— Пойми, воевода, — сказал великий князь, — мне в Киев нужно поспешать, а то ведь Ольговичи или мои двоюродные племянники живо усядутся на киевский стол. Свято место пусто не бывает!
Дружина великого князя, а также конные полки дубровицкого и вяземского князей грозным строем въехали в татарский стан. Князья спешились и передали свои мечи в руки татарских воинов. Знатные мунгалы пригласили русских князей в белую юрту Субудая, чтобы выпить с ними заздравную чашу и подвести итог окончанию военных действий.
— И вам, и нам предстоит дальняя дорога, — молвили мунгалы князьям, — вам предстоит путь домой, а нашему войску нужно двигаться на Кубань и дальше, к Джурджанскому морю.
Пока князья угощались яствами мунгалов, полки киевлян тем временем разоружались, сваливая мечи, щиты и копья в огромные груды. Тысячи русичей длинными колоннами тянулись по степи в сторону Днепра, но перед этим вся киевская рать задержалась у реки Калки, утоляя жажду и набирая воду впрок в поясные фляги и кожаные бурдюки.
Знатные мунгалы и их гости сидели вокруг ковра, поджав под себя ноги. На ковре стояли блюда с жареным мясом, сушеным творогом, сыром, изюмом и курагой. В сосудах было виноградное греческое вино и монгольская водка из овечьего молока — арза.
На хмельное питье налегал один дубровицкий князь, не забывая при этом набивать себе рот жареным мясом и пресными лепешками. Хмурый Андрей Владимирович сидел, потупив очи, не притрагиваясь ни к еде, ни к питью. Мстислав Романович угостился жарким и сыром, отхлебнул из чаши вина. Ему, собственно, было не до кушаний, так как он едва успевал отвечать на вопросы знатных мунгалов, которые интересовались его родней, оставшейся в Киеве. Спрашивали мунгалы и про родню Мстислава Удатного, из чего Мстислав Романович про себя сделал вывод, что галицкий князь все же ускользнул от татарской погони.
Мстислав Романович незаметно приглядывался к татарским военачальникам, особенно к старику Субудаю, который почти ничего не ел и не пил, говорил меньше всех и как-то излишне пристально разглядывал киевского князя своим единственным раскосым глазом.
Неожиданно Субудай обратился к великому князю. Толмач живо перевел его вопрос на русский язык.
— Что испытывает киевский князь, когда по его слову убивают чужеземных послов? — спросил Субудай.
Повисла долгая пауза. Тохучар-нойон и Тешу-нойон выразительно переглянулись. Мстислав Романович чуть не поперхнулся, жуя курагу. Он смутился и опустил глаза.
— Господь покарал меня за это злодеяние нынешним моим поражением, — не поднимая глаз, промолвил Мстислав Романович.
— Ваш Господь тут ни при чем! — резко сказал Субудай и поднялся с подушек. — За убийство татарских послов тебя, великий князь, ожидает та же участь.
Швырнув на ковер с яствами пиалу с недопитой арзой, Субудай зашагал к выходу из юрты, прихрамывая на правую ногу. Три других знатных мунгала тоже вскочили на ноги и поспешили следом за стариком Субудаем.
Знатные мунгалы вышли из юрты, и в следующий миг в юрту ворвался десяток дюжих татарских воинов с веревками в руках. Татары набросились на князей и после короткой борьбы опутали веревками руки и ноги всем троим.
Старшим дружинникам мунгалы сказали, чтобы те не ждали своих князей и выступали в путь без них, мол, князья попируют и догонят их. Бояре и воеводы двинулись вслед за ушедшими далеко вперед пешими киевскими полками, но два десятка бояр не тронулись с места, заявив, что без князей никуда не пойдут. Среди них был и гридничий великого князя Ермолай Федосеич.
Судя по приготовлениям, в татарском стане намечалось большое пиршество. Татары бегали и суетились, разжигали костры, тащили котлы и вертелы, резали овец и лошадей, ловко орудуя ножами. На стоящих кучкой знатных русичей никто не обращал внимания.
Ермолай Федосеич почувствовал недоброе, когда из белой юрты стремительно вышли с напряженными лицами четверо предводителей татарской орды, после чего туда вбежали гурьбой плечистые татарские батыры.
«Вот и все! — мелькнуло в голове у гридничего. — Не иначе, прикончили мунгалы наших князей прямо за трапезой. А может, перед этим опоили каким-нибудь зельем. Вот беда-то!»
По лицам прочих бояр тоже было видно, что и они уже не надеются увидеть своих князей живыми.
Глава пятая Пиршество мунгалов
Когда исчезли последние сомнения в том, что мунгалы не намерены отпускать русских князей живыми, малодушная натура дубровицкого князя прорвалась наружу вместе с потоком нелицеприятных отзывов о великом князе.
— Ах ты старый хрыч! Ведь говорено тебе было, что нельзя верить мунгалам! — катаясь по ковру среди раскиданных яств и посуды, в бешенстве выкрикивал Александр Глебович. Он изо всех сил пытался разорвать опутавшие его веревки, но сил не хватало, и это только добавляло ему бешенства. — Пень трухлявый! Безмозглая скотина! О господи, из-за твоей тупости придется теперь подыхать здесь! И зачем только я отправился в этот поход?! Наскреб смерть неминучую на свою голову!
— Ты же сам, недоумок, нашептывал мне, чтоб я заключил мир с мунгалами, — гневно отвечал Мстислав Романович, весь раскрасневшийся от натуги. Ему тоже не терпелось порвать путы, но все его усилия были тщетны. — Сам же подталкивал меня к тому, что свершилось, а теперь валишь всю вину на меня, негодяй! Ты и в поход-то отправился из корысти, а не по доброй воле. Восхотел моими руками Пинск себе взять, пройдоха! А вот шиш тебе, а не Пинск!
— Ну и тебе больше не видать Киева, безмозглый мерин! — не оставался в долгу Александр Глебович. — Сейчас мунгалы выпотрошат тебя, как барана! И поделом тебе, мерзавец! Бороду отпустил, а ума не нажил!
— Заткнись, лживая душа! — извиваясь, как уж на сковородке, рычал Мстислав Романович. — Я-то хоть славно прожил жизнь свою, златого стола киевского добился, а ты как родился в ничтожестве, так в ничтожестве и подохнешь!
— Сам ты — дерьмо собачье! — Александр Глебович изловчился и плюнул в великого князя, но не попал.
— Ах ты, песий сын! — рявкнул Мстислав Романович. — Погоди! Вот порву веревки, задушу тебя, сукина сына, своими руками!..
Молодой князь Андрей, лежа в стороне, заливался истеричным смехом, слушая эту перепалку. Он даже не пытался разорвать волосяные веревки.
Мстислав Романович и Александр Глебович разом примолкли, когда в юрту вошли татарские воины в красных замшевых куртках и желтых сапогах — это были ханские нукеры. Татары подхватили связанных князей, будто скатанные ковры, и вынесли из юрты на солнцепек. Пленников уложили рядком на траву.
Александр Глебович, приподнявшись, увидел неподалеку плотную кучку бояр и воевод, окруженную вооруженной татарской стражей. Он узнал среди них Ермолая Федосеича и крикнул ему:
— Ермолай, на тебя вся надежа! Выручай, брат! Иначе убьют нас мунгалы!
Гридничий не успел ничего ответить, а может, татары не дали ему и рта раскрыть. Подле связанных князей оказалась целая толпа богато одетых мунгалов, которые оживленно что-то обсуждали, явно предвкушая интересное зрелище.
— Ну все, борода, сейчас нехристи зажарят нас живьем! — злобно процедил сквозь зубы Александр Глебович, обращаясь к великому князю. — Вон и костер уже полыхает.
Босоногие татарские слуги, пропахшие сухим конским навозом и дымом костров, приволокли груду коротких широких досок и свалили их рядом со связанными пленниками.
Александр Глебович беспокойно завертел головой. Внезапно его взгляд уперся в бродника Плоскиню, который стоял бок о бок с арабом-толмачом и о чем-то беседовал с ним.
— Эй ты, иудина душа! — окликнул бродника Александр Глебович. — Подойди-ка сюда!
Плоскиня неспешно приблизился и присел на корточки рядом со связанными князьями.
— Скажи прямо, мунгалы нас убьют? — громким шепотом спросил Александр Глебович. — Неужели убьют?
Плоскиня молча покивал головой, не скрывая злорадной усмешки.
— А как же данная мунгалами клятва? — опять спросил Александр Глебович.
— Не беспокойся, княже, мунгалы клятву не нарушат, — негромко проговорил Плоскиня. — Они же поклялись не проливать кровь княжескую. Поэтому мунгалы прикончат вас без пролития крови.
— Неужели сожгут живьем? — ужаснулся Александр Глебович.
— Огонь для мунгалов — божество, — пояснил Плоскиня. — Вы — иноверцы. Вас на огне жечь нельзя, это осквернит бога огня.
— Ну, успокоил так успокоил, — невесело усмехнулся Александр Глебович. — Значит, нехристи разорвут нас лошадями. Половцы часто так поступают с пленниками.
— Почему ты предал меня, Плоскиня? — с укоризной в голосе промолвил великий князь. — Ведь ты же знал, что мунгалы готовят нам западню, что верить их клятвам нельзя. Ты же русич, как и мы, а служишь мунгалам! Ты же крест целовал, безбожник!
— Да, я намеренно помогаю мунгалам, великий князь, — с нескрываемой злобой заговорил Плоскиня. — Может, ты не помнишь, как пятнадцать лет тому назад брат твоего отца Рюрик Ростиславич отдал Киев на разграбление половцам. А я этого вовек не забуду! Мне тогда было шестнадцать лет, мы жили в Витичеве, близ Киева. Отца моего половцы убили, мою мать, меня и моего младшего брата угнали в полон. Брат мой вскорости умер от побоев и недоедания. С матерью меня разлучили. Долго я мыкался в рабстве у степняков, покуда не сбежал от них и не прибился к бродникам на Дону.
Я хоть и русич по крови, но на всю родню Рюрика Ростиславича зуб имею. Все вы, смоленские Мономашичи, подлое племя! Кровь христианская для вас как вода. За гривну готовы глотку друг другу рвать. Рюрик не смог удержаться в Киеве, так оставил после себя пепелище, чтобы и другому князю ничего не досталось. Даже с храмов позолоту содрал!
— Но я-то тут при чем?! — возмутился Мстислав Романович. — Я же в этом злодеянии не участвовал.
— Ты, княже, доводишься родным племянником Рюрику Ростиславичу, — сказал Плоскиня. — Рюрик уже десять лет, как помер. А ты жив, тебе и мщу. Вот рядом с тобой лежит Андрей Владимирович, твой зять, который доводится внуком покойному Рюрику. И он тоже не избег моей мести.
— Ах ты злодей! — в отчаянии простонал Мстислав Романович. — Отольются тебе наши страдания перед Божьим судом.
Плоскиня ничего не ответил на это великому князю. Подошедшие ханские нукеры оттеснили его в сторону. Нукеры деловито принялись укладывать доски на лежащих на спине князей, выравнивая одну к другой. Получился небольшой дощатый помост, из-под которого с одной стороны торчали красные сафьяновые сапоги князей, а с другой — три головы, две бородатые и одна безбородая. Нукеры расстелили поверх досок цветастый ковер и подали знак слугам.
Слуги принесли различные кушанья в серебряных блюдах, изящные сосуды с вином, золотые чаши — все это они расторопно расставили на середине столь необычного укрытого ковром помоста, который то и дело подрагивал, поскольку Мстислав Романович и Александр Глебович опять затеяли возню и перепалку.
На помост взошли и уселись в кружок четверо главных мунгалов и с ними еще шестеро военачальников.
По знаку одноглазого Субудая слуги наполнили чаши знатных мунгалов вином. Багатуры и нойоны осушили чаши и завели веселый разговор, который прерывался громкими взрывами смеха. Мунгалы пировали, не обращая внимания на хрипы и стоны, доносившиеся из-под помоста. Первым умер юный Андрей Владимирович: ему так сдавили грудную клетку, что кровь хлынула у него изо рта и носа. Потом затих Мстислав Романович, задохнувшись под тяжестью пирующих мунгалов. Последним испустил дух Александр Глебович, до последней минуты пытаясь разорвать на себе веревки. Он так и умер с оскаленными зубами и посиневшим от натуги лицом.
Когда князья затихли, знатные мунгалы сошли с помоста. Слуги извлекли из-под досок три бездыханных тела.
Цыгыр-хан и Тешу-нойон подошли к кучке русских бояр, потрясенных тем, что они только что увидели.
— Можете забрать тела своих князей и похоронить по своему обычаю, — через толмача сказал Цыгыр-хан.
— Мы дадим вам лошадей, чтобы вы побыстрее добрались до Днепра, — добавил Тешу-нойон. — В Киеве расскажете об увиденном здесь другим князьям, и пусть они остерегутся впредь убивать татарских послов.
Глава шестая Скорбный вестник
После переправы через Днепр пути-дороги князей разошлись. Мстислав Удатный и Даниил Романович повернули коней к Южному Бугу, за которым лежали галицко-волынские земли. Мстислав Немой повел дружину к городу Теребовлю, от которого шла прямая дорога до Луцка. Владимир Рюрикович двинулся к Киеву.
У излучины Днепра оставался небольшой отряд ратников, охранявший лодки и насады в ожидании подхода пеших русских полков.
Остатки пешей рати появились на той стороне Днепра спустя четыре дня после ухода с днепровских берегов княжеских дружин. Пешцы подходили к переправе отрядами и в одиночку в течение нескольких дней, их без промедления перевозили на ладьях через реку. Этим занимался специальный отряд лодочников. Потери пеших русских полков были огромны. Из двадцатитысячной черниговской рати назад к Днепру вернулись около шести тысяч человек. Из пяти тысяч волынских ратников назад возвратилось всего несколько сотен воинов. Из десяти тысяч галичан к Днепру вышло меньше трех тысяч.
Галицкие и волынские пешцы, погрузившись на ладьи, отплыли домой вниз по Днепру. Им предстояло достичь моря и идти дальше под парусами до устья Днестра, воды которого должны были донести их суда до славного города Галича. Лучане, смоляне и черниговцы предоставили ладьи лишь для своих раненых и наиболее уставших соратников — эти полки продолжили свой путь степью вдоль Днепра до Переяславля. Возле этого города полки разошлись в разные стороны, направляясь к Луцку, Смоленску и Чернигову.
Владимир Рюрикович, вступив в Киев, объявил себя блюстителем великокняжеского трона до возвращения Мстислава Романовича. Киев после известия о поражении русских дружин в битве на Калке облекся в траур. Сыновья Мстислава Романовича в эту пору воевали в Полесье, отстаивая Полоцк от притязаний на него минского и друцкого князей. Смоленский князь оказался в Киеве полновластным хозяином, ибо в городе не было ни князей, ни войск. Родственники ушедших с Мстиславом Романовичем бояр приставали к Владимиру Рюриковичу с расспросами, тревожась о судьбе своих близких. Но Владимир Рюрикович ничего внятного сказать им не мог, отвечая одно и то же: мол, в сече на Калке киевский князь не участвовал и назад к Днепру прочие князья пробивались тоже без него.
«Как же так? — недоумевали киевляне. — Мстислав Романович затеял этот поход на татар, ему же было предоставлено главенство над войском. Почему же великий князь от битвы с татарами уклонился?»
Владимир Рюрикович, не желая ссориться с Мстиславом Удатным, умалчивал о подробностях той злополучной для русичей битвы. Он понимал, что это поражение ложится на галицкого князя позорным пятном. Да и Мстислав Романович никогда не простит Мстиславу Удатному его дерзкого самоуправства в день сражения при Калке. Скорее всего возвращение Мстислава Романовича в Киев ознаменуется началом непримиримой вражды его с галицким князем. Сознавая, к каким последствиям может привести эта вражда, Владимир Рюрикович вознамерился дождаться в Киеве полков Мстислава Романовича, чтобы выступить примирителем великого князя с Мстиславом Удатным.
Уже прошли мимо Киева к Смоленску пешие ратники Владимира Рюриковича, ругая вовсю своего князя, бросившего их в беде. Добрались до Шумска и Пересопницы те немногие, кто уцелел из пеших полков павших племянников Мстислава Немого. Пришла в Канев горстка воинов, оставшаяся от дружины храброго Святослава Владимировича. А от киевских полков по-прежнему не было никаких вестей…
Варвара Ярополковна, племянница великого князя, беспокоясь за своего мужа Александра Глебовича, наговаривала великой княгине на Владимира Рюриковича.
«От нас явно что-то утаивает Владимир Рюрикович, — нашептывала Меланье Игоревне пронырливая Варвара. — Весь Киев слухами полнится о князьях, павших в битве с мунгалами, о множестве погибших ратников, о бегстве от татар самого Мстислава Удатного. Черниговские князья все полегли, как один. Оба племянника Мстислава Немого в сече голову сложили. Каневский князь погиб. Несвижский князь тоже пал. Похоже, матушка-княгиня, и супруг твой порублен мунгалами, и полки его все изничтожены нехристями. Вот о чем недоговаривает Владимир Рюрикович! Он-то, по-видимому, бежал из сечи вместе с Мстиславом Удатным, бросив великого князя в разгар битвы. Стыдно Владимиру Рюриковичу в этом признаться, вот он и молчит как сыч. А ежели и молвит что-либо, то глаза прячет, я это сразу приметила!»
Меланья Игоревна была женщиной довольно решительного нрава, поэтому она встретилась со смоленским князем, намереваясь припереть того к стенке. Беседа у них получилась на очень резких тонах.
Владимир Рюрикович выслушал упреки и обвинения великой княгини, которая корила его тем, что за своею скрытностью он прячет собственную трусость, а также покрывает малодушие Мстислава Удатного, бежавшего с поля битвы.
— Замолчи, женщина! — рассвирепел Владимир Рюрикович. — Слышала звон, да не знаешь, где он. Я и Мстислав Удатный в сече против татар стояли бок о бок, а муж твой между тем на горе отсиживался. Не скрою, крепко посекли нас мунгалы, так что пришлось нам спасаться бегством. А вот кабы супруг твой с горы спустился да пришел бы к нам на помощь, может, и одолели бы мы мунгалов.
— Что ты такое молвишь, князь! — растерялась Меланья Игоревна. — Я тебе не верю! Не может этого быть! Чтобы муж мой и убоялся каких-то мунгалов…