Падает, падает мелкий пушистый снежок…
Алви прикусил губу. Нет больше ни брата, ни отца, ни сестер. Может, младшая сестренка и уцелела, но надеяться на это не стоит. Сам он спасся лишь чудом: не хотел уходить, но отец заставил, силой выгнал его и велел убираться через горы — в Тамер или Дикие земли, как получится. Получилось — в Тамер. Зачем, для чего? Чтобы сидеть в чужом грязном доме, который, наверное, никогда не удастся убрать дочиста, и вспоминать?..
Три дня бешеной скачки на запад, к горам. Погоня. Короткая схватка с разъездом королевских солдат, из которой он вышел без единой царапины. Переход через низкий наезженный перевал вместе с удирающими подальше от королевского гнева тамерскими купцами. Попутчик, тамерский дворянин — скорее всего, шпион и прознатчик, спешивший в столицу с вестями. Вино, много горячего вина, вкрадчивые речи тамерца, посулы помощи, рассказы о том, что многие благородные люди Собраны не считают для себя зазорным укрываться от королевской несправедливости в империи. Тоска и безвестность за спиной, а потом известие — да такое, что лучше бы сломать себе шею, упав с коня, замерзнуть в снегу, утопиться в Вере…
Мать, отец, братья — казнены все.
"Этого не может быть!" — кричала душа. Не может быть, чтобы в одночасье, без причины, без малейшей причины, без справедливого суда в Собре…
Этого не могло быть, но это было, случилось, и теперь кричи не кричи, а приходится с этим жить. Долго ли проживет ветка на срубленном под корень дереве? Долго ли проживет рука, отсеченная от тела?
По ночам он пил и выл, как затравленный зверь, но не на кого было броситься, и он бросался на стены, стучал по ним кулаками, и вновь пил, а потом, похмельный и с расцарапанными в кровь руками, вновь садился в седло, слушал медоточивые обещания попутчика, кивал, соглашался и ждал ночи.
Только плакать он не мог — не получалось.
И не мог называть мертвых по именам.
Алви Къела хотел вернуться домой, а для этого нужно было кланяться тамерским вельможам, принимать ответные поклоны, таскаться из одного особняка в другой, пить, сплетничать, есть непривычно острую, жирную пищу, носить тяжелые камзолы, в которых сами собой заводились блохи, истекать потом в парике и запоминать обещания, на которые тамерцы были щедры.
Нужно было дожидаться аудиенции у императора, который появлялся в столице только после дня Святой Этель, знакомиться с министрами и родственниками министров, ждать, ждать и, стиснув зубы, улыбаться всем этим грязным сановникам в париках, с которых катышками сваливалась пудра, всем этим рабовладельцам, за горами золотой парчи прятавшим нищету страны, где с поля убирают лишь полторы меры на посеянную, где раб живет на руднике не более года, где лучшие мастера, художники, поэты — рабы, и все дворяне — рабы императора, потому что только рабы будут подползать на коленях к трону, чтобы приложиться к туфле жирного старикашки в длинной мантии…
То, что сделал король Собраны, то, что не укладывалось у Алви в голове и чему не было прецедентов во всей истории страны, здесь считалось в порядке вещей. Император мог казнить налево и направо, отбирать земли и передавать их другим, расторгать браки и назначать епископов — он мог все, что приходило ему в голову. Мог он и оказать милость Алви, помочь ему вернуть то, что по праву принадлежало его предкам, а теперь Алви, графу Къела.
— Не облагодетельствует ли ваше сиятельство презренных, вкусив то, что недостойные осмеливаются ему предложить?
— Облагодетельствует, — брезгливо бросил Алви, отходя на шаг от раба, пришедшего спросить, подавать ли обед.
Он до сих пор с трудом понимал, о чем его спрашивают слуги… не слуги, а рабы, прилагавшиеся к дому, который любезно предоставил ему гостеприимный тамерский друг, двоюродный и любимый племянник императорского постельничего. Назвать обед обедом рабам было слишком сложно, а отучить их валиться на колени — и вовсе невозможно. Алви с трудом заставлял себя не шарахаться. Ему все время казалось, что посуда плохо отмыта, а на кухню он предпочитал не заглядывать с того момента, когда узнал, что дядька в балахоне, сплошь покрытом пятнами и потеками — не мусорщик, а повар.
Алви обедал бы в многочисленных веркемских харчевнях, но там было ничуть не лучше. Видя, как рабыня протирает тарелки, оставшиеся после прежних едоков, краем фартука, а потом ничтоже сумняшеся накладывает на эту тарелку еду для нового гостя, он понимал, что лучше есть дома: там, по крайней мере, он знает, что ему подадут его же собственную тарелку, пусть и с остатками соуса от прежнего обеда. Тарелки при этом были серебряные, с вензелями хозяина дома. Алви предпочел бы деревянную миску, но начисто отчищенную песком в воде.
Купален здесь не строили, ванн не знали, вместо мытья натирались духами, белье меняли раз в два-три десятка дней, а на Алви, пытавшегося объяснить, что ему нужна бочка с горячей водой, рабы смотрели как на безумца и в конце концов налили ему воды в здоровенную кадку, в которой, наверное, раньше солили рыбу. При этом тамерцы искренне почитали его северным варваром, а свою страну — оплотом истинной изысканности, поскольку блюдо, для которого было достаточно ножа и вилки, употребляли при помощи целой горы столовых приборов.
Алви искренне жалел, что погоня загнала его к перевалу, помешав пробиться к Диким землям. Там, между отрогами гор и Предельной пустыней, жило несколько племен, обычаями больше схожих с хокнийцами: таких же язычников и дикарей, но они, по крайней мере, не строили из себя то, чем не являлись. Да, в Диких землях никто не мог дать ему ни войска, ни золота, но и тамерцы пока что обещали, да не стремились исполнять обещания. Разумеется, было слишком рано — но сколько продлится ожидание? Год? Два? За это время от Къелы останутся лишь руины, разоренные королевской армией под управлением младшего Мерреса, по части дурости переплюнувшего старшего…
Граф Къела посмотрел на двузубую вилку, лежавшую рядом с тарелкой, перевернул ее, обнаружил с обратной стороны присохшие волокна мяса и с наслаждением согнул ее об стол.
Утро обещало дождливый мрачный день, но к полудню, когда Флэль все-таки собрался выйти из дома, распогодилось. Тучи ушли на запад, добавлять воды в и без того непролазную осеннюю грязь Междуречья. Брезгливо обходя лужи, Флэль вышагивал по улицам, придумывая, как скоротать время до вечера. Сидеть дома ему надоело, но к герцогине он был зван на ужин — значит, до сумерек нужно было занимать себя самостоятельно. Навестить Лорину? Пожалуй, рановато: малышка ложится только под утро, а наблюдать за тем, как она будет вымучивать из себя гостеприимство, неприятно.
Флэль недовольно оглядел Косую площадь. Вопреки обыкновению, сегодня здесь не нашлось ни одного знакомого лица. Прогуливалась пара компаний школяров, незнакомые чиновники коллегий выходили из трактира после обеда, сновали разносчики и посыльные — в общем, приличных людей или хотя бы симпатичных девиц на площади не оказалось. Полуденная столица оказалась не готова развлекать молодого человека из хорошей семьи.
Молодой человек всего три седмицы назад вернулся в столицу после донельзя скучного лета, проведенного у дядюшки в Керторе, но уже начал скучать и в Собре. Пыльный юг не удовлетворял его привычке к хорошему обществу, веселым шуткам и элегантности; дневная столица тоже не радовала. Можно было бы навестить галантерейщика или парфюмера, но идти до нужного квартала было слишком далеко.
Отправиться во дворец? Там, конечно, найдется компания, но едва ли она окажется достаточно веселой. Все те же рожи из коллегий, снующие с толстыми свитками отчетов, докладов и счетов, да три десятка таких же скучающих бездельников, как и сам Флэль, обсуждающих сплетни, протухшие уже десяток дней назад.
С другой стороны, там хоть будет с кем перекинуться словечком, а среди новостей может найтись и занятная…
В Белой приемной, по обыкновению, было людно. Просторная зала, отделанная белым мрамором, из-за чего и получила свое название, являлась излюбленным местом встречи благородных людей столицы. Единственное место во дворце, куда мог прийти любой — по делу или просто так, чтобы провести время. По делу сюда пришли от силы три-четыре человека, и их было видно сразу: деловые лица, занятые свитками руки и скромная темная одежда. Зато все остальные заглянули в ординарную приемную вовсе не потому, что были вызваны к королю или кому-то из глав коллегий; их тоже было видно сразу. Флэля Кертора интересовала именно эта часть общества.
— О, да вы вернулись, милорд!
— Еще три седмицы назад, — обернулся Флэль. — Разве я могу надолго покинуть нашу прекрасную столицу?
Подошедшего сзади юношу в цветах Алларэ он толком не помнил; должно быть, кто-то из вассалов или младших родственников герцогини. Спрашивать напрямую считалось невежливым, а Флэль старательно избегал подобных мелких бестактностей. Светлые волосы и чуть курносый нос в сочетании с очень серьезными серыми глазами ему были смутно знакомы. Возможно, встречались в каком-то салоне, — но не у Мио, это точно. Он бы запомнил.
— О вас осведомлялся его высочество… Несколько раз, — улыбнулся светловолосый. — Кажется, вы завладели вниманием принца.
Флэль изящно улыбнулся, на ходу соображая, чем бы он мог заинтересовать Араона. Весной он участвовал в королевской охоте и потратил пару часов, развлекая принцев, но оба мальчишки плохо годились для приятного времяпрепровождения. Разговоры крутились вокруг охоты, в которой Флэль Кертор участвовал лишь потому, что был приглашен, как отпрыск Старшего Рода, а королевскими приглашениями не разбрасываются. Подростков же ничто другое не интересовало. Флэль восхищался трофеями принцев, поддакивал рассуждениям о лошадях и собаках; видимо, в том и было дело.
— О, благодарю. Думаю, стоит нанести его высочеству визит: нехорошо заставлять особ королевской крови себя дожидаться, — кивнул Флэль. — Не желаете ли составить мне компанию?
Уж если опять терпеть занудные беседы об охоте — так не в одиночестве…
— С удовольствием, — явно обрадовался тоже скучающий алларец.
Флэль все пытался припомнить, как его зовут. Кажется, Далорн, Эмиль Далорн. Но хорош же он будет, если промахнется…
— Господа, как я рад вас видеть! — его малолетнее высочество поспешно слезло со стола. — Я скучал…
"И тут не веселее", — вздохнул про себя Флэль, и подумал, что на месте принца Араона он не просто скучал бы, а уже умер со скуки. Половину дня постигай всевозможные науки, которые полагается превзойти наследнику престола, другую половину — сиди во дворце под присмотром камердинера, воспитателей, гувернеров, гвардейцев, и так — вплоть до семнадцатилетия.
— Осень, ваше высочество. Осенью в столице и полагается скучать, — улыбнулся он. — В этом есть своеобразная утонченность. Весной нужно влюбляться, летом — лечить раны сердца, а осенью — наслаждаться скукой.
— О, нет… — закатил глаза к потолку принц. — Не хочу! Давайте лучше пофехтуем?
Флэль мысленно застонал. Он час одевался, потом еще столько же терпел куафера, ухитрившегося придать его тяжелым волосам нужную пышность, — а теперь забыть об этом и отправляться скакать со шпагой, вспотеть и лишиться прически?! Да еще был бы соперник достойный… Приглашением Реми Алларэ Флэль бы не преминул воспользоваться: они уже третий год делили титул лучшего бойца столицы, но пятнадцатилетний мальчишка — вовсе не тот партнер, о котором стоило мечтать. Впрочем, принцы рано или поздно становятся королями…
— Я даже не знаю, ваше высочество. Ночью шел дождь, во дворе, наверное, лужи…
Эмиль (или не Эмиль) правильно истолковал легкое замешательство Флэля и поспешил ему на выручку.
— Я буду признателен, если ваше высочество сначала удостоит своим вниманием меня… — слегка поклонился алларец.
Флэль подумал, что нужно поближе сойтись с таким приятным молодым человеком. Спасение костюма от брызг грязи, а самого Флэля — от необходимости переодеваться стоило нешуточной благодарности. Где же они все-таки виделись?..
Алларец оказался не только спасителем Кертора, но и неплохим дипломатом. Видимо, он тоже помнил, что принцы имеют обыкновение становиться королями, и щадил самолюбие юнца. Фехтовал принц Араон из рук вон плохо, но светловолосый не слишком подчеркивал этот печальный факт. Он давал принцу победить там, где победа казалась не слишком невероятной, не пользовался самыми нелепыми ошибками и хвалил каждый удачный удар.
Стоя у стены внутреннего двора, Флэль лениво наблюдал за поединком, подмечая ошибки обоих. Светловолосый был хорошим бойцом, хотя в его технике Кертору и чудилось нечто странное: казалось, что алларец привык не состязаться, а учить. Или убивать; а может быть даже — учить убивать. Где можно было научиться так драться, если дуэли запрещены уже добрых шестьдесят лет? Любопытный человек этот алларец, прямо скажем…
У принца, видимо, возникли подобные же вопросы. Он убрал шпагу и принялся беседовать с соперником. Флэль подошел поближе.
— …воспитывался в Брулене и много ходил с моряками. Шпаги там не в чести, но кто может драться на палубе, того трудно испугать любым оружием.
— Я бы хотел учиться у вас, милорд, — слегка капризно заявил принц, потом перевел светло-карие глаза на Флэля. — У вас обоих.
— Желание вашего высочества лестно для нас, но что скажут ваши учителя и отец?
По узкому длинному лицу принца пробежала смутная тень, он упрямо сжал губы, словно что-то сказав про себя, потом улыбнулся.
— Учителя меня учат плохо, иначе я победил бы господина…
— Далорна, — подсказал алларец. Флэль все-таки верно вспомнил, как того зовут. — Несомненно, ваше высочество может добиться больших успехов, если будет регулярно заниматься.
Кертор слегка улыбнулся. Эмиль ответил весьма достойно — и обнадежил мальчишку, и не стал его разочаровывать, объясняя, что в пятнадцать лет еще рано побеждать настоящих мастеров, да и нужно иметь талант, которого в принце ни на ломаный серн. Впрочем, принц и сам соображал неплохо.
— Ну, или брата, — прибавил он, слегка покраснев.
— Принц Элграс фехтует лучше вашего высочества? — изумился алларец.
— Увы, — пожал плечами Араон, вдруг став похожим на отца. Те же узкие плечи, дурная осанка; но невысокого принца сутулость портила куда сильнее, чем короля.
— Если Его Величество разрешит, я буду счастлив учить вас, — сказал Эмиль.
— Я тоже буду крайне рад, — поддакнул Флэль и зачем-то добавил: — Способные младшие братья — истинный бич Собраны, не правда ли, ваше высочество?
Мгновением позже он уже проклинал про себя собственное остроумие и привычку над всеми подшучивать. В королевском дворце подобные остроты могли стать весьма опасными для жизни. Король Ивеллион был младшим из двух братьев-наследников. Но принц не уловил оттенка крамолы в шутке или воспринял ее на свой счет, как Флэль и задумывал изначально. Оставалось надеяться на то, что Эмиль или не уловил намека (что вряд ли), или пощадит знакомого.
Распрощавшись с принцем, оба новоиспеченных приятеля отправились назад в Белую приемную. День уже не казался Флэлю скучным и проходящим напрасно. Приглашение принца хоть и сулило скучные и заведомо бесполезные обязанности наставника юного Араона, зато открывало большие перспективы. Мальчишке — пятнадцать; самый подходящий возраст для того чтобы бредить оружием, победами, восхищением двора и трофеями. Тот, кто не будет его слишком разочаровывать, станет к нему достаточно близок. А натаскать даже такого бесталанного ученика так, чтобы он смог победить брата, которому едва исполнилось тринадцать, надо полагать, не самая сложная задача.
— Я предпочел бы учить младшего, — сказал вдруг Эмиль.
— Если из младшего вырастет новый Ролан Победоносный, приятно будет чувствовать себя наставником гениального полководца, — усмехнулся Флэль.
— Если, — кивнул алларец, тоже улыбаясь. — Но иногда интересы государства выше наших первых желаний.
— Однако на смену первым приходят вторые.
— И кажутся нам более взвешенными.
Флэль рассмеялся и шлепнул спутника по плечу:
— Не выпить ли нам за наши желания? За мной долг — вы спасли мою прическу, — и я собираюсь вернуть его немедленно.
— Почту за честь, — кивнул Эмиль.
Новое знакомство оказалось весьма, весьма приятным.
За распахнутыми ставнями мелькнуло что-то зеленое.
Генерал Рикард Меррес вскочил из-за стола, хватаясь за шпагу, но это оказалась только ветка, которую раскачивал ветер. Шпага полетела в угол и там ударилась об пол, оскорбленно зазвенела боковая дужка гарды, задевшая за валявшийся там же нож. На мгновение Рикард устыдился, но потом ударил кулаком по столу и сплюнул.
Что толку таскать прекрасной работы шпагу, наследие деда, если ныне это может позволить себе любой? Что вообще толку в шпаге, если отличительный знак благородных людей превращен в обычное оружие? Король Лаэрт запретил дуэли под страхом смертной казни, а его сын разрешил носить шпаги всем, кто пожелает, "дабы наши подданные могли оборонить себя". Как будто простолюдинам недостаточно было дубинок! Теперь со шпагой на боку щеголяет любой, кто может позволить себе уроки фехтования…
Еще пара подобных указов, и Собрана превратится во вторую Оганду, королевство лавочников, где король пляшет под рожки парламента. Впрочем, ныне там королева… еще не лучше. Баба на троне — это, пожалуй, слишком. Хорошо, что вековой обычай Собраны запрещает наследование престола дочерям.
Меррес схватил кувшин и плеснул в кубок еще вина. Столешница уже была изляпана кроваво-красными пятнами, и генералу это зрелище нравилось. Жаль, что это только вино, а не настоящая кровь! Кровь всех этих Фустов и Сауроринов, Саумов и Кетаров — вассалов ныне, к счастью, покойного графа Саура, которые все не могут успокоиться и понять, чья нынче власть. Власть — Его Величества короля Ивеллиона II, так было и так будет! Генерал вновь треснул кулаком по столу. Кубок упал, и вино полилось на пол.