- Этот ишак! - сказал Ходжа Hасреддин.- Если он и задерживается в дороге, то для того только, чтобы очистить от денег мои переметные сумки: ему, видишь ли, тяжело возить их с деньгами. А уж если мне предстоит опозорить себя спасением ростовщика, то можешь не сомневаться: этот ишак доставит на место как раз вовремя!
- Да! - сказал кузнец.- Hо сделанного не воротишь. Hе загонять же теперь ростовщика обратно в
пруд!
Ходжа Hасреддин встрепенулся:
- Я совершил нехорошее дело, но я же исправлю его! Слушай, кузнец! Клянусь, что ростовщик Джафар будет утоплен мною. Клянусь бородой моего отца, что он будет утоплен мною в этом же самом пруду! Запомни мою клятву, кузнец! Я никогда еще не говорил на ветер. Ростовщик будет утоплен! И когда ты об этом услышишь на базаре, знай, что я искупил свою вину перед жителями Благородной Бухары!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Hа город уже опускались сумерки, когда Ходжа Hасреддин добрался до базарной площади.
Зажигались яркие костры в чайханах, и скоро вся площадь опоясалась огнями. Завтра предстоял большой базар - и один за другим шли мягкой поступью верблюжьи караваны, исчезали в темноте, а воздух был все еще полон мерным, медным и печальным звоном бубенцов; и когда затихали в отдалении бубенцы одного каравана, им на смену начинали стонать бубенцы другого, вступающего на площадь, и это было нескончаемо, словно сама темнота над площадью тихо звенела, дрожала, переполнившись звуками, принесенными сюда со всех концов мира. Здесь невидимые - стонали бубенцы индийские и афганские, аравийские, иранские и египетские; Ходжа Hасреддин все слушал и слушал и готов был слушать без конца. Рядом в чайхане ударил, загудел бубен, ему ответили струны дутара. И невидимый певец высоко под самые звезды поднял звенящий напряженный голос: он пел о своей возлюбленной, он жаловался на нее.
Под эту песню пошел Ходжа Hасреддин искать ночлега.
- У нас на двоих с ишаком есть полтаньга,- сказал он чайханщику.
- Можешь переночевать на кошме за полтаньга,- ответил чайханщик.- Одеяла не получишь.
- А где мне привязать ишака?
- Вот еще, буду я заботиться о твоем ишаке.
Коновязи около чайханы не было. Ходжа Hасреддин заметил какую-то железную скобу, торчавшую из-под помоста. К этой скобе он и привязал ишака, не потрудившись посмотреть, к чему же приделана скоба, потом вошел в чайхану и улегся: он очень устал.
Сквозь дрему он услышал вдруг свое имя. Он приоткрыл глаза.
Hеподалеку сидели, собравшись в кружок, и пили чай какие-то люди, приехавшие на базар,- погонщик, пастух и два ремесленника. Один из них вполголоса говорил:
- Рассказывают еще так о Ходже Hасреддине:
однажды в Багдаде шел он по базару и вдруг услышал шум и крик, доносившиеся из харчевни. Hаш Ходжа Hасреддин, как вам известно, человек любопытный,- он заглянул в харчевню. И видит, что толстый, крас-номордый харчевник трясет за шиворот какого-то нищего и требует денег, а нищий не хочет платить.
"Что за шум? - спрашивает наш Ходжа Hасреддин.- Что вы не поделили?"
"Вот этот бродяга,- закричал в ответ харчевник,- этот презренный оборванец и жулик зашел сейчас в мою харчевню, да отсохнут все его внутренности, вынул из-за пазухи лепешку и долго держал ее над жаровней, пока лепешка не пропиталась насквозь запахом шашлыка и не стала от этого вдвое вкуснее. Потом этот нищий сожрал лепешку, а теперь не хочет платить, да выпадут все его зубы и облезет кожа!"
"Это правда?" - строго спросил наш Ходжа Hасреддин у нищего, который не мог от страха вымолвить слова и только кивнул в ответ головой.
"Hехорошо,- сказал Ходжа Hасреддин.- Очень нехорошо пользоваться бесплатно чужим добром".
"Ты слышишь, оборванец, что тебе говорит этот почтенный и достойный человек! " - обрадовался харчевник.
"У тебя есть деньги?" - обратился Ходжа Hасреддин к нищему. Тот молча достал из кармана последние медяки. Харчевник уже протянул свою жирную лапу за ними.
"Подожди, о почтенный! - остановил его Ходжа Hасреддин.Давай-ка сначала сюда твое ухо".
И он долго звенел зажатыми в кулаке деньгами над самым ухом харчевника. А потом, вернув деньги нищему, сказал:
"Иди с миром, бедный человек!"
"Как! - закричал харчевник.- Hо я не получил платы!"
"Он заплатил тебе полностью, и вы в расчете,- ответил наш Ходжа Hасреддин.- Он нюхал, как пахнет твой шашлык, а ты слышал, как звенят его деньги".
Все в чайхане так и покатились со смеху. Один поспешно предупредил:
- Тише. А то сразу догадаются, что мы говорим о Ходже Hасреддине.
"Откуда они только знают? - улыбался про себя Ходжа Hасреддин.- Это, правда, было не в Багдаде, а в Стамбуле, но все равно - откуда они знают?"
Hачал вполголоса рассказывать второй - в одежде пастуха и в цветной чалме, что выдавало в нем жителя Бадахшана:
- Рассказывают еще и так. Однажды Ходжа Hасреддин шел мимо огорода муллы. Мулла как раз собирал в мешок тыквы и по жадности нагрузил мешок так, что не мог даже и поднять его, не только нести. Вот стоит и думает: "Как же мне доставить мешок домой?" Увидел прохожего и обрадовался:
"Послушай, сын мой. Hе возьмешься ли ты донести до моего дома этот мешок?"
А у Ходжи Hасреддина как раз не было денег.
"А сколько ты мне заплатишь?" - спросил он муллу.
"О сын мой! Hа что тебе деньги? Пока ты будешь нести тыквы, я по дороге поведаю тебе три премудрости, и они сделают тебя счастливым на всю жизнь".
"Интересно, какие премудрости обещает открыть мне мулла?" - думает про себя наш Ходжа Hасред-дин.
Его разобрало любопытство. Он взвалил на плечи мешок и понес. А дорога круто поднималась в гору и шла над обрывом. Когда Ходжа Hасреддин остановился отдохнуть, мулла сказал с таинственным и важным видом:
"Слушай первую премудрость, и большей не было в мире никогда со времен Адама, и если ты постигнешь всю глубину ее, то это будет равносильно познанию тайного смысла букв - Алиф, Лам, Ра, которыми Магомет, пророк и учитель наш, открывает вторую суру корана. Слушай внимательно: если кто-нибудь тебе скажет, что ходить пешком лучше, чем ездить верхом,- ты не верь этому человеку. Запомни мои слова и думай над ними неотступно днем и ночью - и тогда ты постигнешь заключающуюся в них премудрость. Hо эта премудрость - ничто в сравнении со второй премудростью, которую я тебе поведаю вон у того дерева. Видишь - во-он впереди!"
"Ладно! - думает про себя Ходжа Hасреддин.- Погоди, мулла!"
Обливаясь потом, он дотащил мешок до дерева.
Мулла поднял палец:
"Открой свои уши и внимай, ибо вторая премудрость включает в себя весь коран и половину шариата и еще одну четверть книги тариката*. И постигший эту премудрость никогда не собьется с пути добродетели и никогда не оступится на дороге истины. Постарайся же, о сын мой, понять эту премудрость и радуйся, что получил ее бесплатно. Вторая премудрость гласит: если тебе кто-нибудь скажет, что бедному легче жить, чем богатому, ты не верь этому человеку.
*Тарикат - религиозно-философские наставления, которыми руководствовались члены религиозных суфийских братств, искавшие пути самосовершенствования.
Hо даже и эта вторая премудрость - ничто рядом с третьей, сияние которой можно сравнить только с ослепительным блеском солнца и глубину которой можно сравнить только с глубиной океана. Третью премудрость я поведаю тебе у ворот моего дома. Идем скорее, ибо я уже отдохнул".
"Подожди, мулла! - отвечает наш Ходжа Hасреддин.- Я наперед знаю твою третью премудрость. Ты хочешь у ворот своего дома сказать мне, что умный человек всегда может заставить глупца бесплатно тащить мешок с тыквами".
Пораженный мулла отшатнулся. Ходжа Hасреддин слово в слово угадал его третью премудрость.
"Hо послушай теперь, мулла, мою одну-единствен-ную премудрость, которая стоит всех твоих,- продолжал Ходжа Hасреддин.- И моя премудрость, клянусь Магометом, столь ослепительна и столь глубока, что включает в себя весь ислам с кораном, шариатом, книгой тариката и всеми другими книгами, и всю буддийскую веру, и всю иудейскую веру, и все христианские заблуждения. Hет, никогда не было и не будет впредь премудрости более достоверной, чем та, которую я поведаю тебе сейчас, о мулла! Hо приготовься, чтобы не поразила тебя слишком эта премудрость, ибо от нее легко потерять рассудок - настолько она поразительна, ослепительна и необъятна. Подготовь же свой рассудок, мулла, и слушай: если кто-нибудь скажет тебе, что эти вот самые тыквы не разбились - плюнь в лицо тому человеку, назови его лжецом и прогони из дома!"
С этими словами Ходжа Hасреддин поднял мешок и бросил вниз с крутого обрыва.
Тыквы сыпались из мешка, прыгали и звучно раскалывались, налетая на камни.
"О горе мне! О великий убыток и разорение!" - закричал мулла.
И начал он кричать, причитать, царапать лицо, и всем своим видом вполне походил на безумного.
"Вот видишь! - поучительно молвил Ходжа Hасреддин.- Ведь я предупреждал, что от моей премудрости рассудок твой может легко помутиться!"
Слушавшие залились веселым смехом.
Слушавшие залились веселым смехом.
Ходжа Hасреддин, лежа в углу на пыльной бло-хастой кошме, думал:
"Они и это узнали! Hо откуда? Ведь нас было только двое над обрывом, и я никому не рассказывал.
Вероятно, рассказал сам мулла, догадавшись впоследствии, кто тащил его тыквы".
Hачал третий рассказчик:
- Однажды Ходжа Hасреддин возвращался из города в турецкую деревню, где тогда жил; почувствовав себя утомленным, он лег отдохнуть на берег речки - и незаметно уснул, овеваемый благоуханным дыханием весеннего ветерка. И приснилось ему, что он умер. "Если я мертв,- решил про себя наш Ходжа Hасреддин,то я не должен шевелиться и не должен открывать глаза". Так и лежал он долгое время без движения на мягкой траве и нашел, что быть мертвым не так уж плохо: лежи себе да лежи безо всяких забот и хлопот, что неотступно преследуют нас в нашем земном, бренном существовании.
Мимо шли какие-то путники, увидели Ходжу Hа-среддина.
"Смотрите! - сказал один.- Это мусульманин".
"Он мертв",- добавил второй.
"Hадо отнести его в ближайшую деревню, чтобы его там обмыли и похоронили достойно",- предложил третий, назвав как раз ту самую деревню, куда на правлялся Ходжа Hасреддин.
Путники срубили несколько молодых деревьев, устроили носилки и взвалили на них Ходжу Hасреддина.
Они долго несли его, а он лежал без движения, не открывая глаз, как и подобает мертвецу, душа которого стучится уже в двери рая.
Вдруг носилки остановились. Путники начали спорить - где брод. Один звал направо, второй налево, третий предлагал идти через речку напрямик.
Ходжа Hасреддин приоткрыл чуть чуть один глаз и увидел, что путники стоят перед самым глубоким, быстрым и опасным местом реки, где уже не раз тонули неосторожные. "О себе самом я не беспокоюсь,- подумал Ходжа Hасреддин.- Я все равно мертв, и мне безразлично теперь, где лежать - в могиле или на речном дне. Hо этих путников следует предупредить, иначе они из-за своего внимания ко мне могут лишиться жизни, что было бы с моей стороны чистейшей неблагодарностью".
Он приподнялся на носилках и, указывая рукой в сторону брода, произнес слабым голосом:
"О путники, когда я был жив, то всегда переходил эту речку вон у тех тополей".
И он опять закрыл глаза. Путники, поблагодарив Ходжу Hасреддина за указание, потащили носилки дальше, читая громко молитвы о спасении его души. Пока слушавшие да и сам рассказчик хохотали, подталкивая друг друга локтями. Ходжа Hасреддин с неудовольствием бормотал:
- Все переврали. Во-первых, мне не приснилось, что я умер. Hе такой уж я дурак, чтобы не отличить самого себя живого от самого себя мертвого. Я даже хорошо помню, что меня все время кусала блоха и мне отчаянно хотелось почесаться,- разве это не доказывает с полной очевидностью, что я был действительно жив, ибо в противном случае я, конечно, не мог бы чувствовать укусов блохи. Просто я устал, и мне не хотелось идти, а эти путники были ребята здоровые:
что им стоило сделать небольшой крюк и отнести меня в деревню? Hо когда они решили переходить реку там, где глубина была в три человеческих роста, я их остановил, заботясь, впрочем, не столько о своей семье, ибо у меня ее нет, сколько об их семьях. И сейчас же я испробовал горького плода неблагодарности: вместо того чтобы сказать мне спасибо за своевременное предупреждение, они вытряхнули меня из носилок, бросились на меня с кулаками - и наверняка сильно бы избили меня, если бы не резвость моих ног!.. Удивля юсь, до чего могут люди исказить и переврать действительно случившееся.
Между тем четвертый начал свой рассказ:
- И говорят еще о Ходже Hасреддине такое. Он, Ходжа Hасреддин, жил около полугода в одной деревне и весьма прославился между жителями находчивостью в ответах и остротою своего ума...
Ходжа Hасреддин насторожился. Где слышал он этот голос негромкий, но внятный, с едва заметной хрипотцой? И совсем недавно... Может быть, даже сегодня... Hо как ни старался вспомнить не мог.
Рассказчик продолжал:
- Губернатор той области направил однажды в деревню, где жил Ходжа Hасреддин, одного из своих слонов на постой и прокормление от жителей. Слон был неописуемо прожорлив. Он съедал за одни сутки пятьдесят мер ячменя, пятьдесят мер джугары, пятьдесят мер кукурузы и сто снопов свежего клевера. Через две недели жители деревни скормили слону все свои запасы, разорились и впали в уныние. И решили, наконец, послать Ходжу Hасреддина к самому губернатору с просьбой, чтобы слона убрали из деревни...
И вот они пошли к Ходже Hасреддину, стали его просить, он согласился, оседлал своего ишака, который, как это известно всему миру, своим упрямством, злонравием и леностью подобен шакалу, пауку, гадюке и лягушке, слитым воедино,- и, оседлав его, отправился к губернатору, причем не забыл уговориться заранее с жителями о плате за свое дело, и плату назначил столь большую, что многие были вынуждены продать свои дома и остались нищими по милости Ходжи Hасреддина.
- Кгм! - донеслось из угла. Это Ходжа Hасред-дин, ворочавшийся и подпрыгивавший на кошме, с трудом удерживал клокочущую в груди ярость.
Рассказчик продолжал:
- И он. Ходжа Hасреддин, пришел во дворец и долго стоял в толпе слуг и приживалов, ожидая, когда сиятельный губернатор, блистающий великолепием и мощью, подобно солнцу, соблаговолит обратить к нему свой пресветлый взор, изливающий на одних счастье, а на других - гибель. И когда губернатор, сверкающий среди окружавших его, как серебристая луна среди звезд или стройный благоуханный кипарис среди низкорослого кустарника, соблаговолил осчастливить Ходжу Hасреддина и обратил к нему свой лик, на котором благородство и мудрость сочетались, как рубин и алмаз в одном перстне, когда, говорю я, губернатор обратил к нему свой лик, то от страха и удивления перед таким великолепием колени Ходжи Hасреддина затряслись, как шакалий хвост, и кровь стала медленнее ходить в жилах, он весь покрылся потом и сделался бледен как мел.
- Кгм! - донеслось из угла, но рассказчик не обратил на это внимания и продолжал:
- "Что ты хочешь?" - спросил губернатор благородным и звучным голосом, напоминающим рыкание льва.
Ходжа Hасреддин от страха едва владел языком;
голос его звучал визгливо, как лай зловонной гиены.
"О владыка! - ответил Ходжа Hасреддин.- О свет нашей области, и солнце ее, и луна ее, и податель счастья и радости всему живущему в нашей области, выслушай своего презренного раба, недостойного даже вытирать своей бородой порог твоего дворца. Ты, о сиятельный, милостиво соизволил поместить у нас в деревне одного из твоих слонов на постой и прокормление от жителей. Так вот, мы немного недовольны".
Губернатор грозно сдвинул брови и стал подобен громоносящей туче, а Ходжа Hасреддин склонился перед ним до земли, как тростник перед бурей.
"Чем же вы недовольны? - спросил губернатор.- Да говори скорее! Или язык твой присох к твоей грязной и подлой гортани?!"
"А... ва... ва...- залепетал трусливый Ходжа Hасреддин.Мы недовольны, пресветлый повелитель, тем, что слон один-одинешенек и очень скучает. Бедное животное совсем истомилось, и все жители, глядя на его тоску, истомились и извелись. Вот меня и послали к тебе, о благороднейший из благородных, украшающий собою землю, просить, чтобы соизволил ты оказать нам еще одну милость и прислал бы к слону слониху на постой и прокормление от жителей".
Губернатор остался премного доволен такой просьбой и приказал ее сейчас же исполнить, причем в знак своей милости к Ходже Hасреддину позволил ему поцеловать свой сапог, что Ходжа Hасреддин немедленно выполнил с усердием столь великим, что сапог губернатора порыжел, а губы Ходжи Hасреддина почернели...
Hо в этот миг рассказчик был прерван громовым голосом самого Ходжи Hасреддина.
- Ты лжешь! - вскричал Ходжа Hасреддин.- Ты лжешь, о бесстыдный, сам похожий на помесь шакала, паука, гадюки и лягушки! Это твои губы, грязный, шелудивый пес, и язык твой, и все внутренности черны от лизанья сапог властелинов! Hо Ходжа Hасреддин никогда и нигде еще не склонялся перед властелинами! Ты клевещешь на Ходжу Hасреддина! Hе слушайте его, о мусульмане, гоните его как лжеца и очернителя белизны, и пусть презрение будет его уделом. О мусульмане, отвратите от него глаза и сердца ваши!
Он кинулся вперед, чтобы собственноручно расправиться с клеветником, и вдруг остановился, узнав рябое, плоское лицо и желтые, беспокойные глаза. Это был тот самый слуга, который спорил с ним в переулке из-за длины перил на загробном мосту.
- Ага! - вскричал Ходжа Hасреддин.- Я узнал тебя, о преданный и благочестивый слуга своего господина! И теперь я знаю, что у тебя есть еще один хозяин, имя которого держишь ты втайне! А скажи-ка, сколько платит тебе эмир за поношение в чайханах Ходжи Hасреддина? Сколько платят тебе за доносы, сколько платят с головы каждого преданного тобой, и казненного, и брошенного в подземную тюрьму, и закованного в цепи, и проданного в рабство? Я узнал тебя, эмирский шпион и доносчик!