«Мало ли чего не было, мало ли что еще будет», — промямлил я.
Она еще раз долбанула меня подушкой, на этот раз с физиономией Пола Маккартни.
«Ты опять что-то придумываешь, как придумал когда-то „Остров Крым“! Ты и меня саму для себя придумал, пользуясь тем, что мое имя совпадает с персонажем. А что если я совпаду в чем-то с Леди Эшки?»
«Ммммм», — ответил я.
«Ну отвечай, старый жулик! — Она прыгнула на меня вполне по-хулигански. — Уверена, что ты темнишь, что ты все-таки замешан в эту авантюру!»
Я притворился, что сплю, а вскоре заснул на самом деле. Во сне мне снился мой осел, или по-узбекски — ишак.
XII. Наследники династии
По прошествии некоторого числа месяцев Стратовы переехали в свой новый дом, вернее, в старый дворец. Старый-то старый, но вообще-то не очень, всего лишь столетней давности. К тому же отделанный заново. Дом назывался «Шато Стратосфер», вот почему и был избран из многих замков получше. Произрастал он прямо из прибрежных скал, и при соответствующем освещении его профиль напоминал какой-то сказочный чертог. Впрочем, когда там на всех пяти этажах зажигались окна, большие в гостиных и залах и маленькие в сторожевых башнях, всякий демонизм пропадал, и у путника возникало желание войти под эти своды и присоединиться к воображаемому веселью. Воображаемая романтика тоже там по лестницам и альковам плутовала. Вадим Бразилевич однажды напомнил Ашке стих Игоря Северянина:
Ашка расхохоталась в северянинском нервном духе и стала всем объявлять, что теперь у нее в пажах Высоколобый Бутылконос.
На самом деле замок и впрямь напоминал незабвенный Серебряный век, когда каждой весной половина аристократического Санкт-Петербурга собиралась в далекий железнодорожный путь к скалам Биаррица. Созидателем замка был некий Крутояр, спортсмен и воздухоплаватель из семьи князей Юсуповых. Именно он придумал себе и своей возлюбленной Валентине эту обитель в стиле популярной в Санкте той поры «скандинавщины». К семидесятым годом прошлого века «Шато Стратосфер» окончательно распрощался с наследниками Крутояра и был переоборудован шустрыми дельцами в «резиданс», то есть в дом с отдельными и довольно шикарными квартирами. С тех пор там и месяц не проходил без въездов и выездов: никто слишком долго не засиживался в замке, где стоял постоянный гул от неспокойного Водоема. О жильцах из отдаленной империи давно позабыли, пока в начале 90-х все хозяйство целиком не попало в руки так называемой «русской мафии».
Интересно было бы проследить, как возникают и как долго держатся русские стереотипы. До революции на бискайских курортах всех русских считали богатыми людьми со сдержанными аристократическими манерами. После революции все русские разделились на белых и красных, причем «белые» были до чрезвычайности бедны, а «красные» богаты, поскольку они состояли из «комиссаров», «большевиков», «чекистов» и получали солидные суммы из секретных фондов Кремля. Потом и вообще русские как-то исчезли, точнее, превратились на десятилетия в каких-то «советских», малоприятных и жалких. Без денег. И вдруг где-то там Советский Союз развалился и вместо всех перечисленных появились «новые русские» с тугими кошельками, а то и без оных, но в пиджаках, набитых валютной массой. Вот их-то и стали величать, не без причины, «русской мафией». На их лицах, казалось французам, метались тени преступлений и убийств. Впрочем, здесь, на Кот Д’Аржан, они вели себя прилично. Говорят, проституцией торгуют? Не знаю, не видел. В основном на пляже лелеют плебейские пуза. В песке яйца пекут, а водку в заводях меж скал охлаждают.
С тех времен тоже уже прошло немало кругов вокруг Солнца, по крайней мере не меньше дюжины. В ХХI веке русские вроде бы стали иными. Фигуры улучшились. Денжищ с собой больше не таскают, отщелкивают пластиковые карточки своих банков. Носят малозаметные драгоценные очки. Разбираются в винах, понимают, как отличить «Шато Тальбо» от «Эрмитажа». Однако по-прежнему в обиходе их всех чохом называют «русской мафией». Так упорствует публика Запада. Даже в дружественном Биаррице после прибытия вполне приятной на вид небольшой толпы русских, ученых-геологов, менеджеров, финансистов и специалистов охраны, бросивших вызов скрытно-большевистской структуре своей страны и освободивших из страшной «Фортеции» своего президента, стали иной раз поговаривать: «Вот, посмотрите, явилась „русская мафия“ и скупила половину нашей недвижимости». А почему бы не заметить, что эти приобретения никакого вреда не приносят департаменту Пиреней-Атлантик, а, напротив, улучшают циркуляцию средств и повышают налоговые платежи?
Стратовы купили свой «Шато Стратосфер» за изрядное число миллионов. Предоставили работу многим местным трудящимся. Заплатили все налоги. Достройка еще шла своим ходом, когда они переехали из отеля в свои жилые этажи. В принципе, этот дом, окруженный на девяносто процентов бурлящим океаном, становился штаб-квартирой взбунтовавшейся корпорации «Таблица-М», которая сама становилась как бы частью стихии.
Ген, освободившись от тюремного режима, полюбил спать в свое удовольствие. Его никто не будил, и он блаженствовал в своей спальне с открытыми окнами, через которые большими потоками входил океанский воздух, насыщенный йодом и микроскопическими частицами редкоземельных элементов. Вони никакой, равно как и дезодорантов полный ноль. Он чувствовал, что прежняя комсомольская бодрость ежедневно возвращается к нему. Возвращается прежний, тридцати-с-чем-то-летний возраст.
Как-то раз в те времена, когда он был непогрешимым олигархом, он решил пересечь Атлантику не по воздуху, а on surface, то есть по поверхности, еще точнее — по морю. Купили президентский suit на верхнем деке Queen Elizabeth II, единственного оставшегося суперлайнера, который иногда еще курсировал по прежде великому морскому пути ХХ века. Ген спал там всегда со всеми окнами настежь, а дни проводил за чтением «Ньюйоркера», лежа на балконе под великолепным морским одеялом. Пять дней и пять ночей «Элизабет» шла совершенно одна в необозримом пространстве. За все пять дней он не видел за бортом ничего, кроме неба и воды. Первичные элементы бытия. Ни один самолет не пролетел над ними, ни одна чайка. Он понял тогда, что его вовсе не любопытство отвернуло от воздушных путей, а жажда чистого воздуха. Вот он и получил его на пять дней посреди океана. С открытыми окнами. На балконе каюты. Ноль загрязнения. В Москве несколько дней все ахали: нет-нет, это не Ген, это молодая тень Гена! Ашка повисала на плече и хвалилась: каков мальчонка? Через несколько дней все это улетучилось. Москва пожирает как молодость, так и вообще всякий возраст; всех подравнивает под свой единый бизнес-день в чаду Садового кольца. Общая тюряга, форпост, фортеция. Да что Москва, такого воздуха, как в Биаррице, не найдешь и за тысячу русских верст, хоть сбоку и пыхтит деловая Франция.
Ген вылезал из-под пухового одеяла и сразу, еще в пижаме, приступал к своей йоге; начинал с сирхасаны. Окна его спальни выходили на северо-запад, и, стоя на голове, он видел символический белый маяк Биаррица в перевернутом виде, как будто и тот стоял на голове. Завершив сирхасану, то есть как бы спрыгнув с самого себя, он переходил на систему всяческих растяжек и балансировок, которую его дети со смехом называли «системой сдержек и противовесов». Потом, в состоянии полнейшей бодрости, просил принести завтрак и газету. Обслуга «Шато Стратосфера» уже приноровилась выпекать здесь круассаны и бриоши. Может быть, они и «Financial Times» сами тут стряпают?
Он пьет кофе, похрустывает булочками и читает эту розоватую, как пипифакс, газету. Вот извольте: статья из внутренней, но чрезвычайно важной для делового человека тетрадки. Заголовок: «Бискайский вариант таежного бизнеса». Из текста: «Совершив баснословный прыжок из заточения в свободу, супруги Стратовы открыли новую страницу в развитии российского бизнеса… Российская администрация отнюдь не считает, что „Таблице-М“ пришел конец… Уникальная российская корпорация редкоземельных элементов переживает кризис, но не катастрофу. Хорошим показателем является тот факт, что ее акции на бирже, резко покатившись вниз, вопреки прогнозам остановили свое падение на неожиданно благоприятном уровне, а сейчас, несколько недель спустя после дерзновенного штурма долгосрочного изолятора тюрьмы „Фортеция“, медленно, но уверенно поползли вверх… Руководство „Таблицы“ не развалилось. Уехала семья Стратовых в сопровождении своих самых близких друзей. В некотором смысле, несмотря на возмутительность стратовских действий, их можно понять. Могущественная организация, которую многие в Москве цинично называют „Прокуренция“, держит в своих руках всю юридическую систему и не допускает никаких либеральных отклонений от своих драконовских акций… Оставшаяся часть руководства „Таблицы“ сплотилась вокруг третьего члена триумвирата, Гурама Ясношвили, который вернулся после длительного лечения из Калифорнии и сейчас полон решимости сохранить их творение, возникшее на волне неокомсомольского романтизма… При желании можно увидеть в расколе некий позитивный смысл. Несмотря на нынешнее расположение в юго-западном углу Франции, стратовцы, а вместе с ними и их огромные деньги, продолжают оставаться частью „Таблицы-М“. По всей вероятности, люди Ясношвили будут по-прежнему разрабатывать свои засекреченные жилы в Сибири, в то время как стратовцы склоняются к своим ассетам в Африке и особенно на „острове сокровищ“, именуемом Габон… В том случае, если администрация Кремля сделает безучастную мину, у „Таблицы“ появится серьезный шанс пополнить собой семью многонациональных корпораций, разрабатывающих недра. Гип-гип-ура комсомольцам последнего призыва!»
В последнее время Ген стал замечать за собой, что, несмотря на свободу и новый воздух, малейшая неприятность повергает его в гипертрофированное раздражение. Вот и сейчас, прочитав за мирным завтраком явно провокационную статейку в «Файненшл», он завелся до дрожи. Гады какие, еще позволяют себе ёрничать! Ура, видите ли, комсомолу! Всякий здравомыслящий увидит тут проплаченный заказ. Хотел бы я знать, кто на Западе помнит этот гребаный комсомол, да еще с приставкой «нео»? Ясно, что свое, домашнее, крокодилище борзопишущее старалось; засекреченные у нас, оказывается, есть жилы в Сибири! Такой проводится зондаж на предательство в стиле комитетской дезинформации. И кремлевцы упоминаются походя, и Гурама подталкивают на ссору. Вот кто-нибудь ему ввернет, что Ген, мол, сам проплачивает такие публикации, и взорвется наш несдержанный, проткнет своим девятым пальцем левой.
Упоминание девятого пальца левой электронно-металлической кисти Гурама слегка отвлекло от международных провокаций. Эта тема стала едва ли не обязательной в теплых компаниях «Таблицы», тем более что и сам Гурам постоянно по телефону рассказывал о проделках своей левой, словно она была его славным чудаковатым другом. Он где-то научился на израильский манер начинать всякую фразу со слова «смотрите». «Смотрите, сидим мы в „Ностальжи“ на дне рождения Игоря Бухарова, и тут моя левая берет сразу три рюмочки и опрокидывает их одну за другой в вашего покорного слугу; каково?» Воцаряется смех, дружеское веселье проносится по системе сотовой связи, однако самые близкие люди, то есть Ген и Ашка, стараются не развивать этот «юмор взорванного». Они, он и она, улыбаются и молчат. Прекрасно понимают, каково Гураму прикидываться неувечным. С некоторым неприметным содроганием думают, что друг может в любую минуту расплакаться. Брось эти бесконечные хохмы о «своей левой», генацвале, дружище!
В общем, завтрак над океаном испорчен. Он отшвыривает розовую газету в угол офиса. Между прочим, несколько слов насчет этого великолепного офиса, отделанного с таким вкусом в английском стиле. Он всегда пуст. Люди «Таблицы» отвыкли от Гена за время его отсутствия. Вот из Ашкиных покоев ни свет ни заря уже доносятся энергичные голоса, телефонные звонки, попискивание факсов, сканеров и компьютеров. Слышится ее резкий голос, то отдающий распоряжения, то поднимающий дух каким-нибудь бессмертным анекдотом. Смех там настолько обосновался, что иногда кажется: он и по ночам бродит по замку, будто крутояровский призрак. Ашку тут давно уже называют Хозяйкой. Такие бабы, как она, когда-нибудь начнут новый женский век правления в России, то есть спасут эту родину — идиотку.
А вы, Ген Дуардович, можете не беспокоиться, никто не собирается вас свергать, душить подушкой или отравлять. К вам со всем уважением, а многие — да-да, немалое число — с истинным сочувствием. Ведь травмы, подобные той, что вы перенесли, легко не проходят. Наша Хозяйка после своего исторического, а пожалуй, даже и поистине библейского подвига теперь всех призывает к вам относиться с товарищеским комсомольским тактом. Все знают, что вашу травму надо уважать, однако не пестовать ее, а постепенно, день за днем, изживать. С этой точки зрения ваша дружба с Ленкой Стомескиной вызывает у всех вокруг просто истинный восторг. Вы здорово гармонируете друг с другом, Ген. Даже разница в возрасте, сейчас, с началом ре-кон-ва-лес-цен-ции, не ощущается. Конечно, Ленка частенько отбывает по своим турнирным делам, однако это ведь совсем не мешает вашим взаимным чувствам, а, наоборот, оживляет какую-то советскую песню вашего возраста.
Все в порядке, Ген, отправляйся плавать, готовь себя к новым боям.
Все уже знали, что он сейчас в большом махровом халате пройдет мимо офиса Ашки, где уже порядочно набралось народу для уточнения задач ВЭЦ, то есть Временно Эвакуированного Центра. Проследует с псевдобеспечным видом — дескать, не зовете, ну и не надо. И все сделают вид, что за спорами не заметили президента. Пусть набирает сил Великий Ген после шока тюрьмы. Придет в себя и сам вгрызется в самую сердцевину. И все продолжат споры, делая вид, что не заметили и грустного взгляда Ашки, обращенного к удаляющейся стройной спине и мощным икроножным мускулам.
На первом этаже замка был обширный бассейн, в это время года напрямую соединяющийся с океаном. Вода покачивалась, создавая даже некоторое подобие прибоя. Ген сбросил халат, прыгнул и сразу ушел в глубину ко входу в тоннель, соединяющий бассейн с океаном. Через минуту он вынырнул уже в бухте, среди скал, среди большого наката, бьющего в эти скалы и создающего пену и ворохи брызг. Проплыл под естественной аркой и вышел в открытое море. Здесь на сломе сёрфа он увидел несколько знакомых физиономий: верхом на своих бордах раскачивалась юношеская компания — его сын Никодим, никодимская подружка с подходящим именем Дельфина, никодимский дружок Вальехо Наган и никодимская сестрица, то есть генская дочь Парасковья. Трое из этой четверки, хохоча, помахали ему своими лапами, четвертый обжег ненавидящим взглядом. Уплывая все дальше от них в сторону одинокой скалы, он вспомнил, что ребята готовятся к событию, перед которым, должно быть, бледнеет даже побег корпорации «Таблица-М» из Москвы. Через неделю в Заливе Басков открывался «Лярокк», всемирный фестиваль по сёрфингу вне возрастных групп. Неоспоримым фаворитом считался бразильский индеец Наган. Никодимчику прочили второе или третье место. Впрочем, среди фанатов носились шепотки, что англичанин Оризон, на поверку оказавшийся русским Стратовым, в последние дни так сильно прибавил, что как бы не лопухнул вислоухий Вальехо. Тут может разыграться настоящая юношеская трагедия, тем более что оба мальчишки, кажется, неравнодушны к Дельфине Лакост. Наган очевидно зол на соперника, недаром обжигает всех вокруг ненавидящим взглядом, говорили те, кто был полностью несведущ в культуре индейцев Амазонки. В спор обязательно вмешивался какой-нибудь сторонник политической корректности. Дело тут не в девчонке, говорил он. И не в славе. Вопрос гораздо проще и трагичней. Ник оказался сыном миллиардеров, так? Что ему этот приз за первое место, какой-то несчастный лимон. О заработках на рекламе бордов и гидрокостюмов он даже и не думает. А для Нагана между тем эти деньги означают все! На них он может обеспечить своему племени настоящее процветание; понимаете? Нужно поговорить с Ником, он должен уступить пальму первенства своему другу. Тринадцатилетний мальчик растет не по дням, а по часам, в нем бурлит мощь античных героев. Забавляясь в воде, он может опрокинуть мечту маленького народа.
Уплывая все дальше и приближаясь к скале, похожей на рубку всплывающей подлодки, Ген Стратов думал о своем сыне. Проклятая смертоносная война с «Сиб-Минералом», а главное, со скрытыми большевиками МИО, заставила нас упрятать на годы наших детей. Мы могли бы давно бросить бешеный российский бизнес и уехать все вместе куда-нибудь в Австралию. Тщеславие и мегаломания, погоня за миллиардами и комсомольский нахрап украли у нас с Ашкой подростковые годы Пашки и детство Никодимчика. Мы жаждали всенародной демократии и упустили своих детей. Слава Богу, что они хоть остались живы. Ты помнишь первые слова нашего крошки, произнесенные на площади Дзержинского? Ашка, ты помнишь? «Позор», «долой», — повторял он за толпой, обводя пальчиком дождливые своды бунтующей Москвы. Сейчас он скорее скажет disgrace, down. Впрочем, он явно не любитель таких радикальных слов, в революцию его не тянет. Эти аптекари из Корнуэлла оказались чудесными людьми, они дали нашему мальчику мягкий, гуманитарный взгляд на мир и природу людей. Теперь моя очередь. Я, настоящий отец, должен заменить ему его псевдородителей. Мне надо выйти из бизнеса и жить интересами своих детей. Пашка по возрасту и нраву уже готова замуж, и я буду дедом. Это здорово — быть дедом! В этом смысле можно сказать спасибо скрытно-большевистской сволочи: без них я не попал бы в крытку, не выпал бы из бесконечной шакальей пляски. Теперь я стал одиноким, как лайнер QE II, в одиночку пересекающий Атлантический океан. Плыву сейчас к своей вынырнувшей субмарине. Принадлежу к стихии чистейших воды и воздуха. И растворенных в них 17 элементов, предсказанных лохматым бородачом, отцом Прекрасной Дамы. Я мало знаю о редких землях, хотя и сделал на них миллиарды. В принципе, я неуч. Еще есть время, мне нужно вникнуть в этот предмет и проникнуть как можно глубже в его основы. Вот если уж и оставаться в редких землях, то нужно стать специалистом. Забыть об игре биржи и думать об основе основ. Вообще я готов к тому, чтобы сделать какие-то реальные шаги в жизни. В реальной жизни, куда приходят ниоткуда и вроде бы уходят никуда. Нужно окончательно уйти из комсомола и войти в церковь. Попытаться понять, действительно ли Бог — это преодоление Смерти. Если я уже почти постиг всю глубину отчаяния, быть может, Всевышний дарует мне и торжество?