- Прыгнем вместе. Будет, как в Японии, двойное самоубийство... И ты, наконец, узнаешь всё. Давай прыгнем вместе! И Лу, растопырив руки, покачивалась на краю крыши, в короткой крылатой курточке, ослепительной белизной горели её стройные ноги под черной кожаной юбчонкой. И Света не знала, чем объяснить свой отказ. Казалось, стать самоубийцей - словно проехать безбилетником, попытаться украсть вечность. - Саше бы не понравилось. - Вяло оправдалась она. - А ты не дури. Какой смысл? Во всём должен быть смысл.
Лу отступала всё ближе к краю, Света хотела схватить её за майку, удержать, но рука сжалась на медальоне, который носила Лу. Шнурок медальона оборвался. Лу, откинувшись навзничь, исчезла за краем крыши. Послышался глухой стук внизу. А Света осталась сидеть на ржавом железе у чердачной двери. В конце концов, каждая дружба себя изживает, исчерпывает себя. "Никого не жалко, никого, ни тебя, ни меня, ни его". Потом она медленно поплелась по лестнице вниз, поняв, что если кто-то застанет здесь, на неё может пасть подозрение. - А ведь это я виновата, так взвинтившая эту страсть к смерти у неуравновешенной Лу. Лу была жертвой, попыткой вызвать, как красная роза на надгробье. В кулаке был намертво зажат черный шнур с анкхом, который Лу, внимательная к символике, конечно, носила на шее. Он был выхвачен Светой из бездны, поглотившей подругу. Света поспешно вышла из подъезда, заметив Лу, лежавшую на асфальте, возле которой уже стояли люди. И спокойно направилась к автобусной остановке.
Пришлось сосредоточиться - чтобы вспомнить номер автобуса. Долго стояла у подъезда, невпопад набирая код, пока не вышла какая-то женщина, открыв дверь. Когда оказалась в квартире, сразу закрылась в собственной комнате. Удивлённая своим состоянием, попробовала сказать вслух: "А сейчас включим музыку", получалась какая-то абракадабра. Раскрыв окно, легла грудью на подоконник, и поняла, что нестерпимо тянет прыгнуть вниз, похожее, только более слабое ощущение у неё было в детстве. В коридоре, там, где стоял шкаф с книгами, возле двери была розетка без пластмассовой оболочки, поблёскивал металл. Семилетнюю Свету нестерпимо тянуло прикоснуться к металлу, именно потому, что знала - там ток, может убить. И она прикоснулась, и потом прикасалась не раз - пальцы обжигала холодная ломящая боль, которая быстро проходила. Также её, пьяную, притягивало окно седьмого этажа, искушала бездна. И словно защищаясь, она достала из ящика одну из Сашиных фотографий, поставила на подоконник. Легла на диван, шепотом несвязно проговаривая текст, который так здорово рычал немецкий рокер в её наушниках. Пытаясь сконцентрироваться, хваталась за рубленый ритм музыки... А у Лу не было брата...
Всё-таки Свету зацепило это дело. Отец Лу тряс всех друзей дочери, пришлось и Свете и Эми, и Слэшу и Крысу побывать в милиции. Следователь называл Лалуну Еленой. Но из двух имён правильным было то, что нравилось их обладательнице. Из обрывков фраз отца Лу, следователя и родителей Эми, которые почему-то стали активно общались с Региной, для Светиной матери сложилась новая картина мира дочери. Это стало для неё неприятным сюрпризом. - Значит, ты мне лгала, что сидишь у подруги. Почему лгала? Света не была расположена к исповеди. Но вид разрисованной под вампира Власты, которая пришла в милицию в гриме и с бутылкой пива, озадачил Регину настолько, что повезла дочь к психологу. Света сначала хотела устроить истерику, но с трудом удержалась в образе сонной "думки". Однако протест вырвался в кабинете психолога. Из чувства самолюбия Света решила осадить молодую девицу, в кабинете, увешанном полотнами абстракционистов. - Твоя мама беспокоиться. Ей кажется, с тобой что-то происходит, - миловидная, с темно-русыми на пробор зачёсанными волосами, девушка была ненамного старше Светы. - Ну и что со мной происходит? - С такой же вежливой улыбкой произнесла Света. - Знаю, ты дружишь с готами? - Да, они неплохие ребята. - Может быть. Но их образ мышления, согласись, не совсем правильный? - А вы знаете, как они мыслят? Ах, да, в интернете много информации... - И в интернете... Не могла бы ты рассказать, что тебя привлекает в этих людях? - Ах, какой детский сад, - подумала Света.- Почему бы и нет. Но я бы не назвала себя готом. Просто иногда общаюсь с ними. Это немного помогает разобраться в интересующей меня проблеме. Мне кажется, что жизнь дана для того, чтобы постичь смысл смерти. И если есть за ней вечность - то узнать, как достичь её. И получить её доказательства. - Не слишком ли сложно? Может быть, следует просто радоваться жизни, каждому её мгновению? - Именно тот, кто постоянно думает о смерти, способен оценить самые тонкие и изысканные нюансы жизни, то, что не замечает обычный человек. Оттенки и полутона, едва заметные отблески и призраки. Я ценю мир искусства, который может предоставить роскошь чувств и мыслей в реальном мире немыслимую. Виртуальный мир всегда выигрывает по сравнению с реальным. - Мне кажется, ты прячешься от жизни... - Когда ночью идёте по парку, вы же не хотите вляпаться в дерьмо? Вы же не считаешь необходимым диалог с уличной грязью? Так почему я должна искать смысл своей судьбы в дерьме и грязи, которые предлагает мне реальность? - А тогда зачем действительность? - Вот именно - зачем? И люди прошлого знали, как невыносимо несоответствие быта бытию души. В третьем веке до нашей эры Анаксимандр сказал: "Всякое страдание проистекает из несовершенства и неполноты бытия, составляющих саму сущность тварности. Тварь есть бытие конечное, ограниченное во времени и пространстве, но внутренне посягающее на бесконечность и неограниченность". - Цитату отбарабанила наизусть. Я хочу чего-нибудь настоящего, действительно настоящего, на что я согласилась бы обменять хотя бы час своих виртуальных бредней. Не говорите, что этому можно противопоставить поездку на море, качественный трах, концерт или классический запой, (классический запой длится девять дней, если не знаете). Мой отец пил от скуки, мои дружки пили от скуки, я пью от скуки, измененное состояние сознания по-русски, но это никого не сделает счастливым. Я хотела бы надеть пояс шахида и взорваться в небоскрёбе крутой фирмы. Такой миг стоит целой жизни. Знаете, что я сделала, будь я писателем? - воспитала бы поколение камикадзе, которые хотят разнести этот мир к чертям.
Девица округлила глаза. Заряженная неистребимым оптимизмом молодой здоровой самки, с помощью полученных в институте сведений и своего пионерского задора она агитировала Свету существовать как все и получать от этого немудрёное животное удовольствие. Психолог разъяснила Регине: танатофилия - это стремление индивида к использованию практик и сюжетов, связанных со смертью и умиранием, а именно посещение кладбищ и руин, заимствование некоторых элементов декадентской эстетики, игры в вампиров (не мертвых и не живых). В исходном смысле "танатос" не есть стремление к смерти или стремление умереть, но скорее возможность, потенция разрушения и саморазрушения, инстинкт смерти более развитый у мужчин, чем у женщин. Регина была озадачена, в её глазах Света была немудрёным существом. Света старалась соответствовать, опасаясь излишней опеки...
Беседа со следователем была короткой, он не грузил. - Света, может быть, у твоей подруги в жизни произошло что-то трагическое? - Нет, просто сказала, что ей скучно жить. - Она употребляла наркотики? - Да, пару раз пробовала. Видимо, это вам всё объяснит. - В каких отношениях была с отцом? - А вы его видели? - Ухмыльнулась Света. - Власта - ваша общая знакомая, утверждает, что у вас была своя группировка, компания. Что вас связывало? - Просто болтали о музыке и фильмах. - Почему вы так много времени проводили на кладбище? - Там никто жить не мешает. * * * После смерти Лу, Света уехала к Крысу и переспала с ним, чтобы новыми ощущениями перебить неприятное воспоминание. Почему бы и нет. Его тело было телом подростка, и Света снисходительно отворачивалась, когда Крыс раздевался. Она думала, что большую часть обаяния ему, оказывается, придавал его черный плащ, цепи, заклепки, напульсники. Света понимала, что она отнюдь не секс-бомба. Стесняясь друг друга, они залезали под одеяло и там оживали. - Один из наших мог трахаться только на кладбище. Утверждал, что больше нигде у него не стоит. Врал, конечно. Света думала, что вполне могла бы обойтись без этого. Крыс слишком быстро кончал, она редко успевала ощутить удовольствие. Она уже подумывала о Слэше, но боялась заразу подхватить, он производил впечатление раздолбая, готового перепихнуться с кем угодно. Две маленькие комнаты и кухня - квартира Крыса с матерью была неприглядной. Время от времени Крыс собирал по углам бутылки, и выгребал мусор, мать мыла пол. Хотя Света считала, что чужие беспорядки надо уважать, это типа со своим уставом в чужой монастырь. К Свете крысиная мать прониклась тёплыми чувствами, пьяная изливалась: "Девочка моя, Алик - мальчик хороший, я у него непутевая, а жалеет". Однажды при Крысе заявила: - Живи у нас, Светланка. А там, глядишь, поженитесь. Крыс заметил: - Мама, ей только пятнадцать. Мать не растерялась: Сейчас и в одиннадцать рожают. Света думала, что Регина была бы в ужасе, узнав про Крыса. Свете было с ним комфортно и уютно, но всё это было ненадёжно, временно. Временным и ненадёжным было всё, кроме кладбища. ...Свете не удавались портреты. Наверное, потому что для того, чтобы нарисовать портрет, надо было в человеке человека увидеть. Но человека ещё в древности днём с огнём искал Диоген. На картинах любила изображать иллюстрации к легендам, героев и богов. Она сидела и смотрела сквозь землю: в земле, переслоенной глиной и песком, покоились - то воины в латах, то жрецы и волхвы в шаманском облачении, то красавицы в старинных нарядах, а ещё глубже - гиганты под монолитами, и вдали - пылающее ядро земли в девяти кругах Аида. Невидимый магнит притягивал к памятнику, ставшему центром её Вселенной. Осень плакала, наполняя воздух тончайшей взвесью мороси. Она смотрела в лужи - эта вода предназначалась для мёртвых, обречённая просочиться в щели асфальта, пропитать усыпанную листьями почву. Преодолеть слипшееся крошево чернозёма и литой слой глины, проскользнуть в тонкие щели гробов, медленно капать на застывшие тела. На Сашино лицо, бледное, с опущенными навеки пушистыми ресницами, на твёрдые ледяные губы спящего рыцаря, наполняя влагой пряди черных волос, чтобы голова ещё тяжелее вдавливалась в жесткую подушку. Света наклонилась, и во внезапном порыве зачерпнула горсть дождевой воды, глотнула. Холодная, серая, безвкусная прозрачность растворила в себе смог столицы, сбившийся в тучи над заводскими трубами, над улицами, где теснился поток машин. Мёртвая вода...
Главное, не принимать жизнь такой, какая она есть, не примиряться с ней, и если не можешь изменить её, то игнорировать её, погрузившись в мир грёз. Бог есть, потому что существует необъяснимое. Хочет ли Бог, чтобы его замечали? Всё это должно было как-то разрядиться, как наэлектризованная атмосфера полудня, душит и давит, чтобы вдруг расколоться грозой. Когда в газетах замелькали истории о приближающемся к земле метеорите, который должен был всё разнести, её это позабавило. Виделась медленно и неумолимо приближающаяся к земле каменная глыба, метания бессильной толпы, и собственное злорадное созерцание. Она жаждала этого. Метеорит, вышибающий дверь, которую она не могла ни найти, ни раскрыть. Роскошная вспышка божественного ветра в завихрении галактики, когда живые и мёртвые мерцающим облаком звёздной пыли рассеются во Вселенной, разрешив все глупые вопросы о смысле жизни и смерти. Она называла Миром за рекой - тонкий мир духов, демонов и богов. Его можно было изучать и медитируя. Ворота. Шаг вперед. Переход через мост. Вызов духов-хранителей. Там она могла всегда быть разной. * * * Крыс пригласил её на рок-концерт. У неприметной двери на задворках института охранники бесцеремонно лезли в сумочки, обводили тело металлоискателем. И зрители парами ныряли в глубину зала, спускались на четырёхметровую глубину по железной лестнице. Колонны были из шершавых каменных монолитов с неровно обработанными плоскостями, Глубина бара, окаймлённая коричневым деревом, открывала полки с разноцветным стеклом бутылок. Залитый зеленым светом хрупкий как эльф бармен смешивает и взбивает сказочные зелья и адские смеси. Он протягивает тебе в тонкой руке высокий бокал с коктейлем "Крыша вдребезги", его голоса не слышно за грохотом музыки. Фисташки. Бильярдная. Два часа мучительно дребезжали на "разогреве" русские группы, своим убожеством подтверждающие давнее заявление козлобородого гуру Гребенщикова о том, что отечественный рок всё-таки мёртв. Первая группа была в каких-то дурацких шутовских костюмах. Всё время заигрывали с публикой, прося аплодировать, подпевать. Но песни были слабыми, сказочными, под грохот рока рычащий солист рассказывал о леших и русалках. Это было апофеоз падения русского рока, который, потеряв заряд социального протеста, превращался в детскую потешку, и обложки музыкальных альбомов уже напоминали печатные пряники для фольклорных дурачков. Другая группа была ещё слабее первой. Невнятная какофония звуков с претензией на готический "металл". - Я покидаю этот мир! Я покидаю этот мир! - Приговаривает тщедушный очкастый солист. Он наклоняется вперед так, что едва не задевает носом колени, извивается и дергается, воображая, что заводит публику. За него стыдно. - Бля! Мудак! Сваливай скорей! - Хочется заорать в ответ. Когда хочется уже задремать на ступенях, прислонившись к черному металлу перил, раздаётся раскат грома, выходят они - английские панки - в готическом гриме а ля "носферату". Мощный четкий ритм мелодичной музыки Красавец-солист с белым лицом и темными тенями вокруг глаз. Он метался по сцене с пластикой хищника, настигающего жертву, манил её своими сверкающими в обводе темно-синей краски глазами, белым оскалом ослепляющей улыбки. Девчонки тянули к нему руки, он склонялся на краю сцены на одно колено, и они жадно гладили бледные щеки кумира, литые плечи в татуировке, хватали запястья в шипованных браслетах, он ловил эти маленькие руки и целовал, сжимал их ладони, не переставая выговаривать слова в микрофон, Света тоже коснулась его, запястье было ледяным в раскаленном прокуренном мареве клубного подземелья. "Он мёртвый! - Восторженно подумала она. - Весёлый вампир-рокер из романа Энн Райс". На сцену лезли и лезли девчонки и парни, охрана сталкивала их, они доверчиво летели навзничь, плашмя, их заботливо подхватывал прибой толпы, мягко опускал на пол, хохочущих с хмельными глазами. Солист, схватив вскарабкавшуюся на сцену блондиночку, наклонялся с оскаленными зубами всё ниже к её напряженной тонкой шее, сияя глазами в темной кайме. Запредельно орал хор готовых выброситься на сцену под ноги певцу, который играл микрофоном на шнуре, то швыряя его вверх, до балок, где укреплены софиты, то обматывая с маху шнур вокруг шеи. Микрофон зацепился за балку, он схватил второй. Похоже, это развеселило его ещё больше. Его голос чаровал и взвинчивал, вышибал из тел усталость, искрились провода, лопались гитарные струны, вибрировали нервы, содрогались гигантские динамики под потолком. Он хватал бутылки с минералкой и расплёскивал воду над буйными головами поклонников. Они стремились подставить лица под освежающий дождь, казалось, здесь совершалось какое-то священнодействие, заряжающее их силой, они должны были выйти из подземелья другими и увидеть мир подвластным своей воле. Прыгали и орали, махали зажигалками и бенгальскими огнями. Шёл круговорот энергии, незримый ток песен выплескивался веером молний со сцены, а навстречу искрила толпа, волнами раскачивающаяся. Это была молитва, экстаз, высокий кайф. И музыканты на сцене шаманили одержимо, служили богу свободы. Девушки, сидящие на шеях парней, визжали, мотая распущенными волосами. Десятки рук тянулись вверх, салютуя знаком виктории. - Крысёныш, братуха, хой! - Крикнул мордастый парень в красной бандане, проламываясь сквозь мельтешащую толпу. - Поедем ко мне! Бухла - прорва, оторвёмся конкретно! - Отвали, - огрызнулся Крыс на парня. - Кто это? - Поинтересовалась Света. - Когда-то я кололся. Но соскочил. Этот козел мне продавал. В принципе он и навязал первый раз дозу. - У тебя сильная воля, если ты сумел бросить. - При чём тут воля? Меня мать в клинику отправила. Когда Эми попрощалась с ними на кладбище, Света заметила, какое странное лицо у Крыса, как будто что-то в нём умерло. Он, и без того молчаливый, совсем замкнулся. Света, забеспокоившись, попыталась разговорить друга, Крыс раздражённо огрызался, Два дня на телефонные звонки отвечала его мать: - Алика нет дома... Позвони попозже. Света позвонила Власте, попыталась узнать о Крысе. Та, словно желая уязвить, сообщила: "По-моему, ему нравилась Эми. Он, наверное, переживает. Может быть, у друзей пьёт". Потом позвонила мать Крыса: - Аленьке плохо. Света приехала. В квартире была грязь, которую обычно Крыс выгребал перед приходом Светы. Сейчас он был в отрубе. В своей тесной комнате Крыс вытянулся в кресле перед включенным телевизором. Вокруг стояли бутылки, пахло рвотой, майка на груди заляпана чем-то омерзительным. И главное - демонстративно в центре стола лежал шприц. Крыс ширнулся. Он повернул к Свете бледное лицо с точками глаз и пролепетал виновато: - Я Машку любил, а она вот так. Ты хорошая, Светка, но я Машку любил. Ну-ка, как там у Пелевина говорит себе китайская лисичка-оборотень: "А хули ты хочешь от жизни, А Хули?" У Светы сердце сжалось от оскорбленного самолюбия. А она едва не поддалась, едва не увлеклась серьезно, ну и харкнул бы ей в душу этот недомерок. Она внимательнее вгляделась в лицо Крыса. И тут пришла мыслишка интересная - бедняжке денег на ширево не хватит. Она осторожненько вложила в Крысиный карман несколько купюр: на помин твоей души, Алечка. Теперь-то ты не остановишься - ещё на несколько доз денег достаточно, чтобы снова втянуться, а дальше - добудешь. Чуть позже она нашла у Ницше интересную фразу: "Любовь есть опасность для самого одинокого, любовь ко всему, если оно живое". С точки зрения какой-то общечеловеческой морали она должна была бы начать вытаскивать Крыса из дерьма, забыв о себе, тащить его лечиться от наркомании. Но почему она - моложе его, девушка, не сидит на игле? Наверное, наркотики полезны тем, что отсеивают нежизнеспособные элементы человечества - трусов, слабаков. - Света, может быть, "скорую" вызвать? - Всё равно сдохнет скоро! - С наслаждением выкрикнула она в лицо Крысиной матери. Пусть снова раскроется Дверь и потянет ледяным сквознячком. Чтобы успокоиться, она сказала себе - он умер. Они все умерли. Люди на улицах все умерли. И ей стало лучше. На следующий день, когда Света пришла из колледжа, Регина предложила серьёзно поговорить. - Звонила какая-то пьяная женщина, сказала, что ты давно дружишь с её сыном, а когда с ним случилось несчастье, бросила парня. Света оскалилась, как волчонок: - Чего ты хочешь услышать? Веришь всем пьяницам и слабоумным, что бы они обо мне не сказали. Регина отступила: Конечно, это бред. Но кто мог позвонить? - Я в ссоре с одной сучкой, она могла попросить кого-нибудь меня грязью облить. Весь вечер Света была предупредительна и ласкова с матерью. Эми из Германии никому не звонила. Напрочь порвала со своим "готическим" прошлым… Света думала о том, как они с Крысом могли уравновесить свои отношения, чтобы быть счастливыми - он должен сделать вид, что любит её, а она сделает вид, что любит его. И никаких терзаний. Будь они старше, возможно, так и сделали бы. Но им хотелось помучиться - знаете сладкую боль от тоски по несбыточному? Кто оценил её тонкий пряный вкус, тому счастье кажется грубым, как палёная водка по сравнению с коктейлем «Потерянный рай». Через три месяца она столкнулась с Властой на концерте в клубе, когда чинно сидя в одиночестве, разламывала скорлупу соленых фисташек, прихлебывая пиво "Миллер". Власта отрастила гривку темных волос, нежничала с какой-то пухленькой кудрявой малолеткой. - А Алик утонул, представляешь? - Какое мне дело? - Удивилась Света. - Правда я полагала, что от гепатита загнётся... Они покурили возле клуба и приветливо расстались. Света представила, как умер её бывший. У реки в неряшливых кленовых зарослях валялись на сером песке Крыс и парочка его друзей-торчков. В сумке были мутные ампулы и один на всех шприц. Крыс ширнулся, поймал кайф. Долго лежал, бездумно глядя в небо. Потом вспомнил, что у него есть спиннинг - он же романтик, любитель природы. Влез на осклизлый бережок, насадил червяка, закинул приманку. Крючок зацепился на глубине. Крыс поплёлся в воду, зашлёпал по-собачьи, стал нырять за крючком. Попал в ледяной водоворот. Вода мягким тугим узлом охватила ноги и потянула вниз в зеленоватую нечистую бездну, где тускло блестят пустые бутылки. Крыс вяло поболтал руками, да и умер прежде смерти. Прикорнул на бархатном иле. И те мгновения, когда его ещё можно было откачать, но друзья трепались возле зассанных кустов, Крыс за миг просмотрел свою жизнёнку. И умер второй раз. К утру его радостно облепили водяные жуки и прочая мелкая дрянь и славно позавтракали. Крыса выловили через день. С прикрытым лицом лежал он в гробу, мать выла. Бедный Алик. Пару дней Света была печально удовлетворена мыслью, что уж теперь-то Алик знает, что ей он был дороже, чем Маше, но поздно, поздно. Незримый Алик словно бродил рядом, она чувствовала его холодное дыхание на своей щеке и укоризненно качала головой. Когда тело похоронили, и Аликова душа отправилась к чёртовой матери, Света изредка вспоминала его с отстраненным сожалением: надо же, когда-то я целовала то, что сейчас жутко воняет в деревянном ящике под крестом... Она, конечно, выпила. Она часто пила. И этим же вечером позвонил Слэш: "Меня взяли в рок-группу, ударником. Это круто!" - Готической удачи! - Пожелала она белобрысому симпатяшке. - Приходи ко мне послезавтра. Гульнём. - Пригласил Слэш. * * * С некоторых пор её привлекали мужчины, которые вскоре умирали, словно она заранее видела тень обречённости на их лицах. Наверное, Крыс тоже был из них. До этого ей нравились школьный физрук, вскоре сбитый машиной, пацан из соседнего дома, которого потом убили друзья. Из невидимой двери тянуло ледяным сквозняком почти месяц, пока угасал от рака молодой сосед. Заходила к Светиной матери соседка по этажу, дружившая с женой умирающего, жутким шёпотом рассказывала, как парень изменился, а Света слушала и ужасалась, но хотела узнать больше... Ему сказали, что он загнётся через полгода - он мог бы поубивать всех, кого ненавидел, но он только ходил по квартире, взявшись за голову, и ему кололи обезболивающее.