– Зачем ревут?
– Ну, тоскуют так…
– Лер, а как он… м-м… не злоупотребляет?
– В смысле – пить?
– Угу.
– Теперь, конечно, реже намного. У него ведь сотрясение было. Поскользнулся – и головой об лед. Теперь выпьет рюмки три буквально – сразу сонливость, говорит, вялость такая… Уже больше трех месяцев, а все, видишь, какие последствия… А может, и не последствия, а от усталости. Не знаю… А что ты спрашиваешь? Андрей у тебя частенько, да?
– Да… Да, Лер… Ай, ладно, не будем об этом… Позвонишь?
– Да пятнадцать минут прошло как звонили. Сама же говорила не дергать.
– Тогда не надо…
– Н-так, Настька! Не хочешь вина, давай тогда хоть чаю с бутербродами. Сейчас крепенького заварю, тонус повысим. Кофе, жалко, кончилось, как назло вечно…
– Кофе, кофе… Нет, Лера, если признаться, как-то тяжело жизнь идет. Тяжело, пусто, если по-честному… Не так.
– Кто ж спорит! Я вот лично чеховским афоризмом себя успокаиваю. Знаешь? Если болит зуб, радуйся, что болит не вся челюсть.
– Мудро, дальше некуда…
– Ну-ка взбодрись сейчас же! Иначе не вином тебя поить буду, а за водкой сбегаю. Волью полбутылки, и станешь такая у меня развеселая!..
– Слушай, подожди… Слушай, я посоветоваться хотела… Мне вот тут продавщицей предлагают пойти.
– Куда?.. Так, чай, сахар…
– Коммерческий магазин, продуктовый, рядом с домом недавно открылся. Двенадцать часов работаю, сутки отдыхаю. Три тысячи обещают, на первое время. Что посоветуешь, Лер? Ты ведь работала…
– Ой, не вспоминай! Мне эти четыре месяца хуже ада! Фуф, нет… Не соглашайся, Настюш, ни в коем случае! Куда-куда, но продавщицей в продуктовый… Я тогда на десять лет постарела, веришь, нет. Каждый вечер голова вот такая, ноги чугунные, язык заплетается. Вообще, знаешь, будто всю палками отлупили. Мало что следишь всё время, чтоб не обсчитаться, не обвесить, еще и каждому объясни, посоветуй. А сколько этих шизанутых за день приходит! «Почему сгущенка у вас дороже на рубль, чем там?», «Колбаса без хрящей? Ну, из бумаги, значит»… Нет, Насть, не иди, пожалей ты себя! Я так Игорю и сказала: «Если я здесь еще на месяц останусь, потащишь потом меня в дурдом на полгода». Ушла, убежала без оглядки!
– Да?.. Ну а что делать-то? Деньги надо, и с каждым днем всё больше и больше. За продуктами на рынок схожу, вроде ничем не закупилась, а полтысячи нет. Дашке в школу балетную каждый месяц триста пятьдесят, еще и растет, как на дрожжах. Шубу вот купили в октябре, сейчас февраль, и рукава вот досюда уже, надевать стыдно. У меня сапоги…
– Отличные у тебя сапоги.
– Да, итальянские. Но левый уже раз пять в починку носила – с каблуком что-то, брак, наверно… А каждая починка – больше сотни выходит. Сапоги купили за тысячу триста, а на ремонт уже чуть ли не половину ухлопала… И еще, Лер, знаешь… Даже не знаю, как сказать…
– Что еще?
– Ну, в общем… в общем, требует, чтоб наследника родить. Сын ему нужен…
– Ох, господи!
– Угу… Через год-другой, говорит, может быть поздно. Мы уже, говорит, люди не первой молодости.
– М-м… А что, Настюш, что? Вообще-то… И правильно! Прав Андрей, что ж… Наши родители нас и не в таких ведь условиях заводить решались, и вот – на ноги худо-бедно поставили. У тебя тем более и мама рядом, поможет.
– Да что она… Она чуть не каждый день про смерть твердит, плачет всё.
– Вот, а внук оживит, силы даст. Кстати, у меня от Дениски, когда маленький был, два пакета распашонок, ползунков осталось. Всё в отличном состоянии – как на куклёночка! Давай посмотрим? Выберешь…
– Ой, да не надо, Лер!.. Тебе вот легко говорить…
– Да уж – прямо легко, сил нет! Да если бы я могла, разве бы не подарила Денису сестренку? Сама подумай… Все время жалею, что так у меня… А тебе вот – сам бог велел. Смотри, действительно, не за горами и когда поздно может быть!..
– А что со мной тогда? Что?.. Вот, да, решусь, и значит – снова три года, по крайней мере, терять…
– Ну что значит – терять? Да и почему терять именно? Ты Вальку Андрееву знаешь, из «Эрмитажа»? Так она до восьмого месяца играла, и после родов через две недели вышла на сцену. Люди и не верили, когда узнавали, что у нее ребенок грудной. Даже шутка, помню, была: «Валька у нас в антракт детей производит!» Видишь…
– Она, может, такая, а я не могу.
– Гм… да и я тоже…
– И эти болезни вечные! У Дашки то одно, то другое, поликлиника черт-те где, с ног собьешься… аденоиды… полгода боролась, что только ни делала, и всё равно операцией кончилось. Ночи эти бессонные, постоянно всего боишься. И всё опять повторять?.. Андрей тоже… Что он? Он же сидеть с ним не будет. Он и к Дашке до года не подходил почти, смотрел издалека, как на что-то такое…
– К сыну у него совсем другое отношение будет.
– А если снова девочка?
Неловкая, тягостная пауза. Потом – вкрадчивым и тихим голосом полупредложение-полувопрос:
– Ты, Настюш, со скольких там можно узнать, кто будет, не помнишь?
– Что?.. Перестань! На поздний аборт я не пойду.
– Что ж, тебе виднее – что еще сказать… Решайте сами. Вообще-то время есть, у меня знакомая, в соседнем подъезде живет, она в сорок два родила благополучно.
– М-м, понимаешь, Лер… Понимаешь, дело не только во мне. Андрей вот боится… При нервной жизни такой…
– А, в этом дело-о… А ему сколько, я что-то?..
– Тридцать семь скоро.
– И что? Это самое…
– Всё-всё, давай прекратим.
– Но, погоди, есть же всякие средства.
– Лера, ну я прошу тебя!
– Как знаешь. Ладно… Та-ак, половина четвертого. Господи, как время ползет невозможно!
– У тебя Денис-то где учится, ты говорила? Куда-то ты его в специализированную…
– Нет, ну он в обычной школе почти, просто в хорошем месте. Я здесь все школы обегала, и мне учителя прямо сказали: контингент такой, что и ваш сын вполне может стать хулиганом. Нормальные дети там – нонсенс какой-то. Все стены матом расписаны, курят прямо у входа… Вот приходится в центр возить, в Большой Афанасьевский. Французская гимназия. Утром отвожу, вечером встречаю. Восемь лет ему все-таки – страшно пока.
– А говоришь, обычная школа. И сколько платите?
– Ничего не платим. Совершенно бесплатно.
– Да-а? И обучение – как, на уровне? Он что-нибудь знает уже по-французски?
– Так, кое-что, отдельные фразы. Но у них там принцип не в том, чтобы скорее, а чтобы французский стал наравне с родным. С пятого класса начнут и английский учить…
– Знаешь, я как-то Дашку в художественный кружок водила. Я не рассказывала, нет?.. У нас кружок при библиотеке, по средам и субботам. Все вроде отлично, женщины такие добрые, дети к ним прямо тянутся… А потом, чувствую, что-то не то. Не то и не то, и Дашка словечки странные начала говорить… Оказалось, представь, Лер, это баптисты так детей завлекают, и родительниц заодно…
– Нет, у нас там всё нормально. Никаких подводных течений.
– И слава богу… Только… не знаешь ведь, где что на пользу пойдет, где во вред. Мне тут советуют в Академию личностного роста идти. Вот, не знаю тоже… Во-первых, деньги где взять, там ведь тоже не даром… ну и страшно. Какие-то они не такие становятся…
– Да естественно! Их зомбируют просто, на самом деле. Я тоже одного знала такого. Был парень, хмуроватый, конечно, такой, попивал, плохая дикция, а через полгода встречаю – улыбается до ушей, лезет ко всем, одет, знаешь, как в офисе. В глаза заглядывает… Как дурачок прямо.
– Вот-вот. Я тоже боюсь.
– Послушай, Настюш, я тебе советую – ты меньше людей слушай. Меньше! Они такого тебе насоветуют… В магазин идти, к этим сайентологам… Смотри, так можно попасть, потом себя не узнаешь!
– Да, я понимаю… Да… Как там со временем?
– Только смотрели ведь. Половина четвертого. Чай-то пей! Бери давай бутерброд сейчас же!
– Спасибо, Лер, не хочется.
– Давай-давай, не артачься! Видно ведь, что голодная. И я за компанию…
– Это от нервов.
– Еще бы! Я тоже прямо места не нахожу, как там Иринка…
– Да и не только из-за нее. Причин хватает.
– Эт то-очно… Держи, ешь… Хотя, Настюш, главное – нельзя отчаиваться! Сопротивляться надо, иначе – моментально черт знает куда свалишься. И всё, и не выберешься… Я вот когда продавщицей работала, так заболела! Варикоз пошел, ноги все в узлах были от вен, сердце кололо, остеохондроз… Пополнела, ну, ты помнишь… даже после родов так не полнела. Ходила, как бегемот какой-то. «Ну, думаю, Лера Станиславовна, вот и всё, вот и кончилась твоя жизнь. Теперь мучайся». Ну, помучилась неделю, другую, надоело, стала гимнастику делать, массаж ног, сама себе внушила, что все нормально. За питанием стала следить. И вот – более-менее теперь. Да?.. А?
– Да, ты молодец… Но не все ведь могут.
– Все! Все. Надо просто не унывать. Ясно? А все эти сайентологи, знаешь…
– А как, Лерунь, не унывать… В голове одно только, одна только мысль: жизнь мимо идет. Тут внушай, не внушай хорошее – не помогает. Вот вечер, всё хорошо, всё спокойно. Сидим на диване, телевизор, кофе, тортик стоит… Андрей улыбается, Даша играет, я… Мама более-менее здорова. Счастливые минуты, кажется, радуйся, а этот дьявол внутри скребет и скребет: жизнь проходит, а ты сидишь, как дура, жизнь проходит, а ты… И так бы вскочить, так бы что-нибудь!.. Прямо сил нет!.. Заорать… И всё ненавижу в такие минуты.
– Что делать, Настюш, что делать… У меня тоже бывает.
– Да ты говорила.
– Ну вот! Не ты одна… Понимаешь, люди, Настюш… В каждом же человеке мечты, стремленья. И это всё как болезнь… Да ты сама только что про это, где они прямо толпами с энергетикой… Но неизвестно еще, кому легче будет, по большому счету, – кто всего добился, сделал или кто мечтами пожертвовал ради высшего.
– Чего – высшего?
– У нас какое с тобой высшее предназначение? Родить и воспитать детей, человеческий род продолжить. И надо нам помнить об этом, Насть, об этом – в первую очередь.
– Ой да не успокаивай, ради бога! Не надо. Мне аж плакать захотелось опять… Высшее предназначение – х-ха! – да кому оно нужно? Кто его оценит-то? Нет, сами свою жизнь изуродовали, а теперь ищем, как оправдать…
– Погоди! Перестань! Что ты несешь вообще?! Вот слушай… Послушай меня! Вот я передачу недавно видела – и жутко, прямо… и… не знаю даже как объяснить. В общем, двое братьев, из Пскова, поехали оба в Чечню. Они омоновцы, или там типа этого. Одному двадцать шесть, другому двадцать три, что ли… Фотографии – красивые парни такие… И в Чечне старшему обе ноги оторвало, а младший – погиб. Вот было там… псковский ОМОН в засаду попал когда… А у младшего жена осталась – девочка девятнадцатилетняя, и сын, меньше года… С ней журналист говорит, и она твердо так, с каменной такой решимостью: «Клянусь, что воспитаю его таким же, каким был его отец! Он станет настоящим мужчиной, будет защищать Родину!» Опять вот вспомнила, и мурашки по коже… Фу-у-ф… И, знаешь, Насть, знаешь – верится в ее слова, и жуть такая от этого, что она сына родного… Но и… И ведь, наверно, права она. Глаза такие, они не врут и не изменятся. Вроде сама ребенок совсем, а – видно. То ли сама такая, то ли муж успел воспитать. И я уверена просто – она больше никогда уже на другого мужика не глянет, у нее высшая цель…
– Ну а у меня нет высших целей. Да, я честолюбивая эгоистка.
– Перестань, пожалуйста. Я же ничего, я же о другом совсем… Ох, ладно. Вообще, всё очень сложно на самом деле… Всё, довела ты меня, Настька, надо вина! Ты посиди, я – мигом. Тут внизу магазин хороший, в двух шагах. Рыбку попробуй пока – объедение, честное слово…
– Она рублей двести стоит за килограмм. С чего Игорю такие премии министерские?
– Работает хорошо. Да и… Ну, понимаешь, там у них такая система. У продуктов срок реализации… потом их обязаны списывать… Она нормальная еще, первый сорт, просто на складе если ревизия обнаружит… Даже спустя трое суток всего…
– Да понятно, понятно…
– Нет, ты не думай! И я ем, и Дашка… Ладно, Насть, всё, я побежала. Бутылку «Каберне». Оно слабое, так просто, символически…
– Не стоит, может, а…
– А что? Решили же… Я же теперь два дня сама не своя буду. Накрутила меня, как эту. Думаешь, я не сомневаюсь? Да я…
– Ну прости. Прости, всё.
– Да брось. Что тут извиняться… Все, в общем, я мигом.
– Давай Димке сначала тогда позвоним. Вдруг уже…
– Насть, чего ты всё поводы ищешь попсиховать? Успокойся. Он ведь сам обещал. Чего дергать-то лишний раз?
– Ну, пожалуйста, Лер… А потом пойдешь. Что-то совсем нехорошо на душе.
– Вот, и себя довела, и меня. О-ох… – Снова с легкими пощелкиваниями крутится диск телефона. – Сейчас разозлится – сто процентов. И так там… – Слышатся протяжные, ленивые гудки.
– Давай тогда в роддом сразу.
– Да ладно, уже набрала… Алло, Дим, приветик! Ты извини, ради бога… Что? Да-а?! Ди-им, Димулька, поздравляю, дорогой ты мой! Папашка… Наконец-то. И как, всё хорошо? Н-ну-у…
– Что, родила? Лер, что там?..
– Что ж ты сразу не позвонил?! Мы тут с Настюшкой сидим, думаем, звонить не звонить… И кто, кто – мальчик? – как и планировали?.. Ну и слава богу… Поздравляю от всего сердца! И Настя тебя поздравляет!
– Вес, вес спроси какой!
– А вес какой? Три двести… Брось, Дим, отличный вес. Ирина-то как?.. Да?.. И хорошо, хорошо. Ладно, Дим, с самым счастливым днем тебя! Представь – ведь сын же, сын у тебя, новый человек на земле! Не было и вдруг – вот! Чудо, Дим!.. Да, да, конечно… Уж мы Ирину как богиню встретим. Ладно, приходи там в себя, не буду мешать, а то тараторю, тараторю… Статью бросил, конечно?.. А?.. Молоде-ец! Это Ирина специально терпела, чтоб ты успел. Да, да… Ну, пока, Димуша! От Насти – привет!
Трубка упала на рычажки. В телефоне звенькнуло.
– Всё хорошо. Мальчик, три двести… А ты чего ревешь, дуреха мокрая?! Ну-ка – успокоились! Ну?.. Представь, он даже статью успел закончить свою! Только дописал, и звонят: «У вас – сын!» Теперь встречать надо готовиться… Ох, боже мой, да перестань ты рыдать! На столе вот давай приберись. Я за вином. Ты какое любишь, красное, белое? Я «Каберне» тут полюбила, очень хорошее… А, Насть? Пошла я, короче. Вернусь, чтоб веселой была опять. Ясно? Насть, да успокойся ты! Нашатыря, что ли, дать? Дать?.. Слышишь, праздник сегодня ведь. День рождения!..
Глава пятая Персен (Сентябрь 2004-го)
Первую половину дня ему удавалось сопротивляться, держать на расстоянии мысли о том, что не давало покоя почти неделю. На какое-то время он даже совсем забывался и, зараженный шелестением клавиш за соседними столами, тихими деловыми голосами, мягким курлыканьем телефонных звонков, по-настоящему увлекался работой. И становилось легко, легко так же, как было до того момента, пока не узнал, что она есть, существует и может быть с ним. Он становился прежним примерным работником, аккуратным и внимательным, и тут же пугался этой неживой, делающей его механизмом, каких полно, легкости, и снова начинал мучиться, вспоминать, то и дело поглядывать на часы в правом нижнем углу монитора. Но мучения и воспоминания не изматывали, почти не мешали, они были приятны; они давали энергию. И главное – они не заслоняли самого сейчас важного, а клокоча, пульсируя, покалывая, держались за тем, на что уходило восемь часов в сутки, за что он получал зарплату – немалую и необходимую сумму денег.
Наименование продукции, количество, вес, пункты доставки и пути движения постепенно выходили за рамки компьютерного экрана, обволакивали голову, гипнотизировали, проникали в мозг и разрастались до размеров целого мира. И он, человек за столом, становился управителем сложного, почти не поддающегося воображению процесса; перемещением крошечной стрелки, щелканьем пластмассовой мышки он сдвигал с места тонны груза, отправлял в дорогу вагоны и фуры; он словно бы играл в придуманную им самим игру и одновременно был частью этой игры. Но в то же время он оставался реальным, живым человеком, теперь очень живым человеком – человеком, узнавшим, зачем живет, ради чего. Теперь он ждал от вечера не обычного ленивого отдыха, не убивания нескольких часов между работой и сном, а – праздника. Может быть, тяжелого, разочарующего в итоге, но все же праздника…
– Андрей, обедать идешь? – вопрос соседа по рабочему месту разрушил состояние, вернул в отдел, за стол, один из двух десятков таких же… И пришлось кивнуть, а пальцы уже привычно быстро закрывали файлы, выводили компьютер из системы…
В столовой была очередь. Она была всегда в это время: у всех фирм обед сделали с часу до двух, и сколько сами служащие и администрация столовой ни поднимали этот вопрос, никто из начальства не хотел менять график. В бизнес-методичках было указано, что самое оптимальное время для приема пищи именно это, с часу до двух. Как раз середина рабочего дня.
– Ты чего такой? – спросил сосед по рабочему месту; он смотрел на Андрея по-новому – настороженно, с неуверенной завистью. Так же смотрел и вчера, и во вторник, но тогда не решался спросить, а сегодня не выдержал. Андрей в ответ пожал плечами:
– Да так. Личное.
– Проблемы?
– Да нет. Скорее – наоборот.
Поняв, что ничего интересного не узнает, сосед повернулся к нему спиной.
Очередь, многократно изогнутая в вестибюле столовой, двигалась к прилавку раздачи изматывающе медленно, и Андрей, от нечего делать, а больше по привычке, рассматривал людей. В основном молодежь самого ценного для работодателей возраста – лет двадцати пяти – тридцати, и столько девушек с прекрасными фигурами, одетых пусть иногда и недорого, но притягивающе взгляд, со знанием дела… Недавно совсем, каких-нибудь пять дней назад Андрей развлекал себя в очереди тем, что мысленно выбирал из них самую симпатичную, представлял без одежды, детально, во всех подробностях фантазировал, как везет к себе домой, каким вином угощает, как любит, как она отвечает… Сейчас же он стоял и сочувствовал им – и этим симпатичным, ухоженным девушкам, и молодым людям в кремовых и светло-серых костюмах с аккуратными, требующими времени по утрам, прическами: работая с большинством из них в одном здании не первый год, он не мог не замечать – почти все они одиноки. В шесть тридцать вечера выходят на улицу и не знают, что делать дальше. До завтрашнего утра. Они долго сидят в каком-нибудь кафе недалеко от дома или у себя в квартирке готовят ужин на одного человека и съедают его перед телевизором; многие устало и привычно переругиваются с родителями до тех пор, пока не захотят спать. И потом сон, пустой, как у мертвых, а утром – душ, кофе, торопливый сбор на работу. Очередной автоматический день… И у него до недавнего времени был почти такой же, мало похожий на жизнь, распорядок.