Пленница - Виктория Холт 12 стр.


Как я была рада. У меня было время привыкнуть, изучить жизнь гарема, а может, и выяснить, что произошло с Саймоном. Кто знает? До сих пор мне невероятно везло; а что, если всё ещё есть надежда спастись до того, как я обрету тот вид, в котором меня можно будет представить человеку, купившему нас?

Как только я выяснила, что мне ничего не угрожает — пусть лишь на короткое время, — моё настроение улучшилось. Ко мне вернулась надежда. Я хотела выяснить как можно больше о месте, в котором находилась, и, естественно, мне было ужасно любопытно всё, что касалось моих компаньонок.

Самой важной персоной в гареме была Рани, женщина средних лет, которая осмотрела меня и решила, что пока я ещё не достойна быть представленной паше. Если бы только мы говорили на одном языке, я узнала бы от неё много разных вещей. Другие женщины испытывали перед ней благоговейный страх. Все они раболепствовали перед ней, старались польстить, поскольку именно она отбирала тех, кто будет представлен паше. Когда поступит приказ, она с великим усердием примется за дело, и в этот период интересно наблюдать, как все они стараются привлечь внимание к своей особе. Я была поражена, когда поняла, что они домогаются того, чего я так боялась.

В гареме находилось несколько девочек не старше десяти лет, и женщины, которым было, вероятно, лет около тридцати. Странной жизнью жили эти девочки; позднее я узнала, что некоторые из них здесь с самого рождения… и постигают науку доставлять удовольствие богатым мужчинам.

Девушкам почти нечем было заняться в течение дня. Мне следовало ежедневно принимать ванны и делать массаж с притираниями. Это был мир, далёкий от реальности. Воздух здесь был тяжёлым от смеси запахов мускуса, сандалового дерева и розового масла. Девушки проводили время, сидя у фонтанов и лениво переговариваясь; изредка до меня доносились звуки музыкальных инструментов. Они собирали цветы, вплетали их в волосы, изучали свои лица в маленьких карманных зеркальцах, глядели на своё отражение в воде, иногда они играли в игры, болтали друг с другом, хихикали, предсказывали судьбу.

Спали они на диванах в большой прохладной комнате, у них были красивые наряды. Это была странная жизнь, где день сменялся днём в мыслях ни о чём, разве что о том, как приукрасить себя да как скоротать время, надеясь, что вечером они могут быть избраны разделить с пашой его ложе.

За эту честь шло большое соперничество. Вскоре я ощутила это. Я привлекала к себе огромное внимание.

Я настолько отличалась от них, что мне подумалось, когда меня сочтут готовой, то, почти без сомнения, избранной окажусь именно я из-за этой своей необычности, если не из-за чего-нибудь другого.

А тем временем продолжались попытки избавить меня от следов тяжких испытаний, которые я перенесла. Я чувствовала себя гусем, которого откармливают к Рождеству. Мне было трудно привыкнуть к обильно приправленной специями пище. Я придумала себе небольшую игру — постараться избавиться от пищи так, чтобы об этом не узнала Рани.

Настал самый волнующий день, когда я обнаружила, что одна из наиболее зрелых женщин и, по-моему, одна из самых красивых — француженка. Её звали Николь, и я с самого начала заметила, что она отличается от остальных. Она казалась персоной огромной важности, после Рани, разумеется.

Однажды я сидела у фонтана, а она подошла и села рядом со мной.

Она спросила по-французски, говорю ли я на этом языке.

Наконец-то общение! Это было удивительно. Мой французский не был хорош, но, по крайней мере, он был, и мы могли разговаривать.

— Ты англичанка? — спросила она.

— Да.

— А как ты попала сюда?

Запинаясь, я рассказала ей по-французски о кораблекрушении и о том, как нас подобрали.

Она в ответ сказала, что находится в гареме уже семь лет. Она креолка и плыла на корабле с Мартиники, чтобы учиться во Франции. По пути она тоже попала в кораблекрушение, и её подобрали корсары, привезли сюда и продали точно так же, как меня.

— Ты была здесь все эти годы? — спросила я. — Как же ты выдержала?

Она пожала плечами.

— Сначала был жуткий страх. Мне было всего шестнадцать лет. Я ненавидела монастырь. Здесь было легче. Думаю, мне нравились эти наряды, праздная жизнь… И… я была так не похожа на остальных… как ты. Я понравилась паше.

— Как я понимаю, ты фаворитка? — предположила я.

Она кивнула.

— Потому что у меня есть Самир, — сказала она.

Я видела Самира — красивого ребёнка лет четырех. Его очень баловали женщины. Он был старшим из детей гарема. Другим был Фейсал, на год младше и тоже очень симпатичный мальчуган. Я видела его с женщиной, которая, как мне показалось, была на несколько лет моложе Николь. Её звали Фатима.

Фатима была чувственной красавицей с густыми чёрными волосами и томными карими глазами. Она потакала всем своим желаниям, была ленива и тщеславна. Обыкновенно она часами сидела у бассейна, кушала сладости и кормила ими одного из маленьких королевских спаниелей, которые повсюду следовали за ней. Фатима страстно заботилась о четверых существах — о себе, Фейсале и двух собачках.

Иногда обоих мальчиков забирали из гарема, и в такие дни начиналась настоящая суматоха. Мальчиков отводили к паше. В гареме были ещё двое мальчиков, но они были совсем крохами. Девочек в гареме не было. Поначалу я удивлялась, что все дети паши мальчики.

Николь меня проинформировала на этот счёт. Она сказала, что если у женщины рождается девочка, она покидает гарем, например, отправляется к своим родителям. Пашу не интересовали дочери, только сыновья, и если у женщины рождался сын, который был красивым и умным, таким, как Самир, то она удостаивалась высшей милости.

Самир, будучи самым старшим, станет наследником паши. Вот почему остальные женщины ревновали Николь. Сначала она возвысилась над ними из-за того, что её предпочёл паша. Но это могло быть мимолётным, в то время как Самир был всегда здесь, словно постоянное напоминание паши, что он мог производить на свет чудесных мальчиков, и, конечно, он благоволил к женщинам, которые помогали ему доказать это.

Она рассказала мне, что тайно учила Самира французскому, и когда об этом узнал паша, она ужасно боялась его наказания за это. Но через главного евнуха она узнала, что он был доволен тем, что мальчик так легко этому научился, и она может продолжать учить его.

Меня удивляло, что женщина из западного мира могла настолько слиться со здешним образом жизни, что она гордилась своим положением и сильно ненавидела тех, кто попытался бы занять её место.

Но как же я была рада, что могу разговаривать с ней и узнавать кое-что о тех, кто окружает меня.

Я узнала о соперничестве между ней и Фатимой, которая строила великие планы относительно своего сына Фейсала.

— Видишь ли, — сказала Николь, — если бы не было Самира, Фейсал стал бы наследником паши, а она — первой леди. Она очень хочет занять моё место.

— Ей никогда этого не сделать. Ты красивее и намного умнее. Более того, Самир замечательный мальчик.

— Фейсал тоже неплох, — признала она. — А если бы я умерла…

— Почему ты должна умереть?

Она пожала плечами.

— Фатима очень ревнивая женщина. Когда-то давным-давно одна из женщин отравила другую. Это нетрудно.

— Она не осмелится.

— Одна женщина осмелилась.

— Но её разоблачили.

— Это было очень давно. Ещё до того, как к власти пришёл паша, но об этом до сих пор говорят. Её увезли из гарема. Закопали по шею в землю и оставили на солнце умирать. Это было её наказание. — Меня передёрнуло. — Мне бы хотелось, чтобы так же поступили с Фатимой, если она причинит вред моему сыну.

— Ты должна убедиться в том, что она этого не сделает.

— Именно это я и собираюсь сделать.

Теперь, когда я нашла контакт с Николь, жизнь стала полегче.

Мы продолжали жить в окружении своих прекрасных нарядов, духов, мазей, сладостей, влача праздное существование; мы были словно райские птички в клетках.

Странная была уготована мне жизнь после всех тяжких испытаний, которые я перенесла.

Интересно, как долго она будет продолжаться?


* * *


Паша был в отъезде — новость, которая привела меня в восторг. Гарем охватила апатия. Полусонные наложницы лежали на подушках, восхищаясь своими отражениями в маленьких зеркальцах, которые носили в карманах широких шаровар, лениво отщипывали кусочки сладостей, пели или играли на своих маленьких музыкальных инструментах, ссорились друг с другом.

Две из них ссорились особо яростно. Они катались по мозаичному полу, таскали друг друга за волосы, дико пинались, пока не пришла Рани, побила их обеих, выгнала с позором из комнаты, объявив, что на три месяца лишает их шанса быть с пашой. Эта угроза привела их в чувство.

Потом паша вернулся, и апатия сменилась великим возбуждением. Все они стали покорными, горели желанием угодить, демонстрировали свой Шарм, хотя видеть их могли только свои же компаньонки по гарему да евнух.

Две из них ссорились особо яростно. Они катались по мозаичному полу, таскали друг друга за волосы, дико пинались, пока не пришла Рани, побила их обеих, выгнала с позором из комнаты, объявив, что на три месяца лишает их шанса быть с пашой. Эта угроза привела их в чувство.

Потом паша вернулся, и апатия сменилась великим возбуждением. Все они стали покорными, горели желанием угодить, демонстрировали свой Шарм, хотя видеть их могли только свои же компаньонки по гарему да евнух.

Рани отбирала шестерых достойных. Я видела, как её глаза задержались на мне, но ужас тотчас сменился облегчением, когда я поняла, что она до сих пор считает меня несозревшей для такой великой чести.

Она выбрала шестерых девушек. Двоих из тех, которые были раньше и заслужили особого одобрения, и четверых новеньких.

Мы все наблюдали за тем, как их собирают. Сначала их искупали, кожу натёрли мазями, в волосы втерли ароматные масла. На ладони и подошвы ног нанесли хну. Подкрасили губы, с помощью краски для век увеличили глаза. В волосы вплели цветы, на запястья и лодыжки надели браслеты, после чего облачили в наряды, покрытые блёстками.

Мы все ждали, кого же из них отошлют назад.

На этот раз избранной оказалась самая юная из девушек.

— Она начнёт важничать, когда вернётся, — сказала мне Николь. — С ними всегда так, особенно с молодыми. Я подумала, что на этот раз могла быть и твоя очередь. — Вероятно, я выдала своё отвращение, поскольку она спросила: — Ты не хочешь?

— Я всем своим сердцем желаю выбраться отсюда.

— Если бы он увидел тебя… ты оказалась бы избранной.

— Я… нет… нет…

— Это случится. Может, скоро…

— Я бы сделала всё, что угодно… всё, чтобы спастись.

Она задумалась.


* * *


Николь объяснила мне, что если хочешь обладать маленькими привилегиями, которые являются частью жизни гарема, нужно поладить с двумя людьми. Одна из них, конечно, Рани, другим был главный евнух.

— Он очень важный человек. Он хозяин в гареме. Я сделала его своим хорошим другом.

— Я вижу, ты очень мудра.

— Я долго уже здесь нахожусь. Это единственный дом, который я знаю.

— И ты примирилась со всем этим… быть одной из многих?

— Здесь такая жизнь, — ответила она. — Самир мой сын. Однажды он станет пашой. Я буду матерью паши, и это очень почётно, скажу я тебе.

— Неужели тебе не хочется нормальной семейной жизни… мужа и детей… когда не надо всё время бояться, что кто-нибудь займёт твоё место?

— Я знала только это. — Она обвела руками, показывая на гарем, — И так здесь со всеми. Они не знают ничего другого. Они хотят быть у паши самыми любимыми. Хотят иметь сына, который превзойдёт всех остальных… мать его обретёт высокое положение, которое у неё никто не сможет отнять.

— Разве такое возможно?

— Возможно.

— Это и твоя заветная мечта?

— Моя мечта о будущем Самира. Расскажи мне о своей мечте.

— Выбраться отсюда. Вернуться домой… к своим людям. Найти тех, кто был со мной, когда корабль потерпел крушение.

— Несомненно, ты станешь избранницей паши. Когда Рани сочтёт, что ты готова, она отправит тебя к нему. Ты понравишься ему, потому что ты совсем другая. Он, должно быть, устал от этих темнокожих красавиц. А ты нечто абсолютно новое. Если у тебя будет сын — твоё будущее предрешено.

— Я сделаю всё, только бы избежать этого. Николь, мне страшно. Я этого не хочу. Я воспитана совсем в другом духе, чтобы всё это понять. Я чувствую себя замаранной, дешёвой, просто рабыней, женщиной без личности… и без личной жизни.

— Ты говоришь странно, но всё же я понимаю тебя. Я тоже начинала не как они.

— Но ты приняла этот образ жизни.

— Я была слишком молода для чего-нибудь другого, а теперь у меня есть Самир. Я хочу этого… ради него. Когда-нибудь он станет пашой. Это то, чего я хочу больше всего на свете.

— Твоё желание исполнится. Он старший.

— Иногда я боюсь Фатимы. Когда она идёт к паше, она берет с собой сильнодействующее снадобье. Я знаю, она готовит его сама, существует способ возбудить желание мужчины. Я слышала, как об этом говорили. Снадобье это готовят из толчёных рубинов, костей павлина и бараньих яиц. Все это перемешивают и добавляют в вино. Я думаю, когда она ходит к паше, пользуется этим.

— Где… где она берёт все эти вещи?

— У Рани есть секретный шкафчик, в котором много странных вещей. Травы, яды, всякие микстуры. Рани много знает об этих вещах. Это снадобье может быть среди её притираний и мазей.

— Но ты сказала, что это секретный шкафчик.

— Она держит его закрытым, но есть множество способов достать ключи. У Фатимы хватит на это смекалки. Я её знаю. Она сделает всё… просто всё, что угодно. Вот почему я боюсь.

— Но когда она видится с пашой?

— Мы матери его любимых сыновей. Он время от времени посылает за нами… Нечто вроде визита вежливости… чтобы поговорить о наших сыновьях и провести ночь. О, я боюсь этой женщины. Она решительна. Она сделает всё, что угодно… всё. Её надежды на Фейсала. Паша очень любит его. Мне говорил всё это главный евнух. А он не любит Фатиму. Это для неё нехорошо. Иногда она бывает такой глупой… А глупые женщины совершают необдуманные поступки. Когда она была в фаворе, то напустила на себя такой вид! Считала, что она уже стала первой леди. Она не уважала главного евнуха, поэтому теперь они враги. Глупая Фатима. Если бы она могла, то так или иначе навредила бы мне или Самиру.

— Но Самир старше, и он такой умница.

— Это я знаю, но всё зависит от паши. Сейчас он любит Самира. Он гордится Самиром. Он самый старший и любимый. Пока это так — всё хорошо. Но решает паша, а у него будет много сыновей. Если Фатима сможет навредить мне или Самиру, она это сделает.

— Я не могу поверить, что она попытается такое сделать.

— Однажды такое было… в гареме.

— Но снова это не повторится. Все знают, что в тот раз случилось. Этого достаточно, чтобы их удержать.

— Не знаю. Фатима решительная женщина. Ради Фейсала и собственной выгоды она пойдёт на большой риск. Я должна быть бдительной.

— Я тоже буду бдительной.

— А потом придёт твоя очередь. У тебя будет сын. Он будет не похож на других. Он будет такой, как ты. В Самире и Фейсале, ну… есть сходство. Но твой сын будет совершенно другим. — При мысли об этом меня пронзил ужас, и я отпрянула от неё. — Это правда, — сказала она. — А ты, неужели действительно не хочешь ничего этого?

— Я почти жалею, что меня спасли. Как бы я хотела остаться на острове. Если бы я могла выбраться отсюда… О Николь, если бы только это было возможно. Я бы сделала всё… всё.

Она смотрела перед собой, глубоко задумавшись.


* * *


Несколько дней спустя я сидела у фонтана, когда она подошла и села рядом со мной.

— У меня кое-что есть для тебя, — сказала она.

— Для меня? — с удивлением спросила я.

— Я думаю, ты будешь довольна. Главный евнух дал это мне для тебя. Это от человека, который прибыл сюда вместе с тобой.

— Ты хочешь сказать… Николь, где он?

— Будь осторожна. За нами могут наблюдать. Фатима всё замечает. Положи руку на сиденье, через секунду я уроню сюда бумажку.

— Никто не смотрит.

— Как ты можешь быть уверена? Повсюду есть настороженные глаза. Эти женщины кажутся разленившимися. Они на самом деле ленивы, но из-за того, что им нечего делать, они изобретают интрижки даже на пустом месте. Им скучно, они ищут развлечений, и когда они не приходят сами, пытаются состряпать их. Им нечего делать, остаётся только наблюдать и сплетничать. Делай, как я говорю, если хочешь получить эту записку.

— О, я хочу. Хочу.

— Тогда ты должна быть осторожна. Главный евнух говорит, что это очень важно. Он мог бы лишиться жизни за то, что сделал. Он делает это ради меня, потому что я прошу.

Моя рука лежала на сиденье. Она положила свою рядом, и через несколько мгновений под мою ладонь скользнул хрустящий кусочек бумаги.

— Не смотри сейчас. Спрячь…

Я опустила бумажку в карман своих шаровар. Я едва могла спокойно сидеть. Но она сказала, что с моей стороны будет неразумно вскочить и поспешить прочь. Кто-нибудь может что-то заподозрить, а это будет означать тяжкие последствия для всех нас.

Я знала, что человека, который попытается вступить в общение с обитательницами гарема, ждёт жестокая медленная смерть, это касалось не только мужчин, но и женщин. Это правило существовало в течение нескольких веков, и я считала, что оно до сих пор является основным в этом месте, которое, казалось, скользнуло обратно в другую эру, а может, и вовсе оттуда не выходило.

Своё нетерпение пришлось сдерживать еще довольно долго, пока я не почувствовала, что могу удалиться, не вызывая никакого нежелательного любопытства. Они привыкли, что когда я не с Николь, то пребываю одна, поскольку она единственный человек, с которым я могу общаться. Я зашла в комнату, где мы спали. Она была пуста, поэтому я села на свой диван и вытащила кусочек бумаги.

Назад Дальше