Гостиница категорически не вписывалась в пейзаж.
Она была строго черно-белой.
Фонари у входа: слева — черный, с обвившейся вокруг столба змеей, справа — белый, увенчанный оптимистическим голубем. Створки входной двери: правая выкрашена свинцовыми белилами, левая — казенной тушью, какая идет для отчетов и рапортов. Левая часть здания от окошек цокольного этажа до черепицы на крыше — цвета расплавленной, пышущей жаром смолы; правая от входа в погреб-ледник, где хранилось съестное, до каминной трубы, торчавшей наверху, — снежная целина, девственная, не тронутая даже галочьими следами. И лепнина на стенах: голуби, горностаи, агнцы, единороги и зебры-альбиносы мигрировали на восток, зато запад прочно оккупировали аспиды, вороны, зембийские пантеры и чупакабры, сосущие кровь из домашней птицы.
Крылось в этой двуцветности что-то неприятное, вызывающее душевное отвращение.
Конрад попытался вспомнить сплетни или слухи, связанные с «Приютом героев» и в итоге остался с носом: память отказывала. Какая-то ерунда, игры золотой великосветской молодежи… или нет, не игры, а проведение редкого обряда, интересного только узкому кругу посвященных…
— Здравия желаем, господин обер-квизитор!
Спешившись, барон кинул поводья подбежавшему ликтору, кивком ответил на приветствие и двинулся к гостинице. Сзади цокали копыта лошади и топали сапоги детины. Сам ликтор помалкивал, ожидая вопросов. Видимо, знал барона в лицо и помнил, что тот не любит болтунов.
Еще Конрад фон Шмуц не любил людей выше его ростом. К сожалению, таких получалось несомненное, отвратительное большинство. Посему обер-квизитор носил обувь на высоких каблуках и часто предавался мизантропии.
— Что случилось? — не оборачиваясь, поинтересовался барон.
— Осмелюсь доложить, ваша светлость, побоище. Брань с отягчающими.
— Когда?
— По всем приметам, в полночь. Шестеро постояльцев сгинули, как не бывало. В Белой зале разгром. Со стороны ГУ тупика — следы вооруженного сопротивления.
— Сопротивления? Кого и кому?
— Не могу знать! Полагаю, что постояльцев этим… злодеям, пожелавшим остаться неизвестными!
— Тела погибших? Раненые?
— Отсутствуют, ваша светлость! Либо вывезены, либо того… магическим путем!
— Соседей опросили?
— Осмелюсь доложить, тут соседей — с гулькин хвост. Какие есть, тех опросили с тщанием…
— Ну?
— Не видели, не слышали. Заперлись ночью на все замки и тряслись от страха. Я спрашиваю: отчего, мол, тряслись, если не видели и не слышали? — пожимают плечами. Мы, говорят, всегда трясемся. По поводу и без.
— Выброс маны зафиксирован? Уровень?
— Не могу знать! Нам приказали до вашего появления не докладывать о происшествии в Тихий Трибунал!
Сняв форменную треуголку, Конрад за косу приподнял парик и осторожно почесал затылок. Пожалуй, верно. Прокуратор Вильгельм, опытный интриган и хитрая бестия, случайных приказов не отдает. О конфронтации между Бдящими и магами Тихого Трибунала в Реттии знал каждый сопляк, торгующий пирожками вразнос. Обе службы втайне полагали, что чудесно справятся с делами любого профиля; особенно если Его Величество Эдвард II расформирует конкурентов за ненадобностью, переведя часть уволенных бездельников в безусловное подчинение оставшейся службе. Так, на всякий случай, в качестве временных консультантов и мальчиков на побегушках.
Барон был достаточно неглуп, чтобы умом не разделять подобных заблуждений.
Но ведь сердцу не прикажешь!
Тем временем они подошли ко входу в гостиницу. Навстречу, нюхом учуяв высокое начальство, вылетел хозяин «Приюта героев»: узкоплечий, носатый коротыш с куцей бороденкой, похожий на норного вельштерьера. Барон испытал разочарование: он втайне ожидал увидеть шута горохового в двуцветном, черно-белом трико. А увидел скандального бюргера, потерпевшего непредвиденный убыток и готового обвинить власти во всех смертных грехах.
За хозяином тащился частный стряпчий, с пером и бумагой в руках.
— Скандал! Безобразие! — хозяин кипятился, брызжа слюной. Щеки его покрылись красными прожилками, кончик носа также покраснел, выдавая пагубную страсть к элю и бальзаму «Сбитень». — Сударь офицер, я честный содержатель гостиницы! Я почетный член Гильдии Отельеров! Это происки завистников! Желают опорочить! отбить клиентов! ввести в разорение! Я требую возмещения от казны и долю в имуществе пойманных злоумышленников…
— Согласно «Закону о правах потерпевших», — сухо заметил стряпчий, не прекращая на ходу делать записи. — Статья шестая, параграф второй.
И в задумчивости пощекотал ухо кончиком пера.
— Барон фон Шмуц, — представился Конрад, с раздражением дернув углом рта. Нервный тик приходил на помощь вовремя, когда требовалось поставить зарвавшегося собеседника на место. — Обер-квизитор первого ранга, кавалер медали «За рвение». С кем имею честь?
На свое счастье, хозяин имел рост еще меньший, чем барон, что слегка примиряло обер-квизитора со вздорностью ситуации.
— Э-э… Трепчик. Амадей Вольфганг Трепчик-младший, к услугам вашей светлости.
— Каких именно, сударь Трепчик, завистников вы желаете обвинить в происшествии? Имена, фамилии? Чины? Звания?
Хозяин прикусил язычок. Вряд ли кто-то из реттийских содержателей гостиниц завидовал ему настолько, чтобы, преследуя цели компрометации, организовать ночное побоище с вывозом раненых и мертвецов. Тайный голос подсказывал барону: здесь дело не в простой драке подвыпивших гостей. Высших офицеров Бдительного Приказа не срывают в выходные дни судить да рядить бытовые скандалы. И следственный наряд в составе дюжины ликторов на всякие пустяки не высылают.
— Успокойтесь, сударь Трепчик. Заверяю вас, я сделаю все возможное, дабы ваша репутация не пострадала. А сейчас дайте мне пройти и следуйте за мной.
Барон вздохнул и вошел в «Приют героев».
* * *Шутовской стиль, раздражавший обер-квизитора, сохранялся и внутри гостиницы. Единственным исключением был крохотный холл, сплошь, включая пол и потолок, выкрашенный в пыльно-серый цвет. Видимо, чтобы настоящая пыль и паутина не так бросались в глаза. В холле имелась одинокая конторка, на которой лежала книга для записи постояльцев.
Конрад решил, что ознакомится с книгой позднее, и продолжил осмотр.
В левое крыло здания вела аккуратно прикрытая аспидно-черная дверь. А вот правая — судя по извращенной логике здешней архитектуры, белая — отсутствовала напрочь. Косяк, кстати, изрублен вдребезги. Судя по характеру повреждений, боевыми топорами.
Обломки обнаружились шагах в пяти, в коридоре, бесстыдно открытом взгляду. Там же валялся массивный засов, вывороченный, что называется, «с мясом». Барон прикинул, с какой силой терзали мученицу-дверь, и нахмурился.
— Ремонт давно делали? — спросил он, не успев подавить в душе коварный порыв сострадания.
— Этим летом! — возрыдал хозяин.
— Ну и зря…
Стараясь не наступать на изуродованные картины, опавшие со стен, словно листья с деревьев, барон прошел в глубь крыла. Каблук так и норовил отметиться если не на треснувшей раме, то на рваном холсте. Лица участников баталий, во множестве изображенные на полотнах, с осуждением глядели на обер-квизитора снизу вверх.
«За что?» — безмолвно интересовались герои.
Слепяще-белый коридор выводил к лестнице, застланной ворсистым ковром, похожим на снежную дорогу. Ступени уходили наверх — в жилые покои для гостей, — и вниз, в таверну, размещенную, если верить плачу хозяина, в цокольном этаже. Заканчивался коридор еще одним раскуроченным проемом.
— Что там?
— Каминная зала, ваша светлость…
Внутри залы царил полный разгром. При первом взгляде на кресла, разнесенные в щепы, колченогий столик, до половины забитый в пасть камина, драную обивку дивана, опрокинутые шандалы и торчащие из стен арбалетные болты, барон испытал приступ злорадного удовлетворения. Потому как не должна захудалая гостиница на окраине сверкать чистотой, будто военный госпиталь имени королевы Якобины в дни визита августейшей покровительницы! Не должна, и все тут.
А так — совсем другое дело.
Полное соответствие канону «после драки».
Барон знаком велел хозяину оставаться в коридоре. Ушлый стряпчий сделал вид, что распоряжение его не касается, но обер-квизитор мигом пресек чужое самовольство.
— На ваш век, голубчик, убытков хватит. Хватило бы чернил… Извольте не мельтешить.
Брезгливым щелчком сбив с плеча случайную пылинку, Конрад хрустнул тонкими пальцами и вошел в залу. Да-с, брань творилась нешуточная. Неведомые злодеи брали гостей «в клещи», атакуя через окно и со стороны центрального входа. Любопытно, а черный ход здесь тоже черно-белый? Барон поднял с пола осколок стекла, оплавленный и потемневший. Следы гари на стенах, каминный барельеф весь в копоти… От зажигательных стрел или «чусского огня» последствия были бы иными. Начнись реальный пожар, от гостиницы к утру остались бы дымящиеся развалины. Значит, отягчающее применение боевой магии.
А так — совсем другое дело.
Полное соответствие канону «после драки».
Барон знаком велел хозяину оставаться в коридоре. Ушлый стряпчий сделал вид, что распоряжение его не касается, но обер-квизитор мигом пресек чужое самовольство.
— На ваш век, голубчик, убытков хватит. Хватило бы чернил… Извольте не мельтешить.
Брезгливым щелчком сбив с плеча случайную пылинку, Конрад хрустнул тонкими пальцами и вошел в залу. Да-с, брань творилась нешуточная. Неведомые злодеи брали гостей «в клещи», атакуя через окно и со стороны центрального входа. Любопытно, а черный ход здесь тоже черно-белый? Барон поднял с пола осколок стекла, оплавленный и потемневший. Следы гари на стенах, каминный барельеф весь в копоти… От зажигательных стрел или «чусского огня» последствия были бы иными. Начнись реальный пожар, от гостиницы к утру остались бы дымящиеся развалины. Значит, отягчающее применение боевой магии.
Ведомство Тихого Трибунала.
Но, с другой стороны, — стрелы, топоры…
И приказ Вильгельма Цимбала: не спешить с докладом в Трибунал.
Гоня прочь дурное предчувствие, Конрад задержался у чудом уцелевшего зеркала, поправил съехавший набок парик и продолжил осмотр. Возле дивана он был вынужден присесть на корточки. На раздавленной свече, прилипшей к доске паркета, четко отпечатался рубчатый след. В мелкую «елочку». Первая зацепка?
Шагнув к окну, барон кликнул ликтора, наказав прихватить холщовые мешочки для сбора улик.
В коридоре нарочито громко шептались хозяин со стряпчим:
— …Представить скрупулезнейшую опись…
— Совершенно с вами согласен, любезный сударь Тэрц! Я предъявлю им такой счет…
— Но опись надо составить незамедлительно! По горячим следам!
— Вот и скажите об этом господину обер-квизитору. Скажите! Вы — лицо официальное и имеете полное право… бить официальные лица по лицу не дозволено никому, даже Бдящим…
— Посторонись!
В дверь протиснулся ушибленный каштаном служака, неся в руках целый ворох мешков разной емкости. Барон поморщился: усердие должно иметь свои пределы. Иначе оно граничит с глупостью и становится поводом для насмешек. А он терпеть не мог, когда посторонние насмехались над сотрудниками Бдительного Приказа.
В спецарсенале Конраду однажды пригрозили, что перестанут выдавать «секундантов» для дуэлей.
— Подойдите сюда. Вдоль стены, аккуратно! Ничего не трогайте, кроме того, что я вам укажу. Упакуйте вот это… и вот это… и еще…
— Ваша светлость! Я обязан включить эти предметы в опись! Дабы вчинить иск согласно параграфу…
Честно говоря, стряпчий надоел хуже горькой редьки. Кому он собирается вчинять иск? Неизвестным злоумышленникам? Гильдии Отельеров?! Но с точки зрения закона он прав, и ничего страшного не случится, если сударь… как его? Тэрц? — внесет в опись изымаемые улики.
— Извольте.
— Премного благодарен за содействие, господин обер-квизитор.
Завершив первичный осмотр и указав ликтору, что из улик следует забрать с собой, барон направился к выходу из залы.
— Хвала Вечному Страннику! Вы закончили! Сударь Тэрц, приступайте. Я уже послал за столяром, и как только вы управитесь…
— Не спешите, голубчик. Если стряпчего я еще готов терпеть здесь — разумеется, в присутствии ликторов! — то со столяром вам придется повременить.
— Почему, ваша светлость? Как же так?! Вы ведь закончили?
— Нет, — сухо бросил Конрад и проследовал из каминной залы в холл, сопровождаемый по пятам возбужденным хозяином.
По дороге он думал, что внешняя комиссия ликтората должна отбирать в слуги закона не дубоватых верзил, ловко управляющихся с табельными топорами, а судейских крючков, вроде настырного стряпчего, или приставучих Трепчиков-младших. Ну, хотя бы треть личного состава. Эти землю носом взроют, а ни одной оброненной пуговки, ни одного свечного огарочка не пропустят. Из природной въедливости, которая, если задуматься, сама по себе изрядный талант. А пообещай им премию…
— Ваша светлость!
— У меня есть вопросы лично к вам, сударь Трепчик. Попрошу отвечать коротко и честно. Это в ваших же интересах. Я доступно выразился?
— Куда уж доступней, ваша светлость…
— Отлично. Итак, известно ли вам, что именно произошло ночью в вашей гостинице?
— Да! То есть нет…
— Извольте выражаться яснее, сударь! Да или нет?
Барон нахмурился, глядя Трепчику-младшему в переносицу: словно гвоздь вбивал. Под его взглядом хозяин съежился, сделавшись похож на побитую собаку и мокрую курицу одновременно, если в природе возможен такой монстр.
— Я… я слышал. Но не видел.
— Что именно вы слышали? В какое время?
— Около полуночи. Я в гостинице ночевал. В свободной комнате.
— Вы спали? Вас что-то разбудило?
Трепчик замялся, топчась на месте.
— Я… не спал, ваша светлость.
— Почему? — фон Шмуц картинно приподнял бровь. Обычно это убивало свидетелей наповал.
— Я… я был не один.
— И, естественно, не с супругой.
— Ваша светлость! Умоляю! Виолетта меня убьет! Вы ее не знаете!
Кажется, гулящий отельер хотел упасть барону в ноги, но побоялся. И правильно. Фон Шмуц подобных выходок не жаловал.
И, уж конечно, был рад, что не знаком с ревнивой Виолеттой Трепчик.
— А это зависит от вас, сударь мой. От вашей откровенности и желания помочь дознанию. Итак, что за особу вы осчастливили своей благосклонностью?
— Повариху, ваша светлость.
— Ее я допрошу позже.
— Осмелюсь заметить, ваша светлость: Ганечка… повариха то есть — она немая. Ее допросить затруднительно выйдет.
— Но вы-то разговорчивы за двоих. Рассказывайте, что слышали.
— Ох, слышал! Упаси Вечный Странник такое дважды услышать! Сперва орать стали. Орут и орут, а слов не разобрать. Потом гром ударил с чистого неба. Ударил, значит, упал и давай кататься у нас под окнами! Треск, грохот, стекла, слышу, бьются — а они знаете какие дорогие?! Стекольщик Дорфман три шкуры дерет, гадюка, я уж с ним и торгуюсь, и по матушке…
— Стекольщика оставим в покое. Что еще слышали?
— Железо звенело. Ругань, крики; и выл кто-то. Жутко, словно на покойника… И еще они смеялись.
— Кто — они?
— Не знаю, ваша светлость. Гром, треск, брань, а они смеются. Аж мороз по хребту… После замолчали. Не до смеха стало, выходит.
— Что вы делали в это время?
— Все б вам насмехаться, ваша светлость! Что ж тут сделаешь, когда эдакие страсти! Заперлись мы с Ганечкой на засов и от страху тряслись! Она хоть немая, а все слышит…
— Хорошо. Дальше что было?
— Дальше? Все. То есть ничего. Стихло дальше. Еще вроде телега от гостиницы отъехала. Может, и не одна. Я до утра подождал, а как рассвело, выбрался посмотреть. Нижняя Мама! Погром и кромешный ужас!.. Да вы сами видели, ваша светлость. Ну, я сразу мальчишку в Бдительный Приказ отправил: доложить о происшествии. Стряпчего вызвал: убытки описывать. Скорби мои и беды, значит…
Барон смерил Трепчика взглядом с ног до головы и решил от уточняющих вопросов воздержаться. Успеется при необходимости.
— Как мне сообщили, пропали шесть ваших постояльцев. Это верно?
— Чистая правда, ваша светлость. Все, кто был, и пропали.
— В каком смысле — все?
— Ну, все, кто в гостинице жил. Подчистую.
Вспомнив размеры гостиницы, Конрад подумал, что в «Приюте героев» свободно разместилась бы полурота драгун. При желании, вместе с лошадьми. Однако от лишних вопросов барон и на сей раз отказался. В конце концов, какое ему дело, процветает Амадей Вольфганг Трепчик или, напротив, близок к разорению?
— Постояльцы записаны в книгу?
— Разумеется, ваша светлость! У нас с регистрацией полный ажур. Прошу вас… здесь картинки, изволите заметить, валяются… умоляю не топтать, картинки денег стоят…
Смотреть книгу записей, пухлую и набитую сведениями, как чердак — старым хламом, барон начал с первой страницы. Эта его дотошность, чтоб не сказать въедливость, многих раздражала, временами приводя к очередным дуэлям. Возможно, именно поэтому Конрад до сих пор был холост. Одним из редких мудрецов, кого радовали упомянутые качества обер-квизитора — обстоятельность и свобода, — был прокуратор Цимбал. Но вслух прокуратор ничего не говорил: считал, что озвученная похвала идет сотрудникам Приказа во вред.
Судя по содержанию книги, «Приют героев» и впрямь пользовался отменной популярностью. Барон для уточнения затребовал данные за прошлый год, потом за позапрошлый, доведя хозяина до сердечного приступа. М-да, еще одна загадка. Год за годом гостевые покои битком набиты, блудливая повариха Ганечка небось трудится с рассвета до заката, а потом — с заката до рассвета, постояльцы кишмя кишат, получая извращенное удовольствие от здешнего декора, а недели полторы назад, с начала листвянчика-месяца, — как отрезало.