Потом я поняла. Появилась лёгкость. Не заученно-привычная, вызванная знанием движением и отточенным умением их выполнять, а доверием гораздо более глубоким, чем прежде. Лёгкость прикосновений и шагов. Я чувствовала себя невесомой в каком-то превосходном смысле этого слова; не мягким морозным туманом, лежащим на земле, но устремлённым вверх языком пламени. Игорь же сейчас не выглядел насупленно-мрачным и недовольным всем миром, и его тёплый ласкающий взгляд заставлял забыть, что мы здесь не одни.
А ещё мы оба пытались продлить прикосновения и оказаться чуть ближе, чем полагалось. На доли мгновения и на какие-то миллиметры, — дольше и ближе не позволяла музыка, — но это стремление ощущалось.
Короткий перерыв — и следующий танец. Медленные, быстрые, многие из которых пришли к нам из глубины веков, пусть и с некоторыми изменениями. Кажется, этот процесс увлёк не только меня, но и Ветрова. Фигуры были разные, все они выполнялись нами безукоризненно, но ощущение всё равно было такое, будто танцуем мы один танец. Тот ли самый первый вальс, или, может быть, танго?
Наша с Игорем неразлучность тоже бросалась в глаза, но ничего предосудительного в ней не было, разве что небольшая бестактность. Сейчас этикет и мораль были значительно мягче, чем века назад, в те времена, когда человечество ещё не задумывалось о космосе, и откуда к нам пришли многие реалии нашей жизни.
Мы не разговаривали, даже когда рисунок танца предполагал такую возможность. Для обсуждения чего-то серьёзного момент был неподходящий, а размениваться на пустую светскую болтовню не хотелось совершенно. Было гораздо приятней молчать, наслаждаясь ощущением собственной близости и единства, несравнимо углубившимся после случившегося примирения. Танцевать и разговаривать как вары — языком тела.
А ещё я была слишком поглощена собственными мыслями. Впрочем, предмет их находился недалеко; я думала о человеке, с которым меня так неожиданно свела судьба.
Полученные на этом приёме известия о природе и биографии Одержимого многое объясняли в его поведении. И попытки максимально дистанцироваться и отпугнуть поначалу, и последовавшее за этим почти агрессивное сближение, и нынешнюю боязнь отпустить от себя дальше расстояния вытянутой руки.
Честно говоря, было страшно подумать, как эти люди чувствуют и воспринимают окружающий мир. Да и то, что я могла представить, наверное, было лишь бледной тенью истины. Сильные, благородные, бесстрашные мужчины; и душа — как оголённый нерв, отзывающийся болью на любое неосторожное прикосновение. Каждая потеря, каждое расставание отрывает части, — до тех пор, пока очередное разочарование не станет последним, пока не останется ничего, кроме пришедшей извне загадочной тьмы. Как они умирают? Просто закрывают глаза — и перестают быть?
Насколько же должно было ранить при таком обострённом восприятии отношение графини? За пять минут общения она парой фраз разозлила меня так, как не сумел сам Ветров при всём старании. А каково ему было найти подобное существо в любимой женщине, которая казалась ангелом?
Теперь мне было кристально ясно, что имел в виду Игорь, когда говорил «от меня осталось слишком мало». И было до холодка по спине страшно. Причём не столько обидеть или задеть неосторожным словом сейчас, — мне кажется, сейчас было вполне в наших силах разобраться с любым недопониманием и найти общий язык без трагичных последствий, — сколько представить, как всё могло повернуться. Если бы я не… ответила ему взаимностью?
Впрочем, нет, тогда об этом не шло и речи. Как ни гадко это звучит, скорее, просто позволила себя любить. Целовать, защищать, заботиться. А сама…
Я не могла сейчас твёрдо и уверенно сказать — люблю, но точно знала самое главное: непременно смогу полюбить. Наверное, уже близка к этому, нужно только немного привыкнуть, уложить в голове все новости. И любить смогу. Даже, наверное, очень долго; может, не до самой смерти, но не один год. Его ревность, его болезненная привязанность, его… одержимость, — они не вызывали отторжения и совершенно не пугали. Я жила слишком замкнуто и одиноко, чтобы подобное отношение мужчины могло задушить и существенно ограничить. Основные мои контакты с окружающим миром происходили по службе и на вот таких светских мероприятиях. Последние требовали только факта присутствия, а единственное удовольствие мне здесь доставляли только танцы. И, честно говоря, я была не против танцевать только с Ветровым. Зачем мне кто-то другой, если с ним мне гораздо легче и уютней, чем с этим гипотетическим кем-то?
Сложнее всего дело обстояло с работой, но мне почему-то казалось, что этот вопрос удастся решить достаточно безболезненно. Пока ещё я не знала, как именно, но чувствовала по этому поводу странное спокойствие.
А разделённое на двоих одиночество, судя по тому, что я уже успела увидеть, представлялось очень приятной формой существования. И я сильно сомневалась, что когда-нибудь изменю это мнение.
— Игорь, давай прервёмся? — через несколько танцев взмолилась я. Удовольствие удовольствием, но ноги уже не держали.
— Устала? — понимающе уточнил он. — Пойдём, присядешь. Может быть, тебя донести? — с лёгкой иронией, но явно на полном серьёзе предложил Одержимый.
— Не будем ещё сильнее эпатировать публику, — мягко возразила я, хотя соблазн был велик.
Мы добрались до выхода в соседнюю комнату, точнее — небольшую залу для отдыха, оказавшуюся первой из длинной анфилады. Здесь было почти тихо, в воздухе висел лишь лёгкий невнятный гул: несмотря на то, что людей было много, желающие могли отгородить свои «ячейки» звуконепроницаемыми полями, а в некоторых местах — и вовсе непрозрачными экранами, и таких желающих хватало.
— Очень хочется пить, — пожаловалась я. — Давай…
— Сейчас ты присядешь, принесу, — отмахнулся Одержимый.
— И ты вот так оставишь меня одну? — насмешливо уточнила я.
— Один раз оставил, больше не повторится, — весело фыркнул он. — Нет, я сдам тебя под опеку надёжным людям.
— Такие существуют? — искренне удивилась я.
— Нет предела совершенству, но эти лучше прочих. К тому же, я не вполне уверен, что придётся куда-то идти, — отозвался он. А потом я догадалась оглядеться и сообразила, куда именно мы идём.
— Мне кажется, я чего-то о тебе не знаю. Хотя цесаревич и утверждал, что к императорской фамилии ты не имеешь никакого отношения, я начинаю в этом сомневаться, — поделилась я.
— Вета, я несколько лет был его тенью. Наверное, у нас сохранились неплохие отношения, логично? — рассмеялся Ветров.
— Логично, но в таком случае ты вполне мог извиниться за досрочный уход и дистанционно, — возразила я.
— Мог, — неожиданно легко сознался он. — Но зачем?
— Игорь, ты… — начала я возмущённо, но осеклась, потому что мы как раз вошли в зону действия звуконепроницаемого полога, и пришлось поспешно изображать вежливую улыбку. Это Одержимый присутствующих, как выяснилось, знал хорошо, и мог позволить себе определённые вольности, а я в подобных верхах оказывалась нечасто и ненадолго.
Дальний угол этой залы был обособлен от остальных. Пусть никаких зримых преград вроде ширм или даже голографических стен не было, но разделение пространства обеспечивала расстановка мебели, в основном — изящных кресел и кушеток. На которых сейчас отдыхали, ведя неспешную беседу, наверное, самые влиятельные люди из присутствующих на приёме, кое с кем из которых мне уже довелось здесь пообщаться.
Лев-Людоед с канцлером, графом Ивлевым, коротали время за древней игрой, до сих пор не потерявшей своей актуальности, — шахматами. Молодёжь в составе цесаревича, уже знакомых мне по предыдущему приёму офицеров и нескольких девушек, тоже была увлечена игрой, тоже отнюдь не новой, но тоже интересной во все времена: пантомимой, или «крокодилом». Как раз сейчас симпатичная круглолицая блондинка в пастельно-персиковом платье, раскрасневшаяся от смеха, под общий хохот пыталась донести до зрителей какую-то информацию.
За весельем снисходительно наблюдали пара Одержимых, — так и не представленный мне генерал и белобрысый Марков, — и ещё несколько представителей старшего поколения. Адмирал Пахомов, командующий Центарльным военным сектором, со своей женой; кажется, юная блондинка была их дочерью. Министр внутренних дел, действительный тайный советник Угрюмов, человек редкой внутренней интеллигентности; он вёл неторопливую беседу со смутно знакомым мне весьма пожилым мужчиной, явно чувствовавшим себя очень неуверенно и отчего-то нервничающим. Спустя несколько секунд я опознала в последнем директора Института «Ксенологии и Познания Разума», так что на этом приёме он тоже был кстати. Был ещё генерал-лейтенант Аничков, тоже с супругой, но я никак не могла вспомнить, какой пост он занимает.
Нас заметили, и несколько секунд заняли взаимные приветствия и расшаркивания. Впрочем, без излишних церемоний, спокойно и как-то по-домашнему.
— Рад видеть, что вы помирились, — лучезарно улыбнулся цесаревич, жестом приглашая нас присесть. — Глядя на вас, даже начинаешь завидовать и задумываться, а не пора ли себе уже жениться?
— Ну и женитесь, — флегматично отозвался со своего места Ивлев, не отрывая взгляда от шахматной доски. — Вам Государь регулярно намекает, что неплохо хотя бы с невестой определиться.
— Да вот ещё, — рассмеялся наследник, тут же идя на попятную. — Сам Государь когда себе жену выбрал? Вот то-то же, мне до тех пор ещё больше десяти лет, и я совершенно не спешу!
— Вы ещё вспомните, сколько Их Величество девок к тому моменту изволили попортить, и поставьте себе целью побить рекорд, — уголками губ улыбнулся канцлер. Мужчины засмеялись солёной шутке, девушки зарделись и захихикали. А я вдруг поняла, что мне совсем не стыдно от подобных высказываний. А ещё подумала, что граф — почти ровесник Императора и, должно быть, они были дружны в юности. И, наверное, до сих пор дружны, если Ивлев находит уместным высказываться подобным образом.
— Ну, это уже крайности, — легко отмахнулся цесаревич. — Но от возможности ещё погулять и как следует определиться я отказываться не намерен. И вообще, я, может, хочу, как Игорь Владимирович, чтобы — ух! Со страстями и прочими прилагающимися, — проговорил он с бесенятами в глазах, подмигнув то ли мне, то ли Игорю.
— Владимир Алексеевич, как не стыдно! — с мягким укором посмотрел на него Угрюмов.
— Пороть, — резюмировал канцлер. — Нещадно. Надо было раньше.
Все опять засмеялись и вернулись к прерванным занятиям. Мы с Одержимым, потягивая взятое на специально для того предназначенном столике вино из бокалов, некоторое время прислушивались и наблюдали за игрой. А мне опять вспоминались вары; всё-таки, не столь уж он удивителен, их язык жестов, и не так уж сильно они от нас отличаются.
Ветров по счастью вёл себя вполне прилично и не пытался сгрести меня в охапку или пристроить у себя на коленях, хотя мою ладонь из своей всё это время не выпускал. Правда, стыдно сказать, сейчас этот факт несколько расстраивал. А когда мысли мои соскользнули на недавние события, оказаться на коленях у мужчины захотелось особенно сильно.
Понимая, что ещё немного рассуждений в этом направлении, и я наверняка вспыхну от стыда, поспешила отвлечься на менее опасную тему. Первую, которая пришла в голову.
— Игорь, а для чего тебя хотел видеть твой командир? Ну, перед тем, как я разговорилась с Полонским.
— Предлагал отставку, — насмешливо отозвался он.
— В каком смысле? — опешила я.
— В прямом, — пожал плечами Одержимый. Пару секунд полюбовался написанным на моём лице удивлением, и всё-таки пояснил. — Предложил перевестись на гражданскую службу.
— И что ты…? — насторожилась я, сама не зная, какого ответа от него жду.
— Согласился, конечно, — со смешком отозвался он. — Особенно учитывая, что мне предложили согласованный со всеми инстанциями перевод в ваш Департамент. Цесаревич, а вслед за ним и канцлер, почему-то свято уверены, что из нас с тобой получился прекрасный дуэт, и это необходимо использовать на благо родины. Я, впрочем, не внакладе, какими бы резонами они ни руководствовались.
— Ты это серьёзно? — недоверчиво переспросила я. — А не заскучаешь?
— Хм. Не видеть тебя месяцами, потому что и у тебя, и у меня служба, или работать с тобой вдвоём. Даже не знаю, такой сложный выбор! — усмехнулся Ветров. Перехватил мою ладонь другой рукой, поднёс к губам. — Даже если работа окажется ужасно скучной, у меня будет прекрасная возможность найти себе развлечение ночью. Правда, ты не будешь высыпаться, но зато я помогу тебе справиться с моральной усталостью, — тихо проговорил он, склоняясь к моему уху, и с намёком незаметно провёл тыльной стороной ладони по моему бедру. — Сначала расслабляющий массаж, потом — очень много…
— Игорь! — возмущённо шикнула на него я. — Как можно такие вещи на людях говорить?!
— Это всё от невозможности сделать то, что хочется, — со смешком отозвался Игорь. — И мысль о том, что на тебе сейчас нет белья, не способствует поддержанию самоконтроля. Ну их всех к демонам, поехали домой?
Я только кивнула ответ, боясь, что голос дрогнет, и не зная, куда деть взгляд. Потому что после этих слов мне самой очень захотелось оказаться подальше от людей, и узнать желания мужчины на практике. Щёки пылали, и мне казалось, что все это видят, и всем это заметно, и эти самые «все» прекрасно знают причину появления лихорадочного румянца и глумливо хихикают или думают какие-нибудь гадости. И хотя умом я понимала, что это всё — мнительность, но успокоиться никак не получалось.
Ветров тем временем потянул меня за собой, поднимая на ноги, и совершенно спокойно обратился к наследнику, принося свои извинения за необходимость уйти, ссылаясь на моё дурное самочувствие и тот факт, что я ещё не до конца оправилась от болезни. Кажется, присутствующие легко поверили в эти слова, искренне сочувствуя и желая мне здоровья.
От этого мне стало ещё более стыдно.
А потом мы скорым шагом двинулись к выходу. Гораздо более поспешно, чем двигались сюда. Пальто даже не стали застёгивать; вернее, Игорь не стал, и мне не дал времени. По счастью, аэролёт уже ждал у нужного выхода, и замёрзнуть мы не успели.
Как показала практика, верхнюю одежду вообще можно было не надевать, всё равно её с меня стащили в тот же момент, когда транспорт оторвался от земли.
Дорога домой пролетела незаметно. Мы опять увлечённо целовались, потерявшись для внешнего мира. Одержимый опять плюнул на мои просьбы об аккуратности, его губы жадно ласкали мою шею, плечи и грудь, наверняка оставляя следы, но я, кажется, уже вполне готова была смириться и с этим. Лишь бы продолжал вот так целовать, лишь бы чувствовать кожей прикосновения его ладоней, лишь бы так же захватывало дух от возбуждения…
Выбравшиеся из аэролёта, мы представляли собой впечатляющее зрелище. Если бы у этой сцены были свидетели, даже думать боязно, что бы они о нас подумали! Игорь, не тратя время на застёгивание собственной рубашки, торопливо и кое-как завернул меня в оба пальто и понёс на руках к дому, продолжая целовать на ходу. Ориентировался в пространстве он, наверное, по какому-то недоступному простым смертным наитию: не глядя под ноги, умудрился легко преодолеть ступени крыльца, дверь, лестницу на второй этаж, и только в спальне поставил меня на ноги.
Как всё-таки странно на меня влияет этот человек. За какой-то месяц моя жизнь изменилась до неузнаваемости; да и я сама — тоже. И дело было не только в невесть откуда взявшейся чувственности и жадности до ласк, хотя одно это уже шокировало. Я стала уверенней в себе, легче, радостней, но при этом ощущала где-то внутри странное умиротворение, как будто вот именно этого мужчины мне до сих пор не хватало, а теперь, когда он появился, всё в жизни встало на свои места.
Оказалось удивительно легко распрощаться с некоторыми привычками, которые раньше казались основополагающими чертами характера. Было приятно засыпать и просыпаться в объятьях Игоря, хотя во всех прежних отношениях постоянная близость мужчин раздражала. Его приказной тон оказалось неожиданно легко терпеть; не всегда, но порой я с удивлением ловила себя на том, что слушаюсь его примерно так, как родителей в детстве. Например, когда речь шла о режиме дня и необходимости регулярного питания, или в других подобных случаях проявления его суровой и непререкаемой заботы.
А, может быть, всё именно так и должно быть? И именно так — правильно? Всё, что было прежде, — просто ошибочные ответы в одной и той же задаче, но не математической, а жизненной. А теперь мне наконец-то удалось найти верное решение…
Эти мысли медленно вращались по кругу, сползаясь в кучу, меняя формулировки и поворачиваясь разными боками, спустя довольно продолжительное время после нашего возвращения домой. Я лежала, удобно устроив голову на плече мужчины, лениво поглаживала его грудь, накручивая на кончики пальцев короткие спиральки жёстких чёрных волос, и после недавней вспышки страсти была только и способна, что думать, и то — кое-как. Спать не хотелось, шевелиться тоже не хотелось; хотелось о чём-нибудь поговорить, но, честно говоря, было лень даже открывать рот.
Но вскоре молчание наскучило, и я сделала над собой усилие, задав один из возникших за сегодняшний очень долгий день вопросов.
— Игорь, а как сложилась такая странная дружеская компания?
— Что ты имеешь в виду? — нехотя откликнулся мужчина, точно так же лениво перебиравший мои волосы и массировавший кончиками пальцев макушку.