- Это ты? - обрадовалась Интагейя Сангасойя. - Вот хорошо. А я уж было собралась посылать за тобой кого-нибудь. Познакомься еще раз - это мой почти что родственник из старшего поколения.
Она обернулась к толстяку и спросила:
- Так как прикажешь тебя называть?
- Придумал!!! Придумал, - ответил тот с непередаваемым выражением на круглой физиономии, - меня будут звать Барнаба. Ну как, благозвучно?
- Как тебе сказать... Запоминается сразу и ни на что не похоже.
- Вот и прекрасно, - сказал толстяк.
- Тогда заново: это, Нингишзида, высшее существо, гораздо старше и мудрее меня. - (Толстяк заалел щеками). - Если честно, то и существом его можно назвать с натяжкой. Чти его превыше многих - это он отмеряет твои дни.
Нингишзида покачнулся было, но выстоял. Он слегка поклонился толстяку и сказал:
- Разреши мне смиренно приветствовать тебя, о Барнаба.
За его спиной раздался характерный звук - верховный жрец мог голову дать на отсечение, что юные служители сдержанно прыснули, услышав это имя.
Когда Каэтана пригласила гостя во дворец, чтобы там подзакусить и побеседовать о насущных проблемах, он постарался приотстать, чтобы затем из-за спины наклониться к своей повелительнице.
- Прости, о Кахатанна, но все же, кто это такой? Бог судьбы?
- Время, - коротко ответила она.
"Еще не самое страшное, что могло бы быть", - подумал он.
Барнаба обернулся ко всем сразу:
- Я еще никогда-никогда не закусывал. Это интересно?
- Очень, - улыбнулась Каэ. - Одного этого будет достаточно, чтобы ты надолго остался в человеческом образе.
Нингишзида не был глупцом и жил сегодняшним днем только потому, что понимал: всей человеческой мудрости не хватит, чтобы решить самый главный и самый серьезный вопрос - что сделать для того, чтобы остановить Зло, постепенно проникающее в их мир. Он догадывался о том, что его богине очень скоро придется сражаться с этим противником не на жизнь, а на смерть, потому что нельзя жить в стороне от мира и делать вид, что в нем все по-прежнему. Он догадывался, что диковинные посетители недаром зачастили в Сонандан со времени возвращения Истины в свой храм. Он понимал, что самая страшная битва все еще впереди... Но жизнь брала свое.
Татхагатха Сонандана, так же как и верховный жрец Интагейя Сангасойи, родился и вырос в мире, где его богиня была лицом, условно существующим. Все, что с ней было связано, долгие годы относилось только к области легенд и преданий. Поэтому недавнее ее возвращение и обрадовало правителя огромной страны, и несколько обескуражило. Каэтана вернулась уже несколько месяцев тому назад, а Тхагаледжа все еще плохо представлял себе, как нужно обращаться с живой богиней. "Чересчур живой и подвижной", - заметил бы тут мудрый Нингишзида.
Появление Каэтаны в компании разноцветного толстяка с непостоянной внешностью, совершенно сбитого с толку верховного жреца и нескольких молодых священнослужителей, не перестающих отбивать поклоны, вызвало у татхагатхи легкое замешательство. А когда ему, как нечто само собой разумеющееся, сообщили, что разноцветный толстяк - это Время, но называть его нужно Барнабой, а также всенепременно следует угостить Барнабу обедом, он понял, что ничто на свете больше его не удивит.
В парадном зале слуги накрывали стол, а Каэтана пригласила правителя, жреца и гостя обсудить накопившиеся вопросы. Вопросов, к сожалению, было много. А если хорошо разобраться - всего один. Но от этого становилось только страшнее.
- Что у нас делается? - спросила Каэ, садясь на свое любимое место у самого окна.
- Многое, - лаконично ответил Тхагаледжа.
Ему было трудно решить, о чем рассказывать в первую очередь. Разведчики, прибывшие с разных концов границы и из-за хребта Онодонги, принесли столько дурных и тяжелых вестей, что не хотелось вовсе говорить о них этим солнечным днем.
Мир переживал страшные времена. Правда, говорят, что времена никогда не бывают легкими и всегда находится какая-нибудь напасть на род человеческий, но такого не могли припомнить и старейшие мудрецы Сонандана.
- Говори, - приказала Каэ, начиная догадываться о том, что вести ей предстоит услышать далеко не самые приятные.
- Самая важная новость: на окраине Салмакиды стали находить трупы людей, погибших не своей смертью.
- Точнее...
- Точнее - их всех растерзало на части нечто. Это нечто не животное или, вернее, не обычное животное, потому что жертвы свои поедать не стало, - хмуро доложил татхагатха.
Каэ отвернулась к окну и замолкла. Такого не случалось в Сонандане слишком давно. И она понимала, что это кошмарное послание для нее - послание от того, кто никогда не ценил жизнь, ненавидел людей и собирался превратить в прах и пепел тот мир, который она так любила. То, что Враг не побоялся проявить себя открыто, должно было сообщить ей о его возросшей мощи. Он объявлял войну... А она - она была к ней совершенно не готова.
Богиня повернулась к татхагатхе:
- Нашлись какие-нибудь следы, предметы, хоть что-нибудь, по чему можно было бы судить о природе этого существа?
- С этим тоже возникли проблемы, - ответил Тхагаледжа, помедлив самую малость.- Были привлечены лучшие следопыты сангасоев, но зашли в тупик. Они столкнулись с неведомым и твердят, что ничего не понимают, но следы странные, не говоря о том, что их слишком мало. Пусть Великая Богиня не гневается на своих детей: они сделали, что смогли. А я приказал вызвать следопытов из Джералана.
- Но, Великая Богиня, - ахнул Нингишзида, обращаясь почему-то именно к ней, - ведь следопыты тагар никогда не были лучше сангасоев. Зачем обижать твоих достойных сыновей недоверием?
- Великая Богиня, - пробормотала Каэ с непередаваемой интонацией, Великая Богиня, которая не может защитить свой народ. Ну что же, - она обернулась к Барнабе, - вот нас и настигло. Даже если бы я и захотела отсидеться за горами, то не получится: мой враг пришел за мной. А я, - она жалобно обвела глазами собеседников, - даже не знаю, где он.
Барнаба смутился:
- И я не знаю. Хотя должен был бы иметь об этом какое-то представление.
Каэтана решительно поднялась из кресла.
- Хорошо, Барнаба, ты обедай, постигай великую науку гурманства. Думаю, что Тхагаледжа и Нингишзида будут тебе такой же прекрасной компанией, как и мне. А я буду у себя. После обеда, - кивнула она жрецу, - приходи. Я дам тебе несколько распоряжений.
- Но...- начал было тот.
- После обеда, - раздельно сказала Каэ.
Татхагатха только прерывисто вздохнул: о чем прикажете говорить со Временем во время обеда и как тут изъясняться без неудачных каламбуров?
Когда, спустя два часа, Нингишзида, Тхагаледжа и довольный и отдувающийся Барнаба вошли в правый притвор храма, разыскивая богиню, их глазам предстало знакомое и совершенно недвусмысленное зрелище. Каэтана стояла посреди комнаты, облаченная в дорожный мужской костюм, подпоясанная широким поясом с металлическими наборными пластинами, и прилаживала перевязь для двух мечей, которые лежали перед ней на столе.
- Все-таки решила уйти, - не то спросил, не то утвердил жрец.
- Пора. - Интагейя Сангасойя наконец справилась с перевязью и занялась дорожным мешком. - Мне нужно все приготовить в дорогу и быть готовой отправиться в путь в любую минуту. Не мешайте мне, а лучше помогите проверить, не забыла ли я чего.
Она некоторое время сосредоточенно копалась в вещах, бормоча что-то под нос.
- Покой - страшная штука. Стоит пожить на одном месте полгода, как начинает казаться, что я ничего не смыслю в путешествиях. - Каэ лукаво подмигнула. - И должна с прискорбием отметить, что это на самом деле так. Например, забыла средство для добывания огня - любое, огниво хотя бы.
- А кто тут богиня? - невзначай обронил Барнаба.
- Это не имеет принципиального значения. Со своими "божественными" способностями я уже имела кучу хлопот. Предпочитаю не связываться...
- Может, ты все-таки торопишься? - с надеждой в голосе произнес правитель. - Что делать нам, когда ты уйдешь?
- Как говорит один мой знакомый император, пора становиться тираном. Буквально никто не считается с решением вышестоящей инстанции... Ты хочешь спросить, что вам делать, если я не вернусь?
Татхагатха промолчал, но по его лицу было видно, что именно это он имел в виду.
- Я надеюсь вернуться и на сей раз, потому что не имею права на роскошь оставить этот мир на произвол судьбы, - сказала она и неожиданно захихикала.
Нингишзида позволил себе высоко поднять бровь в знак недоумения. Барнаба же не стал деликатничать:
- Что это ты вдруг развеселилась?
- Да так, услышала себя со стороны... Тоже мне спасительница мира. - Она помрачнела. - Самое страшное: понимаешь свою собственную беспомощность и вместе с тем знаешь, что действительно должна сделать все, чего сделать не можешь, потому что больше некому. Ладно, это сантименты. А вам надлежит готовиться к войне - к последней войне, в которой не будет проигравших. Вы должны знать, что после нее существовать будет только один из нас: или мы, или наш враг. Хотелось бы все-таки, чтобы остались именно мы. Только вот гарантий никаких нет и быть не может.
- Я надеюсь вернуться и на сей раз, потому что не имею права на роскошь оставить этот мир на произвол судьбы, - сказала она и неожиданно захихикала.
Нингишзида позволил себе высоко поднять бровь в знак недоумения. Барнаба же не стал деликатничать:
- Что это ты вдруг развеселилась?
- Да так, услышала себя со стороны... Тоже мне спасительница мира. - Она помрачнела. - Самое страшное: понимаешь свою собственную беспомощность и вместе с тем знаешь, что действительно должна сделать все, чего сделать не можешь, потому что больше некому. Ладно, это сантименты. А вам надлежит готовиться к войне - к последней войне, в которой не будет проигравших. Вы должны знать, что после нее существовать будет только один из нас: или мы, или наш враг. Хотелось бы все-таки, чтобы остались именно мы. Только вот гарантий никаких нет и быть не может.
- Ты считаешь, что это время уже наступило? - спросил Тхагаледжа.
- Я бы рада была ответить тебе, что у нас еще вся жизнь впереди, но, боюсь, если мы хоть немного промедлим с решением, уже нечего будет решать. Мы просто окажемся перед фактом, что живем в совершенно ином, видоизменившемся мире. Мне страшно подумать, как немного времени осталось, чтобы подготовиться к этой битве и найти врага.
Барнаба важно кивнул внезапно облысевшей головой:
- Я тоже чувствую, как расползается повсюду тень того, что и назвать-то толком нельзя. Оно есть везде, и, с другой стороны, его нельзя определить, указать на него: смотрите, люди, - вот это подлежит немедленному уничтожению. И мне страшно. - Он тепло улыбнулся Каэтане. - Ты не останешься одна, девочка моя. Мы пойдем вместе, и единственное, что я могу точно тебе обещать, - времени у тебя хватит. Я сделаю все, что в моих силах? А еще с тобой будут они. - И Время слегка раскланялось с мечами Гоффаннона, лежавшими на столе.
- Ты их знаешь? - спросил татхагатха. - Я имел в виду, что ты поздоровался с ними, как с живыми существами.
- А они и есть живые, - сказал Барнаба. - Люди слишком молоды, чтобы знать эту историю. Ее никогда никому не рассказывали, и очевидцев уже давным-давно нет. А те, кто помнят, не станут об этом говорить.
Каэтана погладила рукой оба клинка.
- Если хочешь, расскажи им. Может, это и несправедливо, что столько лет никто не отдавал должного двум храбрым и верным душам. Расскажи, Барнаба, и я тоже послушаю.
- Удобно ли? - спросил тот.
И стало очевидно, что он слегка кокетничает, желая, чтобы его упрашивали. Нингишзида и татхагатха так заинтересовались странным заявлением богини о двух душах мечей, что без колебаний подыграли Времени. Оказалось, самое главное это соблюдение условностей, потому что долго уговаривать Барнабу не пришлось.
- Это произошло более тысячи лет тому назад, - начал толстяк неторопливо. - Наша дорогая Каэтана тогда была еще совершеннейшим ребенком, но ребенком прелестным и очаровательным. А любовь к человеческому обществу, кажется, родилась вместе с ней. Все началось в эпоху расцвета Сонандана. В храме Интагейя Сангасойи верховным жрецом тогда был Эагр - красавец и силач. И, как водится во всех легендах, было у него два брата: Такахай и Тайяскарон...
Услышав эти имена, правитель и Нингишзида растерянно переглянулись.
- Вы правы, - обратился к ним Барнаба, - именно они. Верховный жрец был без памяти влюблен в свою богиню, хотя и говорил всем, что любит Истину. Но ведь он не лгал, правда? Он только произносил это чуть иначе, чем следовало бы. А вот богиня не отвечала ему взаимностью. Она осыпала его милостями, была ему добрым другом и дала множество знаний и умений. Но того, чего он так страстно желал, случиться никогда не могло - Интагейя Сангасойя любила другого.
Барнаба прервал свой рассказ и взглянул на Кахатанну. Она сделала вид, что все еще занимается сборами, и глаз не подняла. Сангасои же тактично сделали вид, что не заметили, как отчаянно разрумянились вдруг щеки богини.
Время понимающе улыбнулось и продолжило:
- Эагр был человеком пылким и страстным. Неразделенная любовь сожгла и испепелила его. Он стал угасать медленно и страшно. И великая Кахатанна пришла в отчаяние: ей хотелось помочь своему жрецу, но она не знала как. И тогда она обратилась за помощью к его братьям... - Барнаба опять остановился и лукаво взглянул на Каэ, которая вдруг перестала возиться с делами и села в углу, подперев голову рукой. - Нашла к кому. Думаю, вы догадались уже, что любовь к Истине в данном случае была семейной чертой. И оба брата, не долго думая, тоже объяснились с ней.
- Страшный день был тогда, - сказала Каэ.
- Страшный, - подтвердил толстяк, - а дальше все было так...
- Я не хочу умирать от любви, как Эагр, - говорит один воин другому.
Оба они огромные, плечистые, иссеченные шрамами. Это два брата: старший Такахай, младший - Тайяскарон. Эагр средний.
- Я бы хотел всегда оставаться рядом с ней, защищать ее, - молвит Такахай.
- Я не хочу стариться и умирать у нее на глазах, когда она так молода и прекрасна, - вторит ему Тайяскарон.
- Эагр глуп. Он не понимает, что богиня не может любить его...
- Мне не нужно, чтобы она принадлежала мне, я сам хочу принадлежать ей.
- Я бы отдал ей свою душу.
- И я тоже.
Они разговаривают, сидя под раскидистым старым дубом, в лесу, на окраине Салмакиды. Они так увлечены своими проблемами, что не слышат, как к ним подъезжает всадник на невиданном коне.
Конь этот имеет массивное туловище, покрытое зеленоватой чешуей, драконью морду с острыми клыками и рог во лбу. В остальном же это обычная лошадь.
Всадник молод и тонок в кости. У него узкое скуластое лицо и разноцветные глаза - один черный, другой зеленый. Несмотря на свою молодость, он уже абсолютно сед - и серебристый шелк волос ниспадает ему на плечи. Высокий, гибкий, мускулистый, он не вооружен ничем, кроме длинного меча, висящего в ножнах на поясе невероятной, истинно божественной работы. Доспехов на всаднике нет - только живот его защищен короткой юбочкой из металлических сверкающих пластан, да руки по локоть закрыты наручами.
Когда Такахай внезапно поворачивается и видит этого человека, на лице его застывает странное выражение. Потому что воин из свиты Кахатанны не может не признать в подъехавшем всаднике Вечного Воина - Траэтаону. Он толкает брата локтем, и тот поспешно вскакивает на ноги.
- Разреши приветствовать тебя, - говорит Такахай.
Он смущен этой встречей, но не растерян и не испуган. Кровь гордых и бесстрашных воинов течет в его жилах, и он по-прежнему исполнен собственного достоинства. Тайяскарон тоже кланяется богу почти как равному. Ибо нет в мире ничего, что заставило бы братьев изменить себе. И даже любовь к Кахатанне не заставит их пресмыкаться и угодничать.
Верно, бог слышит их мысли, потому что одобрительно улыбается.
- Здравствуйте, воины, - произносит он. - Я к вам за помощью. Правду ли слышал я сейчас, когда вы говорили о своей любви к Богине Истины? Действительно ли хотите вы, чтобы ваши души вечно оберегали ее, ваша сила всегда ее защищала и вы вечно были вместе? Готовы ли вы ради этого отдать жизнь? Вопрос мой не празден. Я давно наблюдаю за воинами Интагейя Сангасойи и давно уже отметил вас. Мне кажется, что вы действительно преданы своей госпоже и ваша любовь способна на жертву. Если я не ошибся и это действительно так, то я сделаю вам подарок...
Братья горды и счастливы. Хотя боги Арнемвенда не так уж и редко посещают Сонандан, все же немногие люди могут похвастать тем, что говорили с непобедимым Траэтаоной - хранителем мира и покоя этой планеты. И уж совсем немногие вправе сказать, что привлекли его внимание.
- Да, Великий, - наконец отвечает Такахай.
А Тайяскарон лишь кивает головой, подтверждая: конечно, это правда.
Да и кто из прирожденных воинов, упивающихся звуками битвы, хотел бы умереть от старости в своей постели. Это удел мудрецов и женщин. Воин должен погибнуть во имя победы. Только, проигрывая, он не имеет права умирать.
- Я предлагаю вам обоим уйти из жизни, - говорит между тем бог. - Но не зря. Выражаясь абсолютно точно, вы уйдете только из своей телесной человеческой оболочки. Я дам вам взамен другие, бессмертные тела - и эти тела всегда будут находиться при Интагейя Сангасойе, защищая и оберегая ее. Но вы должны уразуметь, что это будет длиться вечно. Так ли несокрушима ваша любовь, чтобы пожертвовать радостями, которые может дать жизнь, и избавлением, даруемым смертью, и принять на себя ответственность за вашу повелительницу?
- Да, о Траэтаона, - отвечает Тайяскарон.
- Мы согласны, Вечный Воин, - склоняет голову Такахай. - Не мог бы ты так же помочь нашему брату, Эагру?
- Нет. Даже если бы он этого захотел, нет в нем стальной непоколебимости ваших душ. И я ничего не могу сделать для него. Решайте же!
- Мы давно все решили, - произносят братья почти в один голос.
Траэтаона переводит внимательный взгляд с одного на другого. Они удивительно похожи - закованные в латы, опоясанные мечами, могучие воины. И их трудно отличить друг от друга.