— Не надорвешься? — нахально спросил Калли, разглядывая деда в упор.
— Ах ты тля, чтоб тебя всего перекорежило! — Дед шатнулся вперед, замахиваясь ухватом. Калли ловко выдернул ухват у него из рук и толкнул его на лавку.
— Посиди-ка, остынь! Косматый дед затряс бородой и попытался отобрать у Калли ухват, не смог — и заплакал от злости. Вяйно вмиг оказался рядом.
— А ну дай сюда, — он забрал у Калли ухват, аккуратно поставил к стенке и сурово обратился к старику:
— С каких это пор гостей встречают, бросаясь на них из-за печки?
— Я никого в гости не звал, — огрызнулся дед. — Особенно после заката.
Калли хохотнул.
— Думаешь, мертвецы пришли по твою душу, ласковый хозяин?
— Умолкни, парень, — гневно осадил его Вяйнемейнен. — Сядь в угол и не мешай.
Колдун сел на лавку напротив старика и внимательно вгляделся в его лицо.
— Сдается мне, почтенный, я тебя уже встречал? Может такое быть?
— Отчего ж не может? — сварливо отозвался старик. — Кто на севере не знает великого чародея, единственного защитника земли карьяльской?
— А я-то, невежа, полагал, что защитника карьяльской земли зовут Вяйнемейнен! — подал голос Калли.
Дед злобно зафыркал.
— Этот твой Вяйнемейнен, чтоб ему на том свете у барсуков роды принимать, мне и в подметки не годится! Тоже мне, о ком вспомнил! Да он меня однажды чуть не сглазил!
— Когда это? — с любопытством перебил его Вяйно.
— А лет, может, так семьдесят назад, сидел я на льду Нево и резал могучую руну «Водяной Нежити Пугало Великое» для своей личной надобности, тут он и подходит, вековечный старый хрыч. Встал у меня за спиной, смотрел-смотрел, а потом говорит: «Если ты вырежешь здесь еще одну черточку, то провалишься прямо в черные воды Маналы». И что ты думаешь — накаркал!
Вяйно широко улыбнулся.
— Как же ты удрал от Маны, Тиира? Старикашка вздрогнул и съежился.
— Так вы знакомы? — удивленно спросил Калли.
— Были, — ответил Вяйно, пересаживаясь ближе к столу. — Лет сто назад.
На столешнице, усыпанной заплесневелыми корками и яичной скорлупой, Вяйно обнаружил и небольшой бочонок с пивом. Пиво было слабое, выдохшееся, но, как ни странно, еще не прокисло. Отыскав более или менее чистую кружку, Вяйно плеснул туда пива и протянул старику.
— Выпьем за встречу, — сказал он. — Тиира, прославленный некогда райден из Заельников. Как же я тебя сразу не признал? Впрочем, это как раз неудивительно…
Тиира взял кружку и с подозрением глянул на Вяйно.
— Я-то райден, — согласился он. — А вот ты кто, человече?
Вяйно молча посмотрел на бывшего чародея-охотника. Не может быть, чтобы тот не узнавал его, но, очевидно, так оно и было. Сам Вяйно распознал бы райдена, равно как и любого другого из своих прежних собратьев, даже если бы совершенно ослеп и оглох. То, что он сразу не узнал Тииру, объяснялось тем, что старик, похоже, колдовские способности утратил.
— Когда-то и меня звали райденом, — сказал Вяйно. — Не вспомнил?
— Нет, — глядя на него мутным взглядом, ответил Тиира. — Из чьей ты ватажки? Из моей?
Вяйно покачал головой. Насколько он помнил, Тиира был гораздо моложе него, однако теперь выглядел совершенно дряхлым, выжившим из ума старцем. Он вообще не был похож на колдуна — обычный столетний дед, доживающий в запечном углу. Сила ушла до последней капли: беспомощные движения, шаркающие шаги, дрожащие, исхудавшие руки, взгляд потухший и равнодушный. Взгляд слепца…
Между тем в памяти Тииры что-то шевельнулось.
— Райден! — прошамкал он. — Давненько я о них не слышал! Ну, тогда садись к столу и угощайся, брат. Я старым клятвам верен, не то что некоторые. Мой дом всегда открыт для тех, кто бился с тунами во Вратах Похъёлы…
«Ничего себе, куда их заносило — Врата Похъёлы! — подумал Вяйно. — Могли ведь накликать беду на весь северный край. Может, и накликали…»
— Ты не скромничай! — великодушно угощал Тиира. — Поройся там на столе, нынче снеди полно: рыбка вяленая, пироги… И мальчишку своего дерзкого накорми. Я на него не в обиде — сам таким же был… Мы, слава господину нашему Тапио, еще не совсем обеднели. Только позавчера приплывала девка, правнучка моя из Заельников, привезла пиво и пирог с капустой. Людишки тут почтительные. Да и боятся тоже, хе-хе, по старой памяти…
«Что же с тобой случилось? — думал Вяйно, рассматривая старого райдена. — Как ты ухитрился растерять всю силу и превратиться в такое ничтожество?»
— Не самое уютное местечко ты выбрал для своего дома, — сказал он вслух, глянув на темный провал сеней. — Мертвецы как, не беспокоят?
— А ну их, — отмахнулся Тиира. — Как лунная ночь — так и лезут в ворота. Все створки обглодали. А что поделать?
— В другое место переехать? — предложил Калли.
— Нельзя! Я должен оставаться здесь.
— Почему? — спросил Вяйно, стараясь не слишком выдавать свой интерес.
— Я страж, — прошамкал старый райден. — Сторожу колдовской круг на горе Браге. Чтобы больше никто в него не вошел и не вышел.
Вяйнемейнен насторожился.
— Да ведь он запечатан, — сказал Калли.
— Э-э! Кто запечатал, тот и распечатать может. А если этот круг откроется, то всем карьяла… да нет, всему миру — придет конец!
Калли удивленно промолчал.
«Похоже, он и в самом деле так думает», — отметил Вяйно и спросил самое главное:
— Брат Тиира, куда ведет этот круг?
Старик долго молчал. Когда наконец заговорил, в его голосе отчетливо прозвучал страх:
— Не могу сказать. Пусть смилуется надо мной Тапио — не могу.
— Да что ж ты все время Лесного Хозяина поминаешь? — не выдержал Калли. — Ты ведь давно уже не охотник!
Все трое повернули головы в сторону деревянного идола. В тишине было слышно, как по столу шныряют тараканы. Через некоторое время Тиира громко шмыгнул носом.
— Как же мне ему не поклоняться, благодетелю, когда он мою душу из самой Маналы на сосновом стволе вызволил?
Вяйно и Калли взглянули на него с одинаковым недоумением.
— Душу? — недоверчиво повторил холоп. — На сосновом стволе?
— Вот именно. Господин мой Тапио один не побоялся мне помочь, когда меня, полумертвого, носили черные волны нездешних морей…
Калли поймал взгляд Вяйнемейнена, указал глазами на Тииру и постучал себя по голове.
— А боги Голубых полей, — желчно добавил Тиира, — и пальцем не шевельнули, чтобы мне помочь! Как за битвой моей великой наблюдать, так пожалуйста, а спуститься с небес — побоялись. Струсили! И больше я их с тех пор не видел.
«Не ты один», — подумал Вяйно и спросил:
— С кем же ты сражался, Тиира? Расскажи нам о своей великой битве!
Старик открыл рот, словно хотел что-то выговорить, но посмотрел на маленького идола и задрожал. Калли ловко всунул ему в руки новую кружку пива.
— Давай, дед, — о подвигах, — потребовал он. — А то впервые в жизни встречаю живого райдена, а он только мямлит да трясется. Может, ты и не райден вовсе?
Тиира бросил на него свирепый взгляд, выпил кружку залпом, утерся кудлатой бородой и заговорил:
— Случилось это лет двадцать тому назад. Я в то время на промыслы уже не ходил, а жил в Заельниках у родни. И вот прибегают ко мне людишки и вопят, что на горе Браге появилось чудовище и напало на озерные выселки, вот эту самую деревню. Делать нечего, пошел я разбираться. В моих охотничьих угодьях должен быть порядок, иначе сразу какой-нибудь сосед явится проведать — не утратил ли брат-охотник чутье да сноровку…
— Так все райдены и сгинули, испытывая друг друга, — кивнул Вяйно. Прозрачный намек Тииры вызвал у него только горькую улыбку.
— И что дальше было? — с любопытством спросил Калли.
— Люди болтали о чудовище невесть что: дескать, оно и трехглавое, и крылатое, и огнедышащее, вместо перьев у него острые клинки, а крик сводит с ума. Вылетело из грозовой тучи, свило себе гнездо на Браге, а потом слетело вниз, к озеру, и давай пировать.
— Что-то я такое слышал, — сказал Вяйно. — А как было на самом деле?
— Крикуны, как водится, всё переврали, — продолжал Тиира. — Не было никакого трехголового чудовища. Пришел я на озеро, смотрю — деревня уже догорает, живых не осталось, и никого там нет, кроме той хищной твари. Крови напилась, убийствами насытилась, крылья раскинула — отдыхает. Я ее, конечно, сразу узнал. Не из тучи она явилась, а прямиком из Похъёлы.
— Верно ли я тебя понял? — спросил Вяйно. — Это был тун?
— Он самый. Точнее, она. Тиира тяжело вздохнул:
— Мне повезло, что она устала и опьянела от человечины, иначе бы никогда мне с ней не справиться. После долгой борьбы мне удалось прогнать ее из деревни. Тварь сбежала на Браге. Она так опилась крови, что едва могла лететь, — будь я лет на пятьдесят помоложе, просто снял бы ее из самострела. Взошли мы на Браге, и там… Ох тяжко мне все это рассказывать, брат райден. После той битвы со мной случилось что-то недоброе. Словно я сам теперь вроде тех мертвецов, что мои ворота по ночам глодают. Вроде всё как раньше, а иногда кажется — пелена глаза застлала. Смотрю на одно — вижу другое. Вот ты пришел, а я тебя не признал…
— Ты говори, говори, — мягко сказал Вяйнемейнен.
— Ты бывал на Браге? Там наверху круглая поляна, а на ней — кольцо камней. Хороший рунный круг, я им сам нередко пользовался. Тварь вошла в него — и исчезла, скрылась из этого мира. Но в старые времена удрать от меня было непросто. Мы летели в полной темноте до самого утра, а когда рассвело, я увидел, что внизу — море. Тварь летела все медленнее, и я был уверен, что вот-вот ее нагоню. Но потом вдалеке показался остров — одинокий пик посреди моря, вершиной уходящий в облака…
Голос Тииры снова задрожал.
— Ох, желал бы я его забыть! Первое, что я увидел, — тучи чаек. Кружатся, кричат, как обезумевшие, бросаются на скалы, падают в волны — все камни в белых перьях и кровавых пятнах. Когда-то на острове росли сосны, но все они словно засохли в одночасье. Одни свалились на скалы, в прибой, и громоздились там, как непогребенные трупы, другие так и стояли, словно мертвецы в дозоре. Берег усыпан человеческими костями. Только одно там было живое, страдающее, могучее и страшное — сама скала. Она тянула меня к себе, как рыбак тащит рыбу сетью. Летучая тварь безрассудно устремилась прямо к ней. Я попробовал сопротивляться, но почувствовал, что скала вытягивает душу из моего тела. Меня охватила смертная тоска. Я чувствовал, что ослеп и оглох и больше себе не подчиняюсь. Тут силы покинули меня, и, не долетев до острова, я упал в море.
Когда я очнулся, вокруг была только вода, а никакого острова не было и в помине. К счастью, Лесной Хозяин, господин Тапио, решил мне помочь, уж не знаю почему. Сначала он послал мне сосновый ствол, за который я уцепился, а потом — сильнейшее течение, которое повлекло меня неведомо куда. Течение прибило сосновый ствол к незнакомому пустынному берегу, сумрачному и неприветливому. Думаю, то был берег Маналы. Но мне и того было довольно: чуть отдышавшись, я начертил на песке рунный круг и каким-то чудом смог вернуться обратно на гору Браге.
Тиира снова испустил глубокий вздох.
— Несколько дней спустя я вернулся на гору и захотел вновь отправиться на поиски туна, но не смог пройти через круг. Мои чары оказались бессильными. Я пытался снова и снова, пока не почувствовал, что схожу с ума. Тогда я покинул гору Браге и больше туда не приходил.
«Его чары тут ни при чем, — подумал Вяйно. — Некто просто запечатал круг, чтобы Тиира не мог попасть туда, куда не следует. А потом принялся за него самого…»
— Почему ты решил, что тебе помог именно Тапио?
— Он сам назвал свое имя, когда я вырезал его идол из соснового корня.
В избе воцарилась тишина. Калли с уважением глядел на косматого старикашку, который поначалу показался ему таким жалким. Вяйно сохранял спокойствие, но в душе он был поражен не меньше Калли. «Живая скала, уходящая в небо! Куда же это тебя занесло, бедняга? Точнее — куда тебя заманили туны?»
Вяйно перевел взгляд на деревянного божка. На Тапио идол не походил нисколько. Может ли быть, что именно в таком облике он явился Тиире? «Лесной Хозяин, владыка Тапиолы! — мысленно попробовал чародей воззвать к божку. — Бывало, ты приходил на мой зов, откликнись и теперь!» Ответа пришлось ждать долго. Наконец он пришел — слабый, далекий, и совсем не от Тапио. Вяйно мгновенно остановил мысли и ушел глубоко в воды безмолвия, к корням тишины, ускользая от ищущего взгляда той, которую боялись все, но поклонялись которой — только в Похъёле.
Ни Тиира, ни Калли не заметили, что Вяйнемейнен неожиданно закрыл глаза и окаменел лицом. Захмелевший старый райден, уткнувшись в кружку, пенял на неблагодарных людишек. А все внимание Калли было приковано к длинному черному перу, что лежало на столе среди объедков. Для любой из лесных птиц оно было слишком длинным, а его конец украшала острая стальная накладка. Воровато глянув на Вяйно, холоп быстро сбросил перо под стол.
— …ох, старость не радость! — жаловался Тиира. — Все меня забыли, никто не приходит навестить старика. Ничего уж не могу — ноги не ходят, глаза не видят. Живу как барсук в норе, грязью зарастаю. Крыльцо подмести давеча хотел — спина не гнется… Я внучке говорил, хоть бы ты у меня пожила, так боится глупая старуха, даже с лодки на берег не сходит… Печь топить боюсь, как бы не угореть… Впору пойти да и удавиться на собственных воротах!
Вяйно открыл глаза. За окном синело небо — близился рассвет.
«Будь ты трижды благословен, Тиира, что не позволил мне к нему прикоснуться!» — подумал чародей, стараясь не смотреть на черного божка — образ смертоносной Калмы.
Когда гости вышли во двор и с наслаждением вдохнули чистый лесной воздух, уже почти рассвело. Сгоревшую деревню затянуло жемчужным туманом. В избе храпел Тиира, уснувший прямо за столом среди объедков.
— Что дальше делать будем? — зевая, спросил Калли. — На гору и спать?
— Да уж, занятных историй мы сегодня наслушались, — рассеянно отозвался Вяйно. — Они, пожалуй, стоили того, чтобы просидеть полночи в вонючей избе, глотая кислое пойло и закусывая его заплесневелыми корками. Нет, мальчик, спать мы сегодня не будем, некогда. Придется нам навестить еще кое-кого.
— Кого еще? — устало протянул холоп. — Вы как хотите, господин Вяйнемейнен, а с меня хватит, я больше никуда не пойду.
— Ты не беспокойся, далеко идти не придется. Вообще никуда идти не надо.
— Как это? — насторожился Калли, оглядываясь.
— Хочешь узнать, что творится в доме, — спроси хозяина. А кто у нас хозяин леса?
— Господин Тапио, — озадаченно ответил Калли.
— А мы сейчас где?
Калли нахмурился, соображая. Вяйно усмехнулся, но его лицо быстро посуровело.
— Собирайся, парень. Пойдем в гости к Тапио.
— Это как же?
— Пешком.
— Никуда я не пойду!
— Пойдешь, — отрезал Вяйнемейнен. — Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одного, когда по лесу шастает похъёльский кровопийца?
Чародей направился к берегу. Калли, сердито бормоча себе под нос, пошагал за ним. Он не стал спорить с колдуном — понимал, что бесполезно, — но гораздо охотнее перебрался бы через озеро вплавь, чем пошел на поиски Тапио. Лесной Хозяин никогда не славился добродушием, а в последнее время, когда в Тапиоле хийси стало больше, чем зверья, от него и вовсе не приходилось ждать ничего хорошего.
«Сейчас бы съесть горшок горячей каши, забраться в палатку, накрыться шкурой с головой и спать, пока не стошнит, — сонно думал Калли, плетясь за колдуном. — Мертвецы из озера небось в круг не полезут. А крылатому упырю я без надобности. Ему нужен Ильмо. Хорошо, что Ильмо удалось добраться до усадьбы Вяйно! Там его точно никто не достанет…»
Глава 12 РЯБИНОВАЯ НОЧЬ
На женскую половину в большой избе Антеро солнце заглядывало только на закате, и то совсем ненадолго. С одной стороны свет закрывала печь, с другой пестрая холстяная занавеска. Под вечер, когда солнце совсем ушло из дома за кромку леса, в женский угол прокралась Айникки. Убедившись, что ни матери, ни холопок в избе нет, она примостилась на коленях рядом с сундуком и принялась вертеть в его замке ключом. «Не сломать бы окаянный крючок, — думала она, замирая при каждом щелчке и скрипе. — Выдумают же заморские кузнецы людям мороку!» Сундук был словенской работы, расписной, дубовый, окованный железными полосками. Карьяла хранили добро в легких берестяных коробах, а о замках с ключами и не слыхали. По правде сказать, замки им были ни к чему — никаких сокровищ у них не водилось. Но этот сундук был особый. Марьятта, мать Айникки, хранила в нем свое приданое.
О содержимом этого сундука среди женщин и девиц рода Калева ходили легенды. Староста привез жену с войны, некрасивую и неплодовитую, но с приданым он не прогадал. Те, кому довелось присутствовать на свадьбе Антеро, говорили, что богаче невесты люди никогда не видывали. А для описания того, какие на ней были украшения, в языке карьяла даже не было слов. Но с тех пор сокровища были спрятаны под замок.
Самые ехидные заявляли, что в следующий раз Марьятта нарядится только на собственные похороны.
Наконец что-то щелкнуло, крышка подалась. В закутке сразу запахло пижмой. Приданое было разложено в безупречном порядке. На самом верху, завернутое в некрашеный лен, лежало круглое серебряное зеркало. В нем можно было за один раз увидеть все лицо целиком — небось даже у самого словенского князя не было такого великолепия. Айникки обтерла зеркало рукавом, прислонила его к поднятой крышке сундука, погляделась в него и довольно ухмыльнулась. «Зеркало, пожалуй, придется оставить, — подумала она. — С таким выйдешь за околицу — все хийси сбегутся, недалеко уйдешь!»
Под зеркалом, в другой тряпице, что-то сверкнуло, словно заблудившийся солнечный луч. Айникки, от волнения прикусив кончик языка, осторожно вытянула наружу длинные желтые бусы. Золото в землях северных карьяла встречалось очень редко; золотые серьги и гривны носили только варги. Крупные бусины — шарики, усаженные каплями зерни, — перемежались двусторонними топориками. Айникки надела ожерелье на шею, подивившись его тяжести.