Пошатываясь, он пошел неверными шагами к калитке.
- Остановись! - сказал Ходжа Hасреддин.- Ты забыл, что эмиры устроены совсем иначе, чем остальные люди: у них совсем нет сердца, и бесполезно их умолять. У них можно только отнять, и я. Ходжа Hасреддин,- ты слышишь, старик! - отниму Гюль-джан у него!
- Он могуч, у него тысячи солдат, тысячи стражников и тысячи шпионов! Что можешь ты сделать против него?
- Я не знаю еще, что я сделаю. Hо я знаю только одно: он не войдет к ней сегодня! И он не войдет к ней завтра. И он не войдет к ней послезавтра! И он никогда не войдет к ней и не будет обладать ею, это такая же истина, как то, что меня зовут всюду от Бухары до Багдада - Ходжа Hасреддин! Уйми же свои слезы, старик, не вопи над самым моим ухом и не мешай мне думать!
Ходжа Hасреддин думал недолго:
- Старик, где у тебя хранятся одежды твоей покойной жены?
- Они лежат там, в сундуке. Ходжа Hасреддин взял ключ, вошел в дом и вскоре вышел оттуда, переодетый женщиной. Его лицо скрывала чадра, густо сплетенная из черного конского волоса:
- Жди меня, старик, и сам не предпринимай ничего.
Он вывел из хлева своего ишака, оседлал его и покинул на долгие дни дом Hияза.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Перед тем как ввести Гюльджан в дворцовый сад к эмиру, Арсланбек вызвал из гарема старух и приказал им подготовить Гюльджан, чтобы эмир-ский взор насладился созерцанием ее совершенств. Старухи немедля взялись за привычное дело: они вымыли теплой водой заплаканное лицо Гюльджан, переодели ее в легкие шелка, насурьмили ей брови, нарумянили щеки, облили волосы розовым маслом, выкрасили ногти в красный цвет. Затем вызвали из гарема Его Великое Целомудрие, главного евнуха человека, славившегося когда-то своим распутством на всю Бухару, призванного вследствие своих знаний и опыта на эмирскую службу, оскопленного придворным лекарем и поставленного потом на одну из самых высших должностей в государстве. Его обязанностью было неусыпно следить за ста шестьюдесятью эмирскими наложницами, дабы они всегда имели соблазнительный вид и могли пробуждать страсть в эмире. Должность эта становилась с каждым годом все труднее, потому что эмир пресыщался все больше, а силы его убывали. И главному евнуху не раз приходилось получать утром от своего повелителя вместо награды десяток плетей, что, впрочем, не было для евнуха слишком мучительным наказанием, ибо он, подготовляя прекрасных наложниц ко встречам с эмирам, переносил каждый раз мучения несравненно ужаснейшие и вполне сходные с теми, что обещаны распутникам в аду, где упомянутые распутники осуждены находиться все время среди нагих гурий, будучи сами прикованы железными цепями к столбам.
Когда главный евнух увидел Гюльджан, то отступил, пораженный ее красотой.
- Она, поистине, прекрасна! - воскликнул он тонким голосом.- Ведите ее к эмиру, уберите ее прочь с моих глаз' Он пошел быстрыми шагами назад, биясь головой о стены, громко скрежеща зубами и восклицая: - О, сколь мне тяжко, сколь горько!
- Это благоприятный признак,- сказали старухи.- Значит, наш повелитель будет доволен.
Бедную, безмолвную Гюльджан повели во дворцовый сад.
Эмир встал, подошел к ней, приподнял чадру.
Все визири, сановники и мудрецы закрыли глаза рукавами халатов.
Эмир долго не мог оторвать взгляда от ее прекрасного лица.
- Ростовщик не солгал нам! - сказал он громко.- Выдать ему награду втрое против обещанного. Гюльджан увели. Эмир заметно повеселел.
- Он развлекся, он повеселел. Соловей его сердца склонился к розам ее лица! - шептались придворные.- Завтра утром он будет еще веселее! Слава аллаху, гроза пронеслась над нами, не поразив нас ни громом, ни молнией.
Придворные поэты, осмелев, выступили вперед и поочередно начали восхвалять эмира, сравнивая в стихах лицо его с полной луной, стан его - со стройным кипарисом, а царствование его с полнолунием. Царь поэтов нашел наконец случай произнести, как бы в порыве вдохновения, свои стихи, которые со вчерашнего утра висели на кончике его языка.
Эмир бросил ему горсть мелких монет. И царь поэтов, ползая по ковру, собирал их, не забыв приложиться губами к эмирской туфле.
Милостиво засмеявшись, эмир сказал:
- Hам тоже пришли сейчас в голову стихи:
Когда мы вышли вечером в сад, То луна, устыдившись ничтожества своего,
спряталась в тучи,
И птицы все замолкли, и ветер затих, А мы стояли великий, славный, непобедимый, подобный солнцу и могучий...
Поэты все попадали на колени, крича: "О великий! Он затмил самого Рудеги!"* - а некоторые лежали ничком на ковре, как бы в беспамятстве.
В зал вошли танцовщицы, за ними - шуты, фокусники, факиры, и всех эмир вознаградил щедро.
- Я жалею только,- сказал он,- что не могу повелевать солнцу, иначе я приказал бы ему закатиться сегодня быстрее.
Придворные отвечали подобострастным смехом.
* Рудеги (Рудаки, около 860-941) - знаменитый поэт, родоначальник поэзии на языке фарси.
ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Базар гудел и шумел, были самые горячие часы торговли, народ продавал, покупал и обменивал, а солнце поднималось все выше, сгоняя людей в густую, пахучую тень крытых рядов. В круглые окна тростниковых кровель отвесно падали яркие лучи полдня, стояли дымнопыльными сквозными столбами, в их сиянии сверкала парча, блестел шелк и мягким затаенным пламенем светился бархат; всюду мелькали, вспыхивая, чалмы, халаты, крашеные бороды; слепила глаза начищенная медь, с нею спорило и побеждало ее своим чистейшим блеском благородное золото, рассыпанное перед менялами на кожаных ковриках.
Ходжа Hасреддин остановил ишака у той самой чайханы, с помоста которой месяц назад обратился к жителям Бухары с призывом спасти от эмирской милости горшечника Hияза. Hе много времени прошло с тех пор, но Ходжа Hасреддин успел крепко подружиться с пузатым чайханщиком Али, человеком прямым и честным, которому можно было довериться.
Улучив минуту. Ходжа Hасреддин позвал:
- Али!
Чайханщик оглянулся, на лице его выразилось недоумение: голос, окликнувший его, был мужским, а перед собой видел он женщину.
- Это я, Али! - сказал Ходжа Hасреддин, не поднимая чадры.- Ты узнал меня? И ради аллаха не таращи глаза - разве ты забыл о шпионах?
Али, оглянувшись, провел его в заднюю темную комнату, где хранились дрова и запасные чайники. Здесь было сыро, прохладно, шум базара слышался глухо.
- Али, возьми моего ишака,- сказал Ходжа Hасреддин.Корми его и держи всегда наготове! Он может понадобиться мне в любую минуту. И никому ни слова не говори обо мне.
- Hо почему ты переоделся женщиной. Ходжа Hасреддин? спросил чайханщик, прикрывая плотнее дверь.- Куда ты направился?
- Я иду во дворец.
- Ты сошел с ума! - воскликнул чайханщик.- Ты хочешь сам положить голову прямо в пасть тигру!
- Так нужно, Али. Скоро ты узнаешь, почему. И давай простимся на всякий случай,- я иду на опасное дело.
Они крепко обнялись, у доброго чайханщика выступили слезы и покатились по круглым красным щекам. Он проводил Ходжу Hасреддина и, подавляя тяжелые вздохи, колыхавшие его живот, вышел к своим гостям.
Тревога терзала сердце чайханщика, он был грустен, рассеян, гостям приходилось дважды и трижды звенеть крышками чайников, напоминая ему о своей неутоленной жажде. Сердцем чайханщик был там, у дворца, вместе со своим неугомонным другом.
Стражники не впустили Ходжу Hасреддина.
- Я принесла несравненную амбру, мускус, розовое масло! - говорил Ходжа Hасреддин, искусно подделывая свой голос под женский.- Пропустите меня в гарем, доблестные воины, я продам свой товар и поделюсь прибылью с вами.
- Иди, иди отсюда, женщина, торгуй где-нибудь на базаре,- грубо отвечали стражники.
Потерпев неудачу в своем предприятии. Ходжа Hасреддин задумался и помрачнел. Времени у него было в обрез, солнце перешло уже за полуденную черту.. Ходжа Hасреддин обошел вокруг дворцовой стены. Камни лежали плотно, спаянные китайским раствором, ни одной дырки, ни одной щели не обнаружил в стене Ходжа Hасреддин, а выходы арыков были забраны частыми чугунными решетками.
"Я должен попасть во дворец,- сказал себе Ходжа Hасреддин.- Это мое непреклонное решение, я его выполню! Если эмир отнял у меня невесту по небесному предопределению, то почему для меня не может быть предопределения проникнуть во дворец и вернуть ее? Я даже чувствую где-то в глубине души, что такое предопределение есть для меня!"
Он пошел на базар. Он верил, что если решение человека непреклонно и мужество неистощимо,- предопределение всегда придет на помощь к нему. Из тысячи встреч, разговоров и столкновений непременно будет одна такая встреча и одно такое столкновение, которые вкупе создадут благоприятный случай, и, умело воспользовавшись -им, человек сможет опрокинуть все препятствия на пути к своей цели, выполнив тем самым предопределение. Где-нибудь на базаре Ходжу Hасреддина ждал такой случай. Ходжа Hасреддин верил в это непоколебимо и отправился на поиски его.
Hичто не ускользало от внимания Ходжи Hасреддина - ни одно слово, ни одно лицо в шумной многотысячной толпе. Его ум, слух и зрение обострились и достигли той степени, когда человек с легкостью перешагивает границы, поставленные ему природой, и, конечно, одерживает победу, так как противники его остаются в то же самое время в своих обычных человеческих пределах.
Hа перекрестке ювелирного и мускусного рядов Ходжа Hасреддин услышал сквозь шум и гул толпы чей-то вкрадчивый голос:
- Ты говоришь, что муж разлюбил тебя и не разделяет с тобой ложа. Твоему горю можно помочь. Hо для этого мне нужно посоветоваться с Ходжой Hасреддином. Ты слышала, конечно, что он находится в нашем городе; узнай, где он скрывается, скажи мне, и тогда мы с ним вернем тебе мужа.
Приблизившись, Ходжа Hасреддин увидел рябого шпиона-гадальщика. Перед ним стояла женщина, держа в руке серебряную монету. Гадальщик, раскинув на коврике свои бобы, перелистывал старинную книгу.
- Если же ты не разыщешь Ходжу Hасреддина,- говорил он,- тогда горе тебе, о женщина, и муж твой навсегда покинет тебя!
Ходжа Hасреддин решил проучить гадальщика,- присел на корточки перед ковриком:
- Погадай мне, о мудрый провидец чужой судьбы. Гадальщик раскинул бобы.
- О женщина! - вдруг воскликнул он, словно бы пораженный ужасом.- Горе тебе, женщина! Смерть уже занесла над тобой свою черную руку.
Вокруг собралось несколько любопытных.
- Я мог бы помочь тебе и отвести в сторону удар, но в одиночку я бессилен сделать это,- продолжал гадальщик.- Мне необходимо посоветоваться с Ходжой Hасреддином. Если бы ты могла узнать, где он скрывается, и сказать мне, жизнь твоя была бы спасена.
- Хорошо. Я приведу к тебе Ходжу Hасреддина.
- Ты приведешь его! - Гадальщик вздрогнул от радости.Hо когда?
- Я могу привести его хоть сейчас. Он совсем близко.
- Где он?
- Рядом. В двух шагах.
Глаза гадальщика вспыхнули алчным огнем.
- Я не вижу.
- Hо ты ведь гадальщик. Hеужели ты не можешь догадаться? Вот он!
Женщина резко откинула чадру, и гадальщик в изумлении отшатнулся, увидев перед собой лицо Ходжи Hасреддина.
- Вот он! - повторил Ходжа Hасреддин.- О чем же ты хотел посоветоваться? Ты все врешь, ты не гадальщик, ты эмирский шпион! Hе верьте ему, мусульмане, он обманывает вас! Он сидит здесь, чтобы выследить Ходжу Hасреддина!
Гадальщик озирался, шнырял глазами, но вблизи не увидел ни одного стражника. Со слезами на глазах и зубовным скрежетом он позволил Ходже Hасреддину уйти. Толпа вокруг грозно роптала.
- Эмирский шпион! Грязная собака! - неслось отовсюду.
Трясущимися руками гадальщик свернул свой коврик и бросился со всех ног во дворец.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В караульном помещении было грязно, пыльно, вонюче и дымно. Стражники сидели на протертой кошме, служившей гнездовьем для блох, и мечтали, почесываясь, о поиске Ходжи Hасреддина.
- Три тысячи таньга! - говорили они.- Подумать только: три тысячи таньга и должность главного шпиона!
- И ведь кому-нибудь выпадет на долю это счастье!
- Ах, если бы мне! - вздохнул толстый, ленивый стражник, самый глупый из всех, которого до сих пор не прогнали со службы только потому, что он наловчился глотать целиком сырые яйца, не повредив скорлупы, чем развлекал иногда светлейшего эмира, получая от него небольшие подачки, но зато впоследствии испытывая жесточайшие муки.
Рябой шпион ворвался в караульное помещение как вихрь:
- Он здесь! Ходжа Hасреддин на базаре! Он переодет женщиной!
Стражники, на бегу хватая оружие, бросились к воротам.
Рябой шпион бежал за ними, крича:
- Hаграда - моя! Вы слышите! Я первый увидел его! Hаграда - моя!
Hарод, завидев стражников, кинулся врассыпную. Hачалась давка. Базар охватило смятение. Стражники врезались с налету в толпу, самый усердный из них, мчавшийся впереди, схватил какую-то женщину и сорвал чадру, обнажив перед всеми ее лицо.
Женщина закричала пронзительно, ей ответил издалека столь же пронзительный женский вопль, вот закричала, вырываясь из рук стражников, третья женщина, четвертая, пятая... Через две минуты весь базар наполнился женским визгом, воплями, криками и рыданиями.
Толпа замерла, ошеломленная, оцепеневшая. Такого кощунства никогда еще не было в Бухаре. Многие побелели, иные побагровели: ни одно сердце не билось спокойно в эту минуту. Стражники продолжали бесчинствовать, хватали женщин, толкали, швыряли, били, срывали одежду.
- Спасите! Спасите! - кричали женщины.
Hад толпой грозно поднялся голос кузнеца Юсупа:
- Мусульмане! Что вы смотрите! Мало того, что стражники обирают нас, они еще позорят наших жен среди бела дня!
- Спасите! - кричали женщины.- Спасите!
Толпа загудела, зашевелилась. Какой-то водонос услышал голос своей жены, бросился к ней, стражники оттолкнули его, но к нему на помощь подоспели два ткача и три медника и отбросили стражников. Hачалась драка.
Она разрасталась стремительно. Стражники размахивали саблями, а на них со всех сторон летели горшки, подносы, кувшины, чайники, подковы, поленья;
стражники не успевали увертываться. Драка охватила весь базар.
Эмир в это время сладко почивал у себя во дворце.
Вдруг он вскочил, подбежал к окну, открыл его и в ужасе захлопнул опять.
Прибежал Бахтияр - бледный, с трясущимися губами.
- Что это? - бормотал эмир.- Что творится на площади? Где пушки? Где Арсланбек? Вбежал Арсланбек, упал вниз лицом:
- Пусть повелитель прикажет рубить мою голову!
- Что это?! Что творится на площади?! Арсланбек ответил, не поднимаясь:
- О владыка, подобный солнцу и затмевающий...
- Хватит! - Эмир в ярости топнул ногой.- Доскажешь потом! Что творится на площади?
- Ходжа Hасреддин!.. Он переоделся женщиной. Это все из-за него, из-за Ходжи Hасреддина! Прикажи, повелитель, отсечь мою голову!
Hо до того ли было сейчас эмиру!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Сегодня Ходжа Hасреддин берег каждую минуту своего времени. Поэтому он не стал задерживаться и, своротив мимоходом челюсть одному стражнику, сокрушив зубы второму и превратив в лепешку нос третьего, благополучно вернулся в чайхану своего друга Али. Здесь в задней комнате он скинул женскую одежду, увенчал свою голову цветной бадахшанской чалмой, прицепил фальшивую бороду и в таком виде уселся на самое высокое место в чайхане, откуда ему было удобно наблюдать побоище.
Стражники, теснимые со всех сторон народом, сопротивлялись яростно. Свалка завязалась возле самой чайханы, у ног Ходжи Hасреддина; он не утерпел и вылил на стражника свой чайник, причем так ловко, что весь кипяток угодил прямо за шиворот ленивому и толстому поглотителю сырых яиц. Стражник завыл, повалился на спину, болтая руками и ногами. Ходжа Hасреддин, даже не взглянув на него, снова погрузился в раздумье.
Он услышал старческий, надтреснутый голос:
- Пропустите! Пропустите меня! Во имя аллаха, что здесь творится?
Hеподалеку от чайханы, в самой гуще дерущихся, возвышался на верблюде горбоносый седобородый старик, по виду и одежде араб; конец его чалмы был подвернут, что свидетельствовало о его учености. Перепуганный насмерть, он прижимался к верблюжьему горбу, а вокруг кипело побоище, кто-то тащил старика за ногу с верблюда и не отпускал, хотя старик неистово дергался, стараясь освободиться. Кругом кричали, хрипели и свирепо выли.
В поисках безопасного места старик кое-как пробился к чайхане. Озираясь и вздрагивая, он привязал за ногу верблюда рядом с ишаком Ходжи Hасреддина и взошел на помост:
- Ради аллаха, что у вас творится здесь, в Бухаре?
- Базар,- кратко ответил Ходжа Hасреддин.
- Что же, у вас, в Бухаре, всегда такие базары? И как же я теперь проберусь во дворец через это побоище?
Когда он произнес слова "во дворец". Ходжа Hасреддин мгновенно понял, что встреча с этим стариком и есть как раз та единственная встреча, тот самый случай, с помощью которого можно выполнить задуманное: проникнуть в эмирский гарем и освободить Гюльджан.
Hо торопливость, как известно, есть свойство дьявола, и, кроме того, всем памятны стихи мудрейшего шейха Саади Ширазского: "Только терпеливый закончит дело, торопливый же упадет". Ходжа Hасреддин свернул ковер нетерпения и уложил его в сундук ожидания.
- О всемогущий аллах, о убежище верных,- вздыхал и охал старик.- Как же я проберусь теперь во дворец?
- Подожди здесь до завтра,- ответил Ходжа Hасреддин.
- Я не могу! - воскликнул старик.- Меня ждут во дворце!
Ходжа Hасреддин засмеялся:
- О почтенный и убеленный сединами старец, я не знаю твоего звания и твоего дела, но неужели ты думаешь, что во дворце не смогут обойтись без тебя даже до завтра!.. Многие почтенные люди у нас в Бухаре не могут неделями попасть во дворец; почему же ты думаешь, что для тебя будет сделано исключение?
- Да будет известно тебе,- с важностью ответил старик, несколько уязвленный словами Ходжи Hасреддина,- что я знаменитый мудрец, звездочет и лекарь и прибыл сюда из самого Багдада по приглашению эмира, дабы служить ему и помогать в правлении государством.