– А сосиски? – спросил Краск Пух. – Такие обычные, жирные, блестящие, в которых больше опилок, чем мяса?
– Э, – в глазах слуги мелькнула паника, – мы найдем... обязательно!
Он думал, что знает все о прихотях богатых клиентов, готов был к тому, что у него потребуют ванну из молока или жареные птичьи язычки, но с сосисками сталкивался впервые.
– Полейте их ядовитым кетчупом. Ну, знаете, есть такой, что делается из уксуса с добавлением красной краски.
– Хорошо, – кивнул слуга, судорожно соображая, где добыть такой кетчуп. – Все будет в лучшем виде. А вы пожалуйте в подъемник.
На верхний этаж клиентов возносили (другого слова не подберешь) через проходящую сквозь здание шахту, по которой вверх-вниз ползала висящая на прочных канатах большая корзина. В движение она приводилась некоторым количеством троллей.
Краск Пух не без опаски открыл дверцу в боку корзины и ступил внутрь. Прутья под ним гостеприимно затрещали.
– Поехали вверх, – крикнул вниз слуга, – третий этаж...
Послышалось шуршание, словно много очень маленьких камушков терлись друг об друга, а затем голос, который проще всего описать как «гранитный», проскрежетал:
– Навались, парни.
Зашуршало громче, на этот раз терлись крупные глыбы, составляющие не мозги, а то, что заменяет троллям мускулы. Завращались огромные вороты, пропущенные через многочисленные блоки веревки натянулись и заскрипели, корзина рывками поехала вверх.
Краск Пух предпочел бы банальный подъем по лестнице, но в данной ситуации выбора он был лишен. Занимающий один из лучших номеров гость не должен утруждать себя подобным образом.
Мимо проезжали стены, шуршание внизу стало тише. Проплыл и остался ниже второй этаж, потом появился третий.
– Стой, парни, – совсем слабо донесся гранитный голос, и корзина встала.
Зубы Краска Пуха звучно клацнули.
Номер его был ужасающе велик, состоял из гостиной, спальни, ванны и туалета, так что привыкший к тесному жилищу, в котором «комната» была понятием условным, ассенизатор всерьез опасался, что однажды заблудится и не сможет выйти.
Но что самое страшное – тут было чисто и хорошо пахло.
Краск Пух мечтал хотя бы о пятнышке грязи на ковре, о кучке мусора в одном из углов, о родном запахе отбросов. Но бдительная прислуга была все время начеку, горничная два раза в сутки осуществляла безжалостные набеги, с помощью тряпок, швабр и теплой воды уничтожая само воспоминание о нечистоте...
Краску Пуху приходилось терпеть.
Не успел он стащить надоевший балахон, как в дверь постучали. Судя по всему, доставили сосиски. Ассенизатор не удивился бы, что для скорости их изготовили из копченых павлинов. А на кетчуп пустили какой-нибудь редкий соус, продаваемый по каплям.
– Войдите, – буркнул Краск Пух, вновь входя в роль великого поллитртриналоха. Роль эта требовала надменно пучить глаза и выпячивать нижнюю челюсть, чем он и занялся.
Дверь открылась, в комнату въехала тележка на колесиках. На тележке стояли закрытые блестящими крышками блюда, а толкающий ее слуга почему-то оказался облачен в глухую черную мантию с капюшоном.
– Ваши сосиски, господин, – сказал он.
– Поставь на стол и можешь быть свободен.
Краск Пух отвернулся в полной уверенности, что слуга выполнит все, что ему прикажут. Работающие у Гранда Кобызяка люди были вышколены так, что исполняли желания клиента иногда быстрее, чем тот успевал их не то что высказать, а просто ощутить.
Поэтому великий поллитртриналох был немало удивлен, когда через пять минут повернулся к столу и обнаружил там слугу в мантии. Тот стоял, направив на постояльца какой-то раздвоенный пруток, а из-под капюшона доносилось тихое бормотание.
Краск Пух отшатнулся – сумасшедший? Но такого бы не взяли в слуги!
Но тут волосы на голове ассенизатора шевельнуло непонятно откуда взявшимся горячим ветром, а кончики прутка засветились малиновым пламенем. Бормотание сделалось громче.
Стало ясно – магия.
– Ах вы так, да? – вскричал Краск Пух, вложив в этот возглас всю накопившуюся за последние дни злость. Он был сыт по горло волшебниками, их грязными чародейскими делами, мерзким колдовским презрением ко всем вокруг...
Краск Пух шагнул вперед и от всей души врезал типу в черной мантии туда, где под капюшоном должна была быть челюсть. Судя по уверенному, твердому стуку, она находилась на месте
– Аргх, – удивленно сказал волшебник и брякнулся на задницу.
– Вон! – рявкнул поллитртриналох, мгновенно превратившийся в разгневанного ассенизатора, и замахнулся ногой...
Пинок пришелся в пустоту.
Волшебник, демонстрируя присущую его породе увертливость, ловко вскочил на ноги и одним движением выскочил в коридор. Когда пылающий праведным гневом Краск Пух выглянул за дверь, там было пусто...
Единственное, что его утешило, – сосиски оказались настоящими, из жира, хорошо перемешанного с мелкими опилками. Кетчуп был настолько ядовит, что им отравилась бы крыса.
Для Краска Пуха наступил такой редкий в последнее время момент радости.
Шнора Орина разбудил стук входной двери. Потом начали раздаваться звуки, которые обычно производит человек, пытающийся тихо пройти через темную комнату: приглушенные удары, стук падающей мебели, сдавленные проклятия...
– Да ладно, не дергайся, я уже не сплю, – сказал Шнор и в доказательство своих слов звучно зевнул.
Спящие никогда не зевают, хотя иногда разговаривают.
Зажглась свечка, вырвав из тьмы лицо, принадлежащее Арсу Топыряку, только бледное и какое-то исхудавшее. Черные волосы, вечно топорщащиеся непокорным ежиком, сейчас висели слипшимися прядями. Под правым глазом красовался свежий синяк, под левым – царапина.
– Что с тобой сделали? – потрясенно спросил Шнор. – Продали в рабство на пиратскую галеру, а ты оттуда сбежал? Или заставили таскать камни, рыть землю и месить глину?
– Хуже, – мрачным голосом ответил Топыряк, – я работаю на выборах.
– Чего?
– Ну, делаю всякие штуки для мэра Мосика Лужи, чтобы его выбрали еще раз...
– Ага, – Шнор сделал вид, что понял. – Это какие такие штуки?
– Сегодня мы начали с того, что вешали растяжки, – Арс заскрипел зубами, – это такие полосы ткани, на которых краской написана всякая дребедень. Их натягивают поперек улиц.
– Эээ... а как же ходить?
– Их вешают высоко, – объяснил Арс, – и для этого нужно лазить по водосточным трубам и забираться на чердаки.
Мантия Топыряка, по чистоте не отличающаяся от ква-квакской мостовой, то есть от грязи в чистом виде, красноречиво говорила, что не все восхождения завершились удачно.
– Потом мы организовывали встречу мэра с лохами... с избирателями. На Молоточной площади.
– Это где?
– Ближе к правой окраине, – Арс неопределенно махнул рукой. Рукав, державшийся на честном слове и последних нитках, при этом движении отвалился. – Недалеко от Дыр.
– Ооо!
– Мы ходили по домам, стучались в двери и, улыбаясь, – при этом слове на лице Арса появилась такая гримаса, что при ее виде любой, самый злобный демон тут же убрался бы в Нижний мир, – улыбаясь, говорили им: «Нижайше просим пожаловать на встречу с мэром Мосиком Лужей, который...»
И тут Топыряк замолчал.
– А что дальше? – подбодрил приятеля Орин.
– На этом месте нас обычно начинали бить, принимая за бродячих торговцев, – Арс поднял руку к лицу и потрогал синяк, – но иногда слушали всю эту ахинею... в смысле, агитацию до конца. Кое-кто даже явился на площадь.
– И что там было?
– Мэр на самом деле приехал и долго всем рассказывал, какой он хороший. Но после того как из толпы в него начали кидать гнилыми яблоками, встреча с избирателями почему-то закончилась...
– Мда, – сказал Шнор после пятиминутных размышлений. – Может быть, тебе бросить эту работу?
– Чтобы сегодняшние мучения пошли мантикоре под хвост? – Арс поднял рукав и принялся его разглядывать. – Заплатить обещали только в начале следующего месяца! Так что придется мучаться... работать дальше.
– И на что только не пойдет человек ради денег! – вздохнул Шнор и отвернулся к стене.
– И не только человек! – мрачно добавил Арс, стягивая с себя мантию. Та от грязи стала тяжелее раза в два и напоминала очень большую тряпку, которой мыли пол в дизентерийном бараке.
В кабинете мэра было светло почти как днем. Болтающийся под потолком магический шар горел ярко, чуть слышно потрескивая. В его глубине перемещались клубы сияющего дыма.
Но взгляд Краска Пуха приковывал другой источник света – пылающие холодной яростью глаза Мосика Лужи.
– Так, – голос мэра при всем этом звучал спокойно, – господа маги, и что, это и есть ваша хваленая поллитртриналохия?
И Мосик Лужа выразительно указал себе на лоб, где краснела большая шишка.
Краск Пух сидел ни жив ни мертв. В этот момент он впервые порадовался, что наряжен в мантию, под которой не видно, как от страха трясутся ноги. Хотелось встать и выпрыгнуть в окно.
Но взгляд Краска Пуха приковывал другой источник света – пылающие холодной яростью глаза Мосика Лужи.
– Так, – голос мэра при всем этом звучал спокойно, – господа маги, и что, это и есть ваша хваленая поллитртриналохия?
И Мосик Лужа выразительно указал себе на лоб, где краснела большая шишка.
Краск Пух сидел ни жив ни мертв. В этот момент он впервые порадовался, что наряжен в мантию, под которой не видно, как от страха трясутся ноги. Хотелось встать и выпрыгнуть в окно.
– Э, – сказал Хром-Блестецкий, – небольшая накладка, неправильный расчет целевой группы, отсутствие консенсуса при наличии семантических противоречий...
– Хватит тут эти... матьтры читать! – рявкнул мэр. – Как врежу тебе в лоб яблоком, так сразу осознаешь, что такое эти ваши группы и противоречия!
– Не гневайтесь, господин мэр, – подал голос Винтус Болт. – Мы только начали работу. Чтобы привести в действие могучие силы поллитртриналохии, нужно несколько дней! Ведь так, мудрейший Цук Цурюк?
И маг яростно пихнул Краска Пуха коленом. Тот судорожно кивнул.
– Через двадцать дней каждая собака в этом городе будет испытывать счастье при одном вашем виде! – голос Винтуса Болта журчал мягко и успокаивающе, и с лица Мосика Лужи один за другим исчезали признаки гнева.
– Псов оставьте в покое, – буркнул мэр. – Собачья радость – она несколько... опасна для одежды. Я не собираюсь ходить весь в слюнях!
– Как скажете, господин мэр, – не стал возражать Хром-Блестецкий, – собак трогать не будем. Сосредоточимся на людях.
И звучала в голосе мага-управленца такая жуткая убежденность, что услышь его люди, на которых он вознамерился сосредоточиваться, они бы дружно собрали манатки и удирали, пока не уткнулись в горы, ограничивающие Лоскутный мир с любого края.
Сегодня блюдо перед Тощим Брыком было наполнено, для разнообразия, копчеными угрями. Рыбины мученически взирали на мир выпученными глазами, ожидая гибели в горе жирной плоти.
– Ну, что скажешь, Скрытный? – поинтересовался купец, отправляя одного из угрей в рот. – Что там с этим... как его... политринажером?
– Поллитртриналохом, мой господин, – кусок мрака по другую сторону стола шевельнулся, черная мантия, под которую отчаялся проникнуть даже свет, колыхнулась. – С ним не все ясно. То ли в нем магии меньше, чем в старом гвозде, то ли она настолько тонка, что я ее не чувствую...
После этих слов маг, прозванный Скрытным, поднял руку и осторожно пощупал челюсть. Синяк на ней болел, и, увы, не было никакой возможности узнать, оставлен он волшебником или обычным человеком.
– Вот как? – Тощий Брык усмехнулся, напоминая при этом улыбающийся торт из взбитых розовых сливок, – Тем не менее люди мэра развили бешеную активность, скоро половина городского мусора будет состоять из их агитационных материалов. Благодаря их заказам сильно выросли цены на краски и пергамент, а в стадах Троеречья наблюдается уменьшение поголовья...
– В этом нет ничего необычного. Стандартная управленческая магия, интенсивный предвыборный вариант.
– Вот! Это-то и пугает! – Тощий Брык вздохнул и запихнул в пасть сразу пучок угрей. Щеки его задвигались, наводя на мысли о двух порциях желе. – Что за страшная штука поллитртриналохия, если ее никто не видит! А она тем временем действует!
– Да, о да, – Скрытный рассмотрел высказанное предположение со всех сторон, повертел его так и эдак, и в любом случае оно ему не понравилось.
– Так вот я подумываю, что настало время объединиться!
– С кем?
– С остальными, – угри исчезали с блюда с такой скоростью, словно уплывали с него самостоятельно, – ведь если один из соперников использует нечестные приемы, то почему бы остальным не завалить его скопом? А потом уже разобраться между собой? По-честному...
– По-честному – это так, чтобы следующим мэром стали вы? – уточнил Скрытный.
– Само собой, – кивнул Тоший Брык. – Не этот же гордец Вейл Фукотан, у которого кроме родословного древа и фамильного меча, затупившегося еще тысячу лет назад, ничего нет? И не Крак Мясоруб, умеющий считать только до четырех, поскольку у коровы четыре ноги...
– Ясно.
– И я хочу, чтобы контакты с Вейлом и Краком наладил ты, – Тощий Брык задушевно улыбнулся. От этой улыбки, которую купец обычно приберегал для упорных должников, замерз бы до дна небольших размеров пруд. – Я знаю, что и на того и на другого работают волшебники, а уж между собой вы всегда договоритесь...
Скрытный откровенно скривился, понимая, что его гримасы не видно под капюшоном. Он презирал конкурентов, бесталанных выскочек, которые мнят себя магами, а сами не способны наколдовать приличное проклятье...
Но клиенту об этом презрении знать необязательно.
– Хорошо, – сказал Скрытный ровным голосом. – Я это сделаю.
– Вот и славно. Да... и еще один вопрос...
– А?
– Зачем ты носишь капюшон? Из зловещих принципов черной магии? Или боишься, что тебя опознают проклятые тобой люди?
– Я просто стесняюсь прыщей, – ответил Скрытный равнодушно.
Тощий Брык едва не подавился последним угрем.
В обычные дни «Ссамый главный придвыборный штаб» напоминал сумасшедший дом в ночь полнолуния. Сегодня для его описания потребовались бы сравнения, которых средний человеческий (не говоря о прочих расах, фантазия которых развита несколько хуже) ум выработать не в состоянии.
Все суетилось, бегало, вопило и клокотало.
Объяснялось это просто – агитаторам давали зарплату.
Из дверей дома номер шесть по улице Дымных Холмов тянулась длинная очередь, напичканная раздражением и ругательствами, словно колбаса – перцем и чесноком.
Благоразумные обитатели соседних домов, видя молодых людей в студенческих мантиях, старались держаться подальше. Дурная репутация учащихся МУ была известна всему городу, а актуальность пословицы «Хочешь неприятностей – разозли волшебника» не становится меньше, если волшебник выучился не до конца.
Быть превращенным в жабу наполовину не многим приятнее, чем полностью.
Над очередью клубилось звуковое облако, состоящее в основном из смешков и коротких, но предельно выразительных возгласов.
– Куда прешь? Тебя тут не стояло!
– Сам дурак!
– Он мне на ногу наступил!
– А в глаз?
Арсу повезло, он пришел одним из первых, чуть ли не с рассветом. Так что стоять ему пришлось недолго – всего два часа. За это время он успел выслушать неимоверное количество бородатых анекдотов и слегка проголодаться.
Глава 3
Миновав уныло сидящего у входа Цук Цурюка, Арс полчаса проторчал в темном и душном коридоре. Только затем он оказался перед дверью, из-за которой доносился голос Хром-Блестецкого и негромкое звяканье монет.
Счастливчиков, получивших заработанное, выпускали через заднюю дверь.
– Вот так, распишись здесь, – начал командовать тощий волшебник, не успел Топыряк войти в комнату. – Вот твои деньги...
По столу с дребезжанием проехалась стопочка бублей.
– А почему тут написано «пятьдесят»? Ведь я получаю гораздо меньше? – спросил Арс, подозрительно вглядываясь в придвинутый к нему пергамент.
– Умный, что ли? – буркнул Хром-Блестецкий. – Умным тут положено быть мне, а тебе положено быть исполнительным. Расписывайся, если не хочешь остаться вообще без Денег...
Арс поспешно заскрипел пером по пергаменту.
– Сейчас получишь задание на сегодня, – сурово сказал тощий волшебник, когда студент запихал деньги в карман, – иди.
За задней дверью обнаружился Винтус Болт. Комната вокруг него была завалена до потолка. Тут имелись пачки цветастых листков и еще какие-то непонятные трубочки, похожие на хоботки комаров-переростков.
– Держи, – сказал Винтус Болт, без лишних объяснений вручая Арсу одну из пачек и трубочку.
– Что это? – осмелился поинтересоваться Топыряк.
– Агитационные плакаты и клей, с помощью которого ты их будешь прикреплять, – пояснил маг, – на тебе восточная часть храмового квартала, до святилища Одной Бабы. Понял?
Арс уныло кивнул. Трубочка мгновенно прилипла к его пальцам.
– Тогда вперед! И помни, что мы всегда смотрим на тебя!
Храмовый квартал расположен к востоку от площади Изопилия с ее знаменитым на весь Лоскутный мир рынком. Жизнь в этом уголке Ква-Ква кипит круглосуточно и очень бурно. Кто-то говорит, что благодаря покровительству богов, кто-то – что из-за того, что тут обитают большие, очень большие деньги.
Пока Арс добрался от улицы Дымных Холмов до храмового квартала, он смог в полной мере оценить прелести городской избирательной кампании. Стены большинства домов были сплошь залеплены агитационными плакатами. Каждый из них был истинным произведением искусства и занял бы одно из призовых мест на конкурсе «Самая идиотская картинка года».
На одних красовался похудевший раза в два Тощий Брык, дополненный надписью: «Впиред, к харошей жиздни!». С других улыбался нынешний правитель Ква-Ква. Для особо недогадливых на нем крупными буквами было написано: «Мосик Лужа – нашш мэр!».