Вета стала ждать. Тете Наташе она верила. И форс-мажор случился. Музычка – молоденькая девушка, только после училища – Елена Ивановна была застукана с учеником десятого класса Игорем Абрамовым прямо на рабочем месте – на школьном пианино «Слава». Трахались они с особым цинизмом – под заведенные на проигрывателе «Времена года» Чайковского, конкретно – произведение «Святки».
Елену Ивановну обещали «разобрать» на педсовете. Ее участие в вечере интернациональной дружбы поставили под вопрос. Срочно искали замену. К тому же выяснилось, что американская девочка из числа гостей собирается выступить с музыкальным номером. Поэтому срочно нужна была не учительница, а тоже ученица, которая слабает что-нибудь на фоно. Завуч знала, что мама Веты – учительница музыки, дома стоит инструмент, значит, и Вета должна играть. Вета играла, но в школе свою музыкалку не афишировала – музыку она всей душой ненавидела.
Вета всегда, еще с детства, занималась музыкой из-под палки – мама заставляла ее делать пальчиками «молоточки» и держать кисть «яблочком». Требовала, чтобы рука была «красивой». У Веты «красивая» рука не получалась – мать называла руку «куриной лапой». Могла ударить нотами по голове. Ровно через сорок минут занятий по батареям начинали стучать соседи сверху и снизу. Звукоизоляцию можно было сделать просто – поставить пианино на войлочные подкладки, но Ольга не делала этого из принципиальных соображений. Она говорила, что звук нужно чувствовать. Вета же считала, что мать делает это назло. Соседи начинали стучать, мать хватала стоящую наготове рядом с батареей железную гантелю – откуда она появилась, одна, двухкилограммовая, в их квартире, одному Богу было известно – и стучала в ответ. Если номер с гантелей не проходил, мать брала швабру и стучала в потолок.
Но самым ужасным были совместные занятия, когда мать подставляла к инструменту стул и отбивала такт. Этот момент помнила не только Вета, но и все ученики Ольги Михайловны. Ольга носила на среднем пальце огромный продолговатый перстень с опалом, еще материнский. Этим перстнем, перевернутым опалом на тыльную сторону, Ольга и отбивала такт. Перстень стучал гулко – тум-тум-тум. Этим же перстнем Ольга, когда Вета или кто-то из учеников сбивался с такта, била по рукам. Или могла выбросить ноты за дверь. Если сборник был старый, ноты разлетались по швам, ученица ползала по полу, собирая листы. Ольга стояла и смотрела. Ольга мстила за свои годы – долгие, мучительные и не принесшие ничего, даже достойного заработка годы обучения.
Вета мечтала окончить музыкалку и с чувством грохнуть крышкой инструмента.
– «Цыганочку»-то сможешь сыграть? – спросила Вету тетя Наташа, когда та рассказала ей про случившийся форс-мажор – секс музычки с учеником.
– Не знаю, могу, конечно. Но у Люськи длинный танец. Нужно с вариациями. А я не умею… – промямлила Вета. Когда речь заходила о музыке, Вета всегда начинала мямлить. Из-за матери.
Вета хоть и училась у другого преподавателя, на экзаменах всегда сталкивалась с мамой. Мама запретила ей в школе называть себя мамой и требовала, чтобы Вета обращалась к ней, как все: «Ольга Михайловна». Особенно тяжело было на экзамене по теории – на знание музыкальных терминов и биографий композиторов. Вету спрашивали, она невольно косилась на мать, хотя знала ответ. Учила. Мать сидела у окна и никогда на нее не смотрела. Смотрела в окно. Вета от этого забывала правильный ответ и начинала мямлить. Ольга отрывалась от созерцания пейзажа за окном и с укором смотрела на Вету. Та забывала все на свете.
Специальность она тоже всегда заваливала, если на экзамене присутствовала мать. Получала «три с плюсом» по личному настоянию матери. Хотя, если ее не было, получала «четыре». Мать могла сказать, что она «не почувствовала руки Баха» или «сыграно без души».
– Могу сыграть сонату Моцарта, – промямлила Вета.
– О господи, – простонала в трубку тетя Наташа. – Ладно, сейчас приеду.
Для Веты было откровением, что тетя Наташа умеет играть на пианино. Лучше мамы. Мама играла, как было написано, а тетя Наташа – как хотела: импровизировала, подбирала. В музыке она передавала эмоции – шутила, смеялась, кокетничала. Могла сфальшивить, но искренне. Исполнение Ольги – чистое, внимательное – было лишено внутренностей.
Тетя Наташа за полчаса научила Вету играть «Цыганочку» с вариациями.
– Не бойся, делай, что хочешь, только не бойся, бери харизмой, – сказала тетя Наташа.
Вета не знала, что такое харизма. Но тете Наташе, как всегда, поверила слепо и безоглядно. Тетка играла то, что в их квартире никогда не звучало. И через положенные сорок минут никто не начал долбить по батареям. Тетя Наташа играла джаз, импровизации на старые советские песни, романсы. Наташа, как узнала Вета, еще и пела. Ее тихий, несильный голос становился сексуальным и зовущим. В этом Вета убедилась. В дверь позвонили – сосед сверху пришел посмотреть, кто играет и поет. Наташа пригласила его в комнату и начала с ним кокетничать. Даже предложила подыграть – показала клавиши, на которые нужно нажимать. Играли детскую песенку «Василек», из которой Наташа на ходу слепила шедевр. Сосед, от усердия закусив губу, долбил по клавишам одним пальцем. Не попадал в такт, но Наташа подстраивалась. Сосед сидел с восторженной идиотской улыбкой. Как ребенок, не выговаривающий букву «эр», вдруг зарычавший на слове «здравствуйте» и здоровающийся со всеми прохожими в ожидании похвалы и от ощущения собственных возможностей. От усердия сосед даже напевал: «Василек, василек, мой любимый цветок». «Вы талантливый, вы все можете, у вас есть слух, вы не мужчина, а мечта, ваша жена – счастливая женщина», – подбадривала соседа Наташа. Тот от свалившихся на него комплиментов стал смущаться – собственного обнаженного волосатого торса, грязных треников, дурного запаха изо рта.
Ольга пришла, когда Наташа уже уехала, и про визит соседа не знала. Вета ей не сказала, побоялась. Но вечером у соседа была бурная, хорошо слышимая личная жизнь с женой. Ольга с остервенением тарабанила по батарее гантелей.
Вета пришла в школу и сказала, что может сыграть и сонату Моцарта, и «Цыганочку». Вету посадили за инструмент и попросили исполнить. Вета сыграла чисто.
– Твоя мама может что-нибудь приготовить? – спросила завуч. Она все еще не могла поверить в то, что проблема так быстро решилась.
– Да, салаты, – ответила Вета, глядя в глаза завуча.
Этому ее тоже научила тетя Наташа. Врать, глядя в глаза. А потом думать, что делать дальше.
Ольга не умела готовить. Вообще. Она записывала рецепты, долго и мучительно возилась на кухне, а есть было невозможно. Она даже омлет умудрялась испортить – или пересаливала, или пережаривала. Спасали готовые обеды в упаковках из магазина – котлета с гречкой, курица с рисом, сухая смесь для оладий, которую оставалось развести водой.
– Теть Наташ, – Вета позвонила тетке, – нужны салаты.
– Не вопрос, – ответила тетя Наташа.
Салаты Наташа заказала в ресторане «Прага». Американцы не слышали, как Вета сфальшивила в сонате Моцарта, они пережевывали винегрет.
Вете устроили овацию. Благо Маринкин отец водки не пожалел.
* * *Когда тяжело заболела Ветина бабушка, сама Вета лежала в больнице с пневмонией. Ольга принимала экзамены в музыкальной школе. За матерью ухаживала – колола внутримышечно, мыла, кормила – Наташа. Она сама предложила такой вариант сестре – Ольга разрывалась между Ветой в больнице и учениками в музыкалке. Да и мать звала именно Наташу. Ольга взбрыкнула:
– Я что, тоже не могу к ней приехать?
– Можешь, конечно, – согласилась Наташа, – только когда?
– Сейчас специальность приму и тоже буду ездить. Можем по очереди, – предложила Ольга. Хотя как? И Ветку не оставишь. Головой она понимала, что Наташе проще быть при матери, но в душе было обидно. Почему мать к Наташе обратилась за помощью, а не к ней?
– Послушай, занимайся спокойно Веткой и делами. От меня все равно больше толку. Я уколы умею делать. А маме два раза в день надо колоть.
– На собаке натренировалась? – не удержалась Ольга. – Только тебе быстро надоело медсестру из себя изображать. И кстати, как же без тебя твой Юрик-дурик?
Наташа бросила трубку.
* * *Юрик-дурик был Петиным персональным водителем и Наташиным любовником. Дуриком его окрестил Петя – за нерадивость в выборе маршрутов проезда по городу. С его подачи Юрика так называли все – и Наташа, которую Юрик возил на рынок и по магазинам, и Ольга, которая знала о Юрике со слов сестры. Петя говорил «дурик» с раздражительной интонацией. Наташа, переспав с Юриком на заднем сиденье машины, втиснутой между двумя ракушками прямо под окнами дома, – ласково. Ольга выплевывала «дурик» зло, с завистью.
Юрик, казалось, был неплохим парнем. В меру простоватым, нагловатым, хитроватым. Но край знал. «Бомбил» аккуратно, успевая вовремя вернуться за начальником. Служебную машину использовал в личных целях тоже с умом – не часто.
Юрик, казалось, был неплохим парнем. В меру простоватым, нагловатым, хитроватым. Но край знал. «Бомбил» аккуратно, успевая вовремя вернуться за начальником. Служебную машину использовал в личных целях тоже с умом – не часто.
Наташу Юрик не клеил – соблюдал профессиональную этику, все-таки жена шефа. Но когда она сама стала расстегивать ему ширинку – не сопротивлялся. Что он, дурак, что ли, такую бабу отталкивать? Оттолкнешь, а она мужу нажалуется, что шофер плохо ее довез, или еще что-нибудь придумает. Так и работу потерять можно. А за работу Юрик держался. Начальник ему нравился – долго сидел в офисе, так что Юрик успевал прилично заработать с бордюра, показания бензина не списывал.
От Наташи, которую Юрик регулярно трахал между ракушками, ему тоже перепадало. Шмотками. Наташа его одевала, как женщина одевает любовника. Дорого и часто. Покупала ему рубашки, брюки, трусы, носки. Юрик был не против – на хорошей машине в хорошей одежде было проще клеить баб, чем он и занимался в свободное от работы время.
Он искал женщину своей мечты – замужнюю, бездетную, без материальных проблем, с жилплощадью. Последний пункт был основным требованием – Юрику нужно было жилье. Он жил в семье старшего брата. Жена брата, замученная маленьким сыном, мужем и деверем, которых нужно обстирать и накормить, каждый вечер собиралась Юрика гнать в шею. Да и сам Юрик, раздраженный криками племянника и вечно недовольным лицом невестки, хотел от брата, как он говорил, «валить». Юрик боялся, что брат, которому жена устраивала ежевечерние скандалы, не сегодня, так завтра уступит. Он уже и так не раз говорил, что Юрик на свою зарплату мог бы снять комнату.
Юрик воспринимал племянника и невестку как неизбежное зло. Издевался он над ними не специально. Само собой получалось.
У них в семье все имена сокращались на «ик» – Юрик, племянник – Ярик, брат – Славик. Многие вещи, значимые для детей, пониманию Юрика были недоступны. Ярику, например, непременно нужно было самому нажать кнопку лифта. Мальчик тянулся ручкой, вставал на носочки, пыхтел. И когда он уже вот-вот доставал пальчиком до заветной кнопки, Юрик нажимал сам. Он смотрел, как тянется племянник, и жал в последний момент. Ярик начинал орать от обиды. На площадку выскакивала невестка, успокаивала сына, они ждали, когда лифт закроется, чтобы снова нажать кнопку. Все повторялось. Едва Юрик видел, что племянник дотянулся, нажимал сам. Ярик ложился на грязный пол и бился головой в истерике.
Или другой пример. Ярик любил воздушные шарики. Много. Невестка, краснея и тужась, надувала шары. Ярику хотелось удержать сразу три – красный, синий и желтый. Когда букет из шаров был собран и невестка уходила на кухню переворачивать на сковородке котлету, к племяннику заглядывал Юрик и протыкал один шар. Ярик начинал орать. Прибегала невестка и надувала недостающий по цвету. Юрик протыкал шарик другого цвета. Ярик ложился на пол и бился головой. В его детскую даже палас пришлось перетаскивать из большой комнаты, чтобы Ярик не получил сотрясение мозга, долбясь об пол.
Юрик понимал, что его представления об идеальной женщине явно противоречат друг другу. Если избранница Юрика была замужем, то, соответственно, негде было встречаться. Для многих брачное ложе было священным, а изменять они хотели на стороне – на чужой жилплощади. Если же попадалась незамужняя с квартирой, то в квартире оказывались дети, что влекло за собой материальные проблемы. Одинокие бездетные женщины с квартирами Юрику тоже попадались, но все они хотели замуж и детей, чего Юрик совсем не хотел. Наташа почти дотягивала до женщины его мечты, если бы не отсутствие жилплощади. Выход, сама того не зная, подсказала невестка. Вечером она опять устроила скандал.
– Он шмотье меняет, а в дом даже пакет молока не принесет! – кричала на кухне невестка мужу. Брат Юрика, как всегда, молчал и хлебал остывший борщ. Юрик в комнате ломал машинку, которую племянник собрал из конструктора. – Почему я должна его обстирывать и кормить? У меня что, других дел нет?
– Не могу же я его на улицу выгнать? – сказал наконец брат. Он всегда так отвечал. Больше сказать было нечего.
– Пусть себе бабу найдет с квартирой.
– А то у него баб мало… Значит, не те бабы… Не складывается, значит…
– Ну да, он, наверное, любви ждет! Да ему нужна не абы какая, а чтобы и богатая, и с квартирой, и чтобы ему трусы покупала. Альфонс он. Видеть не могу его больше…
– Ну что ты опять взъерепенилась. Я поговорю с ним.
– Толку от твоих «поговорю». Пусть бы уж женился, прописался, а там и квартиру бы разделил.
– Что ты несешь?
– А что? С Юрика станется. И совесть не замучает… Только у него мозгов нет до такого додуматься.
Юрик доломал машинку и пошел в магазин, купил пакет молока, принес и демонстративно шмякнул на стол.
– Да подавись ты этим молоком! – заорала невестка.
– Слушай, ты это, начинай себе что-нибудь подыскивать, – попросил брат.
– Ладно-ладно, достали уже, – огрызнулся Юрик. Юрик знал, что у Наташи умирает мать – сам возил ее туда и назад. И в аптеку ездил за лекарствами. Знал и про то, что у Наташи есть сестра с дочкой, для которой квартиру разделили. Только не знал, что у них и дача есть – Наташа туда не ездила. А тут она его попросила привезти нотариуса – мать хочет завещание оставить. На свою квартиру и дачу в Подмосковье.
– И как будете делить? – спросил Юрик любовницу в привычном месте, между ракушками.
– А что там делить? Пусть Ольга все забирает. И так без мужа, Ветка растет. Она ничего, кроме своей музыкалки, в жизни не видела. Квартира мне не нужна, дачу эту я терпеть не могу – там сарай на шести сотках стоит. Удобства во дворе. Правда, от Москвы близко. А Ольга всегда на дачу любила ездить – сажала там цветы всякие.
Тут Юрик и вспомнил про идею невестки. Не такой уж он и дурик. Оставалось уломать Наташу, чтобы та уговорила мать все отписать ей.
– Я тебя люблю, – выдавил Юрик после очередного секса с Наташей на пленэре.
– Чего? – Наташа застегивала лифчик.
– Я тебя люблю, – повторил Юрик уже легче. Сам удивился, что так легко соврал. Удивился и реакции Наташи.
Она неожиданно разрыдалась и бросилась ему на грудь. Рыдала долго. Юрик сидел и не знал, что делать, что сказать еще. Но Наташа сама за него все сказала. Что бросит мужа, они поженятся и будут жить счастливо. И тогда она сможет родить ребенка. «Оп-па, приплыли», – подумал Юрик. Наташа оказалась такой же, как все бабы. А он думал, что уж ей оно точно не надо. Наташа, не переставая рыдать, рассказала Юрику, что очень хочет, но не может родить ребенка – из-за Пети. И уже почти распрощалась с надеждой, а с Юриком все будет по-другому.
– Тогда это, – начал, волнуясь, Юрик, – ты бы уговорила мать все на тебя переписать. Нам же жить где-то надо будет. А у меня, ты знаешь, жилья своего нет.
– Петя мне полквартиры и так отдаст, – сказала Наташа.
– А если не отдаст?
– Отдаст как миленький. Он человек порядочный.
– Тебе, может, и отдаст. А как узнает, что ты ко мне уходишь, – кто его знает? А если до суда дойдет?
– Как-нибудь разберемся.
– Нет, с шефом так просто не разберешься. Ты ему это, пока ничего не говори. Вдруг ты передумаешь ко мне уходить, зачем себе-то жизнь ломать?
Юрик понимал, что проще разобраться с Наташей и ее матерью, чем с шефом. Шеф, если захочет, такие проблемы организует, мало не покажется. Юрик опять вспомнил невестку, как та каждый вечер по кусочку съедает печень мужу, и решил действовать с Наташей так же.
Он вез любовницу к больной матери, а на обратном пути заводил один и тот же разговор – про несправедливость.
– Ольга так к матери и не приехала? – начинал он издалека.
– Нет, у нее дела, – отвечала Наташа.
– Такие дела, что поважнее родной матери?
– Ну не могу же я ее насильно привезти. А потом, я сама предложила, что буду ухаживать. У меня все равно никаких дел нет. А Ольга работает. И Ветка болеет.
– Если б хотела, время бы нашлось.
Юрик своего добился. Наташа убедила себя в том, что он прав. От Пети действительно можно всего ожидать. Да уж если и уходить, то громко хлопнув дверью. Не просить, не унижаться, не бегать по судам. Тогда, конечно, квартира нужна. А дачу можно продать и жить на эти деньги. Пока Юрик не найдет нормальную работу. На самом деле Наташа так устала, что готова была согласиться с чем угодно. Петя пропадал на работе, Ольга даже не звонила, а Юрик – рядом. Он ее любит и хочет, чтобы у них все было хорошо.
Юрик привез на дом нотариуса и завещание видел собственными глазами.
Ольга узнала о последней воле матери после похорон. Они с сестрой разбирали вещи. Петя уехал по делам. Юрик ждал внизу, в машине. Вета спала на диванчике.
– Как ты могла? – спросила сестру Ольга. Та плакала. – Отдай хоть деньги.
– Какие деньги? – спросила Наташа.
– Которые мать откладывала. На похороны.