4
До Песчаной бухты, где Птахины проводили отпуск, Сашу не довезли. За мысом Дед вдруг показалась лодка, хозяин которой явно браконьерствовал. Завидев катер, он обрубил свою сверхдлинную сеть и попытался удрать в Бабушкину губу, но был прижат к берегу и сдался. Саша узнал рыбака по искалеченному правому уху. Антипов уважительно рассказывал, что как-то раз Егор пластал на береговых камешках омуля. В это время сзади неслышно подошел косолапый хозяин, оглушил рыбака ударом лапы и принялся спокойно поедать добычу. Егор очнулся, увидел грабеж и, действуя всего лишь коротким ножом, зарезал медведя.
Теперь этот бесстрашный медвежий супротивник жалостливо моргал и уныло гундосил, что никакой сети у него не было, а омуля он ловил на удочку. Саше стало противно, будто его самого накрыли за постыдным занятием. Он вылез из катера и сказал, что дальше пойдет пешком — здесь всего-то несколько километров.
Он шел, ориентируясь на скалу Большая Колокольня, которая ни на какую колокольню похожа не была, а поднималась коротким хребтом с сосняком на склонах, каменистым пиком и отвесными скалами, уходящими в лазоревые воды. Он шел и думал, что Байкал надо беречь и беспощадно бороться с хищниками-браконьерами, как бы симпатичны они ни были. Но все-таки браконьер — пешка, пусть он даже выловит пять или десять тысяч рыб. Настоящая беда — косное равнодушие нерадивых хозяйственников, которые забивали бревнами устья рек, не пуская омуля на нерест, или сбрасывали в море ядовитые сточные воды. И рыба гибла миллионами, заражая всю толщу воды.
«Согнать бы всех этих поганцев, бюрократов на Шаман-камень, — кровожадно думал Саша, — кормить тухлой рыбой, поить сточными водами и иссушать западными ветрами. А браконьеров заставить смотреть на эту картину. И все. Успокоился бы священный Байкал, плескались бы в нем безмятежно омули и хариусы, окуни и осетровые, эндемичный планктон и глянцевитые нерпы с потешно изумленными мордахами…»
Расправившись таким образом с погубителями природы, Александр настроился на умиротворенно-философский лад. Он принялся думать о многообразии ландшафтов и множественности животных, которые все-таки едины в земной целесообразности. И не случайно ассоциативный мозг человека всюду ищет аналогий. Вот и в скале этой, которую Саша обходит справа, кто-то увидел колокольню. А еще есть скалы Будда и Шляпа. А Байкал напомнил Чехову кавказское и крымское побережье. Да и сам Саша теперь не мог бы с уверенностью сказать, по берегу какого озера он идет. Потому что точно такие же лиственницы, и сосны, и кедры, и черемуха, и багульник, и можжевельник, и сочные альпийские поляны есть на берегах Хубсугула, брата Байкала, где Саша провел прошлый летний сезон, помогая монгольским геофизикам. Наверное, таковы же берега африканской Танганьики и американского Гурона, которые он никогда не видел. И надо напрячь воображение и представить себе с высоты спутника весь Байкал, а потом вдруг ощутить одновременно засушливый Ольхон и болотистую дельту Селенги, узкую переносицу Святого Носа и стремительный исток Ангары, бешеную сарму и теплый шелонник, становые щели через ледяные поля и хрустальные ежи весеннего льда, пятиметровые волны и все это осветить ярчайшим солнцем и окрасить в глубокие зелено-голубые цвета, и пропитать запахами, для которых у человека и названий-то нет, чтобы осознать, что ты все-таки на берегу Байкала, именно Байкала, единственного и неповторимого озера.
Только муравью все равно, где он — на Хубсугуле, Танганьике или Гуроне. А он, Александр Птахин, — человек, он и частичка природы, и царь ее. И когда Саша дошел до этой мысли, ему стало весело и жарко. Он снял с себя джинсовую куртку и ковбойку, обнажил загоревшую кожу, туго обтянувшую широкую спину и шары бицепсов.
Так он и шел, покусывая сладкую травинку, ощущая плечами тонкое прикосновение теней, разглядывая каждую иголочку на соснах и ловя ноздрями все оттенки хвойного запаха, а чуткими ушами шорох муравьиных ног, пока тропа не вывела его на перевал, с которого вдруг открылось гибкое лукоморье Песчаной бухты. И он заспешил к палаткам турбазы, где его ожидали Наталья и Алина.
5
Отпуск подходил к концу, и Саша решил напоследок порыбачить. Алина, конечно, упросила взять с собой и ее. Но наутро Наталья будить дочь не разрешила.
— И тебе ехать не надо бы, — заявила она, стараясь говорить строго. — Что-то небо на западе странноватое.
— В море не ездят, а ходят, — хриплым с утра голосом сказал Александр. — Перед Алиной будешь оправдываться сама.
И ушел.
Подгоняемый прохладным утренним бризом — «холодом», — он легко выгреб за незримую линию, соединяющую Большую и Малую Колокольни. Забросил удочки с круглыми свинцовыми шариками-грузилами и закурил. Потом выплюнул сигарету: рыба клевала не переставая, и Саша едва успевал обновлять наживку. В короткие секунды передышки он бросал взгляд на запад. Там все было нормально — на фоне мутноватого неба отчетливо вырисовывались вершины Зубчатой горы. Вон Будда, иступленно молящийся утреннему солнцу, вон лихо нахлобученная на сосны и кедры каменная Шляпа. Потом Саша на какое-то время отвлекся, заполняя дно лодки окунями и редкими омулями, и, когда снова посмотрел на небо, испугался.
Над Приморским хребтом клубились снежно-белые облака. От них тянулись вниз и росли с непостижимой быстротой длинные нити, перечеркивая небо и горы вертикальными штрихами. Александр торопливо выхватил удочки, разгреб ногами рыбу и уперся в поперечину. И яростно замахал веслами.
Ковбойка на спине сразу взмокла, глаза слепило солнце и заливал пот. «Успею, успею», — выдыхал он с каждым гребком, стараясь пореже оглядываться. Берег приближался слишком медленно, но все-таки приближался, и, когда до него осталось каких-нибудь сто метров, в напряженную Сашину спину ударил первый порыв береговика. Взметнулась белая водяная пыль, на потемневшей глади озера появились «корзинки» — широкие полосы ряби.
Саша все еще греб — ритмично, мощно, азартно («Подумаешь, горный ветер! Выгребу!»), но уже били о борта тяжелые упругие волны, уже яростно-белой пеной взялась ухабистая поверхность воды, и лопасти весел увязали в тугом ветре. И Александр понял, что выгрести не удастся. Лодку сносило, он ясно видел это по Малой Колокольне. Мысли были короткие и сумбурные: «Пересекать Байкал у меня нет ни времени, ни желания, да и Наташка с ума сойдет. Жалко лодку и улов, но делать нечего. Вплавь я, конечно, быстро доберусь до берега: у головы парусность меньше, чем у высокой и тяжелой лодки». Саша быстро стащил с себя рубаху и штаны и приподнялся в лодке. И замер на мгновение, пораженный и восхищенный видом бушующей воды.
… Не метровые тяжелые волны теснили его, а неоглядная стая гигантских взбесившихся лебедей. Распахнув бело-снежные широчайшие крылья, они гневно бились грудью о лодку, едва не переворачивая ее. Длинные шеи с шипением и клекотом перехлестывали через борт, секли обнаженное Сашино тело. В тысячах глаз красными, голубыми и зелеными бликами сверкало яростное солнце. Это были не спасительные лебеди Хоридэя, а настоящие убийцы…
И тут, уже вдохнув перед прыжком воздух, Саша увидел, что высота волн не везде одинакова. Немного в стороне они были пологие, а дальше даже простиралась длинная проплешина. «Ветровая тень!» — мелькнуло в голове, и все тело наполнилось звенящим предчувствием удачи.
Саша почти упал на сиденье, ловя руками скачущие весла; правая нога, скользнув по рыбам, неловко подвернулась, тупая боль прошла через тазобедренный сустав, будто его выламывали. Отчаянно работая веслами, Птахин развернул лодку наискосок к ветру, оглянулся, ища глазами проплешину, и медленно двинулся к ней. А когда порывы береговика вдруг ослабли, он плюнул в волны соленой кровью и торжествующе заорал.
Грести было по-прежнему тяжело, но эта обычная работа рыбака не требовала душевного напряжения, и мысли Саши вошли в нормальное русло. Алинка обрадуется рыбе, будет долго перебирать и сортировать ее. Наталья немного подуется, но быстро успокоится, стоит ее поцеловать. В Москву надо бы съездить — в ИЗМИРАНе побывать и книжек прикупить. Да, книги, книги, сколько их пропустил, пока болтался здесь! Но отпуск, считай, уже кончился, впереди — лазеры и счетные машины…
… А против береговика он все-таки выгреб!
6
Наталья Птахина еще раз сравнила два снимка и со вздохом отложила их в сторону. Пригорюнилась, подперев ладонью круглый подбородок, и загляделась в окно. В густо-голубом небе с белыми прожилками облаков сияло солнышко и довольно ощутимо грело сквозь двойное оконное стекло. Светлые пятна лежали на столе, на бумагах, освещали платиновые волосы Наташи и чудом уцелевшую рубиновую гроздь рябины за окном. И только тускло-зеленые узкие листья, покрытые городской пылью, солнце не в силах было оживить.
6
Наталья Птахина еще раз сравнила два снимка и со вздохом отложила их в сторону. Пригорюнилась, подперев ладонью круглый подбородок, и загляделась в окно. В густо-голубом небе с белыми прожилками облаков сияло солнышко и довольно ощутимо грело сквозь двойное оконное стекло. Светлые пятна лежали на столе, на бумагах, освещали платиновые волосы Наташи и чудом уцелевшую рубиновую гроздь рябины за окном. И только тускло-зеленые узкие листья, покрытые городской пылью, солнце не в силах было оживить.
Птахина проводила взглядом стайку воробьев и снова уткнулась в снимки. Кто же путает? Программист ли, пробивший в перфокарте лишнюю дырочку, новая ли машина, не до конца отлаженная, или девчонки в управлении, истомленные ясными вечерами, ставят на фотографиях не те даты? Впрочем, бабье лето ни при чем. Несоответствия между смоделированным полем волн на озере и фотографиями Байкала со спутника наблюдались и весной, и летом. В мае еще работала старая испытанная машина, а летом девчонки резвились на Байкале…
В чем же дело? Почему прогнозная и реальная фотографии время от времени так не похожи? Может быть, береговые эффекты?… Но не до такой же степени!
Наталья посмотрела на часы и быстро встала: приближалось время обеда, а Алина любила, чтобы за столом сидели все трое. Изрядно помятая в давке иркутского троллейбуса, Наталья еле отдышалась перед своей квартирой. Дверь отворила Алина:
— А я уже уроки сделала!
— Вот и молодец. Папа пришел?
— Он на кухне.
Наташа разделась и заглянула к мужу:
— Привет.
— Привет, — не отрываясь от кастрюли с борщом, буркнул Саша. — Ты где ходишь? Дочь и муж изнывают от голода…
— Я уже мою руки.
Когда семья собралась в кухне, на столе дымились полные эмалированные чашки, горкой лежал свежий хлеб, купленный в магазинчике у вокзала, аппетитно пахла квашеная черемша. Отдельно на тарелке лежал кусок мяса: Птахиных недавно навестил Ефим и привез свежей сохатины.
Застучали деревянные ложки.
— А ты чего, как барыня, сидишь?
— Аппетита нет.
— Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного. Просто у меня опять сбой с фотографиями, второй за этот месяц.
— Алинка! — прикрикнул на дочь Александр. — А ну, кончай быстрее — в школу опоздаешь. Так что за сбой? — повернул он к жене скуластое лицо.
— Я же рассказывала: примерно раз в две недели не могу составить прогноз волнения. Машинные и спутниковые снимки не вяжутся.
— Программа для ЭВМ все еще моя?
— Твоя. Дополненная, конечно.
— Тогда наплюй на спутник: он врет… Алинка, не вылизывай тарелку! Что за манеры, ей-богу… Возьми ломтик хлеба.
Александр, прихрамывая, собрал тарелки и принялся разливать чай. Наташа посмотрела на его ногу:
— Ты почему хромаешь?
— Пустяки. Это после того катания на лодке. Расскажи-ка яснее про сбои.
— Я просто не знаю, что подумать. Вначале все шло хорошо: закладываем в машину твою программу и получаем поле волн в цифрах или схемой. Но мне больше нравятся модели в виде фотографий, их удобно сравнивать со снимками, сделанными со спутника. Программу уже так усовершенствовали, что кадры почти идентичны. Только вот береговые эффекты машина не учитывает, это мы делаем сами. Но не может же рельеф дна так резко меняться за одни сутки! Сегодня сходимость идеальная, завтра — никуда не годится, а послезавтра опять все хорошо. Мистика какая-то!
— Может, кто-то где-то путает?
— Может быть, — пожала Наталья плечиками. — Вот ты, математик, лазерщик, член общества «Знание», придумай что-нибудь, а?
7
Придумать Саша ничего не успел. Боль в ноге с каждым днем усиливалась и в конце концов стала нестерпимой. И Птахина положили в больницу.
В палате лежало еще трое больных, все в одинаковых пестрых пижамах.
Наталья прибегала каждый день, приносила газеты, журналы, книги. Подолгу сидела у постели, поглаживая маленькой ладошкой отрастающую бороду мужа, а когда в палате никого не было, быстро целовала его. Приносила записки от Алинки.
К концу ноября Саша уже довольно бодро ковылял по больничным коридорам.
Навстречу бежала рыженькая веселая сестрица Люся:
— К Птахину — родственница!
Саша спустился в вестибюль. Здесь у больших окон, друг против друга, стояли широкие кресла, в которых ходячие больные принимали посетителей. В одном из них сидела Наталья. Александр сел напротив.
— Привет. Как Алинка?
— Хорошо, уже троек нахватала. Прислала записку. Принести тебе чего-нибудь вкусного?
— Ничего не надо. Я и так жиром зарос, как нерпа… Как Байкал?
— Топчемся на месте. Я пыталась провести аналогию с Танганьикой, но маловато данных. Да и система ветров на африканском озере не такая сложная — всего лишь юго-восточный пассат. Бывают еще сейши.
— Вроде нашего баргузина?
— Нет, сейши — это стоячие волны, результат интерференции основных волн и волн, отраженных от берегов. На Байкале они тоже есть… Алик, чтобы тебе не так скучно было лежать, я работу принесла.
— Ну конечно, только ты можешь больного мужа делами загружать!
— Они как раз для твоей гениальной физико-математической головы. Вот здесь я выписала все даты сбоев на Байкале, посмотришь? А то мы совсем запутались…
Саша недовольно взял четвертушку бумаги, на которой аккуратным почерком были отмечены какие-то даты от 27 мая до 24 ноября.
— Что это означает? — спросил он хмуро.
— Например, — ткнула пальцем Наталья, — пятого и шестого июля волнения на озере не соответствовали прогнозу. Посмотришь, ладно? Шеф очень просил. А я побегу — Алина скоро из школы придет.
— Ладно, — буркнул Саша и пощекотал колючими усами щеку жены.
8
На следующий день к мертвому часу Александр пересмотрел все газеты и журналы, дочитал фантастический рассказ. Спать не хотелось, и он взялся за Наташину каллиграфию.
Сами по себе даты ничего не говорили, тут нужна была система. Саша перевернулся на живот, подложил под грудь тощие подушки — образовалось вполне удобное рабочее место. Он переписал в блокнот все дни текущего года, начиная с 27 мая. Получилась длинная змейка цифр, растянувшаяся на три листа. Саша полюбовался на свою работу и рядом с числами поставил их порядковые номера — от первого до сто восемьдесят второго. Ну, а что дальше?
Определил промежутки между днями, в которые случались сбои. Жалко, ни «Тосибы» нет, ни даже счетов. Избаловала автоматизация… Саша на бумажке вычислил все разности, перепроверил для порядка и выписал результаты на чистой странице. Получился такой ряд: 17, 22, 1, 14, 17, 1, 22, 15, 17, 23, 14, 1, 17.
Да-а-а… Чертова дюжина чисел — никакой периодичности, никакой закономерности. Правда, подозрительно часто повторяются 17 и 1. Но что это может означать? Почему ЭВМ несколько недель дает совершенно точный прогноз, а потом вдруг врет? Действие всех ветров учтено, за ними постоянно следят; приняты во внимание хребты, разные там Приморские и Байкальские, Хамар-Дабаны и Уланы Бургасы. Да и озеро ведь не блюдечко, это свыше тридцати тысяч квадратных километров! Такая громадная площадь не имеет права ни с того ни с сего волноваться противозаконным образом. Увлекшись, Птахин не заметил, как прошел день.
У больничного утра множество забот:
— Мужчины, завтракать!
— Птахин, на электрофорез!
— Кто последний колоться?
— Сань, пойдем съедим по папироске!
— Обедать, мужчины!
— А вы чего в мертвый час разгуливаете?
Собственно, почему эта мысль бредовая? Зря, что ли, он фантастику читает? Когда нет идей, подойдет любая, лишь бы объясняла факты. Это называется рабочей гипотезой. Значит, так: сидят на какой-нибудь альфе Золотой Рыбки симпатичные «караси» и мечтают сообщить о своем существовании всей Галактике. Хотят ускорить научно-технический прогресс на отдельных планетах. Общую теорию поля они разработали, гравитацией овладели. Вот и мечут теперь во все стороны гравитоны, внося непрограммируемые волнения в кислотные океаны, расплавленные моря и пресные озера Млечного Пути. Такие золотые карасики… А 17 и 1 у них — особые числа.
— Птахин, к вам посетитель.
— Послушай, Наташа, как часто спутник фотографирует море?
— Каждый раз, как проходит над ним…
— Значит, в день сбоя не согласуются несколько фотографий?
— Естественно.
— И целый день Байкал волнуется не по прогнозу?
— Иногда даже двое суток подряд, а что?
Елки-палки, это мысль! Конечно же, масштабы времени на Земле и у «золотых карасей» различные. Допустим, они бомбардируют нас гравитонами в течение своих суток. А сутки у них, например, равны двум нашим. Вот и получается двухдневное незакономерное волнение Байкала! Это надо проверить… На другой день Саша попросил жену принести несколько листов миллиметровки и линейку.