02. Ринсвинд. Безумная звезда - Терри Пратчетт 8 стр.


– О, – сказал Ринсвинд, немного понижая тон. – Тогда ладно. Хорошо. Прекрасно. Ну что, пошли?

Он торопливо поднялся на ноги и стряхнул с себя снег.

– Только я думаю, нам следует подождать до утра, – добавил Двацветок.

– Почему?

– Ну, потому что сейчас жуткий холод, а мы не знаем толком, где находимся, Сундук куда-то исчез, да и темнеет с каждой минутой…

Ринсвинд помедлил. Ему показалось, что где-то в каньонах его сознания послышался отдаленный шорох старой бумаги. Волшебника томило ужасное предчувствие, что впредь такие сны будут часто повторяться, а у него были и другие, гораздо более интересные дела, кроме как выслушивать нотации от кучки древних заклинаний, которые не могут прийти к единому мнению насчет того, как начиналась вселенная…

Тоненький сухой голосок, донесшийся с задворков его мозга, поинтересовался:

– Ну, как дела?

– Заткнись, а? – отозвался Ринсвинд.

– Я всего-навсего сказал, что сейчас жуткий холод и… – принялся оправдываться Двацветок.

– Это я не тебе, это я себе.

– Что?

– Заткнись, а? – устало буркнул Ринсвинд. – Насколько я понимаю, вряд ли здесь найдется чем подкрепиться?

Гигантские камни черными и угрожающими глыбами выпирали на фоне умирающей зелени заката. По внутреннему кругу в свете нескольких костров взад-вперед торопливо сновали друиды, настраивая необходимую для каменного компьютера периферию, как то бараньи черепа на украшенных омелой шестах, знамена с вышитыми извивающимися змеями и тому подобными штуковинами. За пределами пятен света толпились обитатели равнин; фестивали друидов пользовались устойчивой популярностью, особенно когда что-то шло наперекосяк.

Ринсвинд уставился на сборище.

– Что происходит?

– Ну, – с энтузиазмом отозвался Двацветок, – очевидно, здесь проводится церемония, возникшая многие тысячелетия назад и отмечающая, э-э, возрождение луны или, возможно, солнца. Нет, я почти уверен, что луны. Судя по всему, церемония эта очень торжественная, красивая и окутана спокойным достоинством.

Ринсвинд содрогнулся. Когда Двацветок принимался подобным образом разглагольствовать, им сразу овладевало беспокойство. Слава богам, он не назвал церемонию «живописной» и «оригинальной». Ринсвинд так и не нашел удовлетворительного перевода для этих слов, но самый близкий синоним, который он смог подобрать, означал «неприятности».

– Вот бы Сундук сюда, – с сожалением продолжил турист. – Как кстати пришелся бы мой иконограф. Все обещает быть очень оригинальным и живописным.

Толпа предвкушающе зашевелилась. Похоже, церемония вот-вот начнется.

– Послушай, – торопливо заговорил Ринсвинд. – Друиды – это жрецы. Поэтому, пожалуйста, не выводи их из себя.

– Но…

– Не предлагай купить у них камни.

– Но я…

– Не заводи разговор о самобытных народных обычаях.

– Я думал…

– И ни в коем случае не пытайся продать им страховой полис, это мгновенно выведет их из себя.

– Но они же жрецы! – взвыл Двацветок.

Ринсвинд приостановился.

– Ага, – сказал он. – В том-то все и дело.

У внешнего круга начала формироваться какая-то процессия.

– Жрецы – это хорошие, добрые люди, – запротестовал Двацветок. – У нас дома они ходят по городу с чашками для подаяний. Это единственное, что у них есть.

– А-а, – протянул Ринсвинд, не совсем уверенный в том, что все понял. – Чашки для того, чтобы лить в них кровь, да?

– Кровь?

– Ну да, вытекающую из жертв.

Ринсвинд подумал о тех жрецах, которых он знавал дома. Он всегда боялся навлечь на себя гнев какого-либо бога, а потому посещал множество храмовых церемоний. В общем и целом он считал, что наиболее точным описанием любого жреца в области Круглого моря будет «человек, который уйму времени проводит по локоть в крови».

Лицо Двацветка выразило ужас.

– О нет, – воскликнул он. – Там, откуда я приехал, жрецы – это праведные люди, посвятившие жизнь бедности, добрым делам и изучению природы богов.

Ринсвинд обдумал предложенный вариант.

– И никаких жертвоприношений?

– Абсолютно никаких.

Ринсвинд сдался.

– Ну, – буркнул он, – по-моему, эти твои жрецы не так уж и святы.

Где-то неподалеку раздался громкий рев целого оркестра бронзовых труб. Ринсвинд оглянулся вокруг. Рядом медленно двигалась колонна друидов, которые несли длинные серпы, увешанные пучками омелы. Далее следовали многочисленные младшие друиды и ученики, играющие на самых разнообразных ударных инструментах, которые традиционно считались отгоняющими злых духов и, весьма вероятно, таковыми и являлись.

На камнях, которые зловеще выделялись на фоне залитого зеленью неба, свет факела рисовал возбуждающие и эффектные узоры. Над Пупом замерцали и засверкали среди звезд переливчатые полотнища «аврора кориолис» – центрального сияния, порождаемого миллионами танцующих в магическом поле Диска ледяных кристаллов.

– Белафон мне все объяснил, – прошептал Двацветок. – Мы станем свидетелями освященной веками церемонии, воспевающей Единство Человека и Вселенной. Именно так он и сказал.

Ринсвинд бросил кислый взгляд на процессию. Теперь, когда друиды рассыпались вокруг огромного плоского камня, возвышающегося посредине круга, он не мог не заметить привлекательную, хотя и несколько бледноватую юную особу. У нее было: на теле – длинное белое платье, на шее – золотая гривна, на лице – смутная обеспокоенность.

– Она жрица? – спросил Двацветок.

– Не уверен, – медленно ответил Ринсвинд.

Друиды запели. Песнь, как показалось волшебнику, получилась очень неприятной и довольно заунывной. Судя по звучанию, она вот-вот должна была перерасти в резкое «крещендо». Вид девушки, укладывающейся на большой камень, только подтвердил ход мыслей волшебника.

– Я хочу остаться, – сказал Двацветок. – Я считаю, что подобные церемонии возвращают нас к примитивной простоте, которая…

– Да, да, – перебил его Ринсвинд. – Но, к твоему сведению, они собираются принести ее в жертву.

Двацветок бросил на него изумленный взгляд.

– Что, убить ее?

– Да.

– Зачем?

– Я откуда знаю? Чтобы хлеб рос, чтобы луна поднималась или еще зачем-то. А может, им просто нравится убивать людей. Вот тебе твоя религия.

Он начал ощущать глухой низкий звук, не столько слышимый, сколько воспринимаемый всем телом и исходящий от соседнего камня, под поверхностью которого мелькали крошечные пятнышки света, похожие на вкрапления слюды.

Двацветок попеременно то открывал, то закрывал рот.

– Неужели они не могут использовать цветы или, к примеру, ягоды? – наконец предложил он. – Вроде как символически?

– Нет.

– А кто-нибудь пытался?

Ринсвинд вздохнул.

– Послушай, – сказал он. – Ни один уважающий себя верховный жрец не станет возиться с трубами, процессиями, знаменами и тому подобными штуками, чтобы потом воткнуть нож в нарцисс и парочку слив. Посмотри правде в глаза: эти заморочки насчет золотых ветвей, смены времен года и прочей муры сводятся попросту к сексу и насилию.

К его изумлению, губы Двацветка задрожали. Турист не только смотрел на мир сквозь розовые очки – он воспринимал его розовым мозгом и слышал розовыми ушами.

Песнь неотвратимо перерастала в «крещендо». Главный друид проверил на пальце остроту своего серпа. Глаза присутствующих были обращены за круг, к каменной глыбе на заснеженных холмах, из-за которой должна была появиться луна, выступающая этой ночью в качестве заезжей звезды.

– Тебе бесполезно…

Ринсвинд разговаривал сам с собой.

Тем не менее промерзший пейзаж за пределами круга был не таким уж безжизненным. Во-первых, как раз сейчас к друидскому святилищу подтягивался отряд волшебников, поднятый по тревоге Траймоном.

И во-вторых, из-за лежащего поблизости камня за происходящим наблюдала некая маленькая и одинокая фигурка. Один из величайших мифов Диска с явным интересом следил за событиями, разворачивающимися в центре каменного компьютера.

Он увидел, как друиды закружились и запели, увидел, как главный друид поднял серп…

И услышал голос.

– Послушайте! Извините! Могу я высказаться?

Ринсвинд отчаянно оглянулся вокруг в поисках путей спасения. Их не было. Двацветок стоял у алтарного камня с поднятым вверх пальцем и всем видом выражал вежливую решимость.

Волшебник припомнил день, когда Двацветок, которому показалось, что прохожий погонщик слишком сильно хлещет свой скот, произнес речь о необходимости хорошего обращения с животными, в результате чего он, Ринсвинд, оказался сильно помятым и слегка окровавленным.

Друиды смотрели на туриста с таким выражением, которое обычно приберегают для обезумевших овец или для внезапно выпавшего дождя из лягушек. До Ринсвинда слова Двацветка доносились еле-еле, но все же он расслышал несколько фраз типа «самобытные народные обычаи» и «орешки и цветочки».

Потом похожие на пучок сырных палочек пальцы зажали ему рот, и исключительно острое лезвие впилось в его адамово яблоко.

– Ни жвука, иначе ты покойник, – произнес у него над ухом гнусавый голос.

Глаза Ринсвинда вывернулись в орбитах, словно пытаясь найти выход.

– Если ты хочешь, чтобы я ничего не говорил, то как ты узнаешь, что я понял твой приказ? – прошипел он.

– Жаткнишь и шкажи мне, што жадумал этот твой идиот-приятель!

– Нет, послушай, если я должен заткнуться, то как мне…

Нож у горла превратился в горячую полоску боли, и Ринсвинд решил обойтись без логики.

– Его зовут Двацветок. Он не местный.

– По нему и не шкажешь. Твой приятель?

– Да, нас связывает взаимная ненависть.

Ринсвинд не видел своего пленителя, но, судя по ощущениям, его тело было сделано из вешалок для пальто. А еще от него сильно пахло мятой.

– Прижнаю, он не иш трушов. Делай то, што я тебе шкажу, и, может, ему удаштшя выбратьшя. Иначе его кишки окажутшя намотанными вон на тот камень.

– Э-э…

– Видишь ли, народ тут не отличаетшя вшеленшким отношением к жижни.

Именно в этот момент луна, должным образом повинуясь законам убеждения, поднялась над горизонтом. Вопреки всем вычислениям, она оказалась совсем не там, где, по общему мнению камней, ей следовало находиться.

На месте луны сквозь разорванные облака проглядывала свирепая багровая звезда. Она висела точно над священным камнем круга и сияла на полную катушку, словно искра в глазнице Смерти. Она выглядела мрачной, ужасающей и, как заметил Ринсвинд, с прошлой ночи стала чуточку больше.

У жрецов вырвался крик ужаса. Толпа, собравшаяся на окружающих камни склонах, подалась вперед. Зрелище обещало быть интересным.

Ринсвинд почувствовал, как в руку ему скользнула рукоять ножа, и хлюпающий голос у него за спиной спросил:

– Ты когда-нибудь шовершал што-нибудь подобное?

– Подобное чему?

– Ну, врывалшя в храм, убивал жрецов, крал шокровища, шпашал девушку…

– Нет, именно этого я никогда не делал.

– Тогда шмотри. Вот как это делаетшя.

В двух дюймах от Ринсвиндова левого уха раздался жуткий вопль, какой мог бы испустить бабуин, лапу которого в гулком каньоне придавил булыжник. Мимо волшебника мелькнула маленькая, но жилистая фигурка.

В свете факелов он увидел, что это глубокий-преглубокий старик, из тех тощих стариков, которых обычно называют «шустрыми», с абсолютно лысой головой, доходящей почти до колен бородой и парой похожих на спички ножек, на которых варикозные вены начертили карту улиц большого города. Несмотря на холодную погоду, одежды на нем не было никакой, не считая усаженного бронзовыми заклепками кожаного мешочка в районе паха и сапог, в которые спокойно вместилась бы еще пара-другая икр.

Двое ближайших друидов переглянулись и взвесили свои серпы. В воздухе пролетело смазанное пятно, и друиды, хрипя, свалились наземь тугими клубками агонизирующей боли.

В последовавшей за этим суматохе Ринсвинд боком подобрался к алтарному камню. Нож он держал очень осторожно, чтобы не нарваться на недоброжелательный прием. Хотя все вроде позабыли о нем. Те друиды, которые еще не убежали из круга, – преимущественно более молодые и мускулистые, – собрались вокруг старика-воина, чтобы обсудить с ним тему жертвоприношения применительно к концентрическим кругам. Однако, судя по кудахтанью и скрипу суставов, старик одерживал верх в этих дебатах.

Двацветок заинтересованно наблюдал за схваткой. Ринсвинд схватил его за плечо.

– Пошли, – скомандовал он.

– Может, нам следует помочь?

– Думаю, мы только помешаем ему, – торопливо ответил Ринсвинд. – Лично я терпеть не могу, если мне заглядывают через плечо, когда я занимаюсь важным делом.

– По меньшей мере, мы должны спасти юную даму, – твердо сказал Двацветок.

– Ладно, но шевелись побыстрее!

Двацветок схватил нож и поспешил к алтарному камню. Несколькими неумелыми взмахами ему удалось перерезать веревки, которыми была связана девушка. Поднявшись, юная особа села и залилась слезами.

– Все в порядке… – начал он.

– В порядке? Как бы не так! – огрызнулась она, свирепо взирая на Двацветка из-под покрасневших век. – Обязательно надо лезть не в свое дело!

Она возмущенно высморкалась в подол.

Двацветок в замешательстве посмотрел на волшебника.

– Э-э, по-моему, ты не совсем поняла, – заметил турист. – Я имею в виду, мы только что спасли тебя от верной смерти.

– Здесь это не так-то легко, – отрешенно заявила она. – То есть блюсти себя… – Она вспыхнула и с несчастным видом затеребила край платья. – Ну, в смысле, оставаться… не позволять себе… в общем, не терять квалификацию.

– Квалификацию? – переспросил Двацветок, чем заслужил кубок Ринсвинда как самый тупорылый человек во всей множественной вселенной.

Глаза девушки сузились.

– Сейчас я могла бы прогуливаться наверху с Лунной Богиней и пить мед из серебряной чаши, – раздраженно воскликнула она. – Восемь лет сидения дома по субботним вечерам – и все это псу под хвост!

Она взглянула на Ринсвинда и нахмурилась.

Он что-то почувствовал. Наверное, услышал едва слышный звук шагов за спиной, а может, увидел отразившееся в ее глазах движение… Во всяком случае, он быстро пригнулся.

Что-то просвистело там, где только что была его шея, и скользнуло по лысой голове Двацветка. Ринсвинд быстро обернулся и увидел, как архидруид заносит серп для нового удара. Поскольку удирать было бессмысленно, волшебник отчаянным движением выбросил вперед ногу.

Пинок угодил противнику прямо в коленную чашку. Архидруид громко завопил, выронил оружие, и в то же самое мгновение послышался негромкий, омерзительно чавкающий звук. Жрец упал навзничь. Стоящий у него за спиной невысокий человечек с длинной бородой вытащил из тела меч и вытер его пригоршней снега.

– Опять меня мучает проштрел. Шокровища жабирайте шами, – сказал он.

– Сокровища? – слабо переспросил Ринсвинд.

– Ну ожерелья и прочую дребедень. Жолотые цепи. Жолота ждешь полно. Вот вам и друиды, – прошамкал старик. – Ничего, кроме украшений, украшений и украшений. А кто эта девушка?

– Она не хочет, чтобы мы ее спасали, – сказал Ринсвинд.

Девушка с вызовом взглянула на старика из-под размазавшихся век.

– Плевал я на это, – он одним плавным движением подхватил ее на руки, слегка пошатнулся, выкрикнул что-то про артрит и свалился наземь.

– Не штой прошто так, ты, тупая корова. Помоги мне поднятьшя, – немного погодя пробурчал он из лежачего положения.

К великому удивлению Ринсвинда и, несомненно, к своему собственному, девушка послушалась.

Ринсвинд тем временем пытался привести Двацветка в чувство. На виске маленького туриста виднелась неглубокая царапина, но Двацветок упорно пребывал без сознания, а на лице его застыла слегка ненормальная улыбка. Его дыхание было неглубоким и – странным.

А еще он показался Ринсвинду очень легким. Не просто легким, невесомым. С тем же успехом волшебник мог поднимать тень.

Он припомнил, что слышал однажды, будто друиды применяют необычные и ужасные яды. Разумеется, он также слышал – обычно от тех же самых людей, – что у всех мошенников близко посажены глаза, что молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды и что если бы боги хотели, чтобы люди летали, то дали бы им билет на самолет. Но что-то в Двацветковой легкости напугало Ринсвинда. Напугало до полусмерти.

Он поднял глаза на девушку. Она стояла, перекинув старика через плечо, и смотрела на волшебника с едва заметной извиняющейся улыбкой. Откуда-то из области ее поясницы послышалось:

– Вше жабрали? Давайте двигать отшюда, покуда они не вернулишь.

Ринсвинд сунул Двацветка подмышку и потрусил следом. Больше ему ничего не оставалось…

У старика была большая белая лошадь, которую он оставил привязанной к сухому дереву в заснеженном овраге, расположенном в некотором отдалении от кругов. Животное было гладким и лоснящимся, а производимое им общее впечатление великолепного боевого скакуна лишь самую малость нарушалось привязанным к седлу противогеморройным кольцом.

– Ладно, отпушти меня. В переметной шумке лежит бутылка ш раштиранием, ешли ты не против…

Ринсвинд как можно любезнее прислонил Двацветка к дереву и в свете луны – скорее в слабом красноватом свечении грозной новой звезды – впервые по-настоящему разглядел своего спасителя.

Один из голубых глаз прятался под черной повязкой. Тощее тело, которое сейчас чуть не звенело от напряжения, добела раскаленное сводящей сухожилия судорогой, покрывала целая сеть шрамов, а зубы, очевидно, давным-давно ушли на покой.

– Тебя как зовут? – спросил волшебник.

– Бетан, – ответила девушка, полной горстью втирая в спину старика вонючую зеленую мазь.

Попроси ее кто-нибудь задуматься, какого рода события могут случиться после того, как ее спасет с жертвенного камня для девственниц герой на белом коне, вряд ли девушка упомянула бы растирание. Однако сейчас, когда выяснилось, что растирание – это все, что с тобой происходит, спасенная дева была преисполнена решимости справиться со своим заданием наилучшим образом.

Назад Дальше