Континентальная Европа, и особенно Франция, во многом живет ностальгией по Славному тридцатилетию, т. е. по эпохе, которая продолжалась с конца 1940-х до конца 1970-х годов и в течение которой рост был очень быстрым. Не все понимают, какой злой гений навязал нам такой слабый рост с конца 1970-х — начала 1980-х годов. Даже в наши дни, в начале 2010-х годов, часто думают, что неудачный интервал «бесславного тридцатилетия» (которое на самом деле скоро превратится в тридцатипяти- или сорокалетие) скоро завершится, кошмар окончится и все вернется на круги своя.
Однако, если обратиться к исторической перспективе, становится очевидным, что уникальным был как раз период Славного тридцатилетия, просто потому, что в 1914–1945 годах Европа осталась далеко позади Соединенных Штатов по темпам роста и за Славное тридцатилетие стремительно наверстала отставание. После того как этот процесс завершился, Европа и Соединенные Штаты вместе оказались на передовых позициях в мире и стали расти одинаковыми темпами, т. е. довольно медленно, что со структурной точки зрения нормально для передовых стран.
Сравнительная эволюция темпов роста в Европе и Америке, представленная в графике 2.3, показывает это со всей очевидностью. Северная Америка не испытывает ностальгии по Славному тридцатилетию по той простой причине, что его там и не было: производство на душу населения росло приблизительно одинаковыми темпами на протяжении всего периода с 1820 по 2012 год — около 1,5–2 % в год. Конечно, в 1913–1950 годах ритм несколько снизился — до 1,5 %, затем превысил 2 % с 1950 по 1970 год и опустился ниже 1,5 % в период с 1990 по 2012 год. В Западной Европе, которая намного больше пострадала от двух мировых войн, колебания были намного сильнее: с 1913 по 1950 год в производстве на душу населения наблюдался застой (рост едва достигал 0,5 % в год), затем с 1950 по 1970 год рост резко подскочил и превысил 4 % в год, после чего резко упал и почти сравнялся с американскими показателями, лишь немного их превосходя: чуть более 2 % с 1970 по 1990 год и всего 1,5 % в 1990–2012 годах. Между 1950 и 1970 годами Западная Европа пережила золотой век роста, темпы которого в последующие десятилетия сократились в два, а то и в три раза.
Нужно также уточнить, что график 2.3 не полностью отражает этот перелом, поскольку мы включили Великобританию в Западную Европу, а британский опыт роста в XX веке на самом деле намного ближе к квазистабильности, наблюдавшейся в Северной Америке. Если бы мы сосредоточились только на континентальной Европе, то среднестатистический рост производства на душу населения оказался бы выше 5 % в период между 1950 и 1970 годами, что совершенно не вписывается в рамки исторического опыта богатых стран в последние столетия.
График 2.3
Темпы роста производства на душу населения со времен промышленной революции.
ордината: Темпы роста производства на душу населения, %.
Примечание. В Европе темпы роста производства на душу населения превышали 4 % в год с 1950 по 1970 год, а затем упали до уровня Северной Америки.
Источники: pikelty.pse.ens.fr/capital21 с.
Сильные различия в коллективном опыте роста в XX веке во многом объясняют, почему общественное мнение в разных странах сегодня очень по-разному относится к торговой и финансовой глобализации, да и к капитализму в целом. В континентальной Европе и особенно во Франции первые послевоенные десятилетия, отмеченные очень сильным вмешательством государства в экономику, по-прежнему считают благословенным временем роста, а на экономическую либерализацию, начавшуюся около 1980 года, возлагают ответственность за его замедление.
Послевоенная ситуация в Великобритании и Соединенныx Штатах развивалась совершенно иначе. За период с 1950-х до 1970-х годов государства, проигравшие войну, очень быстро нагнали англосаксонские страны. В конце 1970-х годов обложки американских журналов пестрели заголовками об упадке США и об успехе немецкой и японской промышленности. В Великобритании ВВП на душу населения упал ниже уровня Германии, Франции, Японии и даже Италии. Не будет чрезмерным предположить, что ощущение, что их догоняют — или даже обгоняют, в случае Великобритании, — сыграло важную роль в зарождении «консервативной революции» в англосаксонских странах. Тэтчер в Великобритании, а затем Рейган в Соединенных Штатах пообещали пересмотреть отношение к государству благоденствия, ослабившему позиции англосаксонских предпринимателей, и вернуться к чистому капитализму XIX века, который позволил бы Великобритании и Соединенным Штатам вновь выйти в лидеры. И по сей день и там, и там часто считают, что консервативные революции увенчались крупным успехом, поскольку эти страны перестали уступать континентальной Европе и Японии по темпам роста.
На самом деле движение в сторону либерализации, начавшееся около 1980 года, равно как и тенденция к увеличению роли государства, обозначившаяся в 1945 году, не заслуживают ни чрезмерного восхваления, ни чрезмерного возмущения. Вероятно, Франция, Германия и Япония наверстали бы свое отставание в развитии после провала 1914–1945 годов вне зависимости — или почти вне зависимости — от избранного политического курса. Можно лишь отметить, что повышение роли государства не принесло вреда. В то же время неудивительно, что, вновь оказавшись в числе мировых лидеров по уровню развития, они перестали расти быстрее англосаксонских стран, и темпы роста тех и других сравнялись, как показывает график 2.3 (мы к этому еще вернемся). В первом приближении представляется, что либерализация никак не повлияла на этот простой факт — ни в сторону повышения, ни в сторону понижения.
Двойная колоколообразная кривая мирового ростаРезюмируем. В течение последних трех столетий мировой рост развивался по огромной колоколообразной кривой. Идет ли речь о населении или о производстве на душу населения, в течение XVIII, XIX и особенно XX века темпы их роста постепенно ускорялись, а в XXI веке, по всей видимости, вновь вернутся к намного меньшим значениям.
Две колоколообразные кривые тем не менее имеют довольно существенные различия. В том, что касается роста населения, ускорение темпов началось намного раньше, уже в XVIII веке; заметно раньше началось и их снижение. Это феномен демографического перехода, который уже в значительной степени завершился. Темпы роста мирового населения достигли высшей точки в 1950-1970-е годы — почти 2 % в год — и с того времени неуклонно снижались. Даже несмотря на то, что в этой области ни в чем нельзя быть уверенным, вполне вероятно, что данный процесс продолжится и что темпы демографического роста в мировом масштабе сократятся практически до нуля во второй половине XXI века. Кривая нормального распределения ясна и понятна (см. график 2.2).
Что же касается роста производства на душу населения, то здесь ситуация более сложная. Этот в буквальном смысле слова «экономический» рост начался позже: он оставался практически нулевым в XVIII веке, достиг более значимых показателей в XIX веке, но стал реальностью, очевидной для всех, лишь в двадцатом столетии. Рост мирового производства на душу населения даже превзошел отметку в 2 % в год между 1950 и 1990 годами — прежде всего благодаря тому, что наверстывала Европа, — и затем между 1990 и 2012 годами — на этот раз благодаря тому, что наверстывала Азия и в первую очередь Китай, где, согласно официальной статистике, темпы роста превышали 9 % в год между 1990 и 2012 годами (таких показателей в истории не наблюдалось никогда)[97].
Каким будет рост после 2012 года? На графике 2.4 мы отразили «усредненный» прогноз роста, однако на самом деле он довольно оптимистичный, поскольку мы предположили, что в богатых странах, т. е. в Западной Европе, Северной Америке и Японии, рост составит 1,2 % в год в период с 2012 по 2100 год (т. е. достигнет заметно более высоких темпов, чем те, что предсказываются многими экономистами), а в бедных и развивающихся странах и впредь продолжится процесс сближения, не сталкиваясь с какими-либо препятствиями: здесь рост достигнет 5 % в 2012–2030 годах и 4 % в 2030–2050 годах. Если это действительно произойдет, то к 2050 году уровень производства на душу населения богатых стран будет достигнут повсеместно — в Китае и в Восточной Европе, в Южной Америке, Северной Африке и на Ближнем Востоке[98]. А значит, после этой даты распределение мирового производства, описанное в первой главе, приблизится к распределению населения[99].
В этом умеренно оптимистичном сценарии мировой рост производства на душу населения будет слегка превышать 2,5 % в 2012–2030 годах, равно как и в 2030–2050 годах, а после 2050 года снизится до менее чем 1,5 % и будет приближаться к 1,2 % в последней трети века. По сравнению с колоколообразной кривой, по которой следуют темпы демографического роста (см. график 2.2), вторая колоколообразная кривая имеет две особенности: она достигает пика намного позже первой (почти на столетие — в середине XXI века, а не в середине двадцатого) и затем стремится не к нулевому или почти нулевому росту, а к росту, немного превышающему 1 % в год, т. е. более высокому, чем рост в традиционных обществах (см. график 2.4).
В этом умеренно оптимистичном сценарии мировой рост производства на душу населения будет слегка превышать 2,5 % в 2012–2030 годах, равно как и в 2030–2050 годах, а после 2050 года снизится до менее чем 1,5 % и будет приближаться к 1,2 % в последней трети века. По сравнению с колоколообразной кривой, по которой следуют темпы демографического роста (см. график 2.2), вторая колоколообразная кривая имеет две особенности: она достигает пика намного позже первой (почти на столетие — в середине XXI века, а не в середине двадцатого) и затем стремится не к нулевому или почти нулевому росту, а к росту, немного превышающему 1 % в год, т. е. более высокому, чем рост в традиционных обществах (см. график 2.4).
График 2.4
Темпы роста общего мирового производства со времен античности до 2100 года.
ордината: Общие темпы роста производства, %.
Примечание. Темпы роста производства на душу населения превышали 2 % в год с 1950 по 2012 год. Если процесс сближения продолжится, они будут превышать 2,5 % с 2012 по 2050 год и затем опустятся до 1,5 %. Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21с.
Если совместить эти две кривые, то мы получим эволюцию темпов роста мирового производства в целом (см. график 2.5). До 1950 года они никогда не достигали 2 % в год, но с 1950 до 1990 год выросли до небывалого уровня в 4 % в год, который отражает сочетание самого быстрого демографического роста в истории и самого сильного роста производства на душу населения. Затем темпы прироста мирового производства начали постепенно снижаться и в период с 1990 по 2012 год составляли чуть меньше 3,5 %, несмотря на очень быстрый рост развивающихся стран, прежде всего Китая. Согласно нашему усредненному сценарию, эти темпы должны сохраниться и в 2012–2030 годах, затем они снизятся до 3 % в 2030–2050 годах и, наконец, во второй половине XXI века сократятся до 1,5 %.
Мы уже отмечали, что эти «усредненные» прогнозы носят гипотетический характер. Главное заключается в том, что, каковы бы ни были «детали» календаря и темпы роста (а эти детали, разумеется, очень важны), двойная колоколообразная кривая, отражающая мировой рост, в значительной степени уже пройдена. Усредненный прогноз, отраженный на графиках 2.2–2.5, оптимистичен вдвойне: во-первых, потому, что он предполагает стабильный рост производительности более чем на 1 % в год в богатых странах (а это означает существенный технологический прогресс, прежде всего в области чистых источников энергии); во-вторых, потому, что — и это, возможно, главная причина — он предполагает дальнейшее сближение развивающихся и богатых стран без политических и военных столкновений, которое завершится к 2050 году, а это очень быстро. Легко представить менее оптимистичные сценарии, в которых кривая нормального распределения, отражающая мировой рост, может идти вниз более стремительно и опускаться до более низкого уровня, чем на данных графиках.
График 2.5.
Темпы роста общего мирового производства со времен античности до 2100 года.
ордината: Общие темпы роста производства, %.
Примечание. Общие темпы роста производства превышали 4 % в год с 1950 по 1990 год. Если процесс сближения продолжится, они опустятся ниже 2 % к 2050 году.
Источнини: piketty.pse.ens.fr/capital21с.
Проблема инфляцииЭта панорама роста со времен промышленной революции была бы неполной, если бы мы не затронули проблему инфляции. Молено было бы подумать, что инфляция представляет собой чисто монетарный феномен, который не должен нас беспокоить. На самом деле все показатели темпов роста, которые мы приводили до сих пор, отражают так называемый «реальный» рост, т. е. после вычета из так называемого «номинального» роста (измеряемого на основе цен, с которыми имеют дело потребители) темпов инфляции (т. е. повышения среднего индекса потребительских цен).
В действительности инфляция играет ключевую роль в нашем исследовании. Мы уже отмечали, что само понятие «среднего» индекса цен представляет собой проблему, поскольку рост всегда сопровождается появлением новых товаров и услуг и сильными колебаниями относительных цен, в результате чего его трудно выразить одной-единственной цифрой. Из этого следует, что сами понятия инфляции и роста не всегда точно определены: разделение номинального роста (единственного, который мы можем наблюдать невооруженным глазом) на реальную и инфляционную составляющие до некоторой степени произвольно, а значит, порождает множество противоречий.
Например, при номинальном росте на 3 % в год мы будем считать, что реальный рост составляет 1 %, если мы учтем, что цены повысились на 2 %. Однако если мы пересмотрим оценку инфляции в сторону уменьшения, например потому, что мы решим, что реальная цена смартфонов и планшетов снизилась намного больше, чем считалось прежде (учитывая заметные улучшения качества и технических характеристик, которые специалисты в области статистики тщательно отслеживают, хотя это непросто), и если мы сочтем, что цены повысились всего на 1,5 %, то мы придем к выводу, что реальный рост составляет 1,5 %. На самом деле, когда речь идет о столь небольшой разнице, эти цифры трудно различить, тем более что в каждой из них есть доля истины: рост, безусловно, был ближе к 1,5 % для любителей смартфонов и планшетов и ближе к 1 % для всех остальных.
Колебания относительных цен могут играть еще более определяющую роль в рамках теории Рикардо и его принципа редкости: если некоторые цены, например на землю, недвижимость или на нефть, держатся на крайне высоком уровне на протяжении длительных периодов, это может оказать долговременное воздействие на распределение богатств и принести пользу изначальным владельцам этих редких ресурсов.
Помимо этих вопросов, связанных с относительными ценами, мы увидим, что инфляция сама по себе, т. е. общее повышение всех цен, также может играть ключевую роль в динамике распространения богатства. Именно инфляция позволила богатым странам избавиться от государственного долга, накопленного за годы Второй мировой войны. Кроме того, в течение XX века инфляция привела к перераспределению богатства в самых разных формах между различными социальными группами, зачастую довольно хаотичному и плохо управляемому. В то же время общество XVIII и XIX веков, основанное на обладании имуществом, неразрывно связано с очень высокой монетарной стабильностью, которая являлась отличительной чертой этого очень продолжительного периода.
Высокая монетарная стабильность XVIII и XIX вековВернемся назад. Первый ключевой факт, который необходимо привести, состоит в том, что инфляция во многом является изобретением двадцатого столетия. В течение предшествующих столетий, вплоть до Первой мировой войны, инфляция была нулевой или почти нулевой. Цены порой могли значительно подниматься или снижаться на протяжении нескольких лет, иногда даже десятилетий, однако эти колебания в конечном итоге уравновешивались. Так было во всех странах, по которым мы располагаем данными о ценах в долгосрочном плане.
Так, если мы определим средние значения повышения цен, с одной стороны, в периоде 1700 по 1820 год, а с другой стороны, между 1820 и 1913 годами, мы обнаружим слабую инфляцию во Франции и в Великобритании, в Соединенных Штатах и в Германии: она поднималась максимум до 0,2–0,3 % в год. Иногда можно обнаружить даже небольшие отрицательные значения, как, например, в Великобритании и Соединенных Штатах в XIX веке (-0,2 % в среднем за год в обоих случаях с 1820 по 1913 год).
Разумеется, у этой монетарной стабильности были и отклонения. Но они всякий раз продолжались недолго, после чего очень быстро происходило возвращение к нормальной ситуации, считавшейся чем-то очевидным. Особенно показательным примером является Французская революция. С конца 1789 года революционные правительства стали выпускать знаменитые «ассигнаты», которые с 1790–1791 годов прочно вошли в обращение и стали служить средством обмена; они же стали причиной сильной инфляции, измеряемой в ассигнатах и продолжавшейся до 1794–1795 годов. Однако важно отметить, что металлические деньги, восстановленные с введением в обращение франка жерминаля, были приравнены к деньгам Старого режима. Закон от 18 жерминаля третьего года (7 апреля 1795 года) переименовал старый турский ливр, слишком напоминавший о королевской власти, во франк, который стал новой официальной монетой страны, но имел то же содержание металла, что и его предшественник. Монета достоинством в один франк должна была содержать ровно 4,5 грамма чистого серебра (как и турский ливр после 1726 года), что было подтверждено законами от 1796 и 1803 годов, которые окончательно установили биметаллическую денежную систему на основе золота и серебра[100].
В конечном итоге цены, установленные во франках в 1800–1810 годы, находились приблизительно на том же уровне, что и цены, выраженные в турских ливрах в 1770-1780-е годы, а значит, смена монеты во время революции никак не повлияла на ее покупательную способность. Писатели начала XIX века, начиная с Бальзака, свободно переходили от одной монеты к другой, когда описывали доходы и состояния: для всех читателей того времени франк жерминаль (или золотой франк) и турский ливр были одним и тем же. С точки зрения отца Горио, не было никакой разницы в том, чтобы владеть тысячей двумястами ливрами ренты или двенадцатью сотнями франков, и уточнять это было излишним.