– Заткнись, – сказала она тоном и словом матери. Костя перестал плакать и залез под кровать – подальше, как его учила Таня.
Вете и Маринке она решила отомстить. Всю ночь думала, как именно. И придумала. Утром она пришла в школу последней. В раздевалке уже никого не было. Таня достала из кармана половинку опасного лезвия, которое нашла на улице, и разрезала новенькую оранжевую куртку Ветки и синюю куртку Маринки. Резала глубоко, до пуха, по всей спине, чтобы уже не заштопать.
После уроков Таня стояла и с улыбкой смотрела, как в раздевалке над своими куртками рыдают Ветка и Маринка.
Потом было собрание класса – Маринка обвинила в порче имущества Таню. Вета молчала, но за Таню не вступалась. Маринка орала, что Танька это сделала из зависти. Да и уборщица видела, что Таня пришла в раздевалку последняя и долго не выходила. Риммусик не знала, что делать. Психология была бессильна, пахло хулиганством. В школу по вызову Риммусика пришли мама Веты и отец Маринки. Вызывать родительницу Тани было бесполезно. Риммусик предложила Ольге Михайловне и Маринкиному отцу замять дело – девочку, то есть Таню, пожалеть. Что с нее взять с такой-то матерью? Но отец Маринки требовал выгнать Таню из школы и упечь ее в колонию для несовершеннолетних – там ей самое место. Яблоко от яблони. Начала с курток, а чем дальше займется – неизвестно. Глядишь, ножом кого-нибудь пырнет. Не дай бог, его Мариночку. Взрослые говорили, Вета с Маринкой сидели за партой, а Таня стояла у доски и молчала.
– Таня, это ты сделала? Объясни почему? Что ты хотела этим выразить? – Риммусик все пыталась решить психологическую задачу. Но Таня молчала.
Дело замяли. С трудом – отец Маринки жаждал крови и искал виноватых. Директриса, в кабинет корой Маринкин отец открывал дверь ногой после привезенного и переданного Маринкой белого финского шифонового платья с подплечниками, быстренько нашла крайнюю – Риммусика. Отец Маринки был доволен. Сланасланна, с его точки зрения, была нормальной бабой – брала и конфеты, и духи, икру, за что ставила Маринке четверку в четверти по русскому. И за сочинения по литературе, которые списывала с предисловий к книгам Маринкина бабушка, а Маринка переписывала в тетрадь, роняя крошки и оставляя жирные пятна от пирожков, дочка всегда получала пятерку.
А эта новенькая – ее Маринкин отец называл Выдрой за зализанные волосы и неправильный прикус – отказывалась. И Маринке даже трояк в четверти не светил по русскому. И сочинения бабушкины Выдре-Риммусику не нравились – она требовала, чтобы девочка выражала свои чувства. А бабушка не могла выразить чувства – у нее пирожки горели. Риммусика уволили по собственному желанию. Та, подписывая заявление, продолжала задавать вопросы: «Почему? За что?»
Таня после этого случая потеряла интерес к школе. И желание отомстить – теперь уже за Риммусика – укрепилось.
Вета появилась в школе с новыми часами. Подарок тетки. На маленьком циферблате под стрелками была нарисована лисичка, у которой на носу сидел крошечный колобок, отсчитывающий секунды. Часы не такие крутые, как у Маринки – отец подарил ей электронные, но, по мнению девочек в классе, даже лучше. Потому что у Маринки часы были на черном пластмассовом браслете, а у Веты – на тонком, почти серебряном. Вета давала померить часы всем. Тане тоже дала, хотя та и не просила. Когда урок закончился и все вышли из класса – Таня всегда выходила последней, – на полу под партой, где сидела Вета, что-то блеснуло. Таня наклонилась и подняла часы. Она не знала, куда их спрятать, и засунула в трусы. В класс ворвалась Вета с вытаращенными глазами.
– Ты часы мои не видела? – спросила она у Тани, ползая под партой.
– Нет. Потеряла?
– Да, точно помню, что на уроке еще на руке были.
Вета поднялась и посмотрела на Таню, как будто что-то подозревая. Таня взгляд выдержала, но ей показалось, что Вета догадалась.
Всю неделю девочки спрашивали, почему Вета не носит часы. Вета говорила, что незачем – часы по всей школе развешаны. В пятницу Таня вызвала Вету в туалет.
– На, держи свои часы, – сказала она, отдавая Вете часики.
– Спасибо, – ответила Вета.
Желание учиться у Тани вновь появилось в восьмом классе, когда начались уроки УПК. Можно было выбрать – информатику или парикмахерское дело. Все мальчики выбрали информатику, все девочки решили стать парикмахерами. Для УПК был специально оборудован класс. Здесь было все, как в настоящей парикмахерской – кресла, зеркала, мойка. Учительница – Алевтина Казимировна, Коза, – учила профессии первые полчаса, а потом разрешала делать кто что хочет, лишь бы тихо. Девочки красили ногти, болтали, отрезали друг другу челки и завивали волосы на плойку. Иногда попадались реальные клиенты, всегда мальчики. Почти всегда с подачи военрука, который выгонял с урока за неуставную стрижку. Стригли несчастного все девочки по очереди, а потом Коза брала ножницы и делала так, чтобы ученик вышел из класса в более или менее приличном виде. Правда, однажды даже таланта Алевтины Казимировны не хватило. Они тогда «проходили» стрижку машинкой, и страдальца пришлось в результате обрить почти наголо.
Таня злилась, что ей ни разу не удалось достричь до конца. И вообще ей все это не нравилось. Ребята, которых отправляли с «военки», были тому только рады. Они сидели в кресле и разглядывали формы крутившихся вокруг девочек. А Маринка специально вставала так, чтобы задеть симпатичного старшеклассника бедром или грудью. Все хихикали.
Тогда Таня придумала способ доставки в класс новых, «нормальных» клиентов. Она подлавливала в раздевалке первоклассника, прижимала к железной двери и шипела в ухо:
– Пошли, или хуже будет. Если кому-нибудь пожалуешься, поймаю и голову оторву.
Первоклассник шел за Таней, сдерживая слезы и позывы к мочеиспусканию.
– Вот, сам попросился, – объявляла Таня и усаживала добытого ребенка в кресло. Крутиться над мелкотней остальным девочкам было неинтересно, поэтому мальчик доставался Тане целиком – от висков до макушки.
Алевтина Казимировна вставала рядом и показывала, как захватывать пальцами, как ровнять. Однажды Таня слышала, как Коза говорит про нее трудовичке: «Пусть хоть стричь научится, копейку всегда заработает. Институт ей не светит».
В шестнадцать лет Таня получила паспорт, опознала мать в морге и проводила брата в колонию для несовершеннолетних. Из трех событий этого года самым важным она считала получение паспорта. Теперь она была взрослой, свободной от соцработников.
Мать умерла на улице около ларька приема стеклотары, в который Таня сдавала бутылки. Умерла пьяная и грязная. Она там часто лежала – на зеленом бугорке, где обычно ждали открытия ларька ее собутыльники и где они, не отходя от ларька, напивались на только что полученные копейки, Таня шла мимо ларька из школы, видела мать, но проходила мимо. Та, если замечала дочь, материлась ей вслед: «Иди сюда, шалава, слышишь, что мать говорит». Иногда просила голосом, который Таня ненавидела больше всего, – заискивающим, приторно-ласковым: «Танюша, доченька, иди сюда, что скажу». Но Таня всегда проходила мимо.
В тот день она тоже видела лежащую на траве мать. Мимо шли люди. Никто не останавливался. Картина была привычной. Таня тоже прошла мимо. Сколько женщина там так лежала, уже мертвая, никто не знал. Таня пришла в морг, посмотрела на мать, кивнула: она – и ушла. Кто, где и как похоронил родительницу, Таня не знала, да и знать не хотела.
Косте дали два года за кражу. Взяли с поличным рядом с магазином. У Кости в рюкзаке лежали фен и миксер. У его друзей – видеомагнитофон и колонки. Таня не верила, что Костя виноват. Он и сам говорил, что ему старшие ребята дали рюкзак подержать. Он и не знал, что в нем. Но у «друзей» был послужной список – не первая кража, а Костя проходил как соучастник. Ему было четырнадцать. Когда Таня пришла к нему на свидание, он заплакал.
– Таня, забери меня отсюда, – просил он.
Таня встала и вышла, не оборачиваясь, как совсем недавно из морга.
– Забери меня! – кричал ей вслед брат.
Таня осталась одна. Нужно было что-то делать и на что-то жить. Что делать, она знала. Идти работать. Парикмахершей. Работа хорошая, всегда нужная. Таня устроилась ученицей в местный салон красоты. Но ученицей много не заработаешь. Нужны частные клиенты. Таня позвонила Вете.
– Алле? – сказала Вета.
– Ветка, привет, это Таня, можешь помочь. – Таня не просила, а требовала.
Таня рассказала, что может делать – стрижка, укладка на дому. В любое время. Назвала цену. Почти даром. Она не сомневалась, что Ветка согласится помочь – из жалости. К тому же Таня знала, что у Веты – богатая тетка. Так и получилось. Ветка позвонила тете Наташе. Та согласилась, чтобы Таня приехала сделать ей укладку.
Таня работала на совесть. Появилась клиентура – знакомые Ветиной тетки. Ее ценили за оперативность – могла прийти рано утром, вечером, качество – Таня не халтурила, дешевизну – укладка в парикмахерской стоила почти в два раза дороже, и неболтливость.
Таня работала на совесть. Появилась клиентура – знакомые Ветиной тетки. Ее ценили за оперативность – могла прийти рано утром, вечером, качество – Таня не халтурила, дешевизну – укладка в парикмахерской стоила почти в два раза дороже, и неболтливость.
Таня копила деньги. Ей нужно было выбираться из дома.
Жила в старом доме Таня через не могу. Хотя многое изменилось. Старые дружки матери, первое время стучавшиеся к ним в квартиру по старой памяти: «Дай денег мамку твою помянуть», – сгинули. Ларек стеклотары снесли. На бугорке, где умерла мать, построили магазин. Но их дом в районе по-прежнему назывался «пьяным». Пятно на репутации пытались закрасить грязно-розовой краской. Краски хватило только на половину, до третьего этажа. Тане дом напоминал мужчину со спущенными штанами, прикрывавшего руками причинное место.
В доме появились новые жильцы – беженцы. Откуда беженцы и почему они сбежали сюда, в этот дом, мало кто в районе знал. Беженцы и беженцы. Многодетные. С алкоголиками было вроде понятно – пили и пили. А у этих все не как у людей. Во дворе между двумя деревьями появилась веревка, на которой все время сохло белье. Какая нормальная москвичка будет сушить белье на улице? А вдруг украдут или испачкают? Белье надо сушить в ванной или на балконе. Или вот высунется одна женщина из окна и кричит на всю улицу что-то своей соседке, которая стоит у подъезда. А та ей отвечает – криком же. Так и разговаривают.
Но непонятнее всего было другое. Женщины выносили на улицу поднос или тарелку с едой – пирогами, хлебом, сыром. И кормили всех детей без разбора – своих, чужих, всех, кто был во дворе. Те подбегали, хватали по куску и бежали играть дальше.
Подъезды женщины намывали тоже каждый день. Причем без графика дежурства. Еще и дорожку на улице веничком выметут. Таня вообще подъезд ни разу не помыла, а ей никто ничего не сказал. «Вам надо, вы и мойте, – думала она, – все равно я здесь не останусь».
Из своей квартиры Тане нужно было выбираться быстро. Из колонии вернулся Костя. Побывка между тем первым сроком и вторым была недолгой. Во второй раз Таниного брата поймали на квартирной краже. Костя опять стоял на стреме – старшие друзья попросили. Взяли всех – в квартире сработала сигнализация.
Тане был не нужен такой брат – со злыми, хитроватыми глазами, с замашками и жаргоном уголовника. Ей нужна была другая жизнь, с другими родственниками. Она даже никому из новых знакомых не говорила, что у нее есть брат. Но больше всего она боялась, что Костя втянет ее в свои дела. Чтобы отомстить. Она чувствовала, что Костя так и не простил ее – она ни разу его не навестила, не написала ни одного письма, не послала ни одной посылки.
С возвращением Кости возвращался и детский кошмар Тани – к ним опять приходил участковый, задавал ей вопросы: где брат, куда пошел, что делает? Она не знала, где он, куда пошел, но что делает – догадывалась. Что-то связанное с наркотиками. С воровством после второй «ходки» он решил завязать, о чем торжественно заявил Тане. Ей было наплевать, колется, нюхает или глотает сам Костя, но в том, что сбывает, была уверена.
Однажды участковый пришел, когда Костя был дома. Брат заметно дергался. Уставший участковый бубнил, что Костя рано или поздно нарвется и загремит по полной. Таня вышла в коридор, где лежала ее сумочка – она всегда пересчитывала деньги, которые были в кошельке. Боялась, что Костя вытащит. Рядом с кошельком Таня обнаружила сверток.
Когда участковый ушел, Таня спросила брата:
– Что за дрянь ты положил в мою сумку?
– Да ладно, не парься. Самое надежное место. Ты же у нас хорошая. Щас заберу, – ответил Костя. Он уже расслабился.
– Я его выбросила, – сказала Таня.
– Сука, а ну отдай. – Костя от злости и страха стал шипеть. Воздух прорывался сквозь сжатые гнилые зубы.
– Сказала же, что выбросила. Больше не принесешь в дом это дерьмо.
Костя неожиданно подскочил к Тане, заломил ей руку за спину. Она почувствовала, как под грудью что-то кольнуло.
– Отдай – или убью, – прошипел Костя.
Она посмотрела вниз, туда, где кольнуло, и увидела нож. Обычный складной нож.
– В сумке, – ответила Таня.
Костя толкнул ее и выбежал в коридор. Она слышала, как хлопнула входная дверь.
После этого случая она решила искать себе новое место жительства. Хотя бы до того момента, пока Костю опять не посадят. В том, что он рано или поздно нарвется, Таня не сомневалась.
Самым лучшим вариантом было бы продать или разменять квартиру. Но Таня еще раньше, когда Костя был в колонии, навела справки – ни продать, ни разменять без согласия брата она не могла и выписать его не имела права. А первый и последний разговор с ним – Таня предложила отдать его долю деньгами – закончился быстро.
– На хрена мне деньги? Мне хата нужна. Тебе надо, ты и вали отсюда, – сказал Костя.
Пока Вета шла с Таней до травмопункта, рассказала про Юрика. Когда шли назад – Таня рассказала про брата.
– Спасибо тебе, – сказала Вета, когда они дошли до ее подъезда.
– Да ладно. Если что, звони, – ответила Таня.
– Ты тоже не пропадай.
Матери Вета сказала, что упала на лестнице в метро и вывихнула палец. Сообщила, что переезжает к Лизке. Мать не смогла скрыть радость. Даже и не пыталась.
Вета доковыляла до дороги и поймала машину. Помнила, что приехала к Лизке и зашла в коридор. Потом все – потеряла сознание. В квартире был странный запах. Вета вдохнула и грохнулась. Она лежала, не могла пошевелиться и слышала разговор где-то вверху.
– Чего это с ней? – спросил мужской голос.
– Да насрать. Опять приперлась, – ответил женский, Лизин.
– Надо «Скорую» вызвать, – сказал мужской.
– С ума сошел? Хочешь, чтобы у нас проблемы были? – сказала Лиза.
– Но надо же что-то сделать, вдруг она не дышит? – настаивал мужской голос.
– Давай на нее холодной воды выльем? – предложила Лиза.
– Лучше полотенце мокрое принеси.
– Неохота. Сам неси, если тебе так хочется.
– Слушай, у нее с ногой что-то.
Лизка не ответила.
Вету привел в чувство незнакомый парень. Обтер мокрым полотенцем, дал воды попить. Вета встала и зашла на кухню – Лиза сидела за столом и курила. Странный запах щекотал ноздри, было душно.
– Лиз, я тогда поеду, – сказала она.
– Вали, – ответила Лиза.
Вета вернулась в коридор. Там стоял парень.
– Может, машину поймаешь? – спросил он.
– У меня денег нет, – ответила Вета.
– Лизка, дай своей подруге денег на машину, – крикнул он, – я все на траву потратил!
– У меня нет, – ответила Лиза.
Вета развернулась и ушла. Она знала, что у Лизы деньги есть – родители всегда ей давали. Только она их не тратила. Даже на подарки жалела.
Вета помнила, как Лизка собиралась на день рождения к однокласснице. Бегала по дому и искала подарок. В тумбочке родителей нашла пакет, который они привезли откуда-то из-за границы, – гостиничные тапочки и набор с одноразовыми флаконами – мыло, гель для душа, расческа. Лизка собрала это все, завернула в оберточную бумагу и пошла на день рождения.
Вета вернулась домой. Закрылась в комнате. На следующий день Юрик с матерью уехали на дачу. Юрик нашел умельца и решил ставить в летнем домишке печку. Дрова уже привезли. Ольга была счастлива.
– Вета, выйди, скажи «до свидания»! – кричала мать. Вета так и не вышла из комнаты.
Они уехали, и Вета прошлась по дому, который уже давно не считала своим. В рамочках стояли новые фотографии вместо старых. Сначала пропало ее детское фото – Вете было четыре года, и мама отвела в фотоателье. Вета на фотографии сидела, подперев кулачком пухлую щечку. Потом исчезло и их с матерью совместное фото. Первоклассница Вета с белыми бантами и мать в новой белой блузке. Теперь из рамочек скалился Юрик-дурик. Мать склонила голову ему на плечо и замерла с неестественной улыбкой. На другой фотографии Юрик стоял по пояс голый на их даче, раскинув руки, как бы показывая свое хозяйство. Вета перевернула рамки стеклом вниз.
Вета некоторое время жила спокойно. И чем дольше длилось затишье, тем больше она нервничала – должно что-то случиться. Что-то плохое. В один из вечеров с дачи позвонила мать.
Ольга была убеждена, что их с Юриком отношения вошли в решающую стадию. Для полного семейного счастья нужно было только сблизить Юру с Ветой. Ольга позвонила дочери и предложила приехать на дачу. Вета испугалась.
– Мам, где мы там жить будем? Места мало, – пыталась отговориться Вета.
– Ты будешь спать в маленькой комнате. Да какая разница? Все равно целый день на улице. Тебе нужен свежий воздух. – Ольга была настроена решительно.
– А Юрик-дурик что по этому поводу думает?
– Не смей так его называть. Для тебя он Юрий, и будь любезна говорить ему «вы». Что еще за панибратство?
– Так что он думает?
– Он очень хочет, чтобы ты приехала.
– Это он сам тебе сказал?