонким и почти музыкальным.
Когда-то этот голос был известен всей стране. Слова всегда произносились четко; говор менялся в зависимости от обстоятельств, но уроженец Юга чувствовался всегда. Он драл глотку Евангелием сперва на улицах, потом в залах и, наконец, перед миллионами по телевидению. Были исцеления и восстановления, а затем была история с девочкой в Миссисипи, аборт, попытка самоубийства… Капитал Малыша Уилли лопнул. Уголовного наказания не последовало, но верующие лишились его версии господа. Образ проповедника стерся в памяти толпы. И все же что-то особое в нем было. Что-то связанное с исцелениями — реальными исцелениями.
— Мэтьюс, — сказал я и сел рядом, зачарованный его присутствием, вспоминая с каждой секундой все больше и больше.
Зачарован я был и явной переменой в нем — переменой к худшему. Вместе со слабым запахом спиртного от него, казалось, исходило само Зло. И, как ни странно, я был рад, потому что это означало, что я не ошибался, что я не сошел с ума и дело не кончено.
Вагончик не двигался, стоял с открытыми дверями. Тогда я не придал этому значения.
— Как дела на рынке энергии? — спросил я, потому что он был членом нашей группы, это я знал точно, хотя роль группы до сих пор представлял весьма туманно. Интересно, чем именно занимался Мэтьюс…
А потом я вспомнил — когда на себе почувствовал род его занятий. У меня внезапно перехватило дыхание, в груди разлилась боль, отдающая в левую руку.
…Однажды, давным-давно, я отправился с Малышом Уилли в его квартиру. Там мы провели вечер, принимая на себя «заряд» целой бутылки очень мягкой «белой молнии». Прямо на виду на маленьком столике у окна лежала Библия, совершенно неуместная при нынешней его работе. Она была раскрыта на псалме 109, почти полностью подчеркнутом. Позже, когда нас обоих уже порядком развезло, я спросил его о днях проповедничества:
— Сколько в том было трюков и обмана? Ты действительно верил в то, что говорил?
Малыш Уилли опустил стакан и поднял глаза, пригвоздив меня их ацетиленовой голубизной, которая так хорошо смотрелась с экрана.
— Верил, — ответил он просто. — Клянусь, вначале я был полон огня господня. И только для бога хотел покорять души. Я верил. Я надрывался, я читал из священного писания и потрясал Библией. Я был ничуть не хуже Билли Грэхема, Рекса Хамбарда… Любого из них! Даже лучше! Когда я молил об исцелении и видел, как калеки отбрасывают костыли и идут, как прозревают слепые, я знал, что осенен благодатью, и я верил. — Он отвел взгляд в сторону. — А однажды я разозлился на газетчика, — медленно продолжил Малыш Уилли. — Я его прошу отойти — он стоял у меня на пути, — а тот ни в какую! «Черт побери! — подумал я. — Чтоб ты сдох, ублюдок!» — Малыш Уилли вновь замолчал. — А он так и сделал — свалился и отдал концы. Доктор сказал сердечный приступ. Но газетчик был молодым крепким парнем, а я-то знал, что желал ему в глубине души. И тогда я стал думать: ведь не пойдет же господь на такое для своего слуги? Исцеление — безусловно, ради спасения душ. Но убийство?.. Я стал думать: может сила моя проистекает не от господа, и ему все равно, как я ей пользуюсь. Ему все равно, проповедую я или нет. Не святой дух движет мною, вызывая исцеления, а нечто внутри меня самого, что может лечить, а может и убивать. Тогда-то я и начал блудить, и пить и все остальное. Тогда-то и появились обман, и грим, и телевизионные камеры, и подсадные утки в толпе лжесвидетельств… Я утратил веру. Существуем лишь мы, животные, растения и камни; больше никого. Смысл жизни в том, чтобы урвать побольше да поскорее, ибо дни сочтены, и время бежит быстро. Бога нет. А если и есть, меня он уже не любит.
Малыш Уилли залпом выпил, вновь наполнил свой стакан и заговорил на другую тему. С тех пор мы с ним общались только по делу.
…А делом его было убийство. Инфаркт, кровоизлияние в мозг, естественные причины смерти. Сила в нем была. Думаю, он ненавидел себя и вымещал ненависть на людях. За деньги «Ангро». А теперь он сжимал мое сердце, и в считанные секунды я умру.