Вдруг все затихли. Самолет стоял на земле в темноте. В салоне зажегся полный свет. Пассажиры стали подниматься из кресел. Семерка извлекла свои мобильники, что-то в них забормотала, как будто и не были особенно пьяными. Мастер Шок, человек с особенно острым, на уровне кошки, слухом, уловил, как Серый, ну тот самый, жиплистый, глотный, сказал кому-то в телефоне нормальным голосом: «Прилетели. Так точно, не одни. Порядок. Точка». Открыли люк. По салону пролетел ночной прохладный воздух незалежной Украины.
Выйдя из самолета, семерка шумно разделилась, договорившись вскоре встретиться в «Матрице». Четверо, а именно Сашок, Мамед, Стронг и Степан, стали ждать, когда выйдет из самолетного подхвостья основная толпа пассажиров, чтобы найти там девушку по имени Катюша, чье имя в эти дни постоянно мелькает в сводках с Ближнего Востока. Другие трое, а именно Серый, Аркан и Стас, вслед за иностранцами отправились в маленький автобус VIPа. В автобусе Аркан сказал Ярдстику и Эталони: «Знаете, вам лучше нас держаться, чтобы не создавать международного инцидента». В ответ на это предложение Ярдстик выпучил на него глаза, да так, что показалось, будто они (глаза) повисли в воздухе впереди головы. И пробормотал: «You fucking bastard mind your own business!» Несвежая после полета агентура не все поняла из сказанного и даже не заметила, как мимо автобуса, словно призрачные корейские тигры, пронеслись Мастер Сук и Мастер Шок.
В здании VIPа толстые тетки из украинской таможни провели всех пятерых пассажиров в зал ожидания. Зал был оформлен с неслыханной роскошью в том смысле, что он почти не изменился с тех пор, когда назывался «Залом депутатов Верховного совета УССР». Окна были задрапированы рытым бархатом. Кресла, крытые ковровой тканью, соревновались с напольными коврами, стены демонстрировали богатство масляной живописи, созданной теми, кто шибко кохает ридну витчизну, плазменный телевизор показывал рекламу на украинской мове, в частности, «Фонтан хвылин, безмежне спилкувание»; Аркадий, как единственный из семерки человек с филологическим образованием, даже успел подумать, что звучит красиво. Он правда не успел заметить, как в глубине зала вышел из стены Мастер Сук и показал «иностранцам» дверь, куда надо драпать. Тут прозвучал не сильный, но резкий хлопок и вокруг трех любителей дискотеки «Матрица» стал быстро распространяться невероятно приятный запах эвкалипта, смешанного с самшитом.
В отличие от этой честной компании у Мастера Сука и Мастера Шока вроде ничего не должно пропасть, однако и на старуху бывает проруха: к утру оказалось, что вилла в Мисхоре, снятая корпорацией для отдыха ее важных иностранных консультантов, окружена со всех сторон. Это обнаружил Алмаз, вознамерившийся выкупаться в Черном море с первыми лучами балдохо, как говорят геологи-старатели Тунгусской зоны. Море было в ста метрах прямо перед ним, но сбоку от моря на холме, возле кафе-буфета, сгруппировалась вчерашняя семерка плюс еще рыл пять свежих. Вдобавок к этим там еще сидел устрашающий друг человека, пес-мутант кавказско-сенбернарской породы. Этот иногда зевал, обнажая кинжальные клыки, но на виллу смотрел с искренней ненавистью.
Алмаз наблюдал за ними, прячась за портьерой. Свежие лица были бесстрастны, а вчерашняя семерка явно делилась впечатлениями. Серый, Стас и Аркан наверняка рассказывали, как их в VIP-конторе поимел проклятый кореец. Вырубил нас всех троих одномоментно стручком «Экзотика-7». У нас таких пока что и в помине нет, а у них, смотри, уже на вооружении. Через час, товарищи, нас стало выворачивать за милую душу. Потом нам хохлачки счет предъявили на пять тысяч гривен за испохабленные коверные изделия. Ну если начнут вычитать из премиальных, уйду на йух!
Стоя у окна в некотором оцепенении, Алмаз почему-то больше всего горевал, что не удастся выкупаться в море. Больше никогда не удастся выкупаться в Черном море, так почему-то вызревала назойливая мысль. Сбрасывая с макушки головы эту докучливую мысль на фиг, он перешел к северной стене виллы и там, из окна кухни, в листьях платанов сразу увидел нескольких снайперов. Напротив западной стены виллы, в «кармане» горной дороги, стояло несколько джипов с украинскими номерами, на одном из них была антенна спутниковой связи. Восточная стена упиралась в базальтовую скалу, однако нельзя было исключить, что на вершине скалы загорают какие-нибудь особого толка отдыхающие.
Алмаз без стука вошел в комнату Гена. Тот лежал на спине, скрестив руки. «Что ты бродишь?» — спросил он, не открывая глаз. «Там все вчерашние собрались напротив дома», — ответил Алмаз. Ген сразу вскочил. Вдвоем они босиком, чтобы не создавать ни малейшего шума, прокрались к фасадной стене. Напротив, на холме под навесом кафе, сидели двое и пес-мутант величиной с огромного льва. Остальные исчезли. Из портьеры вышли Сук и Шок. «Жаль, Макс, что ты нас раньше не разбудил». «А где вы были?» «Мы стояли полночи в портьере, да там и заснули. Расслабились, к сожалению. Иначе можно было бы к великолепной семерке „Лассо-7“ применить». Шок показал дионимовую коробочку. «Отсюда вылетает на полкилометра невидимая нить, с жилкой лантанида, разумеется. Цель, размером до взвода, и моргнуть не успеет, как будет скручена этой нитью, да так, что ей ничего не останется, как только валиться набок. Это японцы сделали по заказу Израиля, для Газы».
«А на этих кинологах не можете продемонстрировать?» — поинтересовался Макс.
Самураи пожали плечами. «Стоит ли тратиться на двух лохов и собачонку?»
«Эта собачонка любит откусывать людям уши, — заметил Ген. — Так, во всяком случае, поведал мне наш летописец Базз Окселотл со слов моего сына Никодимчика».
«Ну что ж, попробуем». — Сук и Шок приоткрыли фрамугу и прицелились.
Вдруг, то ли снаружи, то ли внутри, начал звучать страшноватый низкий голос знакомого авторитета, не исключено, что самого тайного президента Академии Общего Порядка:
«Значит, так. Чепуху болтать прекратили. Оружие всех родов, включая и одурачивающего характера, оставили внутри. Сами вышли на стоянку машин с поднятыми руками. На раздумье десять минут. Через десять минут убиты».
Шок тут же по кивку Гена выпустил нить «Лассо-7». Никто ничего не заметил, но зверь-мутант и два его проводника с милицейскими автоматами оказались накрепко прижаты друг к другу, как некая фацеста. Рев поднялся такой, что невозможно было разобрать, кто как ревет, — где homo sapience и где невинная в свой жестокости тварь. Связкой покатились с холма и исчезли из виду.
«Вот это да!» — воскликнул Ген.
«Ну и ну!» — возопил Макс.
«У нас тут есть еще несколько образцов оружия нелетального характера, — спокойно пояснил Сук. — Разработаны для остановки обезумевшей толпы. Вот эта штучка, например, выпускает липкую массу для склейки потенциальных убийц. А вот эта…»
Он не успел закончить своих пояснений, как дом задрожал от бешеной стрельбы со всех сторон. Пули немедленно выбили все стекла, разнесли на клочки часть мебели, однако не смогли одолеть крепкую кладку стен. Сук и Шок мгновенно оттолкнули Гена и Макса под защиту стен, а сами бросились в закрытый коридорчик, где был люк для входа в тоннель. Через минуту из коридорчика пролетела в разбитое окно дымовая граната. Сквозь дым снова прозвучал басовитый, но уже лишенный величавости, а потому не вполне разборчивый глас: «…жайм… алп… гонь…» Сук из коридорчика вполне спокойным голосом отдал команду: «Ген, Макс, рывком и ползком — марш!»
Через несколько минут все четверо оказались в тоннеле. Замыкающий цепочку Шок задраил люк, закамуфлированный под стенную панель карельской березы. Идущий впереди Сук осветил фонариком подземный путь, надежностью не уступающий иным подобным устройствам, прорытым во время холодной войны под Берлинской стеной. Через несколько минут идущий третьим Макс Алмазов со стоном упал на колени. По всей вероятности, одна из бесчисленных пуль попала ему в шею или в горло, во всяком случае, именно горло он зажимал обеими руками, пытаясь остановить кровотечение. Кровь сочилась профузно меж пальцев. Потом он бухнулся головой вперед и потерял сознание.
У Сука и Шока, как оказалось, под рукой было все, что необходимо для подобных ситуаций. Замыкающий перебинтовал раненому горло и укрепил повязку клейкой лентой. Ген взвалил тяжелое тело друга себе на спину, а Шок облегчил ношу, взяв атлетические ноги себе под мышки. Быстро, то есть не более чем за четверть часа, прошли горизонтальный штрек. Потом начался вертикальный с железной лестницей, и вот тут-то пришлось попотеть, поднимая бесчувственного Алмазова, Пришельца, к которому никто в переулке Печатников не относился равнодушно.
Наконец выбрались из обычного водопроводного люка на обочине крутой серпантинной дороги. Над ними под ветром шумели и трещали шишками ливанские кедры. Парила, то опускаясь, то взмывая, большая личная чайка Макса, Алмаза, которого все в Тунгусской зоне то ли боялись, то ли любили.
У Сука и Шока, как оказалось, под рукой было все, что необходимо для подобных ситуаций. Замыкающий перебинтовал раненому горло и укрепил повязку клейкой лентой. Ген взвалил тяжелое тело друга себе на спину, а Шок облегчил ношу, взяв атлетические ноги себе под мышки. Быстро, то есть не более чем за четверть часа, прошли горизонтальный штрек. Потом начался вертикальный с железной лестницей, и вот тут-то пришлось попотеть, поднимая бесчувственного Алмазова, Пришельца, к которому никто в переулке Печатников не относился равнодушно.
Наконец выбрались из обычного водопроводного люка на обочине крутой серпантинной дороги. Над ними под ветром шумели и трещали шишками ливанские кедры. Парила, то опускаясь, то взмывая, большая личная чайка Макса, Алмаза, которого все в Тунгусской зоне то ли боялись, то ли любили.
«В темпе, в темпе, ребята! — командовал Сук. — Нам нужно уйти как можно дальше от этого места!» Он подменил Гена и взвалил тело себе на спину. Ген настоял на том, что потащит под мышками ноги десятиборца. Шок заткнул за пояс, под куртку, пару пистолетов и перешел на другую сторону узкой дороги. Быстро зашагали, временами переходя на трусцу, но не вниз, а вверх по серпантину. Бессильными рыбинами болтались некогда мощные руки дискобола и копьеметателя. Смотрящее в небо полумертвое лицо Макса, казалось, постоянно следит за парением чайки.
Их обгоняли на более-менее прямых участках дороги туристические автобусы. Они торопились на Ай-Петри к открытию автогонок «Антика-ралли» из «Острова Крыма». На виражах с подъемами автобусы ели ползли, но все-таки обгоняли группу парней, несущих большое красивое тело. Иной раз кто-нибудь, чаще всего водитель, высовывался из окна и интересовался: «Что случилось, мужики?» Мастер Шок махал ему обеими руками — проезжай, проезжай! Вид у всей группы, включая несомого, был достаточно авторитетный, чтобы сойти за товарищей из органов. Вдруг из медленно ползущего вверх на крутом вираже автобуса закричал какой-то пассажир, читатель газеты «Ъ»: «Братцы, смотрите, да ведь это же Ген Стратов! Клянусь, не обознался! Вон он, настоящий Ген Стратов, тащит павшего товарища! Видите, Ген Стратов влачит жмурика!» Не останавливаясь, автобус завершил поворот и прибавил скорости.
«Сворачиваем на тропинку!» — скомандовал Мастер Сук. По еле заметной каменистой тропинке они свернули под своды кедров и начали подъем бегом. Через полчаса, выбившись из сил, опустили Макса в тень и сами грохнулись рядом. Они оказались в каком-то поистине райском уголке мисхорского приморья. Мягкий бриз веял сквозь рощу. Блики солнца и тень, некая блаженная киарроскура, играли по мягкой траве. Вокруг не было ни души, кроме по-прежнему парящей чайки.
Мастер Шок тем временем связывался по мобильнику с разными подструктурами главной структуры в Москве, Габоне и Биаррице. «Привет, Андрей, это Шок. Наш сотрудник подвергся бандитскому нападению. Он без сознания. Мы на одном из склонов Ай-Петри в Крыму. Сообщи, что можешь предпринять для оказания срочной и безопасной помощи». Все люди, с которыми он говорил в такой манере, немедленно понимали ситуацию.
Тем временем Макс пришел в себя.
«Где мой отец?» — спросил он довольно спокойным голосом.
Ген положил ему руку на грудь. «Я здесь, Макс». Пришелец и раньше, сильно поддав, обращался к нему со словом «отец». Грудь задергалась в прерывистом дыхании, потом расслабилась.
«А где моя мать?»
«В Габоне, Макс. Она в Габоне. Скоро ее увидишь».
«А где мой брат Никодим?»
«Он в океане, Макс».
«А где моя дочь Парасковья?»
«Она в Биаррице».
«А где твоя мать, Ген? Где Елена?»
«Она на корте славы, Макс».
С большим трудом умирающий обвел взглядом поляну и остановился на сидящих в позе медитации Суке и Шоке.
«Теперь я вижу своих детей-самураев».
«Тебе лучше, Макс?» — спросил Ген, преисполненный осторожности, нежности и любви. И отчаяния.
Макс улыбнулся белыми губами.
«Во мне прорастает металл. Надеюсь, редкоземельный. Кажется, сплав свинца и церия. Руки и ноги уже не поднять. Сердце еще пытается воспарить. Парни и девушки, я счастлив, что вы все вокруг меня собрались. Славно, что все места протекают вместе — Габон, Тунгуски, тамарисковый Биарриц и переулок Печатников… Привет и тому, кто записал нашу историю, забыл, как зовут…»
Горло его дернулось и сильно булькнуло. Кровь отошла через рот, и он отошел.
Через час над поляной завис голубой вертолет с надписью на бортах: «Криворожский металлургический комбинат. Лакшми Миттал Корпорейшн». Из него опустились на тросах носилки и три парамедика. Последним ничего не оставалось, как только погрузить тело Пришельца на носилки и поднять его в машину верти-и-летай, виси-и-свисти, реви-и-глуши неслышные рыдания оставшихся.
Эпилог
В прежние времена гэбэшники часто меняли свои фамилии. Никто не знает, по каким соображениям они это делали. Впрочем, тайна есть тайна, а секретность ничем не отличается от тайн. Однако набор из разных фамилий нередко ставит их обладателя в неудобное положение. Вот одного такого я знал в незапамятные времена, в семидесятых. Он все крутился в нашем околотке и предлагал обмениваться книгами. Мало кто соглашался на подобного рода обмены: ведь все знали, что он капитан гэбэ. Я иной раз пытался угадать его имя по людоедским публикациям в «Литгазете». После одной такой публикации кричу ему на улице «Петров!» — и он с живостью оборачивается. После другой зову его в метрошной толпе «Николаев!» — и он тут же оглядывается не без горделивости: все-таки автор органа, основанного еще Александром Сергеевичем Пушкиным. В третий какой-нибудь раз выхожу из-за дорической колонны и трогаю тыл его пальто в области лопатки: «Товарищ Корионов, это вы?» «Ну допустим», — с надменностью инженера ч. д. ответствует Петров-Николаев-Корионов. Я умиротворяю его тормозящей ладонью. «Вы не волнуйтесь, я просто хотел спросить, вы — капитан?»
«Майор, майор», — отвечает он и быстро садится в коляску, то есть в волгу-с-мигалкой. Кто же он по фамилии, думаю я не без раздражения и решаюсь выяснить это в стихе.
Проводы герояВот так, с помощью рифмовки, была обнаружена подлинная фамилия незадачливого борца за чистоту идеологии. И главное — никого не обвинишь, ни на какого диссидента не навесишь: сам задохнулся под крышкой супа с книгой, это все знают. Что делать, таковы непримиримые законы существования всех форм белковых тел: и наши герои уходят, и ихенные. И мы все уходим, те, которые подобные мудрости изрекаем. Одни завещают распепелить пепел над Норд-Зее, другие предпочитают гнить. И никому не пожалуешься, ибо конечная инстанция нам неизвестна, потому что у нее нет конца. Эти мысли начинают одолевать, когда завершаешь роман. Конечность мучает всех — персону любого возраста, вашего осла, даже, быть может, «дорогой многоуважаемый шкаф». В вооруженном отряде партии недаром, очевидно, практиковалась многоименность: хотелось и самим размножиться. Иначе зачем в тоталитарном обществе борзописцы прятались за псевдонимы?