— Ценю вашу помощь!
Конрад поклонился и легким движением переправил ключи со столика в собственный карман. Заодно оценил предусмотрительность графа: Ривердейл уселся в самое массивное кресло на безопасном удалении ото всех бьющихся предметов, имевшихся в зале.
— С любезным Кошем вы, барон, как я понимаю, уже знакомы? Остался еще один — и мы будем в полном сборе. Не подскажете, как звали шестого квестора?
— Санчес Панчоха. Думаю, граф, шестого родича мы не дождемся.
— Почему?
— Я навел ряд справок. Санчес Панчоха — вор. Если угодно, вор-идеалист. Отец неизвестен, теперешнее местонахождение матери — тоже. Честно говоря, вряд ли сюда явится кто-нибудь из лидеров Синдиката Маландринов. В этой среде особые представления о чести и взаимовыручке. Особенно — в отношении идеалистов.
— Ваши напитки, господа!
В зале объявился Амадей Вольфганг Трепчик с подносом в руках. Хозяин ловко балансировал заказом — кружка пива с пенной шапкой, оловянный кубок, над которым курился парок, но само содержимое оставалось загадкой, узкий стеклянный бокал с красным вином, и еще один бокал, приземистый и пузатый, с жидкостью янтарного цвета.
Конрад с первого взгляда опознал золотой ром.
Не дожидаясь, пока хозяин разнесет напитки, Кош Малой кинулся навстречу, ухватил кружку с пивом и блаженно приник к ней. Над верхней губой детины образовались замечательные «усы» из пены.
— А мне, значит, неуважение? Стылое питье приволок?! — злобно скрипнула из угла Аглая Вертенна. — Велела стоеросу: горячее подавай! Так нет же: стылое тащит! Формидонт те навстречу и крысий хвост в печенку!
Ругаясь, старуха жестикулировала странным образом. Левой рукой она кругами поглаживала себя по животу, а правой — стучала по подлокотнику кресла. Ритм получался рваный, сложный, вызывающий раздражение. Зато круги выходили плавные и успокаивающие. Барон вздрогнул и отвернулся. Несмотря на долгие годы службы, он не уставал поражаться беспричинной вредности человеческой. Не пробуя, увериться, что хозяин несет «стылое»? Когда из кубка явственно идет пар?!
Природная склочность причин не ищет.
— Виноват, сударыня! Сей момент вскипятим! И корички, розмаринчику… А вы чего изволите, ваша светлость?
— Ром «Претиозо». Доставленный сюда моим камердинером.
— Как и его сиятельству, — с удовлетворением кивнул Трепчик.
И, поймав удивленный взгляд барона, пояснил:
— У меня, ваша светлость, и без чужих камердинеров погреба битком набиты. Могли бы и не беспокоиться зря…
Раздав напитки, он выкатился из залы с одиноким старухиным кубком на подносе.
— Итак, дамы и господа, приступим. Прошу вас, граф.
Ривердейл задумчиво огладил бородку, собираясь с мыслями.
— Знаете, барон, ничего особо примечательного в вещах внука я не обнаружил. Кроме одного пустяка. Два клинка, палаш и дага показались мне… как бы это точнее выразиться?.. Поверьте, Джеймс чудесно разбирается в оружии. А эти клинки… флорингеннская сталь, участки несошлифованной окалины… узор «криптомерия»… Могу лишь предположить, что внук изрядно поиздержался на пути Добра, если решился приобрести подобное… э-э-э… оружие. Ох, простите, хозяин принес слишком полный бокал!
— Благодарю вас. Мистрис Форзац? Вы ничего не хотите сказать?
Брюнетка словно очнулась. Отсутствующее выражение на миг покинуло ее красивое, но малоподвижное лицо.
— Нет.
— Вы уверены?
— Да.
И мистрис Форзац опять потеряла всякий интерес к происходящему.
— Благодарю вас. Отрицательный результат — тоже результат.
Конрад старательно хранил вежливую невозмутимость. Хотя
беседа с этой дамой — удовольствие из сомнительных. А обращаться к старухе и вовсе не хотелось. Увы, жизнь соткана не из одних радостей.
— Что скажете вы, сударыня?
— Что скажу, что скажу!.. Нельзя перед походом новье покупать. Примета дурная. Говорила Лайзочке! — Старуха всхлипнула басом. — Ненадеванное у ней все, вот что я вам скажу!..
Барон не считал себя знатоком женских туалетов, но отличить новую вещь от ношеной был в состоянии. Он хорошо помнил, что в гардеробе Лайзы Вертенны имелись отнюдь не только новые вещи. Тем не менее уличать Аглаю Вертенну во лжи, случайной или намеренной, раздумал. Во избежание скандала.
— Примите мои благодарности. За добровольную помощь следствию.
— Ая?!
Про рыжего детину Конрад, признаться, успел забыть — и, как выяснилось, напрасно.
— Слышь, светлость… А как же я?! Я помочь хочу! А вдруг из Агнешкиных тряпок чего поперли? Я глазастый! Ты не молчи, светлость, а? Ты ключ давай…
Обиженный хомолюпус вышел на охоту. Теперь не отстанет. Порывшись в кармане, барон отыскал нужный ключ и швырнул его Кошу.
— Белая сторона, шестой номер. Дверь не перепутай, глазастый!
Следующие пять минут они провели в молчании.
Это время обер-квизитор потратил, размышляя о письме, спрятанном за обшлагом рукава. Получалось, что в отсутствие барона кто-то проник в его покои и оставил там письмо. Замки, как Конрад успел убедиться, в гостинице хлипкие. Впрочем, неизвестный мог и через окошко влезть. Осведомленность доброжелателя потрясала:
«…опрометчиво вступил в пресловутый Орден Рыцарей Зари, встав на путь трагической гибели. Однако Вам, как близкому родственнику погибшего…»
Таинственный гость знал, что квесторы погибли. Не ранены, похищены, пропали без вести — погибли. Если исключить версию, что письмо подброшено сообщником ночных злоумышленников, что остается? Автор письма был в курсе содержимого шара-обсервера. Значит, маг. «…С шара снята копия; определить личность снимавшего доступными мне методами не представляется возможным». Хотя… Он мог получить закрытые сведения и другим, более прозаическим способом. От информированных лиц. От вигиллы или от высокопоставленных особ, проводящих досуг в термах прокуратора Цимбала.
Смутная тень незнакомца возникла в воображении. Мягким, кошачьим шагом прошлась из угла в угол, заложив руки за спину.
Месроп Сэркис, председатель Тихого Трибунала?
Тень попыталась слиться с фигурой голого толстяка, сидящего на бортике бассейна. Получилось плохо, чтобы не сказать — никак.
Вильгельм Цимбал?
Результат совмещения снова не удовлетворил.
Его величество?
Тень поспешила ретироваться, забившись в чулан сознания.
Гувальд Мотлох? Рудольф Штернблад? Генриэтта?
Тень молча пряталась в чулане.
Кто ты, доброжелатель, умеющий снимать копии с магических шаров и считывать остаточные эманации ауры? Хозяин гостиницы? Любвеобильная повариха? Стряпчий? Кто-то из соседей? Из приехавших родичей? Мистрис Мария Форзац?.. Нет, мать Кристофера приехала позже… Один из уличных крысюков?
Маска, откройся!
Ты рядом. За спиной.
Я чувствую твое дыхание.
* * *И вдруг, судари мои, как и положено в балладах, случилась катавасия.
Слово «катавасия» означает на древнемалабрийском: «схождение». Если угодно, символическое схождение Запада и Востока, которым в остальных случаях не сойтись никак. На вечерних службах в храмах Вечного Странника так назывался припев, исполняемый двумя хорами одновременно. Трубадуры на турнирах, в свою очередь, не брезговали катавасией, разворачивая припевы в многолосье. А поскольку в самой чудесной компании один бездарен, другой не в голосе, третьему дракон на ухо наступил, четвертый пьян, как сапожник, пятый задумался о бабах…
Вот и творилась катавасия.
Оратория невпопад.
«Приют героев» был зданием солидным, а Черная зала — далека от места развернувшихся событий. В смысле идеалов можно сказать: абсолютно далека. Но голос первого солиста, пронзительный фальцет, вступив мощным крещендо со второго этажа Белой половины, барон узнал безошибочно.
— Откройте! Немедленно откройте! Грабеж средь бела дня, статья… параграф!..
Стряпчий Тэрц стоял на посту.
Второй голос, утробный бас, подхвативший вступление Тэрца, опознать не удалось.
— И-э-э-эх! Х-хы-ы!
Зато он прозвучал в сопровождении оркестра: грохот и треск. По аранжировке увертюры оставалось предположить, что в финале хозяину отеля придется оплатить починку лишней двери. Кстати, вот и наш друг: стенания Трепчика-младшего пошли из холла по коридорам и лестницам мощной волной скорбного вибрато.
Трепчик дал отмашку целому хору певчих, только и ждавших команды:
— Держи!
— Держи вора!
Судя по нижним регистрам, располагался хор в противоположной, Белой зале. Яркая, экспрессивная секста в минорной гармонии, зазвучав одновременно с квинтовым тоном двери, выломанной вместе с косяком и притолокой, взвихрила острый диссонанс. Так в трагедии «Заря» открывается знаменитая «фанфара ужаса», контрастно предвосхищая будущую тему радости.
Позднее Конрад не раз задумывался: действительно ли он все это услышал, в мелочах и подробностях, или только уловил общую тональность чуткой квизиторской душой? А сейчас он просто кинулся прочь из Черной залы, сопровождаемый дополнительным дуэтом стариков, и понесся, помчался…
Думаете, на второй этаж? В эпицентр катавасии?!
Неверно думаете.
Вылетев из парадного входа на улицу, барон побежал вдоль светлой половины «Приюта», огибая здание, к IV тупику, куда выходили окна квесторских покоев. Интуиция мчалась рядом, одобрительно кивая. Интуиция знала: бежать надо не туда, где ломают, а туда, где бьют.
Она оказалась кругом права.
— Бей ворюгу! Ишь, зараза…
— Под дых ему!
— До печенок!
— Н-на!
Трудовая артель мастеров, ремонтирующих Белую залу, попрыгала в окно, сведя на нет усилия многих часов работы. Теперь они, сгрудившись в тупике, дружно мутузили пойманного сударя. Видимо, за время ремонта насквозь проникшись идеалами добра, мастера только и ждали возможности воплотить их в жизнь.
Пойманный сударь был одет ремесленником, соблюдая запрет на брыжи, буфы и перья; даже фартук на нем оказался таким же, как и на большинстве трудяг. Сей факт лишь удваивал возмездие.
— Оборотень!
— Честных людей позорить?
— Честных людей грабить?
— Н-на!
— Пр-р-рекратить! Бдительный Приказ! Отставить самосуд!
Тяжко дыша, мстители расступились, дав барону пройти к задержанному. Все было ясней ясного. Прикинувшись работником, мерзавец приставил к стене стремянку и втихую забрался в открытое окно. Конрад задрал голову: к Герману лез, скотина! Стащил на пол покрывало, накидал вещичек… «Стратагемы» и те взял, позарился на дорогой переплет. А как спугнули, так и сиганул с добычей через подоконник. Ишь, вцепился в узел: не отодрать. Чуть до смерти не забили, впору молиться, о блаженном пристанище! — нет, молчит и держит мертвой хваткой…
Книга племянника, выпавшая из узла и растоптанная башмаками, окончательно лишила барона хладнокровия.
— Встать! Встать, мерзавец!
— Не могу, — угрюмо буркнул мерзавец. — Ногу сломал. Шиш бы эти, сервы драные, меня догнали, когда б не нога…
Вор поднял разбитое лицо, и Конрад узнал негодяя.
— Теофиль Стомачек? Он же Гвоздила, он же этот… как тебя?.. Беглец-нелегал из Бадандена!
— А то забыл? — Из-за выбитых зубов вор шепелявил. — Фартит тебе, хорт… Ничё, даст Нижняя Мамка, сочтемся…
Из окна ограбленных покоев высунулась сладкая парочка: стряпчий Тэрц и Кош Малой.
— Светлость! Вели хозяину не браниться! Ну, за дверь…
— Я вас предупреждал, ваша светлость! Не к добру!..
— Я злодея ловил! Он заперся, а я ловил… ну и дверь, значит…
— Помяните мое слово!
Глядя на раскрасневшуюся, полную охотничьего азарта физиономию Фернана Тэрца, барон вспомнил дурацкий рассказ стряпчего: «…Ворюге в Бадандене руку публично рубили… А рука возьми и вырасти заново через неделю. У ворюги тень особая была!.. С четырьмя руками, про запас…» Чувствуя себя деревянным болваном, Конрад внимательно посмотрел на вора-неудач-ника. Солнце светило ярко, тень беглеца-нелегала горбилась у ног, стараясь помочь, не дать отнять узел с добычей…
Овал Небес!
Обер-квизитор решил, что зрение играет с ним глупые шутки.
У тени вора было три руки.
Облачко набежало на диск светила. Барон моргнул и обнаружил, что тень превратилась в бесформенное пятно. Словно неизвестный доброжелатель, желая сохранить рассудок Конрада в добром здравии, смял тень в кулаке, будто комок мягкой глины.
— Пошлите за ликторами. — Усталость одолевала, но надо было держаться. — И проследите, чтоб злодей не сбежал. Нет, бить больше не надо… хватит с него…
* * *Мальчишка-служка, посланный в ликторат, вернулся быстро. Ликтор-курьер встретился ему в четырех кварталах от гостиницы, а уличный патруль — возле рыбной лавки «Тридцать три пескаря». Стражники любезничали с пухлой торговкой карпами и угрями. Конрад передал задержанного в цепкие руки правосудия, правосудие уложило вора на носилки, собранные из двух алебард и одного плаща, и унесло в кутузку.
Правосудие не отбрасывало странных теней, и с количеством рук у него все было в лучшем виде.
Временное недоразумение вышло с оформлением задержания. Записав краткие показания свидетелей, барон вдруг обнаружил, что не в состоянии вспомнить имя вора. Вылетело из памяти шустрым воробышком. Чик-чирик… Теофрад… э-э… То-филь Сточек, он же Михель Ловчила… нет, как-то иначе… чик… чирик… Спасение графа ле Бреттэн, битва под фонарем — воспоминания начали мерцать, обнаруживая провалы, белые пятна… Грабителей было двое: крысюк и Сыка Пайдар… Нет, трое!
Конечно, трое! Вот этот сукин сын и был с ними, Трюфель Гнез-дила, он же…
Это от утомления. Бывает.
— Вам пакет из канцелярии Приказа, ваша светлость!
— Давай сюда. — Барон шагнул к ликтору, заранее зная, что скрывается в принесенном пакете. Внезапно память опомнилась, воробышек вернулся, шустро взявшись клевать крошку за крошкой. — Проклятье! Теофиль Стомачек, он же Гвоздила, он же Михаль Ловчик из Бадандена! Вспомнил!
Ликтор, заискивающе улыбаясь, кивал обер-квизитору.
Дескать, вспомнили, вспомнили, чего кричать-то?..
А Конрад не мог отделаться от ощущения, что за углом, куда уволокли Гвоздилу, прячется трехрукая тень — и крутит, хохоча, целых шесть кукишей.
Вернувшись в залу, он схватил бокал рома, заблаговременно принесенный хозяином. Залпом выпил крепкий, отдающий ванилью «Претиозо»; упав в кресло, попытался расслабиться. На счастье барона, внимание честной компании занял Кош Малой: детина хвастался своей выдающейся ролью в поимке злоумышленника. Вынесенная дверь покоев в его изложении превращалась в ворота вражьей крепости, а стряпчий Фернан Тэрц, первым услыхавший подозрительный шорох, — в трубача, который поднял спящий гарнизон на битву.
Граф восхищался, старуха Вертенна саркастически хмыкала, мистрис Форзац молчала.
— А я!.. Флакон под мышку, и айда воевать!.. — в сотый раз начал Кош, но спохватился: — Светлость! Слышь, светлость! Я нашел! Нашел!
Светясь от гордости, он водрузил на столик флакон с перламутровой жидкостью.
— Вот! Нерожуха!
Вежливый граф сделал вид, что ничего не заметил. Карга хрипло расхохоталась. На каменном лице дамы возник слабый насмешливый интерес.
— Вижу, — вздохнул Конрад. — Ну и что?
— Ну и то! Какого рожна сестренке эту пакость таскать?
— Сударыня Вертенна, или вы, мистрис… Не соблаговолите ли разъяснить сударю Малому, зачем совершеннолетние гуртов-щицы таскают с собой некоторые снадобья?
— Ну, ты, светлость, совсем меня за щенка держишь! — обиделся Кош. — Небось знаю, как бабы чрево травят, не маленький! Ты мне другое скажи: Агнешке-то зачем всякая дрянь сдалась?!
«Похотлива, но без последствий», — вспомнил барон характеристику гуртовщика Енца Хромого.
— Я не хотел бы обсуждать добродетели вашей семьи, сударь… Особенно в присутствии дам. Но полагаю, ваша сестра, ведя достаточно свободный образ жизни, таким образом… Вы меня понимаете?
— He-а, светлость. Не понимаю. Агнешка из хомолюпусов, у ней течка. Раз в год, зимой. Течет и пахнет до двух недель. — Детина нимало не смущался, излагая пикантные подробности, словно говорил об устройстве простенькой игрушки. — Во время течки сеструха кобелей на дух не подпускает. Горло порвет! Веньке Ряпику, помнится, штырь откусила… А в остальное время ей не зачать! Вот и говорю: нерожуха Агнешке — как стене яйца…
— Молодой человек прав, — вмешался Эрнест Ривердейл. — Очевидная странность.
— Спасибо, сударь, — со всей искренностью сказал Конрад. — За ценные сведения. Я полагал, что знаю про оборотней достаточно, но оказалось… Без вас, клянусь Добряком Сусуном, в жизни бы не догадался.
Детина расплылся в смущенной улыбке.
— Да мы что… мы завсегда… понадоблюсь, только кликните…
Глядя на рыжего, барон напомнил себе, что жемчужина прячется в склизкой плоти моллюска. Что урок можно получить от случайного прохожего. Что философы древности во многом правы… В чем именно правы философы древности, он размышлять не стал, целиком сосредоточась на трех китах сегодняшнего осмотра.
У квестора Джеймса Ривердейла слишком дешевое оружие.
У квестора Лайзы Вертенны слишком новый гардероб.
У квестора Агнешки Малой слишком бесполезные снадобья.
Где-то рядом вертелся четвертый кит, вопреки традиционной космологии. Конрад откинулся на спинку кресла, позволяя мыслям течь свободно. Трехрукая тень, мастера бьют вора… под ногами валяются «Стратагемы» Германа… «Стратагемы», «Нечто из ничего» и «Рецепт случайной победы»… если память в очередной раз не подводит, это учебные пособия бакалавратуры факультета фунстрата… На водах в Литтерне племянник в перерывах между легкими флиртами бранился, что издания давно устарели, что в свете последних достижений стратегии… племянник, стратег-универсал с высшим образованием… магистратуру окончил с отличием…