Старушку Седли похоронили на Бромптонскомъ кладбищѣ, подлѣ той же церкви, гдѣ нѣкогда вѣнчалась мистриссъ Эмии. День былъ пасмурный, холодный и дождливый, такой же, какъ при бракосочетаніи Джорджа и Амеліи. Малютка Джорджъ сидѣлъ подлѣ своей матери въ пышномъ траурномъ костюмѣ. Амелія припомнила и сторожиху, отводившую мѣста для посѣтителей, и пасторскаго помощника. Когда пасторъ читалъ молитвы по усопшей, мысли ея унеслись далеко, въ былыя времена. Не будь подлѣ нея Джорджа, она бы желала, вѣроятно, быть въ эту минуту на мѣстѣ своей матери, но разсудокъ и материнская любовь сильно и дружно возстали противъ такого эгоистическаго желанія. Амелія плакала и молилась.
Теперь болѣе чѣмъ когда-либо, нужны ей были силы для перенесенія своей горемычной доли. Амелія рѣшалась употребить всѣ зависѣвшія отъ нея средства, чтобъ успокоить и осчастливить старика-отца. Покорная своей судьбѣ, она трудилась изо всѣхъ силъ, шила, починивала и заштопывала платья, играла на фортепьяно и въ триктракъ, пѣла любимыя пѣсни Джона Седли, читала для него газеты, стряпала на кухнѣ, гуляла съ нимъ въ кенсингтонскихъ садахъ, слушала, съ неутомимою улыбкой, его безконечныя исторіи о давно-минувшихъ временахъ, или — сидѣла задумчиво подлѣ него, углубляясь въ свои собственныя воспоминанія и размышленія, когда старикъ, слабый и ворчаливый, грѣлся на солнышкѣ въ саду, и пускался въ безсвязныя разсужденія о своихъ неудачахъ и несбывшихся надеждахъ. О, какъ грустны и тоскливы были всѣ эти мысли осиротѣлаго старца! Группы дѣтей бѣгавшихъ взадъ и впередъ по садовымъ аллеямъ, возобновляли въ воображеніи мистриссъ Эмми ея собственнаго Джорджиньку, котораго у нея отняли. Джорджъ-старшій былъ тоже отнятъ отъ нея, и какъ жестоко отнятъ! Въ томъ и другомъ случаѣ, думала мистриссъ Эмми, судьба наказала ее за эгоистическую любовь. Она старалась увѣрить себя неопровержимыми доказательствами, что это наказаніе достоинымъ образомъ обрушилось на ея голову. Подѣломъ ей, легкомысленной эгоисткѣ! Что тутъ прикажете дѣлать? мистриссъ Эмми была совершенно одинока въ этомъ мірѣ.
Разсказъ объ этомъ одинокомъ затворничествѣ ее — выразимо скученъ, я это отлично знаю, и желалъ бы душевно, для потѣхи читателя, оживить его какимъ-нибудь веселымъ событіемъ въ юмористическомъ тонѣ. Дѣло очень возможное. Въ этихъ случаяхъ, какъ извѣстно всему свѣту, можно бы, напримѣръ, вывести на сцену нѣжнаго тюремщика съ пасторальными наклонностями, или мышь, выбѣгающую изъ-подъ пола, чтобъ поиграть бородой и усами арестанта, или, еще лучше, заставить его вырыть подземный подкопъ не иначе, какъ съ помощію только своихъ ногтей и зубочистки. Все это, повѣрьте мнѣ, было бы очень весело и забавно, но, увы! исторія затворничества бѣдняжки Эмми решительно не представляетъ такихъ поэтическихъ приключеній и событій. Въ эту эпоху своей жизни была она вообще очень печальна и грустна, хотя это отнюдь по мѣшало ей улыбаться, когда кто-нибудь вступалъ съ нею въ интересную бесѣду. Она пѣла пѣсенки, стряпала пуддинги, играла въ карты и починивала чулки для удовольствія и пользы своего престарѣлаго отца. И только. И больше ничего. Изъ всего этого читатель можетъ, если ему угодно, вывести весьма правдоподобное заключеніе, что мистриссъ Эмми вела весьма прозаическую жизнь, какую, напримѣръ, ведутъ десятки мильйоновъ существъ, одаренныхъ разумомъ. Но, банкротъ вы, или нѣтъ, милостивый государь; сварливый старикашка, или просто маститый старецъ, убѣленный сѣдыми волосами; во всякомъ случаѣ я искренно желаю, чтобы на закатѣ своихъ старческихъ дней, вы нашли мягкое и нѣжное женское плечо для своей опоры на гуляньѣ, и сострадательную, заботливую руку, готовую во всякое время разглаживать подушки на вашей одинокой постелѣ. Этого я вамъ искренно желаю.
Старикъ Седли, послѣ смерти своей жены; чрезвычайно полюбилъ свою дочь, и Амелія находила для себя единственное утѣшеніе въ исполненіи своихъ обязанностей въ отношеніи къ старому джентльмену.
Мы, однакожь, не хотимъ оставить навсегда въ этомъ униженномъ состояніи нѣжнаго отца и нѣжнѣйшую дочь. Скоро наступятъ для нихъ лучшіе дни въ сей юдоли плача и скорбей. Смѣтливый читатель, вѣроятно, уже догадался, кто былъ этотъ жирный и толстый джентльменъ, который, въ сопровожденіи стариннаго нашего пріятеля, майора Доббина, сдѣлалъ визитъ мастеру Джорджу въ его школѣ. Это, однимъ словомъ, другой, тоже старинный, нашъ другъ и пріятель, воротившійся изъ-за океана въ предѣлы туманнаго Альбіона. И воротился онъ въ такое время, когда присутствіе его сдѣлалось неизбѣжно-необходимымъ для его родни.
Майоръ Доббинъ выхлопоталъ безъ труда, у своего добраго командира, позволеніе отлучиться, по своимъ собственнымъ, нетерпящимъ отлагательства дѣламъ, въ Мадрасъ, и оттуда, по всей вѣроятности, въ Европу. И выхлопотавъ это позволеніе, онъ скакалъ день и ночь съ такою стрѣлообразною быстротою, что, по прибытіи въ Мадрасъ, открылась у него сильнѣйшая горячка. Слуги майора перенесли его въ домъ одного пріятеля, у котораго онъ намѣревался прогостить до своего отъѣзда въ Европу. Открылся между-тѣмъ весьма опасный бредъ, и эскулапы нѣсколько дней оставались при томъ мнѣніи, что заморскій нашъ путешественникъ уѣдетъ никакъ не далѣе Георгіевскаго кладбища, гдѣ будетъ сдѣланъ окончательно ружейный салютъ надъ его могилой, и гдѣ, вдали отъ родной земли, покоятся сномъ непробуднымъ многіе храбрые молодые люди.
И когда онъ томился такимъ-образомъ въ пароксизмахъ лютой болѣзни, окружавшія его особы слышали не разъ, какъ онъ произносялъ въ бреду имя Амеліи. Мысль, что ему не суждено больше увидѣть ее на этомъ свѣтѣ, безпрестанно представлялась его воображенію въ минуты умственнаго просвѣтленія. Майоръ думалъ, что наступаютъ уже послѣдніе часы его жизни, и собравшись съ духомъ, рѣшился сдѣлать торжественныя приготовленія къ своему отправленію на тотъ свѣтъ. Онъ привелъ въ порядокъ свои мірскія дѣла, и оставилъ свою маленькую собственность особамъ, которымъ желалъ оказать посильное благодѣяніе. Пріятель, давшій ему пріютъ въ своемъ домѣ, былъ свидѣтелемъ этого завѣщанія. Доббинъ желалъ, чтобы съ нимъ похоронили и каштановую волосяную цѣпочку, обвивавшую его шею, и которую, если сказать всю правду, получилъ онъ еще въ Брюсселѣ отъ горничной мистриссъ Эмми, когда волосы молодой вдовы были обрѣзаны впродолженіе горячки, постигшей ее послѣ смерти Джорджа Осборна.
Мало-по-малу, однакожь, майоръ Доббинъ началъ поправляться, несмотря на многократныя кровопусканія и значительныя дозы каломели, доказавшія неоспоримымъ образомъ природную крѣпость его организма. Онъ былъ почти какъ скелетъ, когда перенесли его на бордъ корабля «Рамчондеръ», состоящаго подъ управленіемъ капитана Брагга. Другъ, ухаживавшій за нимъ впродолженіе болѣзни, предсказывалъ весьма серьёзно, что майору никакъ не пережить этого путешествія, и что, въ одно прекрасное утро, его, завернутаго въ саванъ и койку, непремѣнно перекинутъ черезъ бортъ на дно морское, гдѣ онъ останется навѣки вмѣстѣ съ волосяной цѣпочкой, обвивавшей его шею. Дружеское предсказаніе не сбылось. Морской воздухъ и надежда скоро увидѣть родииый край произвели такое чудотворное вліяніе на изможденный организмъ, что майоръ почти совершенно выздоровѣлъ, прежде чѣмъ «Рамчондеръ» подошелъ къ Мысу Доброй Надежды.
— Ну, теперь мистеръ Киркъ чуть-ли не ошибется въ своихъ разсчетахъ на повышеніе въ майорскій чинъ, сказалъ улыбаясь другъ нашъ Доббинъ, не прочесть ему въ газетахъ своего имени, когда полкъ воротится домой.
Мы забыли упоминуть, что Трильйонный полкъ, простоявшій нѣсколько лѣтъ за океаномъ послѣ своихъ подвиговъ на поляхъ ватерлооскихъ, снова получилъ предписаніе возвратиться на родину въ ту самую пору, когда майоръ Доббинъ томился горячкою въ Мадрасѣ. Онъ могъ бы отправиться изъ Индіи въ Европу вмѣстѣ съ своими товарищами, еслибъ подождалъ прибытія ихъ въ этотъ городъ.
Но майоръ не хотѣлъ дожидаться, быть-можетъ и потому, между прочимъ, что считалъ для себя опаснымъ близкое сосѣдство и покровительство миссъ Глорвины, которая, по всей вѣроятяости, приняла бы подъ свою опеку больнаго офицера.
— Миссъ Одаудъ, я увѣренъ, угомонила бы меня окончательно, говорилъ Доббинъ одному изъ своихъ дорожныхъ товарящей. Не сдобровать бы и тебѣ, любезный другъ. Опустивъ меня на дно морское, Глорвина, повѣрь мнѣ, добралась бы и до тебя. По прибытіи корабля въ Соутамптонъ, ты послужилъ бы для нея чудеснымъ призомъ.
Этотъ любезный другъ былъ не кто другой, какъ пріятель нашъ Джозефъ Седли, возвращавшікся также на родиму вмѣстѣ съ майоромъ. Онъ прожилъ въ Индіи десять лѣтъ. Постоянные обѣды, завтраки, полдники, ужины, портеръ и кларетъ, изнурительные труды по сбору податей и пощлинъ, и значительныя порціи бенгальской водки, произвели разрушительное вліяніе на желѣзный организмъ этого ватерлооскаго героя. Врачи посовѣтовали ему предпринять путешествіе въ Европу. Джой выслужилъ урочное число лѣтъ, и накопилъ порядочную сушу денегъ. Ост-индская Компанія наградила его пожизненнымъ пенсіономъ. Онъ могъ или оставаться въ Аигліи, или воротитьса опять въ Бенгалію на свое теплое мѣстечко, столько приспособленное къ его обширнымъ талантамъ.
Мы забыли упоминуть, что Трильйонный полкъ, простоявшій нѣсколько лѣтъ за океаномъ послѣ своихъ подвиговъ на поляхъ ватерлооскихъ, снова получилъ предписаніе возвратиться на родину въ ту самую пору, когда майоръ Доббинъ томился горячкою въ Мадрасѣ. Онъ могъ бы отправиться изъ Индіи въ Европу вмѣстѣ съ своими товарищами, еслибъ подождалъ прибытія ихъ въ этотъ городъ.
Но майоръ не хотѣлъ дожидаться, быть-можетъ и потому, между прочимъ, что считалъ для себя опаснымъ близкое сосѣдство и покровительство миссъ Глорвины, которая, по всей вѣроятяости, приняла бы подъ свою опеку больнаго офицера.
— Миссъ Одаудъ, я увѣренъ, угомонила бы меня окончательно, говорилъ Доббинъ одному изъ своихъ дорожныхъ товарящей. Не сдобровать бы и тебѣ, любезный другъ. Опустивъ меня на дно морское, Глорвина, повѣрь мнѣ, добралась бы и до тебя. По прибытіи корабля въ Соутамптонъ, ты послужилъ бы для нея чудеснымъ призомъ.
Этотъ любезный другъ былъ не кто другой, какъ пріятель нашъ Джозефъ Седли, возвращавшікся также на родиму вмѣстѣ съ майоромъ. Онъ прожилъ въ Индіи десять лѣтъ. Постоянные обѣды, завтраки, полдники, ужины, портеръ и кларетъ, изнурительные труды по сбору податей и пощлинъ, и значительныя порціи бенгальской водки, произвели разрушительное вліяніе на желѣзный организмъ этого ватерлооскаго героя. Врачи посовѣтовали ему предпринять путешествіе въ Европу. Джой выслужилъ урочное число лѣтъ, и накопилъ порядочную сушу денегъ. Ост-индская Компанія наградила его пожизненнымъ пенсіономъ. Онъ могъ или оставаться въ Аигліи, или воротитьса опять въ Бенгалію на свое теплое мѣстечко, столько приспособленное къ его обширнымъ талантамъ.
Былъ онъ толстъ и жиренъ, но все же не въ такой степени, какъ мы застали его при первомъ появленіи на Базарѣ Житейской Суеты. Зато осанка мистера Джоя была теперь гораздо величественнѣе и торжественнѣе. Онъ носилъ усы, уполномоченный на это своею службою при Ватерлоо, и на головѣ его красовалась величественная бархатная фуражка съ золотой кокардой. Выходя на палубу, Джой въ полномъ смыслѣ блисталъ драгоцѣнными каменьями и сверкалъ брильянтовыми булавками. Онъ завтракалъ въ своей каютѣ, и всегда одѣвался съ великою торжественностью, какъ-скоро рѣшался выставить свою особу на шканцахъ. Можно было подумать, что онъ гуляетъ по моднымъ улицамъ Лопдона, или въ публичныхъ садахъ Калькутты. Въ услуженіи при немъ находился индійскій туземецъ, каммердинеръ его и хранитель трубокъ, проводившій вообще злосчастную жизнь подъ командой Седли. Джонъ былъ тщеславенъ какъ женщина, и заботился о своемъ туалетѣ ничуть не меньше какой-нибудь увядшей кокетки. Младшіе пассажиры, Шефферсъ и Риккетсъ, возвращавшіеея домой послѣ сильнѣйшихъ пароксизмовъ горячки, дружно нападали на мистера Седли за общимъ столомъ, и заставляли его разсказывать изумительныя исторіи о собствевныхъ его подвигахъ противъ негровъ и Наполеона. Онъ былъ истинно великъ, когда посѣтилъ теперь на островѣ Елены, могилу Бонапарта. Впродолженіе этого путешествія, мистеръ Джой, увернувшись отъ майора Доббина, разсказалъ подробно молодымъ офицерамъ и другимъ пассажирамъ, какъ происходила ватерлооская битва, и какое участіе онъ самъ принималъ въ ней. Давая полную волю своему поэтическому воображенію, онъ объявилъ положительно, что никогда бы Европѣ не удалось засадить въ Лонгвудѣ этого великаго человѣка, еслибъ не онъ, Джозефъ Седли.
Когда корабль оставилъ островъ Св. Елены, Джой сдѣлался необыкновенно великодушенъ въ раздѣлѣ между своими товарищами разныхъ корабельныхъ запасовъ. При немъ были: ящикъ съ бутылками кларета, нѣсколько банокъ съ вареньемъ и огромный боченокъ содовой воды, взятой изъ Калькутты для собственной его услады. Дамъ не было на кораблѣ, и первымъ сановникомъ между пассажирами считался Джозефъ Седли, такъ-какъ майоръ Доббинъ охотно уступилъ ему право превосходства. Капитанъ Браггъ и другіе офицеры корабля тоже свидѣтельствовали ему глубокое почтеніе, соотвѣтствующее его высокому рангу. Впродолженіе двухдневнаго шторма, мистеръ Джой, одержимый паническимъ страхомъ, закупорилъ себя въ каютѣ, и углубился въ назидательное чтеніе «Восторгнутыхъ Класовъ», оставленныхъ на кораблѣ достопочтенною леди Эмиліею Горнблауэръ, супругою достопочтеннаго Мельхиседека Горнблауэра, основателя сходки Кувыркателей на Мысѣ Доброй Надежды. Но въ обыкновенное, благополучвое время, Джой забавлялся повѣстями и романами, которыми охотно снабжалъ весь корабельный экипажъ, осыпанный вообще милостями и щедротами этого знаменитаго путешественника.
Много поэтическихъ вечеровъ провели въ своемъ путешествіи, майоръ Доббинъ и мистеръ Седли, когда корабль освѣщаемый звѣздами и луной, разсѣкалъ волны безбрежнаго океана. Они сидѣли вдвоемъ на квартердекѣ и бесѣдовали о своей родинѣ; Доббинъ покуривалъ черутъ, Седли потягивалъ гукахъ, приготовленный для него туземнымъ слугою.
Впродолженіе всѣхъ этихъ бесѣдъ, майоръ Доббинъ, съ рѣдкимъ постоянствомъ и удивительнымъ остроуміемъ, умѣлъ всегда свести рѣчь на предметы, имѣвшіе ближайшее отношеніе къ мистриссъ Эмми и маленькому ея сыну. Джой былъ немножко недоволенъ хозяйственнымъ разстройствомъ и безцеремонными требованіями своего отца, но майоръ приводилъ краснорѣчивѣйшія доказательства къ его оправданію, опираясь преимущественно на старческія лѣта мистера Седли. Сановникъ Индіи разсчитывалъ первоначально, что ему будетъ очень неудобно жить въ обществѣ стариковъ, такъ-какъ ихъ нравы и обычаи во многомъ должны противорѣчить образу жизни молодаго человѣка, привыкшаго къ аристократическому кругу, но майоръ доказалъ, что въ положеніи Джоя всего лучше обзавестись въ Лондонѣ своимъ собственнымъ домомъ и жить не на холостую ногу, какъ прежде. Сестра его, Амелія, говорилъ майоръ, будетъ завѣдывать его хозяйствомъ, и ужь, разумѣется, такой хозяйки, какъ мистриссъ Эмми, не найдется въ цѣломъ мірѣ. Своими изящными и вполнѣ благородными манерами, она сдѣлаетъ конечно честь любой аристократической фамиліи. Доббинъ представилъ подробную исторію блистательныхъ успѣховъ, которыми въ свое время славилась мистриссъ Джорджъ Осборнъ, какъ въ Брюсселѣ, такъ и въ Лондонѣ, гдѣ бывало удивлялись ей особы самаго высшаго и моднаго круга. Вслѣдъ затѣмъ онъ намекнулъ, что не мѣшаетъ молодаго Джерджа отправить въ школу и заняться, какъ слѣдуетъ, образованіемъ его ума и сердца; оставаясь дома, мальчикъ конечно будетъ шалить, и легко станется, что мать испортитъ его излишнимъ баловствомъ. Представивъ такимъ-образомъ длинный рядъ краснорѣчивѣйшихъ доказательствъ, хитрый майоръ уговорилъ наконецъ отставнаго чиновника ост-индской Компаніи взятъ подъ свое непосредственное покровительство и племянника, и сестру. Послѣднія событія въ маленькомъ семействѣ Седли были еще неизвѣстны майору: его не извѣстили о смерти старушки-матери, и о томъ, что богатые люди удалили юнаго Джорджа отъ мистриссъ Эмми. Но дѣло въ томъ, что этотъ пожилой джентльменъ, снѣдаемый любовной страстью, думалъ каждый день о предметѣ своей любви, и пріискивалъ всѣ возможныя средства осчастливить мистриссъ Осборнъ. Онъ всячески старался угождать Джозефу Седли, и осыпалъ его комплиментами съ безпримѣрною щедростію. Дѣло житейское: какъ-скоро есть у васъ хорошенькая дочь или сестра, годная для замужетва, молодые джентльмены, имѣющіе на нее виды, бываютъ съ вами необыкновенно учтивы и любезны. Доббинъ лицемѣрилъ вѣроятно безъ яснаго созланія о своихъ поступкахъ.
Мы забыли упоминуть, что майоръ Доббинъ прибылъ на бордъ Рамчондера совсѣмъ больной, и силы его нисколько не поправились впродолженіе трехъ дней, когда корабль стоялъ въ мадрасскомъ рейдѣ. Свиданіе его съ мистеромъ Седли, повидимому, не производило особенно благодѣтельнаго вліянія на его организмъ до той поры, пока не произошелъ между ними разговоръ, довольно замѣчательный въ психологическомъ смыслѣ. Это случилось въ одно прекрасное утро, когда Вилльямъ, терзаемый тѣлесными недугами, лежалъ и тосковалъ на фордекѣ.
— Умирать, такъ умирать, сказалъ онъ, нечего тутъ дѣлать. Въ завѣщаніи, которое я оставляю, крестникъ мой не забытъ. Надѣюсь, мистриссъ Осборнъ вспомнитъ обо мнѣ безъ огорченія, и я желаю душевно, чтобы она была счастлива въ своемъ новомъ бракѣ.
— Это что за новости? возразилъ Джой. Въ какомъ это новомъ бракѣ?
— Какъ? Неужели ты не слыхалъ, что мистриссъ Осборнъ выходитъ замужъ?
— Не слыхалъ, отвѣчалъ Джой. Совсѣмъ напротивъ: Амедія въ письмѣ къ мнѣ намекаетъ, что майоръ Доббинъ намѣренъ вступить въ бракъ, и желаетъ также, чтобы ты былъ счастливъ съ своей женой. Это однакожь, очень странно, ты и она помѣшались на одной мысли.