Или пока не кончатся патроны.
Застрелив очередного ящера, Гальба проверил, сколько осталось рожков. Этому он научился после первого боя здесь, как и все легионеры. Они брали с собой много боеприпасов, но не бесконечное количество, и Гальба уже потратил половину. Бесконечно он сражаться не мог.
— Бегите! — приказывал колонистам Аттик, не переставая стрелять, меткими выстрелами обезглавив двух ближайших длинношеих двуногих. — Мы не будем ждать ради вашего удовольствия. Бегите и будете жить. Ждите и вы покажете, что вы недостойны наших усилий. Заслужите нашу помощь, ведь без неё вы умрёте.
И колонисты бежали. Гальба чувствовал, как толпа позади уменьшается. Люди уходили. Они уводили тысячи от колонны к безопасности. И колонисты продолжали петь. Этот звук, смешанный со звериным ревом, предсмертными воплями и рычанием орудий был гротескным. Восхищение Гальбы испарилось, необъяснимая радость колонистов казалась сущим безумием. Неужели они так глупы? Неужели у них нет никакого уважения к боевым братьям, сражающимся и умирающим ради них?
Кого мы спасаем? Задумался Гальба, и сделал шаг назад. Огромные челюсти сомкнулись на расстоянии волоска от лицевой пластины шлема. Он выстрелил ящеру между глаз. Достойны ли эти люди спасения?
Он мог предположить, что бы ему ответил Кхи'дем. Саламандр бы сказал, что действия ценны сами по себе, и неважно, ради кого они совершаются. Если люди беззащитны, если он нуждаются в помощи, то да, они достойны спасения.
Справа от него пара четвероногих обрушилась на легионера. Он не успел выхватить цепной меч прежде, чем рухнул под напором и весом зверей, раздавивших его череп, а затем выстрел «Машины ярости» стёр их из бытия.
Не стало ещё одного брата. Ещё одна потеря ослабленной роты верных воинов. Ради чего? Что эти колонисты могут дать в войне, охватившей Империум? Сколько их жизней оправдает гибель одного из Железных Рук?
Внутренний голос, звучавший как его капитан, сказал, что всех их жизней будет недостаточно.
Но и сам Аттик был здесь, сражаясь за жизни смертных с той же целеустремлённостью и жестокой грацией, что и на борту «Каллидоры». Он согласился с Кхи'демом — отчасти. Согласился хотя бы в том, что защита истинной сущности десятого легиона достойна потерь.
И тогда, на базе, Гальба был доволен этим решением. Но теперь песнь резала его уши. Празднование казалось насмешкой. Теперь он предпочёл бы честную дикость зверей, с которыми сражался. Сержант выплёскивал свой гнев через болтер в уничтожаемую плоть. Убив очередного зверя, он с гордостью подумал о том, как величественная полная мощь роты…
Сражающейся со зверями — напомнил ему горький внутренний голос.
Эти люди. Они того стоили?
Стоили они того или нет, но колонистов загнали на склон. Их было слишком много, чтобы укрытия внутри стен базы хватило на всех. Там укрыли раненых и слабых, а также пришедших первыми. Остальные собрались на плато, толкаясь у склонов. Но эту позицию можно было оборонять. «Поборники» заняли позиции ниже смертных и начали обстрел джунглей. «Железное пламя» продолжало вылеты, выжигая джунгли, пока не появилась возможность удерживать верхние пределы возвышенности относительно небольшими подразделениями.
Обстрел продолжался и после наступления вечера. Дикие звери Пифоса отказывались бросить добычу. Отдельные ящеры, чей неистовый гнев оказывался сильнее инстинкта самосохранения, атаковали каждые несколько минут. Их уничтожали, но всё новые наступали, постепенно истощая запасы боеприпасов.
Стоявший рядом с арсеналом Каншелл наблюдал, как Аттик говорил с небольшой группой колонистов. Разговор шёл на посадочной площадке, на виду у всех. Похоже, что эти люди относились к воинской касте, поскольку на них была примитивная броня и не слишком плохая — Каншелл видел в узорах на наплечниках некоторых следы работы по металлу. Некоторые из воинов, мужчин и женщин, носили копья или мечи с причудливыми украшениями. Возможно, что они были ещё и офицерами. Похоже, что один из стоявших на посадочной площадке был предводителем. Он отличался мощным телосложением, а броня его была более украшенной.
Кеншеллу хотелось бы быть ближе и слышать разговор, но толпа перед ним была слишком плотной, такой, что было не протолкнуться. В основном она состояла из новоприбывших на Пифос, к которым, впрочем, прибились некоторые сервы легиона. Каншелл надеялся, что кто-то из его знакомых окажется достаточно близко и потом расскажет ему, какие было принято решение.
— Он просит нас уходить, — раздался за правым плечом Каншелла женский голос.
Серв резко обернулся.
Женщина, как и другие колонисты, была очень высокой и гибкой. Её волосы были тёмными, густыми и неухоженными, а лицо — плоским, почти обезьяньим, но при этом вытянутым. В ней была странная грация, будто женщина танцевала, стоя на месте. Её одежда состояла из меха и шкур, по которым ещё можно было понять, кому они принадлежали, а на шее висело ожерелье из звериных зубов. Да, было странно видеть такими людей, только что прибывших в систему. Женщина казалась дикаркой, подумал Каншелл. Она не выглядела как представитель народа, способного использовать пустотные корабли. И она поклонилась ему — очень плавно.
— Меня зовут Ске Врис.
— Йерун Каншелл, — кивнул в ответ он. — Безумием было приходить сюда. Вам нужно уходить.
— Мы не можем, — женщина блаженно улыбнулась. — Наших кораблей больше нет.
Значит ходившие по базе слухи были правдой.
— Зачем вы это сделали?
— Нам они больше не нужны.
— Но вы сами видели, какие условия на этой планете! Вы же не собираетесь сделать её своим домом?
— Домом, — повторила Ске Врис. Она закрыла глаза и произнесла это слово вновь.
— Домом, — явно наслаждаясь словом, Ске Врис открыла глаза, и в них сверкнула искренняя радость. Каншелл ощутил укол зависти. Стоящая перед ним женщина нашла цель в своей жизни и ответила на её зов. Когда-то Каншелл думал, что и он нашёл цель, но теперь неуверенность была его спутницей в тревожные дни и бессонные ночи.
— А где твой дом? — спросила Ске Врис.
Медуза? Нет, больше нет. Его родная планета стала слишком далёким воспоминанием.
— Корабль, «Веритас Феррум», — серв запнулся, заметив, что произносит название, словно молитву.
— И как мне убедить тебя покинуть его?
— Никак, — сама идея была оскорбительной.
— Именно.
— Но вы никогда не были здесь прежде, — возразил Каншелл и помедлил. — Или были? — возможно ли, что перед ним потерянные люди, вернувшиеся на родину?
— Нет, — ответила Ске Врис. — никто из моих собратьев никогда не ступал на Пифос.
— Тогда как он может быть вашим домом?
— Так было предсказано, — снова эта улыбка. Она говорила об уверенности столь нерушимой, что проще было повергнуть горы, чем переубедить её.
— Тогда почему вы не пришли сюда раньше?
— Мы ждали нужного времени, и оно настало.
— Откуда ты знаешь это?
— Мы не могли начать наше странствие, пока не были вынуждены это сделать. Война пришла на мир, где мы жили, и ему пришёл конец. Поэтому мы покинули его, радуясь, что наше поколение увидело исполнение пророчества.
Каншелл нахмурился — слова Ске Врис о предзнаменованиях и пророчествах на световые годы отставали от привычных ему Имперских Истин. Это тревожило его. Отчасти потому, что он не одобрял.
Отчасти потому, что ему хотелось бы быть таким же уверенным.
Теперь он видел в толпе колонистов, одетых в мантии с капюшонами. Когда люди шли мимо и проходили мимо них, то склоняли головы. В разуме Каншелла не осталось сомнений в том, сколь велики были суеверия новоприбывших. Насколько изолированной была их цивилизация? Сколько прошло времени? Приводили ли их к покорности и согласию? Возможно, ли что Железные Руки встретили одно из потерянных племён человечества теперь, когда всё повисло на краю гибели?
— Откуда вы пришли?
— Теперь этот мир потерян, — ответила Ске Врис, — а с ним и его имя. И это хорошо. Это был неправильный дом. Он не испытывал нас.
— Ты думаешь, что это сделает Пифос?
— Мы узнали это в ярости, которой он приветствовал нас, — кивнула Ске Врис, широко улыбаясь. — Мы должны заслужить здесь дом. Нас будут испытывать каждый день. И это правильно, таков путь веры.
Вера. Это слово преследовало его, возникало всюду, куда смотрел Каншелл. С первой ночи на Пифосе серву было всё труднее отказываться от него, несмотря на долг. Танаура предлагала ему утешение после смерти Георга Паэрта. Йерун понимал, что ему стоит смириться с галлюцинациями — этого и следовало ожидать в регионе, где грань с Имматериумом была тонкой и неровной. Но ему было сложно отмахнуться от пугающей реальности того, с чем он столкнулся. И что может помочь перед лицом злых чудес, спросила его Танаура, если не вера? Верил ли он, что простого применения силы, неважно сколь великой, всегда будет достаточно?
Вера. Вот, опять. Он смотрел на сияющее лицо Ске Врис и чувствовал дикую зависть. Эта женщина потеряла сотни своих сородичей за один день, но смотрела в будущее не просто с надеждой, но с чем-то гораздо более сильным: с уверенностью. Каншелл задумался, что же могло бы её потрясти?
И подозревал, что ничего. Он смотрел на женщину, чья вера была нерушимым щитом, возможно даже более крепким, чем у Танауры — та была напуганной, а Ске Врис радовалась даже после всего произошедшего.
— Почему? — спросил Каншелл. — Почему вас необходимо испытывать?
— Чтобы мы стали сильными. Мы должны быть сильными, чтобы завершить наш труд.
— И что это за труд?
Ске Врис посмотрела на скрытое тучами небо и высоко подняла руки, приветствуя его.
— Это откровение ещё не пришло, — она помедлила, пытаясь объять необъятное, а затем опустила руки, и глаза её сверкнули с ещё большей радостью, чем прежде. — Оно явится здесь, и скоро. Так сказал мой учитель.
— Твой учитель?
Ске Врис показала на одного из людей в мантиях, стоявшего рядом с посадочной площадкой и наблюдавшего за спором между Аттиком и представителями колонистов. Даже в наступающих сумерках его можно было заметить, ведь этот человек почти на голову был выше большинства своих собратьев, державшихся от него на почтительном расстоянии.
— Как его зовут?
— Я ещё не заслужила право произнести его имя.
Каншелл вновь посмотрел на одежду Ске Врис. Туника женщины была длиннее, чем у большинства колонистов. На ней также был короткий капюшон. Каншелл заметил связь между этим и тёмными одеяниями.
— Ты религиозная ученица?
— Послушница. Да.
Каншелл помедлил, прежде чем заговорить, пока не понял, что должен. Если он не скажет ничего, то признает поражение того, что знал как истину.
— Зря вы тут остались. Вас привели сюда заблуждения. Здесь нечему поклоняться. Нет никаких богов.
— Ты так думаешь? — улыбка Ске Врис не померкла. — Ты так уверен?
— Да.
— Но почему ты так уверен?
— Император открыл эту истину всему человечеству, в том числе и тебе, не так ли?
— А чем открытая истина отличается от божественного откровения?
— Нет, — запнулся Каншелл. — Нет, ты всё не так поняла, я… я… — он умолк. Его воля защищать свои воззрения исчезла.
— Да?
— Ничего. Но ты ошибаешься, — даже сам Каншелл слышал, насколько слаб его довод.
Должно быть, его тревога была заметной. В знак понимания Ске Врис положила руку ему на плечо.
— Друг мой, думаю, нам предстоит поговорить ещё о многом в грядущие дни.
— Вы действительно намереваетесь остаться.
— Намереваемся ли мы? — Ске Врис расхохоталась. — Это наш дом! Здесь наша судьба!
Даррас наблюдал за представлением на посадочной площадке и с отвращением думал, что это фарс. Люди переигрывали. Оборванцы вели себя помпезно, церемонно и горделиво. Они должны были бы быть скромными, но, пусть они и высказывали благодарность, но лучились самоуверенностью, словно это Железные Руки только что явились и были приняты на Пифосе как гости. Полученные им от десятка беглецов ответы только укрепили это впечатление.
Гальба подошёл к нему в тень «Непреклонного».
— Ну как, есть успехи?
— Я спросил, кто они, и они назвались паломниками, — Даррас резко и отрывисто рассмеялся. — Паломники откуда? «Идущие от лжи к истине». С какой планеты? «Они пришли в царство истины, а потому прошлое, как и вся ложь, больше для них не существует». А когда я спросил, как они попали сюда…
— Они сказали, что вознеслись на крыльях веры, — закончил Гальба.
— Именно, — презрительно усмехнулся Даррас. — Чушь.
— Чушь, в которую они, похоже, сами верят.
— Ну, значит, всё хорошо. Мы спасли не лжецов, а глупцов. Прекрасно провели день! — сержант взмахнул рукой, обводя базу и толпы на склоне. — Брат, это плоды твоих трудов. Взгляни на них.
— Я не хотел этого.
— Нет, ты не хотел, — уступил Даррас. — Но ты разочарован? — Он внимательно смотрел на Гальбу. Сержант не удивился, когда его боевой брат покачал головой. Гальба был честен с ним, и с собой и это было хорошо. Что беспокоило Дарраса, так это то, какое влияние на Гальбу оказывали Гвардейцы Ворона и Саламандры, особенно Кхи'дем. Его боевой брат уходил от машинного пути. — Ты думаешь, что мы поступили правильно, не так ли?
— Да.
— В чём смысл этого карнавала?
— Пока я его не вижу. Но честь и практичность не всегда идут вместе.
— Как и честь и правильность. Я не спрашиваю тебя, поступили ли мы благородно — несомненно, это так. Но честь бывает разной. Сегодня мы почтили плоть. В нашем легионе появилась такая привычка?
— Не стоит напоминать мне о наших догматах.
— Плоть слаба, брат, — продолжил Даррас так, словно не услышал, при этом не произнеся вслух то, сколь много её осталось в Гальбе. — Она совершает ошибки. Она поддаётся порче.
— Я знаю, — тихо ответил Гальба.
— Мне кажется, что ты слишком прислушиваешься к своей, — когда Антон не сказал ничего, Даррас продолжил. — Стратегия и рассудок — вот что чтит машину. И когда люди отказываются от рассудка, они склонны к предательству.
В глазах Гальбы вспыхнул гнев, и это было хорошо.
— Ты в чём-то меня обвиняешь?
— Нет. Просто напоминаю тебе, кто ты.
Она знала, кто вошёл в комнату. Безумие варпа наполнило её мир до такой степени, что женщина едва чувствовала своё тело, но присутствие пришедшего было сильным. Оно было суровой и безжалостной реальностью, противостоящей всем посулам и ухищрениям Имматериума.
— Здравствйте, капитан, — сказала астропатесса.
— Госпожа Эрефрен.
— Они не уходят, не так ли?
— Нет, не уходят.
— А как бы они ушли, даже если бы захотели?
— Можно было провести ремонт. Планета Киликс отчасти пригодна для жизни, это суровый мир, но не безумный. Мы могли бы перевезти их до пустых кораблей на орбите.
— Едва ли это подходящее занятие для Железных Рук.
Выражением отвращения капитана стал электрический скрежет.
— Да. Как и нянчиться с этими глупцами. Надеюсь, что вы найдете мне выход.
— Как?
— Дайте мне цель, госпожа. Найдите нам задание.
— Хотелось бы, — она вздохнула.
— Зрение подводит вас?
— Нет, проблема в варпе. Я никогда не видела таких бурь. Мы не сможем пройти сквозь них. Никто не сможет.
— Когда они начались?
— Сразу после нашего возвращения. Мы здесь в западне до тех пор, пока не утихнут бури.
Присутствие замолкло.
— Господин? — спросила Эрефрен.
— Я размышлял, — сказал Аттик, — о том, как сильно не верю в совпадения.
— Возможно ли, чтобы враг мог создать бурю в варпе?
— Нет. Нет, это невозможно, — послышался звук его тяжёлых шагов. — Сделайте, что сможете.
— Я извещу вас, как только увижу для нас путь.
— Я не могу просить о большем, — присутствие начало удаляться, забирая с собой реальность.
— Капитан, — окликнула его Эрефрен.
— Да?
— Я хотела бы поблагодарить вас. Вы оказываете мне великую честь своим доверием.
— Так и должно быть. Мы оказались в необычных обстоятельствах и должны полагаться друг на друга. Госпожа, мы похожи больше, чем вы думаете.
— Я не понимаю.
— Мы оба — инструменты. Нас изменили. Ради наилучшего исполнения своих обязанностей мы отказались от всего, что когда-то делало нас людьми. Стали оружием и ничем иным. Мы непригодны для других целей. Это наша цена и это наша великая честь.
— Благодарю вас, — сказала Эрефрен, ощутив обновлённую силу долга.
Обстрел был неравномерным, но непрерывным. «Поборники» освещали джунгли медленными и выразительными ударами и вспышками пламени. Гальба нашёл Кхи’дема рядом с «Медузанской силой».
— Ты доволен собой?
— Я благодарен вашей роте, — ответил Саламандр. — Рад, что вы сделали правое дело, и не злорадствую, если ты об этом.
— Надеюсь, что ты прав и это было необходимо сделать.
— Как ты можешь сомневаться в этом?
— Из-за потерь.
— Мне жаль, что погибли воины. Я не отношусь к этому безразлично, ведь и нас стало ещё меньше.
— И чего мы этим добились?
— Права звать себя защитниками Империума. Брат-сержант, ты ошибешься, если будешь оценивать этот день лишь с точки зрения военной выгоды.
— Я знал, что ты это скажешь, — тихо усмехнулся Гальба.
— Значит, ты знаешь правду. Ты чувствуешь её.
— Возможно, — Гальба сомневался в этом. Его всё ещё мучил вопрос, стоило ли оно того. — И какова же новая правда? Что нам делать с людьми теперь, когда мы их спасли?
— Мы ответственны за них.