– Водки? – насторожилась Елена.
– Читушки мне хватит. Еще в холодильнике осталось что-то…
– Ладно, давай. – Жена достает из шкатулки полтинник. – Но учти, – считает нужным предупредить, – у нас осталось всего ничего. А жить еще неизвестно до какого.
– Угу…
– Значит, так – купи себе водку, мне два «Бадаевских», только не крепких, три яблока детям, «Дарницкого» буханку и полкило сосисок.
Маркин не соглашается:
– Селедку лучше.
– Саша ее ведь не ест.
– Для него котлеты с картошкой стоят.
– Хорошо, – кивает жена, – возьми селедку одну и сосисок, на сколько хватит. – Она считает в уме. – Должно хватить грамм на триста. Утром вам чтоб было что перекусить.
– Постараюсь уложиться.
Маркин идет в прихожую, одевается. Открывает дверь.
– Я пошел.
– Только не задерживайся, любимый, – отзывается Елена из комнаты. – Мы с Дарьюшкой тебя очень ждем!
– Угу…
– Про яблоки не забудь, а то дочка с тобой разберется.
– Ладно.
– Пакеты взял?
– Взял, взял, всё взял…
* * *Есть два варианта приятного посещения магазинов. Первый – если денег у тебя немеряно и можно спокойно прикупить все, что пожелаешь; второй – когда карманы совсем пусты, и тогда магазин – это нечто вроде музея, товары разглядываешь, как занятные экспонаты. При втором варианте просто-напросто говоришь себе: нет денег, нечего и губу раскатывать.
Но в кармане полтинник, а купить надо много чего, да еще вдобавок кое-что бы не помешало, и магазин превращается в комнату пыток. После августовского кризиса, правда, изобилие слегка потускнело, но все равно… Обычному человеку до сих пор (уж который год) до конца трудно привыкнуть к десятку сортов копченых, полукопченых, вареных колбас или пятнадцати видам кофе, сыру аж из Новой Зеландии, карбонатам, нарезкам… Глаза, короче говоря, разбегаются, а мокрые от пота пальцы теребят жалкие купюры мелкого достоинства.
– Так, – начинает Маркин с самого главного, – пожалуйста, ноль двадцать пять «Столичной» и две «Бадаевских» вот этих, три и шесть алкоголя.
Кладет бутылки в пакет, направляется дальше, в овощной отдел.
– Три некрупных яблока. Да, по девятнадцать.
Черт, три яблока потянули на шестьсот грамм! Маркин нехотя расплачивается. От полтинника остается теперь меньше двадцатки. Лихо!.. Теперь стоит в рыбном, разглядывает селедку. Сомневается. Килограмм – двадцать три рубля. Снова подорожала. Значит, самая маленькая обойдется рублей в семь-восемь. Мда… Но так хочется селедки под водочку…
– А, – решается, – селедку, будьте добры. Только поменьше какую-нибудь.
Продавщица выуживает из бочонка рыбу.
– Такая подойдет?
Вроде, большеватая.
– Поменьше бы…
Достает другую. Кажется, точно такую же. Продолжать выбирать неудобно, Маркин кивает.
– Четыреста тридцать граммов, – похимичив на новых, малопонятных покупателям весах, объявляет продавщица.
Маркин смотрит на табло. Девять рублей восемьдесят девять копеек. Влетел. Придется обойтись без сосисок.
– Десять рублей девять копеек в кассу.
– Почему десять рублей?..
Продавщица устало снимает рыбу с весов:
– Двадцать копеек – мешочек.
Выбив чек и забрав селедку, Маркин подсчитывает оставшиеся деньги. Вместе с мелочишкой, завалявшейся по карманам куртки, – восемь с копейками. Ну, как раз на «Дарницкий» и два кэгэ картошки.
* * *Только вернулся домой, только снял куртку и сменил ботинки на тапочки, жена зовет к телефону.
– Опять твой Борька!
– Лё-ох? – писклявый голос в трубке.
– Слушаю.
– Ты созрел для героического похода?
– Да нет, – кисло отвечает Маркин.
– Почему? – Борис искренне удивлен. – Не хочешь быть свидетелем того, как великий озолотится? Даю тебе пять минут, чтоб решиться.
– Нет, не решусь. Устал. Не хочу.
Борис вздыхает:
– Гни-ило… – Затем спрашивает: – Признайся, ты окончательно трансформировался в мелкобуржуазное быдло, готовое жить при любом строе, при любых фашистских режимах, лишь бы не трогали его убогий мещанский мирок?
Борис специалист по подобным замороченным фразам. Откопает или придумает одну и ходит с ней пару месяцев, повторяя каждому встречному. Потом – новую.
– Почти что, – сознается Маркин; особенно дискутировать ему сейчас не хочется, тем более, когда рядом жена.
– Но это же гнило! – Борис явно не ожидал подобного ответа, несколько секунд он молчит, выдумывает, что бы еще сказать такого…
– При этом раскладе, Алексей, – слышится наконец его голос, – мы можем оказаться по разные стороны баррикад, когда я начну выплескивать свою революционную агрессию. Так что подумай…
– Хорошо.
Словесной революционности Бориса хватило бы на пяток Савинковых, но Маркин знает его шесть лет, и ему давно все понятно и давно надоело…
– Значит, – уточняет Борис, – не идешь в «Бинго»?
– Не иду.
– А вот я отправляюсь. Залился двумя девятками, по дороге еще одну. И – снимать башли с сытого быдла!
– Удачи, – усмехается Маркин. – Дэну-то звонил?
– Звонил, нет этого болвана.
– Пьет где-нибудь.
– Да уж наверняка. Воскресенье – грех не забухать!
– Я тоже собираюсь, – говорит Маркин, чтобы не совсем упасть в глазах приятеля.
Борис, слышно, усмехнулся:
– В кругу семьи?
– Ну, с женой…
– Давай, давай, с женой отвольно раскуражишься. – Это он издевается. – Завидую! Ладно, я еще тебе позвоню, когда сниму пару линий. Может, получится и само «Бинго» отхватить. Сегодня, стопроцентно, мне покатит!
* * *– Куда он тебя все сманивает? – интересуется Елена.
– Да так… в «Бинго».
– Что это? Клуб?
– Вроде того. Там играют в такое… типа лото.
– Не вздумай! – жена мгновенно напряглась. – Привяжется… и так денег нет…
– Перестань, – морщится Маркин.
По каналу «31» идет «Афоня». Маркин знает фильм наизусть, но вот сидит и смотрит. Скучно, раз десятый за год, а что еще делать… Ничего не хочется.
– Когда сядем? – спрашивает жена.
– Да попозже. Ребенка уложим, тогда и посидим спокойно.
Накрыть на стол, выпить не спеша триста грамм водки, закусить, а потом – глубокий сон без детского плача, без прерываний. Хе-хе, хорошо бы…
– Что-то Саши нет, – взглянув на темнеющее окно, начинает беспокоиться Елена.
– Рано еще, – отвечает Маркин. – Ты его до скольких отпустила?
– До половины восьмого. А сейчас?
Маркин идет к холодильнику, смотрит на вделанные в дверцу часы. За ним спешит на четвереньках Дарья. Отец берет ее на руки, возвращается в комнату.
– Без двадцати семь.
– А, это нормально, – успокаивается жена. – Будильник бы вот купить, а то так бегать каждый раз…
– Купим как-нибудь.
Дочка трогает Маркина за лицо. Он спускает ее на коврик. Подсовывает машинку:
– Смотри, какая бибика! – катает туда-сюда. – Ж-ж, би-би! Ж-ж-ж…
Дарья отбирает машинку и принимается катать сама. Маркин устраивается в кресле. Наблюдает, как Куравлев на экране танцует в кафе.
– Потрясающий эпизод! – восхищается жена. – А Брондуков, смотри, какой…
– Куражится. – Маркин усмехнулся, вспомнив словечко Бориса.
* * *От нечего делать решил залезть в ванну. После ванны обычно некоторое время чувствует себя получше. Как-то легче становится.
Пускает воду, регулирует соотношение горячей и холодной. Наконец добивается привычной для себя температуры. Закрывает дверь на защелку, раздевается. Выливает из бутыля в ванну немного шампуня. Появляется пена.
Лежит в приятном тепле. Из крана бьет струя, разгоняя пенные пузыри. Плавает мочалка. Маркин поглаживает свое тело, почесывается. Глаза прикрыл… Что же с ним происходит? Почему так тяжело?.. Тьфу, вот всегда в ванной приходят такие вопросы. Здесь бы наоборот… Ищешь другого!.. Но все-таки? Усталость, утомление, отупение какое-то. От чего? Последние шесть лет практически никакой физической работы, кроме, может, хе-хе, тяжелых сумок с продуктами два раза в месяц, что тащит с рынка, а состояние, точно пол-огорода вскопал или перенес сотню ведер песка с места на место. И ребенок в основном на жене. Работа… да какая это работа: сиди себе в киоске «Ксерокопия» рядом с метро «Бауманская» и время от времени ксерь бумажки… От чего же так тяжело? Конечно, конечно, это сама Москва виновата. Хм, давление мегаполиса. Двадцать минут в метро – и все, и готов, загружен по макушку… Но другие как-то шевелятся, пытаются делать, побеждают этот загруз. Борис тот же, у него вот силы есть. Шесть лет прожил в общаге, последний год почти нелегально, без регистрации; работает в одной из центральных газет в отделе маркетинга, – ему шевелиться приходится, дай бог. И вот два романа написал (не печатают, правда), теперь третий начал… Другие тоже… Даже Елена держится молодцом, несмотря что постоянно с ребенком, а это потяжелей, наверное, чем торговкой на Царицынском рынке. Но – не унывает…
Маркин открыл глаза. Сел. Вздохнул и стал намыливаться. Не надо мыслей, особенно об этом. Хотел освежиться, а получается наоборот… Да ладно, наладится как-нибудь. У Дарьи зубы прорежутся в конце концов, зима установится… Зимой, может… Длинные, спокойные декабрьские вечера…
Стук в дверь.
– Да! – кричит Маркин.
Из-за двери что-то говорит жена. Шум воды мешает разобрать слова. Маркин переключает на душ, становится тише.
– Что случилось?
– Любимый, ты купаешься?
– Да.
– Тебе спинку не потереть? – спрашивает Елена игриво.
– Я сам, можно?
– Ну-у, любимый!
– Лена…
– Не хочешь – не надо, – обиделась и ушла.
Маркин торопливо заканчивает мыться. Теперь ему скорей хочется выйти отсюда. Чувствует, как здесь душно, влажно-жарко. Противно и липко. Одно радует – скоро можно будет выпить. Уж водка-то подвести не должна.
* * *– Что, сколько времени? Мне уже пора волноваться?
Вставать с кресла, тащиться к холодильнику, где единственные в квартире часы, Маркину лень. Он снимает телефонную трубку, набирает 100. Через несколько секунд длинные гудки прерываются и раздается четкий, уверенно-автоматический женский голос:
– Точное время – девятнадцать часов двадцать одна минута пятнадцать секунд.
И без промедлений вслед за этим, словно бы ему невтерпеж поведать свеженькую отменную гнусность, затараторил автомат-мужчина:
– Только московская городская телефонная сеть владеет информацией!..
Маркин кладет трубку, отвечает жене:
– Еще десять минут.
– Подождем… – Она снова берется за книгу.
– Что читаешь?
– Да вот Виана просматриваю. Такая чушь!
– А что именно?
– Ну, эти… «Приду плюнуть на ваши могилы», – морщась, говорит Елена.
– Согласен – дерьмо. Хотя, для своего времени…
Маркина перебивает Дарья. Встав на ножки и держась за тумбочку трюмо, она принимается звонко выкрикивать, глядя на мать:
– Я! Я! Я! Я!
– Даша, можно мне отдохнуть десять минут? – жалобно просит та. – Вот с отцом поиграй.
– Отец хочет курить. – Маркин поднимается с кресла.
– Милый, не бросай меня!
– Ле-ен…
– Тогда один маленький поцелуй. Пожалуйста!
Маркин целует ее в губы.
– Где мой сын? – спрашивает она после этого.
– Откуда я знаю! – готов взорваться Маркин. – Сама же его отпустила до полвосьмого. Сейчас придет… Я курить.
– Иди, – вздыхает жена, – кури.
Сидя на кухне, Маркин слышит, как она начинает обзванивать Сашиных друзей. Дарья продолжает повторять:
– Я! Я! Я! Я! – И, кажется, рвется к телефону, тоже хочет, наверное, с кем-нибудь побеседовать.
Маркин включает радио. Оттуда задорный женский голос под бойкую мелодию:
* * *Саша опаздывает на семь минут. Это нормально, год назад, до рождения сестренки, он, бывало, задерживался на час-полтора. Вот тогда была нервотрепка!..
Елена для порядка слегка ругает его, но внутренне она уже успокоилась. Семья в сборе, все хорошо. Веселая, заходит на кухню.
– Что, будем садиться?
У Маркина настроение наоборот – еле сдерживает раздражение.
– Я же говорил уже… Дашу уложим, тогда и посидим.
– Будь по-твоему, Иван-царевич, – чувствуя, что лучше не спорить, соглашается жена, – слушаюсь и повинуюсь. – После этого обращается к накладывающему себе в тарелку котлеты и пюре сыну: – Александр, быстро ешь и садись за уроки. – Старается говорить строго. – Чтоб за эту четверть никаких троек! Понятно?
– Да уж, – он усмехается.
– Совсем скатился за последний год. Что ж, придется пороть. Другого средства я не вижу.
Саша усмехается еще раз и уходит с тарелкой к себе в комнату. Елена начинает танцевать под очередную песенку по радио. Подмигивает Маркину:
– Вставай, мальчик!
Маркин танцевать не умеет и не любит, но смотреть на Елену ему приятно. Она красиво танцует. В Щукинском этому учат как следует… Она закончила Щуку еще до знакомства с Маркиным, потом поступила на Высшие режиссерские курсы при ВГИКе. Осталось защитить диплом – снять короткометражный фильмец. Только вряд ли это в ближайшее время получится. Во-первых, ребенок маленький, а во-вторых, на съемки деньги нужны…
– Дарья плачет! – Жена обрывает танец и бежит в комнату.
Докурив очередную сигарету, Маркин ложится на диванчик. Скорей бы уж девять часов. Уложить дочку, не торопясь, в покое и тишине выпить водочки.
– Спонсор этого выпуска прогноза погоды – мебельный салон «Медиа-Стром», – объявляет по радио ведущий. – «Медиа-Стром» – это эксклюзивная коллекция кроватей, прикроватной мебели и, естественно, ортопедических матрасов всех размеров и модификаций! – Ведущий на мгновение замолкает, переводит дух и уже медленнее продолжает: – Итак, что же обещают нам синоптики на день завтрашний, двадцать второе ноября…
Маркин слушает внимательно. В последнее время его почему-то очень стали интересовать погода, футбол и криминальные новости. Когда натыкается на «Чистосердечное признание» или нечто в этом роде, ему трудно оторваться от экрана; ни одну трансляцию футбольных матчей он в этом году не пропустил. Чемпионат мира посмотрел от и до…
Похолодания не обещают. Когда же зима? В Сибири она уж давно, и до середины марта не отпустит; там снег, протоку Енисея заковало льдом, рыбаки замерли над лунками… Там хорошо сейчас, спокойно, люди и природа отдыхают, готовятся потихоньку к весне. А здесь – все кувырком…
Кряхтя, Маркин поднимается с диванчика, потягивается. Пора селедку почистить, посыпать луком и добавить растилочки, чтобы пропиталась…
* * *Уложить Дарю в девять часов – дело тяжелейшее. Как раз на это время приходится у нее пик активности. Швыряется игрушками, рвется к телевизору, чтобы на кнопки понажимать. Громко визжит. Усталости в ней ни капли.
– Сегодня купать не будем? – перестилая ей на ночь постельку, спрашивает жена.
– Вчера же купали, – бурчит Маркин. – Каждый день, что ли…
Состояние у него дерьмовейшее. Если бы не отрадная перспектива скорой выпивки, было б вообще невыносимо.
Бесцельно слоняется по квартире. Заодно помогает Саше нарисовать в контурной карте стрелочки крестовых походов. Затем достает из холодильника пиво и водку – пусть немного согреются. Вместе с дочкой смотрит мультик, после этого идет готовить для нее кашу.
Пока жена кормит Дарью на кухне, Маркин приводит комнату в относительный порядок. Слишком не старается, так как завтра снова будет вверх дном.
– Все, донюшка, пора спати, – вносит дочку Елена. – Хорошие дети уже лежат тихонечко в кроватках, глазки закры-ыты… Спи, моя радость.
Дарья понимает, что ее усыпляют, и начинает выражать недовольство. Постанывает и извивается в руках матери. А когда оказывается в кроватке – громко ревет. Сбрасывает одеялко, трясет загородку.
– Не хулигань, а лучше по-хорошему ложись и засыпай.
– А-а-а!..
Родители гасят телевизор и люстру, уходят на кухню. Минут десять слушают плач и крики дочки.
– У доктора Спока написано, что это самый действенный метод приучить ребенка к режиму сна, – как бы оправдывается Елена и добавляет с надеждой: – Сейчас отключится.
Но этого не происходит и еще через десять минут. Кажется, она никогда не уснет.
– Давай начнем, – предлагает Елена притворно приподнятым тоном.
– Угу, очень приятно пить под такой концерт! – Маркин нервно кривит лицо.
– Тогда подождем…
* * *Совсем уж некстати телефонный звонок. Это все тот же Борис. Теперь, судя по голосу, пьяный в хлам.
– Спустил всё. Всё! – объявляет. – Что вчера снял, и сверху полтос. Ловко обработали бедного россиянина!
– Погоди. – Маркин переносит телефон в прихожую. – Тут ребенок никак не уснет…
– А-а, ребенок. Ха-ха! – пьяно захохотал Борис и без перерыва опять переключился на нытье: – Прикинь, какая трагедия. Почти двести штук. И заметить не успел!.. На эти башли дня три можно было заливаться плотно, а тут… Что теперь, а?
– Не знаю.
– Не знаешь? Ты давно ничего не знаешь… А я тут в «Бинго» грёбаном. Сейчас устрою им акт революционной агрессии!
– Устрой, – равнодушно отвечает Маркин. – Примут, а у тебя ни регистрации…
Борис перебивает:
– А мне по хрену регистрация! Выпью текилы сейчас и стану героем!
– Езжай лучше в общагу, там выпьешь, – начинает отговаривать Маркин. – Это лучше. Мы тоже тут собираемся…
– Да? – Борис вроде бы слегка протрезвел. – Слушай, давай и я подвалю. Вместе накатим!
Вот чего не надо, так это гостей! Особенно Бориса в таком состоянии.
– Поздно уже, Борь, – мямлит Маркин. – День тяжелый получился, завтра на работу… Мы выпьем – и спать. В другой раз как-нибудь…
– Э-эх, все обижают бедного россиянина, – вздыхает Борис горестно. – Ладно, охраняй свою убогую мещанскую норку. Мне же, великому, катят ослепительные куражи! – И он кладет трубку.