Сук и Шок оповестили друзей, что МИО приступила (или приступило) к охоте на Алмаза. Кодла решила укрепить свою позицию, показав всем заинтересованным лицам, что предателей она не прощает. Очень быстро «Таблица» постановила, что друзей она не выдает и Макса немедленно нужно перевести на нелегальное положение. Все проголосовали «за», а Ашка той же самой рукой, которой голосовала, откинула со лба свою каштаново-золотистую челку и посмотрела мужу прямо в глаза — дескать, понимаешь ли ты, на что я иду? И он ответил ей таким же затяжным взглядом — а ты понимаешь, на что иду я?
Она, кажется, понимала. Конечно, она не могла начать решительный разговор с мужем, особенно сейчас, когда все они попали под такое серьезное, если не окончательное давление со стороны миошников. Скрыться вместе с Алмазом в Сибири означало подкосить Гена, полностью разбалансировать вообще всю группу. Забросить спрятанных детей. Предать все еще живую супружескую любовь. И все– таки этим взглядом из-под челки она говорила ему, что не отдаст Макса. Может быть, для всех присутствующих он и является боевым товарищем, и все-таки даже и в этой роли он не совсем свой, не совсем понятный пришелец, человек ниоткуда. Только для нее он не пришелец, только она понимает, откуда и для чего он появился на свет Божий. Он пришел из прозрачной тьмы на ее и только на ее маячок, пришел, чтобы ее любить. Он — это ее Ланселот, соперник ее любимого Гена.
В общем, она присоединилась ко всем. В конечном счете всю компанию из восьми человек (с ними вместе были три фиктивных лыжницы, жены Гурама, Сука и Шока — Кето, Любаша и Эльвирка) охватил какой-то едва ли не революционный подъем. Хозяин, вернее, бывший нищий хозяин, а ныне донельзя богатый управляющий, притащил кувшины с монастырской граппой, все наподдавались под рев норд-оста, сгрудились вокруг пианино и взялись петь комсомольские песни:
Максу, который уже несколько месяцев кочевал по пространству от Уссури до Тикси, дали знать, чтобы он почаще менял зимовки и пореже появлялся там, где его раньше знали. Этот приказ между тем и без всяких миошников вполне соответствовал его настроению. Находясь вне Европы, то есть где бы то ни было восточнее Урала, он неизбежно, чуть ли не бессознательно тянулся к Ашке, да и та начинала тянуться к нему, словно в нем перемешаны были самарий с неодимом. Они встречались где попало и чаще всего в соседних купе в поездах «повышенной комфортности» и там уже забывали обо всех угрызениях и обо всех титанических сложностях корпоративной борьбы. Лежали вплотную друг к дружке, намагниченные, и думали о неизбежной разлуке, старались запомнить всякое любовное движение.
Получив приказ о переходе в «подпол», Макс несколько дней пребывал в недоумении. Вроде бы и так он то и дело передвигается со своей группой геологов, друзей еще по юношеским временам. Их пятерка прочесывает распадки длиной в несколько десятков верст, обнаруживает (или не обнаруживает) следы скандия, иттрия, лантанидов, столбят этот участок, вводят его данные на сайт «Таблицы» или покидают распадок без всяких следов, нанимают, опять же по Интернету, вертушку и перелетают еще за несколько сотен верст от какого-нибудь Бодайбо, то есть растворяются в тайге.
Грешным делом, он валил эту странную директиву на Гена. Должно быть, этот парень, которым он всегда восхищался, больше уже не может совладать со своей ревностью или даже яростью. Может быть, ради того, чтобы сохранить за собой свою любимую Ашку, он высосал из пальца эту директиву и попытался на Совете объяснить всю ситуацию сложностями межкорпоративной борьбы. Ген, неужели ты хочешь, чтобы я опять стал человеком ниоткуда?
Три дня спустя, в разгар короткого солнечного дня, когда температура твердо зациклилась на —45ºС, над распадком вдруг завис «Ми»-4-й. Все парни воткнули в снег лопаты и ледорубы: это еще кто к нам сюда пожаловал, свои или гады какие-нибудь? Через несколько минут вертолет сел на утрамбованную вездеходом снежную площадку. Из люка выскочила странная стройная фигурка в изящном городском пальтеце и в меховых унтах, побежала прямо к нему и только у него на шее оказалась настоящей живой Ашкой.
В землянке с натопленной до отказа печуркой они лежали обнаженными, как это бывало в купе экспрессов или в люксах пятизвездных отелей где-нибудь на Кипре. Оба плакали и целовали друг другу мокрые щеки.
«Теперь ты понимаешь, что мы расстаемся с тобой надолго, если не навсегда», — проговорила она.
«Ну а что Ген? — спросил Макс. — Он знает, что ты прилетела сюда?»
Она вытерла простынью свое лицо и завершила свидание короткой фразой: «Да, он знает».
Через два часа после приезда она отправилась обратно, чтобы успеть на конференцию АОП.
Конференция проходила за гигантским круглым столом в одном из исторических кремлевских залов с лепными бордюрами на голубых стенах. Интересно, что этот исторический зал в течение нескольких советских десятилетий бытовал под не очень-то историческим именем, увековечивая одного из мелких большевистских вождей. Имя это так укоренилось, что и сейчас бытует в обиходе, несмотря на возврат к имперской истории.
Что касается аббревиатуры АОП, она по нынешним временам больше всего напоминает интернетовский сервер, ну что-то вроде America On Prime, а вот на самом деле перед нами не что иное, как Академия Общего Порядка. Что это означает, не так уж важно, а важно то, что АОП существует уже в течение нескольких лет на правах совершенно открытой общественной структуры, хотя и содержит в своем составе немало людей, которые еще недавно принадлежали к структурам совершенно секретным. В руководящих ее кругах с равными правами голоса заседают, например, некие маршалы, некогда пребывавшие в РВСН, что можно расшифровать только одним образом, а именно: Ракетные Войска Стратегического Назначения. Рядом с маршалами сидят там и генералы, ничуть не скрывающие, а, наоборот, гордящиеся своей принадлежностью к разведке и контрразведке. Чинов МВД тоже немало, но эти держатся попроще, то есть поконкретнее. Есть тут и специалисты по возрождающемуся подводному флоту, по атомной энергии, по космосу, по дипломатии, по исторической науке, которой придается особое значение в свете выработки окончательной национальной идеи.
Эти патриотически настроенные историки на текущем заседании АОП заслужили поистине восторженные аплодисменты, когда выдвинули новые теории происхождения государства российского. Согласно этим теориям, базирующимся на основательных исследованиях, варяжские князья IX—X веков, пришедшие на Русь и, в частности, приглашенные славянскими племенами на княженье в новгородские крепости, братья Рюрик, Синеус и Трувор, вовсе не принадлежали к скандинавским норманнам, то есть к викингам, а были самыми что ни на есть славянами балтийских побережий, да к тому же еще не северных побережий, а южных, то есть по-братски примыкающих. В отличие от злобных викингов, опустошающих Францию и другие страны Европы, наши были добрыми, то есть славянскими, да и говорили на языках, близких к основополагающему, русскому. Именно поэтому варяги и были приглашены на наши престолы: во-первых, добрые, а во-вторых, понятные в речениях. По каким-то не очень ясным причинам наши современные исследователи не коснулись этимологии слова «варяг», а ведь она лежит на поверхности: «враги», «вороги», «варяги». Нетрудно себе представить ужас, который испытывали береговые народности, когда, скажем, на излучине Волхова появлялись корабли с вооруженными до зубов экипажами. Варяги, вороги плывут! Айда сдаваться! Большой разницы между варягами и викингами, ей-ей, не заметишь. В этой связи вспоминается стих из одной повести 70-х годов ХХ века:
Этот стишок по завершении исторического сегмента программы подсунул один деятель культуры, судя по мозолистым рукам, скульптор, другому деятелю культуры, судя по мозолистой одной руке, музыканту скрипичного цеха. Прикрывшись своими мускулистыми ладошками, деятели обменялись снобистским хихиканьем: неплохая, дескать, иллюстрация к современным течениям Евразии.
Этот стишок по завершении исторического сегмента программы подсунул один деятель культуры, судя по мозолистым рукам, скульптор, другому деятелю культуры, судя по мозолистой одной руке, музыканту скрипичного цеха. Прикрывшись своими мускулистыми ладошками, деятели обменялись снобистским хихиканьем: неплохая, дескать, иллюстрация к современным течениям Евразии.
Надо сказать, что деятели литературы и искусства составляли значительную долю среди активистов АОП, и среди них было немало настоящих творцов, искренне приверженных своему жанру. Членство в общественной Академии давало им возможность самым решительным образом выдвинуться вперед. Вот, например, один из активнейших деятелей современной оперы, который до вступления в эту академию вынужден был со своей труппой ютиться на задах одного из мегамаркетов, добился исключительного по масштабам финансирования, что позволило ему отгрохать в пределах Садового кольца удивительное театральное здание со зрительным залом на тысячу сугубо индивидуальных, то есть полностью разных кресел.
Следует сказать, что в составе АОП был на данный момент и один существенный изъян. Недостаточно еще был представлен отчественный бизнес, и эта недостаточность, чтобы не сказать, почти полное отсутствие, вносила в работу Академии некоторый перекос, что давало возможность зарубежным СМИ предаваться сомнительным толкам: дескать, перед нами скорее правительственная структура, чем форум свободной общественности. Настало время как-то зашпаклевать этот изъян, рассуждали многие влиятельные академики. Нужно показать, что наш бизнес вовсе не зажат усилившимся государством, а на самом деле и он может внести в мыслительный процесс свои оригинальные идеи, иными словами, и капиталист может у нас предстать патриотом.
Именно на нынешнее заседание было решено внести идею этого сдвига. Не менее дюжины мест вокруг овального стола было оставлено за теми, кого еще недавно величали у нас на античный манер олигархами, а сейчас стали именовать какими-то продолговатыми титулами, более или менее сближавшими их с верхушкой новой империи. Из этих двенадцати стульев — в каком из них спрятано сокровище, пока неизвестно — девять были заняты с самого начала заседания, но три вот уже около часа пустовали, что вызывало среди некоторых академиков недоуменное переглядывание.
Вдруг в толпе стоявших в дверях представителей прессы произошло несколько ажиотажное движение и в зал быстро вошли члены триумвирата постоянно вызывающей в обществе всевозможные толки корпорации «Таблица-М». Следует сказать, что эта троица сразу создала в некотором смысле контраст к основному составу АОП. Среди довольно одутловатых и несколько аляповатых в своих высококачественных костюменциях академиков спортивные и слегка понтовые Ген, Ашка и Ясно выглядели как сущие денди XXI века.
Председатель собрания, то есть тот самый ракетный маршал — на самом деле он был далеко не первой шишкой в этом обществе, — нашелся, чтобы смягчить этот контраст некоторой насмешечкой. «Ну вот и наш комсомол!» — произнес он, намекая, что, когда вам за сорок, можно-де выглядеть чуток посолиднее. Зал посмеялся с несколько коварноватым дружелюбием.
«Просим прощения, господа, за непредумышленное опоздание», — сказал Гурам Ясношвили. И снова по залу прошли дружноватые хмычки, улыбочки, внимательные прищурки.
«Это я виновата, — сказала Ашка с весьма милой, хоть слегка и обезьяноватой гримаской. — Летела из Читы, однако пришлось задержаться из-за пурги».
«Ради такой женщины можно тут весь вечер просидеть, — вякнул маршал. — Вы на каком самолете летаете, мадам Стратова?»
«На обыкновенном, — ляпнула Ашка. — Ну на „Боинге“.
Маршал с его медведоватостью напоминал прямого выходца из советской эпохи. Галантность его была тоже в этом роде.
«Ну что ж, марка самолета вполне отвечает вашей очаровательности, мадам».
Ген шепнул Ясно: «Видишь, какие тут дамские угодники собрались».
Тот ответил ему на тех же частотах: «Сдается мне, что тут одни миошники собрались».
Маршал откашлялся в микрофон. «Ну что ж, товарищи… — Он тут же поправился: — …давайте, друзья, поприветствуем вновь прибывших, несмотря на некоторое опоздание, руководителей одной из самых динамичных наших корпораций, группы „Таблица-М“, господина Ясношвили, господина Стратова, а также с особым уважением госпожу Ашку Стратову, эту ярчайшую представительницу наших деловых женщин. Эта организация довольно успешно работает в сфере редкоземельных элементов, то есть вносит свой вклад в развитие важнейших оборонных технологий. Эти вышеназванные товарищи пришли в отечественный бизнес прямым ходом из Ленинского комсомола, а потому мы вправе ожидать от них не только сверхприбылей, но и ревностного выполнения своего патриотического долга. Мы все тут надеемся организовать по-настоящему деловой диалог так, чтобы… Ну, в общем, чтобы у нас ничего не пропало из „Таблицы Менделеева“.
Среди вспыхнувшего оживления Ашка, нагнувшись над столом, сказала своим: «А он, ребята, не лишен!» Ген, тоже склонившись, дополнил: «Он, между прочим, свояк нашего свояка. А вон, кстати, и сам дядька Хрящ во втором ряду стульев среди академиков-корреспондентов». Несгибаемый, неувядающий и похожий как всегда на отменно копченого кабана со сверкающей металлокерамикой постоянной улыбки ветеран, очевидно, поняв, что речь идет о нем, помахал «своим свояковским» правой рукой, содержащей немало отменно сверкающих предметов: запонки, браслет часов, два или три кольца плюс золотое перо толстой авторучки.
«Монблан», — сказал Ясно.
«Или Килиманджаро», — заметила Ашка, имея в виду белоснежную вершину свояковской головы.
«Да я про стило», — уточнил Ясно.
Маршал между тем продолжал:
«Однако, прежде чем мы начнем наш большой бизнес-диалог, давайте дослушаем предыдущего оратора».
Тут все повернулись к трибуне, на которой маялся предыдущий оратор, слегка быковатый дядька, о котором аудитория едва ли не забыла в связи с приходом редкоземельцев. Встряхнушись, тот сразу продолжил свое выступление. С трибуны понеслось:
«Мы не должны забывать о совместном героическом труде сотрудников ГУЛАГа и заключенных во время Великой Отечественной войны. Заслуга работников исправительно-трудовых учреждений состоит в том, что они сумели организовать не только производственный процесс, но и профессионально-техническое обучение, благодаря чему сотни тысяч заключенных получили рабочие специальности.
…Сегодня наша общая задача заключается в том, чтобы сберечь все лучшее, что было и есть в деятельности правоохранительных органов, сохранить благодарную память о своих предшественниках и передать ее тем, кто идет за нами».
Аудитория наградила оратора солидными благодарными аплодисментами. Ген открыл программу конференции и прочел в соответствующем параграфе: «Исправительная система в годы Великой Отечественной войны: неизвестные страницы истории, мифы и реальность, ее боевой и трудовой вклад в Великую Победу». С сообщением выступит начальник юридической школы АОП, доктор наук, генерал-майор внутренней службы Чехондатский В.И.».
Гурам, чей дед не вернулся из ГУЛАГа, внимательно следил за возвращением оратора к его креслу. После того, как тот уселся и с облегчением расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, Ясно перевел взгляд на председательствующего маршала и вопросил с неожиданно сильным грузинским акцентом:
«Это как прикажете понимать, господа-товарищи хорошие?»
Председательствующий от растерянности несколько минут молчал, потихоньку ослабляя галстук с маршальской звездой. Наконец вопросил с некоторой отрешенностью: «Что?.. Как?.. Понимать?»
Внезапно Ашка чуть ли не крикнула на весь голубенький исторический зал:
«Понимай так, что мерзавец большевистский был на трибуне!»
Потрясенное таким святотатством собрание с вылупленными зенками созерцало само себя. В своей среде они давно уже осознали, что слова «мерзавец» и «большевик» страдают невыносимым оксюморонством, что ни одному порядочному человеку не придет в голову поставить таковские словеса рядом. Не исключено, что многим показалось, будто в городе, пока сидели, произошел государственный переворот. Иным из этих, возможно, как раз из тех, кого только что хвалили, захотелось стремительно удалиться якобы под влиянием желудка, и, лишь глядя на высших иерархов РПЦ, народ стал как-то умиротворяться, полагая, что в критический момент все наиболее значимые для Родины лица попадут под благословение. Только после этого среди монстров поползло академическое возмущение: «Какое свинство!», «Просто позор!», «Хамство и наглость!».
«Все! — сказал своим Ген. — Выдвигаюсь на линию огня!»
Он резко встал, отодвинул кресло и стремительно зашагал к трибуне, демонстрируя самую что ни на есть великолепную биомеханику своего тренированного тела. Одним прыжком взлетел, подтянул повыше гибкий микрофон, прихлопнул ладонью по трибуне, изготовленной из пяти сортов отечественного дуба, заговорил сначала медленно, но постепенно увеличивая число оборотов: