Осознание того, что его с подчиненными предали, родило в Макарове ярость, ярость перекрыла боль. Он встал с кровати, подошел к железной двери, ударил по ней ногой:
— Эй! Есть кто живой?
Неожиданно за решеткой возникла физиономия молодого боевика:
— Канечно есть. Я есть. Чего надо, капитан?
— Бабу голую с сиськами в твою, ублюдок, голову!
Охранник рассмеялся:
— Э-э, бабу и я хочу. Только нету бабы. А ругаться не надо. Зачем ругаться, если попался? Лучше говори, что хотел. Без шуток. Пить, кушать хочешь?
— Да пошел ты со своей жратвой! Где мои солдаты? Что с ними?
— Этого не знаю!
— Ну да, тебе знать-то нечем!
— Э-э, опять ругаешься. Нехорошо. А еще офицер. Если ничего не надо, уйду я! Можешь орать, сколько хочешь, я уши ватой заложу или музыку включу, ты любишь наши песни?
— В гробу я их видал!
— Тогда не кричи. У тебя все?
— Погоди! Мне нужна аптечка. Боевая аптечка. И хоть брюки какие-нибудь. Или верни форму. Ее-то зачем сняли?
— Не знаю! Аптечку дам, ее разрешили дать, как очнешься. Еще могу лепешку дать, вчерашнюю, но мягкую, воды дать. Чистой, холодной. Одежды у меня нет! А сигареты тебе раньше оставили, на столе.
— Дай аптечку и воду. А лепешку можешь себе в задницу забить, плашмя.
Охранник рассмеялся:
— Хорошо сказал — лепешку в задницу, да еще плашмя. Но больше так не говори. На хлеб так говорить нельзя.
— Неси аптечку и воду, а также передай Гурадзе, что я хочу с ним встретиться. Думаю, он тоже.
— Нет! Командир спит. Утром придет. Говорил.
— А сколько сейчас времени, мои часы ваши воины, видимо, как трофей забрали?
— Не знаю. А времени совсем мало. Еще долго до утра!
— Сколько, мать твою, черт нерусский?
— Два часа. Ровно!
И уже серьезно, без смеха добавил:
— А мать не трогай, офицер. Будешь ругать мать — убью! Несмотря на все приказы Гурадзе. У нас такое не прощается!
— Ладно! Забыли!
— Хорошо! Забыли! Жди немного!
Боль вновь ударила в голову. Но терпеть недолго. Сейчас охранник даст аптечку.
Боевик отсутствовал несколько минут.
Вернулся к двери, открыл решетчатое окно, поставил на металлическую подставку ковш с водой, пиалу, оранжевого цвета коробочку. Тут же закрыл решетку:
— Это все, что ты просил. Больше не беспокой меня.
— А если я разобью пиалу и осколками порежу себе вены? Думаю, Алхваз не простит тебе моей смерти.
Охранник вздохнул:
— Если ты захочешь умереть, то убьешь себя даже сигаретой. Но зачем спешить умирать? Смерть, наступит время, сама найдет нас.
— Ладно, проваливай, философ.
Физиономия охранника исчезла. Макаров перенес кувшин с пиалой на стол. Присел на кровать, раскрыл боевую аптечку, извлек капсулу с обезболивающим средством. Он бы мог вколоть себе и промедол, после чего впал бы в некоторую прострацию, на какой-то период спрятавшись от реальности. Только пойдет ли это на пользу? Не пойдет! Отходняк после промедола может вызвать депрессию, и тогда станет хуже, чем было. Проглотив капсулу, Макаров прислонился спиной к прохладной стене. Боль медленно, но верно покидала его. Через пять минут он принял еще одну капсулу — с противорвотным препаратом. Пропала и тошнота. Капитан почувствовал себя здоровым. Присел за стол, выпил чашку чистой и холодной воды, освежившей его. Закурил, жадно затягиваясь. Без перерыва выкурил три сигареты. Отвел душу после длительного воздержания. Вновь прилег на кровать. Начал просчитывать того, кто мог сдать группу банде Гурадзе. Все равно до утра времени, если не врал охранник, было много. И выспался он на сутки вперед под действием усыпляющего газа.
Из анализа выходило, что сдать рейд его группы могли многие офицеры полка. Слишком уж открыто готовилась операция. Но капитан даже в мыслях не допускал, что предателем мог быть командир полка.
Постепенно, устав от мыслей, Макаров задремал.
Очнулся он от скрежета замка открывающейся металлической двери и ослепляющего луча света, направленного ему в лицо. Он рукой прикрыл глаза. Луч переместился к столу, поднялся к потолку и, отражаясь, осветил весь подвал. Привыкнув к свету, Дмитрий увидел сидевшего на табурете бывшего командира ДШБ, а ныне бандита, Алхваза Гурадзе. Рядом с ним, направив на капитана автомат, один боевик, другой, тоже вооруженный, — у двери. Мощный фонарь стоял на столе. Гурадзе взглянул на Макарова:
— Ну, здравствуй, что ли, капитан? Вот и свиделись.
Макаров ответил:
— Признаюсь, я не особо рад подобной встрече. Представлял ее раньше иной. Но предупреждаю сразу, майор, ты ни слова не вытянешь из меня, пока не сообщишь, что с моими солдатами и какая тварь сдала тебе группу.
Гурадзе усмехнулся:
— Узнаю лейтенанта Макарова, спасшего жизнь комбату. Не называй меня майором. Зови просто Алхваз и обращайся на «ты». Те времена, когда ты был моим подчиненным, канули в Лету. Что ж, отвечу на первый твой вопрос. Отвечу и на второй, но позже. Тебя действительно предали, и я ждал твою группу. И не с десятью бойцами, а полноценным отрядом. Подготовил газовую ловушку. Я не хотел убивать твоих солдат, но ты сам обрек их на гибель.
Боль вновь ударила Макарова по вискам. Он поморщился. Это заметил Гурадзе. Он бросил на кровать аптечку.
— Держи! Действие газа прекратится где-то к вечеру. А пока пользуйся лекарством.
Дмитрий проглотил еще одну капсулу с обезболивающим препаратом, сказал:
— Брось и сигареты с зажигалкой!
Гурадзе выполнил просьбу капитана.
Закурив и стряхивая пепел на пол, на что главарь банды не обратил никакого внимания, спросил:
— И каким это образом я обрек своих солдат на гибель?
— Тем, что разделил группу. Не сделай ты этого, все бойцы оказались бы в соседней камере. Но ты поступил иначе. Ответь, почему? Что тебя вспугнуло?
— Отвечу, но сначала скажи, скольких солдат убили твои абреки?
— Семерых! Они умерли сразу. Двое, не считая тебя, живы. Им оказана помощь. Теперь я слушаю ответ на свой вопрос.
— Интуиция подсказала, что в овраге группа, которая идет единым подразделением, может стать легкой добычей для подчиненных такого опытного командира, как Алхваз Гурадзе. Я не забыл совместные рейды по Чечне.
Главарь банды покачал головой:
— Да, было дело. И ты оказался прав. Ты переиграл меня. Вижу, что стал профессионалом высокого уровня. Я и раньше отмечал тебя. Было в тебе что-то такое, чем ты отличался от других.
Макаров прервал Гурадзе:
— Скажи, как погибли мои ребята?
Череп поднялся, прошелся по подвалу, ответил:
— Они все, не попавшие под газ, приняли бой. Кстати, потери моего отряда — девять человек убитыми и шесть ранеными. И это при том, что мы имели полное преимущество. Но спецназ не поднял руки. Отстреливались до последнего патрона. Но, видит бог, я не хотел их убивать.
— Откуда подобный гуманизм у главаря шайки бандитов, пришедшей в Россию не урюк собирать, а убивать, сеять смерть?
— Дело не в гуманизме, Макаров. Дело в том, что вся твоя группа была нужна мне разоруженной, но целой и невредимой!
— Что-то я не понимаю тебя, Алхваз!
— Поймешь! Все поймешь! А сейчас поднимайся, пойдем наверх, в более удобное для серьезного разговора помещение.
Капитан посмотрел на Гурадзе:
— Уверен, что не попытаюсь бежать?
— Не уверен! Только куда тебе, Дима, бежать? К тем, кто сдал тебя? Они встретят! Пулей в лоб или трибуналом над трусом, виновным в гибели боевого подразделения.
— Ты обещал назвать мне имя предателя!
— Я это помню! И назову тех, кто подставил тебя. Я вообще многое поведаю тебе о том, о чем ты даже не догадывался, служа в отдельном полку особого назначения.
— Даже так?
— Да! Так идем?
— Прямо в трусах?
— Одежда ждет тебя в моем кабинете. До него дойдешь и в трусах.
— А где моя форма? Твои доблестные абреки сняли ее с меня, как трофей? Вместе с часами?
Гурадзе отрицательно покачал головой:
— Нет! Мои воины не мародеры. Форму снять приказал я. Вместе с часами!
— Зачем?
— Мы скоро уйдем отсюда. В Гули-Чу прибудет комиссия, разбираться, что произошло с группой спецназа под командованием Макарова. Эта комиссия обнаружит следы кровопролитного боя. Трупы убитых спецназовцев и боевиков. Будет среди них и изувеченный взрывом гранат труп доблестно сражавшегося капитана Макарова, подорвавшего себя, чтобы избежать плена. Труп будет обезображен так, что «Макарова» можно будет опознать лишь по часам да некоторым фрагментам формы. Этого для комиссии вполне достаточно. Тем более что некоторые чины очень заинтересованы, чтобы ты больше никогда не появился в полку. А лучше, чтобы вообще сдох в горах. Но об этом и многом, извини, не особо приятном для тебя — позже, после завтрака. Так идем? Или тебе еще нужно время поразмыслить в этом подвале?
Капитан поднялся:
— В трусах никуда не пойду!
Гурадзе повернулся к охраннику у двери:
— Передай наверх, чтобы спустили в подвал одежду для офицера.
— Слушаюсь!
Вскоре охранник передал в подвал джинсы, майку, носки и кроссовки. Макаров оделся.
Гурадзе приказал:
— Следуй за мной, капитан!
Группа, состоящая из главаря банды, плененного офицера и двух охранников, поднялась в дом. В комнату Гурадзе с Макаровым вошли без охраны. Там находился бывший полковник Советской армии, известный капитану по фото из досье.
Семенов поздоровался:
— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич. Понимаю ваше состояние, сожалею, что погибло большинство ваших подчиненных, но… война есть война!
Макаров ответил:
— Пожалел волк ягненка. И между кем война-то, господин бывший полковник Советской армии?
— Польщен, что известен вам, хотя в этом нет ничего особенного, наверняка вы знакомились с досье на руководителей отряда, против которого вас планировали применить. А между кем война? Отвечу. Между прошлым и настоящим. Между тем, кто недоволен правящей воровской верхушкой, обнищанием народа, развалом, наконец, некогда могучей державы, которой все мы гордились, о которой песни пели. И теми, кто продолжает разрушать теперь уже Россию, продавая ее с потрохами Западу. Теми, кто собственное благополучие поставил выше интересов государства. Кто поступает с Конституцией и законами как с проститутками. Делает с ними все, что захочет в свое удовольствие, вот только не платит, а берет за это деньги. Так что не надо вешать на меня ярлык предателя. Я, принимая присягу, клялся на верность Родине, Советскому правительству и советскому народу и верен этой клятве до сих пор.
Капитан произнес:
— Все это словоблудие. Устроились, где хорошо платят, и плевать вам и на Россию, и на Союз, и на присягу!
В разговор вступил Гурадзе:
— Напрасно ты так о полковнике, Макаров. Он, да будет тебе известно, получает деньги, равные денежному содержанию советского полковника в долларовом эквиваленте, и ни копеечкой больше. Из принципа. И он действительно человек идеи. Скажи, Дмитрий, среди чеченцев, вставших на сторону Дудаева, всех тех горцев, что пошли за генералом, мало было офицеров Советской армии? Заслуженных офицеров, прошедших Афганистан? Защищавших интересы единого государства наравне со всеми представителями других наций и национальностей? А в самой Российской армии разве мало офицеров, недовольных нынешней властью? Тех, кого обожравшиеся чиновники вышвыривают с семьями в буквальном смысле на улицу? Мало? Или все довольны тем, как живут? Довольны социальным неравенством, распоясавшейся бюрократией, беспределом чиновников всех, я повторяю, всех уровней? Довольны? Вот ты, только честно, доволен своей жизнью офицера? Офицера элитной Части? Лучшего и менее всех оплачиваемого спецназа в мире? Доволен? Ну, отвечай!
— Ты правильно заметил, Алхваз, я офицер! Я выполняю приказы того командования, что поставлено надо мной. И если я, другие военнослужащие, несмотря на все трудности и неустроенность в быту, не будут этого делать, то вместо нас в России будут стоять войска НАТО. Не ваши бандитские формирования, а американцы, англичане, французы, немцы. Они быстро загонят вас в стойло. Посему я и служу в армии. А то, что страна больна, — не новость. Но она выздоравливает и вновь станет мощной супердержавой.
Гурадзе отрицательно покачал головой:
— Нет, Дмитрий, без хирургического вмешательства, без смены режима страна не поправится. Раковая опухоль всемогущества новоявленных миллиардеров, орды коррумпированного чиновничества уничтожат Россию. Рано или поздно, но уничтожат. Государство, отдав власть ворам, привело в действие систему самоликвидации, вопрос в том, на сколько выставлен таймер. Эту систему надо остановить.
Макаров усмехнулся:
— И вы, значит, явились спасать Россию?
— Не надо сарказма, Макаров. Ты воспринимаешь нашу внезапно возникшую, излишне эмоциональную беседу как попытку завербовать тебя. Ты говоришь не то, что думаешь на самом деле, а то, что должен говорить настоящий офицер в твоем положении. А насчет гибели твоих солдат, то Валентин Андреевич Семенов выразил сожаление искренне. И я еще раз повторю, в наши планы не входило уничтожение группы, мы планировали ее захват с последующей передачей русскому командованию. Но ты разрушил наш план. И нам пришлось действовать по обстановке.
— Это значит расстрелять моих бойцов?
— Это значит сломить их сопротивление. Я бы с удовольствием предложил им сдачу в плен, но твои спецы не сдались бы. Или я не прав?
— Прав! Они не сдались бы. И они не сдались. В их гибели виноват я!
— В их смерти виноват не ты. Командир группы Макаров действовал как настоящий профессионал, стараясь как можно эффективней выполнить поставленную задачу. И сберечь личный состав. В смерти подчиненных тебе солдат виноваты другие люди. Люди, чья жизнь, деятельность, злоупотребление властью, жажда денег, эгоизм, цинизм, лицемерие и многие другие пороки, проявившиеся в так называемом новом, демократическом, цивилизованном государстве, полностью подтверждают правоту всего того, что тебе было высказано Семеновым и мной.
— И все равно то, что вы с Семеновым говорите, всего лишь слова. Сейчас очень многие научились красиво говорить. И ничего не делать. Врать, не моргнув глазом. Обещать и не выполнять. Я не верю словам. И вам меня не переубедить. Одного прошу, скажите, кто сдал группу! Я хочу знать имя этого подонка. Глядишь, и встретимся. А не встретимся, то будет кого проклинать.
Гурадзе сел в кресло:
— Назову, отчего не назвать? Командир N-ского отдельного полка особого назначения, подполковник Виктор Александрович Коршунов, собственной персоной.
Макаров побледнел:
— Ты врешь, Череп! Этого не может быть!
Гурадзе повысил голос:
— Да будет тебе известно, что Алхваз Гурадзе никогда не лжет. И ты должен бы об этом знать.
— Но… но этого просто не может быть!
— К сожалению для тебя и личного состава полка, может. Тебе нужны доказательства? Я предоставлю их тебе. В полном объеме, но не обижайся и не считай недостойным вторжение в твою личную жизнь. Ты хочешь знать всю правду, ты ее узнаешь. И не только в части, касающейся недавних событий в Гули-Чу.
Главарь банды бросил взгляд на Семенова. Тот ответил:
— У нас все готово — диски, документы, видеодвойка, вот только…
— Что только?
— Я бы не стал демонстрировать эпизоды, касающиеся личной жизни капитана, это нехорошо!
— Ладно, их мы пропустим!
Макаров удивился еще больше:
— Что за эпизоды из моей личной жизни?
Семенов проговорил:
— Они, Дмитрий Сергеевич, касаются, мягко говоря, не совсем приличного для жены офицера поведения.
— Вы знаете, с кем она изменяет мне?
— Да и не хотелось бы…
— Нет уж, господа, показывайте, демонстрируйте все, что у вас есть. Вы обещали предоставить доказательства, подтверждающие истинность ваших слов, так предоставляйте!
Гурадзе сказал:
— Хорошо, Макаров, в общем, Семенов прав, но раз ты настаиваешь…
Он указал капитану на кресло напротив телевизора.
Капитан сел.
Главарь банды кивнул советнику:
— Давай сначала по операции «Эхо в горах»!
Семенов кивнул головой, вставил в плеер диск. Включил телевизор. На экране появился кабинет ресторана «У озера», где находился мэр Новоильинска.
Гурадзе спросил:
— Тебе знакомо это место?
— Нет! А вот человек знаком. Это глава администрации города Бериллов.
— Верно. Он кого-то ждет! Интересно, кого?
В кабинет зашел командир полка. Далее включился звук. Макаров услышал, о чем разговаривали между собой подполковник Коршунов и Бериллов, а также переговоры командира полка с Гурадзе.
Главарь банды спросил:
— Голос узнаешь? А то подумаешь, мы подсовываем тебе монтаж.
Макаров злобно, сжав зубы, процедил:
— Узнаю!
— Ну, смотри и слушай! Интересно, не правда ли?
Капитан проигнорировал реплику своего бывшего комбата.
Он внимательно смотрел и слушал.
Семенов поставил воспроизведение на паузу, как только Коршунов с Берилловым вышли из кабинета.
В комнате наступило тягостное молчание.
Слегка дрожащими руками, не спрашивая разрешения, капитан закурил. Семенов поставил на журнальный столик пепельницу, отошел к аппаратуре, ожидая дальнейшего развития событий.
Молчание прервал Макаров:
— У вас наверняка есть записи сексуальных контактов моей жены с Коршуновым и Берилловым. Запись той вечеринки, о которой шла речь в ресторане?
Ответил Семенов:
— Есть. Наш человек сумел запечатлеть факт измены вашей супруги с названными лицами, но, право, стоит ли их вам смотреть? Это нелицеприятное зрелище даже для постороннего, не испорченного развратом человека, тем более для мужа.