В Шереметьеве среди предлагающих свои услуги таксистов я увидел Игоря Суконного, то есть начальника охраны «Таблицы-М», Мастера Сука. Он снял с моего плеча тощеватый рюкзачок и дружески улыбнулся: «Вас ждут».
На паркинге среди обычного бытового добра стояла, словно редкоземельный пришелец, не поймешь, какой марки, машина Сука. «Одну минуточку, Базз, сударь», — попридержал меня мастер охраны и вытащил из зоны заднего левого колеса какую-то электронную козявку с хвостиком. Покачал головой: «Ну что за люди, ведь знают прекрасно, что я выкидываю их дерьмо, и все равно подсовывают!» И выкинул козявку.
Сидя в кресле, которое, казалось, отвечало на любое, даже самое незначительное движение несомого тела каким-то своим как бы улучшающим, подправляющим движением, я поглядывал на Сука. Он был невозмутим и даже вроде бы в несколько приподнятом настроении, а ведь Прокуренция уже который год постоянно висела у него на хвосте. На светящемся экранчике написал жесткой палочкой: «Через три часа берем тюрьму», — и тут же стер надпись, нажав на кнопку, заведующую смывкой. Вот среди всей этой огромной охранной бражки все– таки появляются люди «без страха и упрека», «преданные без лести», ну и прочие характеристики позапрошлого столетия, и, кроме того, полностью уверенные во всесильности своей корпорации. В данном случае Мастер Сук не сомневается в успехе штурма неприступной «Фортеции».
«Я уже несколько дней предчувствовал что-то в этом роде», — сказал я.
Он улыбнулся: «Ну вот, а говорят, что наши писатели далеки от народа».
«Между прочим, Мастер Сук, я третьего дня читал в какой-то газете, что вас опять в Прокуренцию вызывали. Это правда?»
Он не сразу ответил на этот вопрос. По правой полосе его фиолетовое чудовище обогнал какой-то джип с тонированными стеклами. Обогнал и тут же взял лево руля, подставляя корму. Левую полосу в тот же момент закрыл большой туравтобус. По правой катил городской поток, возглавляемый милицейской машиной. У Сука в эти несколько секунд не оставалось никаких возможностей для маневра. Он, однако, умудрился затормозить так, что темный джип ушел в более или менее отдаленную перспективу. Сзади в этот момент стремительно приближался другой темный джип. В последнюю секунду, оставшуюся до множественной катастрофы, наш экипаж, который, как я потом узнал, назывался «Таблица-М», оказался в левом ряду за кормой автобуса. Еще одна секунда — и мимо нас проскочил задний темный джип, после чего Сук свалил направо, пересек две полосы и спокойно поехал в городском потоке в безопасном отдалении от патрульного мента. Мне ничего не оставалось, как только засунуть за щеку крошку транквилизатора.
«Некомпетентные лица», — проговорил Мастер Сук.
«Вы о ком?» — спросил я.
«Вообще-то о многих, а в частности, о Прокуренции. Навешивают на меня и на Шока черт знает что без всяких доказательств».
Пошло ночное сияние Москвы. Торговый раж вроде бы был в полном разгаре. Огромные лица красавиц и красавцев обещали все тридцать три удовольствия.
«Мы сейчас вообще-то куда, Мастер Сук?»
«В штаб-квартиру, Базз, сударь. Там сейчас, — он ткнул куда-то правым указательным; появилось время 23:10, – сервируют ужин в вашу честь».
Оказалось, что не только в честь меня было затеяно это мясное, в черногорском стиле, пиршество. За несколько часов до меня неизвестно откуда в Москву прибыли супруги Ясношвили. В тот момент, когда мы с Суком вошли, Гурам как раз показывал, как он ловко овладел своей электронной, из тончайших, почти полностью засекреченных сплавов, кистью руки. Она, эта кисть, между прочим, была похожа на удивительное серебристо-смарагдовое макронасекомое. Спокойно держала вилку и в то же время при помощи длинного гибкого щупа подносила зажигалку к сигарете дамы. Создатели этого чуда современной технологии явно обладали эстетическим чутьем, да и чувством юмора их бог не обидел. Все блаженно смеялись, глядя на великолепную кисть вице-президента. Ну а сам он просто хохотал как одержимый. Какова кисть, ребята, а? Вы где-нибудь еще видели такие кисти? Нет, вы нигде, даже в правительственных кругах, не видели такие кисти, господа нувориши! Тут как раз мы и вошли с Мастером Суком.
Хозяйка уважила меня личным эмоциональным подскоком, ее знаменитым пробегом вокруг стола, поцелуем в грубую щеку и даже легким прикосновением бедер. Глаза ее в ту ночь сияли мрачным огнем. Между прочим, я знал ее в далекие времена маленькой крошкой-лолитой с обручем для художественной гимнастики. Встречался и с ее тренером, товарищем Гумбертом. В те времена она звалась Вертолетовой, но мне пришлось заменить гордую русскую фамилию на подозрительную Вертопрахову. Интересно будет отметить, что всем умопомрачительным дизайнам модных кутюрье Ашка Стратова, нынешняя Хозяйка, предпочитала тренировочные байковые костюмы. Вот и сейчас она была в курточке и шароварах.
«Базз, сударь! — с некоторой театральщиной воскликнула она. Так вот кому я обязан этим странным обращением! — Как я рада вас видеть! И все рады! Ведь вы же знаете, как вас почитают в „Редких землях“! — Протянув обе руки к столу — дескать, аплодируйте, аплодируйте, она сумела мне шепнуть: — Через полтора часа выезжаем».
За столом сидело совсем небольшое общество наиболее приближенных: Ясно с женой, Бразилевич, о котором в тусовке иногда проскальзывало — «лучший жених Москвы», Мастер Сук и Мастер Шок со своими японскими женами, ну вот и Леди Эшки вернулась к столу со своим гостем. Ба, как это я сразу не сообразил, кто сидит между Юко-сан и Чиочиеко-сан, то есть между Любашей и Эльвиркой, отличный какой-то малый с отменно подстриженной длинной гривой, с отчетливой такой кирпичного цвета будкой, которую, право, можно было уподобить кирпичу, если бы не светящиеся восторгом глаза, коими он сопровождал движения Хозяйки. Да ведь это же не кто иной, как почти нами позабытый странник, Макс Алмазов, за голову которого структура МИО, по слухам, предлагает скромное, но солидное вознаграждение (сумма не разглашается). В общем, получается десять человек.
«Скажите, Базз, сударь, это правда, что вы затеяли роман о последышах комсомола?» — спросила госпожа Ясношвили.
«Что-то в этом роде, сударыня, — сказал я, устраиваясь за столом, затыкая себе под воротник обширную салфетку, протягивая руку к бокалу с вином, в котором по цвету можно было определить „Бордо Петрюс“ по крайней мере двадцатилетней выдержки. — Впрочем, я еще не определил, куда направить, условно говоря, перо: к историческим ли хроникам погубившего партию комсомола или к тамарисковым аллеям юго-запада Франции, в которых бродит молодежь современной Европы, а то, может быть, и расширить сеттинг романа до пространств Африки и Сибири, то есть придать ему, да-да, вот именно, поистине планетарное или, скажем, онтологическое звучание».
«Таков наш классик Базз Окселотл», — тут же сказал Высоколобый Бутылконос, и все по-дружески расхохотались. Я тоже расхохотался вместе со всеми, хотя и заметил, как при слове «Африка» дернулась щека у Ашки, а при слове «Сибирь» у Макса, иными словами, они слегка дернулись в тот же миг.
В общем-то, этот ужин протекал очень симпатично, все хвалили черногорские биточки, мило подшучивали друг над другом, болтали о всяких светских разностях. Кто-то спросил у Ясно, может ли его новая кисть держать теннисную ракетку. Тот пообещал это выяснить в самые ближайшие дни. Заговорили о теннисе. «Наша Стомескина», оказывается, бросает вызов не совсем нашей Маше Шараповой. Ох, Ленка, ну и ну, что за дерзостная девчонка! Потом Мастер Шок провозгласил тост за Гена. Как жаль, что его нет с нами! Будем все-таки надеяться, что президент скостит ему срок. Увы, даже президент, кажется, не может повлиять на Прокуренцию. Может быть, Страсбургский суд на этих пней повлияет. Тут все сразу заговорили: Страсбургский суд может, сможет, если захочет, если кто-нибудь еще на этот Страсбургский суд не повлияет, кто это в мире может на Страсбургский-то на суд-то этот повлиять, а почему же на него нельзя повлиять, ведь это же суд, а не пирог какой-нибудь страсбургский… Вся эта трескотня по поводу Страсбурга, конечно, была специально затеяна на случай подслушивания миошниками нашей родины.
После часа ночи стали расходиться. Отправили сначала супругов Ясношвили, потом самурайских жен. Оставшиеся полдюжины персон вместе спустились на самый низкий уровень подземного паркинга. Там уже ждали несколько джипов и дюжина самых надежных в черных комбинезонах с рюкзаками, сумками и зачехленным оружием. Позднее я узнал, что именно эти парни конкретно передавали суммы баксов стражам Краснознаменного изолятора и долгосрочного блока. Все инструкции, очевидно, были уже проработаны, и потому все расселись по машинам без лишних слов.
Машины выезжали на поверхность с интервалами то в две минуты, то в пять. Все они двинулись к «Фортеции» по разным маршрутам. Я был в одной машине с Хозяйкой, сидел в углу, на заднем диване «Рэнджровера». Несмотря на поздний час, в центре было полно дорогих экипажей. Перед ярко сияющими входами в ночные клубы они медлительно и бесшумно маневрировали, чтобы достойно выгрузить своих почтенных патронов. Пока мы пробирались сквозь это шевеление, одна такая выгрузка произошла на наших глазах. Кто-то из челяди открыл заднюю дверь «роллса», и оттуда стал возникать один из символов эпохи — длинная девичья нога. Затем выпросталась головенка с хитро накрученным волосяным покровом, шея с бриллиантами, голые плечики, и наконец все это распрямилось в некое мутантное дитя, красавицу XXI века, с надменно-обиженным личиком тела. Вслед за ней появился не особенно рослый господин, весь во всем обычном, не бросающемся в глаза, с нормальным пробором поперек лысеющей головы, с подстриженными усиками, кто-то чем-то кого-то напоминающий. Единственной деталью определенного суперкачества были драгоценные хрустальные очки, из-за которых, казалось, сию минуту могут выпорхнуть два воробья. Услужающий держал над этой парой большой зонт, хотя дождя вроде бы не было. Они двинулись к дверям клуба, она покачиваясь, а он чуть-чуть поддергиваясь. Глядя им вслед, я подумал, что комсомольская традиция ранних 90-х жива. Интересно, что братва во фраках, стоявшая на ступенях, обменивалась ухмылками из той же эпохи.
После часа ночи стали расходиться. Отправили сначала супругов Ясношвили, потом самурайских жен. Оставшиеся полдюжины персон вместе спустились на самый низкий уровень подземного паркинга. Там уже ждали несколько джипов и дюжина самых надежных в черных комбинезонах с рюкзаками, сумками и зачехленным оружием. Позднее я узнал, что именно эти парни конкретно передавали суммы баксов стражам Краснознаменного изолятора и долгосрочного блока. Все инструкции, очевидно, были уже проработаны, и потому все расселись по машинам без лишних слов.
Машины выезжали на поверхность с интервалами то в две минуты, то в пять. Все они двинулись к «Фортеции» по разным маршрутам. Я был в одной машине с Хозяйкой, сидел в углу, на заднем диване «Рэнджровера». Несмотря на поздний час, в центре было полно дорогих экипажей. Перед ярко сияющими входами в ночные клубы они медлительно и бесшумно маневрировали, чтобы достойно выгрузить своих почтенных патронов. Пока мы пробирались сквозь это шевеление, одна такая выгрузка произошла на наших глазах. Кто-то из челяди открыл заднюю дверь «роллса», и оттуда стал возникать один из символов эпохи — длинная девичья нога. Затем выпросталась головенка с хитро накрученным волосяным покровом, шея с бриллиантами, голые плечики, и наконец все это распрямилось в некое мутантное дитя, красавицу XXI века, с надменно-обиженным личиком тела. Вслед за ней появился не особенно рослый господин, весь во всем обычном, не бросающемся в глаза, с нормальным пробором поперек лысеющей головы, с подстриженными усиками, кто-то чем-то кого-то напоминающий. Единственной деталью определенного суперкачества были драгоценные хрустальные очки, из-за которых, казалось, сию минуту могут выпорхнуть два воробья. Услужающий держал над этой парой большой зонт, хотя дождя вроде бы не было. Они двинулись к дверям клуба, она покачиваясь, а он чуть-чуть поддергиваясь. Глядя им вслед, я подумал, что комсомольская традиция ранних 90-х жива. Интересно, что братва во фраках, стоявшая на ступенях, обменивалась ухмылками из той же эпохи.
Наконец мы выбрались из кварталов Бульварного кольца. Москва, однако, и за этими пределами не производила впечатление спящего города. Многие магазины и кафе работали круглосуточно. Молодой народ мелькал то тут, то там. Кое-где влачились бомжи.
«Базз, вы уверены, что вам надо быть с нами? — вдруг спросила молчавшая до этого Ашка. — Если не уверены, вас тут же отвезут домой».
«Нет-нет, что вы, Ашка, в эту ночь я обязательно должен быть со всеми. Ну уж вы-то, должно быть, понимаете, как это все у меня переплелось, правда и вымысел перетекают одно в другое, или, если угодно, одно поджигает другое; уже не существуют друг без дружки. Благодаря этому я приближаюсь к тому, что на самом деле было; и наоборот, понимаете?»
«Да ладно вам! — грубовато хохотнула она. — Так уж вы и знаете все, что было!»
«Ну если и не все знаю, то о многом догадываюсь».
Джип тем временем ушел в туннель, а потом выкатил на эстакаду Третьего кольца. Здесь вдоль дороги тянулась бесконечная линия оранжевых фонарей, они освещали полосы асфальта, улетающие вдаль, а также закругляющиеся на разных уровнях выходы и входы. Машин в этот час было мало, и мы развили приличную или, если угодно, почтенную скорость. Мимо проходили совершенно безлюдные кварталы современных функциональных построек. Разноцветные торцы и фасады создавали хорошо продуманный супраматистский пейзаж. Меньше всего он напоминал Москву, скорее уж какую-нибудь Голландию на перегоне от Гааги до Роттердама, тем более что в глубине застройки то и дело возникали светящиеся вывески: «Фитнес», «Боулинг», «Шиномонтаж». Из-за подголовника правого переднего сидения выглянул профиль Ашки. Он с улыбкой смотрел на меня, словно женский портрет Пикассо.
«В общем, я вас понимаю, Базз, сударь. Потому и пригласила вас приехать. В эту ночь».
Я промолчал.
«Именно потому, что она, Эта Ночь, мало похожа на реальность. Теперь, кажется, все ясно?»
На горизонте среди множества плоских крыш проявились контуры стоящих на холме казематов «Фортеции».
«Ну да, — сказал я. — Спасибо».
На площади перед воротами тюрьмы стояли два больших автобуса, у обоих надписи на бортах — «Труппа театра», внутри в пустых салонах светил тусклый плафон, напоминающий скорее тюрьму, чем театр. Джипы «Таблицы-М» запарковались, как положено, на разлинованном паркинге. Самые Надежные вышли и образовали маленький отряд. Многие из них переговаривались с кем-то по мобилам; похоже, что с тюремщиками. Руководящая группа, а именно Хозяйка, Вадим, Алмаз, оба самурая и примкнувший к ним сочинитель Окселотл, подошли к Самым Надежным, и таким образом отряд увеличился до полутора дюжин.
Внезапно на площадь из боковой улочки выскочил крошечный «BMW Z-3», он описал дугу и остановился на паркинге боком к линейке джипов. «Ёлы-палы, — сказал кто-то из Самых Надежных, — Ленка Стомескина приехала!» Красавица-чемпионка вышла из своей машины и присела на багажник. В своем тренировочном костюме и со спутанной гривой светлых волос, она могла сойти за младшую сестру Хозяйки. Последняя вышла из группы и стремительно приблизилась к первой.
«Ты что здесь делаешь, Ленка?»
«То же, что и ты!» — дерзко выкрикнула девушка.
«Хочешь все испортить? А ну, убирайся прочь!» — потребовала Ашка и тут увидела, что лицо соперницы все целиком покрыто влагой: как видно, рыдала за рулем, пока сюда мчалась; экий сериал!
«Ашка, я тебя умоляю, не гони!» — прошептала королева грунтовых кортов, хотела еще что-то сказать, но зашлась в рыданиях. Супруга Узника тут сжалилась над сентиментальной девчонкой, что несколько лет назад приехала покорять Москву с Урала и вот так влипла в сердечные дела несчастных небожителей.
«Ну чё ты, девка? Ну ты ваще! Давай завязывать рыдать! — вроде бы в шутку, вроде бы подражая своим Самым Надежным, проговорила госпожа Стратова и обняла уралочку за неслабые плечи. — Ну я тебя не гоню! Будешь с нами, Ленка. Ты же знаешь, как у нас в семье к тебе относятся. Ты ведь нам как родная». И девушка просияла, после чего Хозяйка построила ее в один ряд с Самыми Надежными. Интересно тут будет мимоходом отметить, что два других члена семьи, а именно Алмаз и Бутылконос, выказали признаки мимолетного смущения.
После этого отчасти курьезного эпизода вся группа приблизилась к проходной, а Мастер Сук и Мастер Шок поднялись по ступеням и возникли за стеклянной дверью перед четырьмя дежурившими в ту ночь военнослужащими. Непроизвольно, а может быть, и по плану, все Самые Надежные взялись за свое не бросающееся в глаза оружие. Самураи же самым безмятежным образом помахали стражникам: давай, ребята, открывай! Стеклянные двери отъехали в сторону. Три сержанта и старлей вышли из дежурного помещения и взяли под козырек. Первой прошла на территорию Хозяйка Стратова, после чего четверо бывших мрачневецких тюремщиков, а ныне лучезарных, хоть и слегка дрожащих миллионеров вышли на волю и заняли кресла в одном из театральных автобусов.
Старший сержант Сихина взялась быть проводником в тюремных лабиринтах. Она шла чуть впереди Хозяйки, то и дело поворачивая к ней восхищенно-вылупленные глазенции. Как и во всех старых советских тюрьмах, маршрут был запутанный: лестница вверх, лестница вниз, закругленный поворот, тупик, несколько ступенек вниз, железные бугристые двери с облупленной зеленой краской, за ними снова лестницы, повороты и, наконец, большой сводчатый коридор и двери камер. Надзиратели, народ по большой части не ахти какой здоровый на вид, одутловатый и с ноги на ногу переваливающийся, при виде быстрой и ловкой толпы, ведомой прельстительной женщиной Стратовой, вытягивались по стойке «смирно», если можно так сказать о людях с избыточным весом. По правде сказать, хоть все уже было обговорено и бабки отсчитаны по-честному, надзирателям все ж было привычней видеть в такой, типа, публике своих клиентов, но уж никак не начальников. И — вот такая чудная картина — приходится перед таковскими открывать двери и расставаться с ключами.
Самые Надежные рассредоточились по всему коридору, чтобы исключить всякую возможность неадекватного поведения со стороны надзирателей и часовых. Старший надзиратель Ответчиков Олег Спартакович приготовился открыть № 130, где томился чуть ли не год наш Узник. За спиной Спартаковича дрожали от волнения Ашка и Ленка, Алмаз и Вадим, дрожал и автор сочинения Базиль Пауль Окселотл, эсквайр (Каким предстанет перед нами этот Ген Стратов и кто предстанет перед нами вместе с ним?), даже и самураи Сук и Шок, выставив челюсти, слегка дрожали, хотя их дрожь в сравнении с нашей была похожа на дрожь полностью отрегулированного «Феррари» в сравнении с дрожью перегретого самосвала.
Ответчиков включил в коридоре подвешенную в камере лампочку. Несколько минут дал ребятам очухаться от этого неслыханного ночного света и наконец открыл дверь. Пришедшие увидели четыре шконки с узниками. Один из них сидел так, как будто и не ложился, в своих джинсах и свитере с надписью «Габон». И в нем был всеми немедленно опознан Стратов Ген Дуардович, олигарх первого ранга, похожий в данную минуту на Булгакова М.А. после переписки заветной рукописи. И Лена тут Стомескина немедленно взревела белугой. «Подъем, товарищи!» — деликатно оповестил Олег Спартакович. Трое остальных, до этого безмятежно посапывавшие в сладких снах, услышав родимый советский голос, стали протирать свои глазенции и садиться в шконках. Потрясенный автор немедленно узнал в них своих героев из предыдущих сочинений, которых нынешний критик Земнер Макар Андреевич предпочел бы забыть, как сон, но не сладкий, а дурной, с его точки зрения: итак — Игорек Велосипедов, полностью тощеватый и потому мальчиковый на вид («Бумажный пейзаж»), преувеличенно раздутый, словно представитель французской шинной промышленности, Фил Фофанофф («Желток яйца») и, наконец, умеренно под стать Стратову мускулистый и зевающий со сна в манере паяца Саша Корбах («Новый сладостный стиль»).