— Начинаю сканирование, — сообщил Аул.
Прошло несколько минут. Люди на мостике ждали, единственным звуком было тихое бормотание когитаторов. Железные Руки представляли собой зрелище истинной недвижимости. Люди, превращенные в орудия войны, застыли в оцепенении до тех пор, пока их не пробудит приказ к действию.
— Все ответные сигналы отрицательные, — произнес Аул. — Модули ауспиков ничего не обнаруживают… — он замолчал. — Секунду. С этой зоной что-то не так, — по его команде в центре мостика возникло масштабированное гололитическое изображение Пифоса. В северном полушарии, на восточном берегу видимого из окна континента, замигала точка.
— Участок все равно слишком большой, — сказал Аттик. — Сузь его.
— Капитан… — в голосе Эрефрен зазвучало предупреждение.
Аул склонился над экранами.
— Там что-то есть, — сказал он. — Я сфокусирую на нем луч…
Свет на мостике мигнул и погас. Гололит Пифоса растаял. Даррас заворчал. Гальба посмотрел вниз и увидел, что показатели на его станции исчезли.
Модуль ауспика взорвался. Рама полетела в Аула в экстазе изорванного металла. Его захлестнул огненный шар цвета раскаленной добела плоти. По стенам затрещали калейдоскопические молнии. Они прошлись вдоль потолка, высадили двери и ворвались в коридор, ширя электрический крик по всему кораблю. «Веритас феррум» содрогнулся. Дрожь исходила от ядра — глубокое, могучее биение, которое едва не сбило Гальбу с ног. Это были судороги уже раненого судна, в который вонзился кинжал убийцы.
Гальба и Даррас со всех ног бросились к посту Аула. Аттик оказался возле него первым, добравшись до раненого легионера прежде, чем огненный шар успел погаснуть. По периметру взрыва еще подрагивало пламя. Оно не трещало. Вместо этого оно издавало звук, напомнивший Гальбе вздыхания. Многотысячный хор давил на слабеющую стену стремлением, ненавистью и смехом. А затем огонь погас, забрав с собою вздохи и веру Гальбы в услышанное им.
Палуба перестала ходить ходуном. Люмополосы на мостике зажглись снова. В зале вился дым, наполняя ноздри сержанта запахом сожженных могил. Аул лежал неподвижно. Острые края ауспика пробили доспехи в полудюжине мест. Казалось, легионера схватил металлический коготь. Один из пальцев пронзил ему горло, пригвоздив к палубе. Другой раздробил переносицу и вышел из задней стенки черепа.
Аттик вырвал покореженную раму из тела легионера.
— Апотекарий… — начал Даррас.
— Здесь нечего изымать, — оборвал его Аттик.
Гальба увидел, что капитан прав. Раны нанесли непоправимый урон прогеноидным железам Аула. Его генетическое наследие не достанется следующим поколениям Железных Рук. Форма разрушенного ауспика встревожила Гальбу. Коготь красноречиво свидетельствовал о том, что Аул не стал жертвой несчастного случая. На него напали.
Смехотворно. Гальба понимал, что ему не следует думать о подобном. Он вел себя несправедливо по отношению к павшему брату, придумывая иррациональные фантазии касательно его гибели. И вновь он прогнал невозможное.
Он предпочел не думать, сколь часто ему приходилось сдерживать такие мысли.
— Состояние корабля? — спросил Аттик.
Гальба метнулся обратно к своему посту. Гололитический дисплей, подрагивая, снова ожил. Сержант изучил показания.
— Новых повреждений нет, — отчитался он. Для него эти слова казались ложью. За пределами мостика пожаров не было. Цельность корпуса также не нарушена. Все системы жизнеобеспечения работали как положено. Щиты подняты. Ауспик уничтожен, один боевой брат погиб. За исключением этого, корабль не пострадал. Вот только Гальба знал, что это не так. И дело вовсе не в иррациональной интуиции. Он своими глазами видел, как корабль захлестнула разрушительная энергия. Она не могла исчезнуть бесследно. Гальба не верил в это. Он чувствовал в «Веритас» отличие, даже в палубе под ногами. Корабль утратил нечто жизненно-важное и получил новую, тревожную черту: хрупкость.
Гальбе хотелось, чтобы его впечатление оказалось ложным. Но когда сержант поднял глаза, то увидел лицо Эрефрен и понял, что его опасения верны.
«Веритас феррум» вышел на низкую геостационарную орбиту Пифоса. Корабль был ранен. Затаившийся враг пролил первую кровь. Поэтому ударный крейсер принес войну в небеса планеты. Возмездие пришло на крыльях «Громовых ястребов». «Веритас» ослеп до тех пор, пока адепты Механикум не починят ауспик, так что Аттику приходилось полагаться только на пикт-снимки. На них не было видно самой аномалии, но можно было различить несколько посадочных зон на участке, который перед гибелью определил Аул.
В планетарной высадке принимали участие три десантно-боевых корабля. Два из них, «Непреклонный» и «Железное пламя», перевозили Эрефрен и шестьдесят Железных Рук для разведки боем. Третьим был «Удар молота», и принадлежал Саламандрам. Он был одной из двух спасенных такой ужасной ценой машин с низкой орбиты Исствана-5 перед тем, как израненный «Веритас» сумел спастись из безнадежной пустотной войны. «Удар молота» и «Синдара» были в числе тех очень немногих кораблей, которым чудом удалось пережить невообразимую бойню на поверхности планеты. Саламандры Кхи'дема успели подобрать пару Гвардейцев Ворона во время отступления к своим кораблям, а также нескольких Железных Рук, получивших слишком тяжелые ранения в начальной фазе битвы, когда шли подле своего примарха прямиком в расставленную Гором ловушку.
Даррас, сидевший в «Непреклонном», разглядывал в иллюминатор «Удар молота», что летел на одной с ними высоте.
— Как думаешь, — обратился он к Гальбе, — они будут биться с нами до конца?
Гальба пожал плечами.
— Если ты считаешь этот разговор ободряющим, то здесь ты ошибаешься.
Аттик вышел из кабины пилота и открыл боковой люк «Громового ястреба». В десантный отсек ворвался ветер. Гальба высвободился из грав-подвески и присоединился к капитану. Он окинул взглядом проносящиеся пейзажи. Корабль пролетал над сплошным покровом джунглей. Ветер был сильным и обжигающим, словно струя пара. Нейроглоттис Гальбы определил изобилие запахов и привкусов. Поток ощущений ошеломлял. Пыльцы тысяч различных видов боролись с вонью суглинка, который должен был находиться на глубине нескольких метров вместе с разлагающейся органикой. А еще там была кровь. Под зеленью скрывался багрянец, реки багрянца, океан багрянца. Запах крови напоминал испорченный амасек.
Слишком много запахов, слишком много существ. Но ни одно не принадлежало к человеческому роду. «Непреклонный» пролетал над первобытным полем брани. Гальба невольно подумал о различиях между своим родным миром и тем, к чему он направлялся сейчас. На обоих планетах жизнь полнилась насилием. Но на Медузе жизни приходилось бороться просто ради существования. Медуза была миром, отторгавшим всякую органику. Она была испытанием, и лишь сильнейшие формы жизни могли закрепиться на ней. Но Пифос был чудовищным в своем всеобъемлющем многообразии. Жизнь расцветала здесь буйным цветом. Жизнь громоздилась на жизнь. Не хватало только пространства, и этого было достаточно, чтобы воспламенить тотальную войну всех против всех.
Медуза выковывала единство и стойкость. Гальба не удивился тому, что на Пифосе не оказалось цивилизации. Он не сомневался, что в этом месте ничем не сдерживаемого роста какой-либо порядок попросту невозможен.
Впереди, неподалеку от западного конца целевого участка из листвы вырывалась каменистая возвышенность. Аттик указал на нее.
— Мы приземлимся там.
Вершина утеса была голой и плоской, около полукилометра в каждую сторону. К северу, западу и югу он заканчивался отвесными обрывами. Восточный склон представлял собой пологий спуск, уводящий в джунгли. Линия деревьев начиналась в десяти метрах от вершины. «Громовые ястребы» сделали круг над зоной, и только затем приземлились. С грохотом упали штурмовые рампы, и легионеры строевым шагом вышли на поверхность Пифоса. Они сразу рассредоточились и сформировали керамитовый барьер, обращенный на восток.
Гальбе поручили обеспечивать безопасность Ридии Эрефрен. Члены его отделения окружили женщину и двинулись с нею в шаг. Сержант удивился тому, как быстро она идет по совершенно незнакомой ей местности. Выйдя из «Непреклонного», астропат какое-то время стояла неподвижно. Она нахмурилась, словно прислушиваясь к чему-то. Гальба заметил, как у нее на лбу пульсирует вена, единственный признак напряжения, что она сейчас испытывала. Затем Эрефрен обернулась и направилась к восточному краю. Ее походка была почти такой же уверенной, как на борту «Веритас».
Аттик ждал.
— Итак, госпожа Эрефрен? — спросил он.
— Тут аномалия ощущается сильнее, капитан, но все же это не источник. Впрочем, исходящие от нее токи намного отчетливее. Она находится в том направлении, — астропат указала на восток.
— Отлично, — сказал Аттик. — Если нужно, мы огнем проложим дорогу в джунглях. Я пойду первым. Госпожа, вы останетесь в тылу под защитой сержанта Гальбы. Если мы отклонимся от пути, известите нас немедленно.
— Как скажете, капитан.
Железные Руки ступили в джунгли. Саламандры и Гвардейцы Ворона следовали позади, как настоящий арьергард, хотя Аттик вел себя так, будто их здесь нет. Преодолев сотню метров, легионеры оказались в объятиях зеленого сумрака. Небо исчезло под непроницаемым щитом сплетшихся ветвей. Оккулобы космических десантников усиливали тусклый свет, так что легионеры словно шагали под ярким солнцем. Воздух становился все более застойным, и Гальба начал задаваться вопросом, на сколько хватит Эрефрен. Он уже слышал в ее дыхании влажное дребезжание, но она не останавливалась.
Исполинские деревья вздымались на тридцать или даже больше метров. Гальба заметил несколько лиственных растений, но в основном здесь росли хвойные, чьи иглы походили на изогнутые кости. Почти так же часто встречались представители флоры, что на поверку оказывались вовсе не деревьями, а гигантскими папоротниками. От ствола к стволу тянулись лианы, толстые, словно кабели, и с такой острой и угловатой листвой, что они напоминали Гальбе скорее колючую проволоку, предназначенную для дредноутов. Более низкие деревья и нижний ярус джунглей утопали под ковром изо мха. Он был таким глубоким и морщинистым, что скрывал корни, и пару раз Гальба собирался предупредить Эрефрен насчет опасности у нее под ногами, но всякий раз она переступала препятствие.
— У вас уверенная походка, — сказал он ей.
— Благодарю.
— Как вы ощущаете местность?
— Вы не вполне верно понимаете мои способности, сержант. Я не вижу того, что находится передо мною, за исключением того, что реконструирует воображение на основе свершившегося факта. Я использую знания, что посылает мне имматериум. Я принимаю послания, отправленные мне братьями и сестрами из Астра Телепатики, а также привыкла к получению иного рода информации, вроде движений, которые мне нужно совершить. Я не знаю, почему должна повернуть направо, — так она и сделала, избежав дерева у себя на пути. — Возможно, я ощущаю завихрения в варпе, вызванные физической реальностью, и это мое новое зрение. Я знаю, что следование этим порывам служит мне хорошую службу.
— Судя по всему, — сказал Гальба. На мгновение он задумался. — То, что случилось на мостике… — начал он.
Эрефрен печально покачала головой.
— Я знаю не больше вашего.
— Но вы пытались предупредить капитана Аттика.
— Барьер между нами и эмпиреями тут крайне тонок. Здешние силы очень могучи. Я почувствовала приливную волну, но почему ее вызвало сканирование Аула? И почему она приняла именно такую форму? У меня нет ответов.
— Я не просто обеспокоен тем, почему она приняла такую форму, — сказал Гальба. — Я хочу понять, что такое эта форма. Прежде я не видел ничего подобного.
— Варп не поддается пониманию, сержант. Такова его природа. Не думаю, что нам следует смотреть глубже.
Последнее предложение Ридия произнесла очень выразительно. На кончике языка Гальбы вертелся вопрос — действительно ли она не хотела смотреть глубже. Он остановил себя. Сержант видел, каким напряженным стало ее лицо. Астропат всегда была связана с варпом. Сознание женщины постоянно находилось в разделенном состоянии, ее «Я» формировалось двумя абсолютно чуждыми концепциями бытия. Гальба даже представить не мог, как сильно она рисковала каждую секунду своей жизни. Если существовали такие пути, на которые она не решалась ступать, он будет уважать ее желания.
Эрефрен заговорила снова, и Гальба встрепенулся от ее уверенного тона.
— Я очень уважаю убеждения легиона, сержант, — произнесла она. — Я знакома с вашим миром. Я служу Железным Рукам, но не льщу себе, полагая, будто одна из вас. Но вам следует знать, как важно для меня то, что вы собою олицетворяете, — она постучала тростью по ноге. — Это тело слабо. Оно — едва ли подходящий сосуд. Такова цена моего дара и службы. Я с радостью заплатила ее, и ищу свою силу в ином месте, где она мне нужнее всего — в воле и индивидуальности, — Эрефрен на секунду умолкла, перебираясь через корень, достигавшей ей до колена. — Железные Руки бескомпромиссны. Вы не терпите слабость. Вы искореняете ее из себя и из других. Эта неумолимость означает, что вам приходится принимать сложные выборы и совершать грубые поступки.
— Грубые? — сказанное застигло его врасплох. Она ставила под сомнение честь его легиона? Железные Руки неизменно действовали со справедливостью. Любое наказание с их стороны было заслуженным.
— Вы неверно меня поняли. Это похвала. Галактика — грубое место, поэтому нам следует отплачивать ей той же монетой. Вы — тот ответ. Во времена Великого крестового похода было несколько случаев, сержант, когда долг требовал от вас истребления всего человеческого населения миров, не принявших Согласие.
— Это так. Иногда зараза ксеносов слишком значима, а сопротивление рассудку пустило слишком глубокие корни.
— Вы знаете, что я слышала в ходе этих чисток? Понимаете ли вы, что эти смерти накладывают отпечаток в варпе, так же, как и в материуме?
— Нет, — он не знал.
— Вы не можете вообразить себе тот ужас, — сказала она. — Но я могу противостоять ему, потому что знаю, что вы претворяете в жизнь волю Императора, и если у вас есть сила для грубых деяний, значит, мой долг — найти в себе силы быть им свидетелем. Вы презираете плоть и становитесь железом. Я твержу себе, что должна стать такой же. Вы — пример, сержант, для смертных, которые служат вам и следуют за вами. Мы не настолько могучи, не настолько выносливы. Но мы можем стремиться стать лучше, чем мы есть, ибо вы лучше нас.
Эрефрен снова замолчала и не говорила так долго, что Гальба уже начал думать, что она все сказала. Но затем астропат продолжила, и сержант понял, что она тщательно подбирает слова.
— Это тяжелые времена. Железные Руки…
— Мы потерпели поражение, госпожа, — заметил Гальба. — Не вуалируйте правду.
— Но вы не побеждены. И не должны чувствовать себя таковыми.
— Мне кажется, вы боитесь открыть нам всю правду. Оставлять кого-то в неведении относительно врага не лучший способ защиты, да и вряд ли это хорошо говорит о вашей вере в нас.
— Не думаю, что я занимаюсь именно этим. Я считаю, что действую во имя логики и света. То, что произошло на мостике, было прорывом иррационального. Погружение в эти глубины ведет к усыплению рассудка. Нельзя вступать в контакт с безумием, как нельзя принимать запятнанных скверной людей в лоно Империума. Сначала требуется карантин. После нее — эксцизия. Вы понимаете?
— Думаю, что да, — сказал он. — Но уверены ли вы, что все эти отличные причины не рождены вашим страхом?
— Нет, — едва слышно ответила она. — Я не уверена.
Чем дальше легионеры спускались по склону, тем непролазнее ставали джунгли. Железные Руки безжалостно рубили цепными мечами густую растительность. Время от времени след исчезал, и новую тропинку приходилось создавать с помощью огнеметов. Лианы и мох мгновенно сгорали от касания прометия, но влажность была такой высокой, что огонь угасал в считанные секунды. Гальбу злило столь медленное продвижение. Его раздражал постепенно падающий темп марша, но то, что единственным их врагом была окружающая местность, сержанта просто выводило из себя. Остальной разведывательный отряд шагал впереди, черные и стально-серые цвета растворялись в изумрудном сумраке. Видимость сквозь подлесок не превышала десятка метров. Моха становилось все больше. Он был таким податливым и таким глубоким, что казалось, будто они шагают по снегу. Гальба дернулся, когда его нога погрузилась в него почти по колено. Ботинок уперся в толстый корень. Почему-то сержанту показалось, что он наступил на мускул. Он вытянул ногу из образовавшейся дыры и нащупал поверхность потверже.
В вокс-бусине раздался треск.
— Впереди поляна, — сообщил Аттик. — Ауспик указывает множественные крупные контакты.
Гальба и его отделение выдвинулись вместе с Эрефрен. Капитан ждал их там, где тропа перерастала в открытое пространство. Остальные легионеры рассредоточились, снова сформировав оборонительную стену, как при высадке.
— Куда дальше? — спросил он у астропата.
— Вперед.
— Так я и думал.
Поляна представляла собой неровный круг с километр в диаметре. В центральной ее части журчал мелкий ручеек, который легионерам придется преодолеть. Неподалеку от него собралось огромное стадо четвероногих ящеров. Гальба подсчитал, что их не менее сотни. Ростом они превышали три метра, в длину — вдвое больше. Их хвосты лишь немного не дотягивали до земли, заканчиваясь двойными костяными крючьями. Спины зверей покрывали ряды загнутых наружу шипов. Ноги их были толстыми, массивными столпами, предназначенными для того, чтобы поддерживать большой вес, а не для бега. Ящеры стояли с опущенными головами, не замечая космических десантников.