И еще: клапаны-то закрыли, но три трубопровода, по которым шел воздух, не перекрыли, и по ним из аварийных отсеков потом пришел угарный газ. Люди в пятом, третьем и во втором отсеках подключались к специальной общекорабельной системе защиты органов дыхания под названием СДС (стационарная дыхательная система) со шланговыми дыхательными аппаратами (ШДА), и… по трубопроводам вместо чистого воздуха к ним пришла смерть.
* * *«Бабка за дедку, дедка за репку.»
Вы думаете, что я вас сказкой забавляю?
Нет, это я про флот. Начали с пожара, а потом выгорает все, что может выгореть, к чертовой матери, и в образовавшиеся отверстия идет вода.
У подводников всегда так: горишь – жди воды.
* * *Вы знаете, зачем я вам все это рассказываю?
Мне хочется, чтоб не только до моих читателей, но и до всех вообще, в том числе и до высокого флотского начальства в конце-то концов дошло: людей надо готовить; людей надо отбирать в подводники очень тщательно, а потом – готовить, готовить, готовить.
И не только на табуретках в учебных центрах ВМФ, их и на флоте надо готовить. Годами. И не тридцать два дня в 1987 году, а тысячу суток или две тысячи. Они должны знать каждый болт на своем корабле.
И еще: нельзя говорить людям: «Вы – второй экипаж!» – этого просто нельзя.
Они должны быть первым экипажем, понимаете? Сколько бы их ни было – только первым. Мало того – единственным экипажем, неповторимым экипажем. Они должны знать, что на них вся надежда, что без них никуда, что без них корабль не выйдет в море и что без них он из этого моря не придет.
Словом, господа хорошие, берегите людей, растите людей, любите людей, лелейте людей!
* * *Угарный газ высокой концентрации поступил в третий, второй, пятый отсеки.
Осталось ли на корабле хотя бы одно неза-газованное место? Да, осталось, это был первый отсек, полностью загерметизированный его личным составом (командир отсека – капитан-лейтенант Сперанский).
Капитан-лейтенант Сперанский Игорь Леонидович потом погибнет.
Он умрет от переохлаждения в ледяной воде Норвежского моря.
Такие люди всегда есть, поверьте.
Они придут, возглавят, они спасут, они костьми лягут – и о них все-все должны знать.
Всегда есть люди, которые пойдут и сделают все, что от них зависит.
И таких на флоте много. Их ой как много.
* * *Это же все на автомате. Вернее, там человек должен действовать на автомате. Это и есть автомат. Человек-автомат. И если уж наши конструкторы придумали лодку, в которой не все так чудесно, как уверяют тебя технические описания, то там и должны быть эти люди – люди-автоматы. Они пойдут и сделают все – в дыму, в чаду, в аду, во льду.
Но для этого они день за днем, в базе, должны проводить учения по борьбе за живучесть. Они тысячу раз должны кричать: «Загерметизирована носовая переборка! Личный состав включился в ПДУ!» – и они должны не только кричать, но и действовать.
На той самой переборке они должны знать те самые клапаны, которые им и предстоит загерметизировать.
И подволочные клапаны, отсекающие баллоны ВВД, они должны знать, и на тренировках они должны показывать, как они будут это делать и в какую сторону. Они должны это только показывать, имитировать, потому что техника-то у нас боевая, и не дай бог перекроешь в мирное время то, что надо перекрыть только в военное.
* * *Это чувство такое. Чувство опасности. Ты чувствуешь опасность. Оно возникает от долгих и вроде бы никому не нужных монотонных тренировок. Например, надо подать огнегаситель в соседний отсек. Это твоя обязанность по тревоге, и вот ты находишь этот клапан, ты стоишь рядом с ним, ты кладешь на него руки. Ты должен его почувствовать, ощутить его прохладу и то, какой он – скользкий на ощупь или нет.
Ты должен к нему приноровиться, привыкнуть. Ты кладешь на него руки тысячу раз, день за днем, чтобы потом, только один-единственный раз, когда эти руки будут трястись, когда и губы будут трястись, с них слетели бы те самые нужные слова, а руки бы чтоб все-все сделали сами.
* * *Тело же помнит. Оно все помнит и все запоминает. И оно действует. Оно заставляет тебя сделать то, ради чего ты и появился на этот свет, оно заставляет тебя броситься и закрыть, например клапан.
А потом ты начинаешь все чувствовать заранее, и через много-много лет, когда ты идешь по улице, вдруг тебе приходит на ум: «Опасность! Через пятнадцать метров – опасность!» – а дальше идет отсчет: «Опасность через десять метров! Опасность через пять метров!» – и ты видишь, видишь этот поворот, и на пешеходном переходе какой-то лихач заворачивает на большой скорости, и ты ловишь его движение затылком, подпрыгиваешь вверх и – как в замедленном кино – ты падаешь на капот, а потом перекатываешься и летишь дальше на асфальт.
Секунда – и ты уже на ногах. На тебе ни царапины. А все потому, что ты тысячу раз ловил вот так, затылком, чужое движение, бросался вниз, слетал по трапу и перекрывал по тревоге нужное отверстие.
Потом еще очень долго-долго не теряешь эту способность действовать быстро и все ловить на лету – то ли падающую хрустальную вазу, то ли человека, споткнувшегося на лестнице.
* * *Все началось с 1982 года. Умер Брежнев, и напряжение спало. А до этого к нам приезжал маршал Ахромеев и говорил:
– Ребята, вы себе не представляете, как мы близко от войны!
И мы начинали себе представлять: ни сна, ни отдыха, и командиры от всех этих дел в обморок падают, не говоря уже обо всех остальных.
С 1977 года по 1982 количество походов увеличилось вдвое. Мы стали ходить в море по 240–260 суток годовых, а некоторым удавалось сходить и 280–300. А как вам понравится ав-тономка на дизельных лодках в 14 месяцев? Правда, они всплывали, они заходили в порты Югославии на ремонт, но это все равно не дом, это все равно вода и вонь отсеков.
Не хватало кораблей – штамповали подводные лодки. У нас было в два раза больше лодок, чем у американцев, а потом их стало еще больше.
Не хватает экипажей – не отпускать экипажи в отпуск.
Не хватает командиров, помощников, старпомов – набрать их из кого попало.
И набирали.
Мой бывший командир роты еще в 1977 году говорил мне:
– Флот идет к катастрофам. У нас будут жуткие катастрофы, вот увидишь!
– Почему вы так думаете? – спрашивал я.
– Потому что нельзя так относиться к человеку!
Да, нельзя так относиться к человеку. Потому что потом, когда-то, наступает «все», потом наступает апатия. Ничего и никому не надо. И привычка к апатии – ничего и никому вообще и никогда – становится нормой.
В последнюю автономку я сходил уже в 1990 году. Было видно, что люди теряют то, что называлось у нас профессионализмом. Я ходил от 1-го ЦНИИ ВМФ. Мы искали на лодках озон. Померещилось, что он там есть и что от него лодки наши и горят, вот мы и искали. Озон мы не нашли, хоть и замеряли его каждый день и каждый час на каждой палубе в каждом из отсеков. Так вот, с первых же часов под водой я заметил, что некоторые углекислотные регенераторы в третьем отсеке выключены. Спрашиваю у начхима:
– Почему?
– Экономия, – говорит, – моторесурса!
– Какая экономия, у тебя же люди дышат! Вот такие дела. И всех это устраивало. В
нарушение всего не включаются в работу механизмы, и это не беспокоит ни командира БЧ-5, ни командование корабля.
А что было с флотом дальше, когда начали продавать все подряд, – это, ребята, дела страшные.
Но вернемся к «Комсомольцу».
* * *С 12.00 до 13.30 ГКП выяснял обстановку в кормовых отсеках. Там находились двенадцать человек. Громкоговорящая связь с кормовыми отсеками вышла из строя. По безбатарейному телефону они тоже не выходили на связь.
Эх, связь, связь! И почему она пропадает тогда, когда она нужнее всего? Конструкторы, создатели уникальных подводных лодок, может быть, вы знаете ответ на этот вопрос?
В 12.06 ГКП направляет в кормовые отсеки двух офицеров – капитана третьего ранга Юдина и лейтенанта Третьякова. В шестом отсеке они нашли и вывели из него лейтенанта Махоту и мичмана Валявина. Махота и Валявин отдышались и отправились на помощь людям в пятый отсек. Дверь тамбур-шлюза они выбили ногами, вошли и обнаружили перед ней восемь человек. Шестеро были включены в ИДА, двое – в ШДА. Шестеро вышли из отсека сами, двоих, включенных в ШДА, спасти не удалось – угарный газ.
Угарный газ пришел и в третий отсек.
Он пришел не только от питающего ШДА коллектора ВВД, заполненного после стравливания воздуха продуктами горения.
Угарный газ пришел и по воздушным трубопроводам дифферентовочной системы.
Они имели запорные клапаны в кормовой части третьего отсека, но перекрыты эти клапаны не были.
Можно ли винить в этом людей? Можно. Конечно можно. А кого еще винить? Кого еще у нас можно винить? Поставлены люди, которым вменено в обязанность в любом состоянии и даже безо всякого состояния перекрыть клапаны в корму, а они, глотнув угарного газа, ничего не перекрыли – вот ведь беда.
Когда гибнет все вокруг, то, наверное, надо быть железным человеком, чтобы все помнить и все предусмотреть.
Или тренироваться надо. Годами.
Тренируешься годами, а придет беда – и заметался по отсеку.
Надо только спокойно метаться. Успокоиться надо. Сердце унять.
А в отсеке все рушится, все горит, люди руками рвут на себе маски ИДА-59.
Можно, конечно, подключиться к аппарату и без масок, и пока ты все это проделываешь, то хорошо бы еще и клапаны в корму перекрыть.
Кто-то может это сделать после того, как у него в руках рвется маска, а кто-то не может.
Нет у нас команды «Спасайся, кто может!»
Решение на оставление корабля экипажем принимает командир, командир, командир.
А командиры у нас обычно идут под суд, так что они сражаются до последнего. То есть – падаем в воду в нижнем белье.
Дифферент на корму стремительно нарастал. В 16.45 – 3.5 градуса, в 17.00 – уже 6.3. В 17.03–17.05 корабль начал опрокидываться на корму и затонул, имея неизрасходованный запас ВВД (25 %), исправные компрессоры и главный осушительный насос (ГОН), так ни разу и не включившийся в работу. А дизель-генератор, обслуживаемый командиром электротехнического дивизиона капитаном третьего ранга Анатолием Испенковым, работал до конца. Он и ушел с ним под воду.
Анатолий Испенков так и не узнал, что экипаж покинул тонущий корабль.
* * *Мог ли ГКП сделать что-либо для того, чтобы поддержать лодку на плаву? Мог.
Сделав вывод о том, что в корму поступает вода, потому что избыточное давление с кормы стравливается, осадка меняется и нарастает дифферент, надо было прежде всего использовать ГОН для осушения отсека, а затем, когда отсеки окончательно остынут, можно было послать туда аварийную партию для заделки разгерметизированных отверстий. И потом надо было бы подключить весь оставшийся запас ВВД к системе продувания кормовых ЦГБ и поддувать их до последнего. И еще – компрессоры же исправны, дизель-генератор работает, аккумуляторная батарея в строю, так что можно было пополнять запасы ВВД.
Конечно, можно обвинять ГКП в том, что он ничего не сделал для спасения корабля.
Но они сделали все, что сумели, а если не сделали, значит, не сумели.
Люди могут быть замечательными, прекрасными, и в обычной обстановке они все бы сделали правильно.
Они все сделали бы правильно за партами, в учебном центре, на земле.
А вот там – в море, при пожаре, с отравой вместо воздуха – не смогли. Увы вам!
Тридцать два дня в море в 1987 году – это, ребята, очень мало.
Это я вам говорю, господа штабы! Так нельзя, понимаете? Нельзя так, суки! Останься Ванин в живых, и его отдали бы под суд, и он это знал. Нет, не вы, господа штабы, оказались бы на скамье подсудимых, а он – командир Ванин.
* * *Они даже гидрокостюмы на себя не надели – это просто я даже не знаю что!
Ведь надень на себя водолазное белье, гидрокостюм и этот дебильный ИДА-59, поддуй гидрокостюм из баллончиков на ноге и падай за борт. Будешь плавать, как подушка, раскинув руки, – переохлаждение не грозит. Многие же погибли от переохлаждения. Цеплялись за этот идиотский плот и умирали в воде.
Кстати, это удивительный плот. Конструкторы подводных лодок, повторяю только для вас – это удивительный плот. Он все время норовит перевернуться, а правильно его отдать – это надо еще научиться. Искусство это, смею заметить, большое искусство.
Да, вот еще что, господа конструкторы, я вас всех приглашаю как-нибудь забраться в это ваше изобретение – в надувной спасательный плот, помещенный даже не в море просторное, в обычный бассейн. Обещаю вам потрясающие, незабываемые от всего этого дела впечатления. Вы умрете со смеху.
Из пятидесяти девяти человек, оказавшихся в воде, тридцать умерли до подхода помощи.
Всего же погибли сорок два человека.
* * *Поймите, нельзя, нельзя, нельзя! Не должно быть так: сели для спасения в специальную всплывающую камеру под названием ВСК, взяли в руки инструкцию по ее эксплуатации и начали читать про то, как надо в ней спасаться!
Надо знать каждый вентиль, и каждый клапан, и всю последовательность операции по спасению. Это должен знать каждый офицер, каждый мичман и каждый матрос. И еще не просто так должны подаваться команды: «Все наверх! Спасайтесь!» – а следует вынести наверх водолазное белье и специальные гидрокостюмы, снабдить их баллончиками для поддува и приготовить индивидуальные дыхательные аппараты. Все свободные от участия в борьбе за живучесть должны участвовать во всех этих приготовлениях, и руководить всем этим должен ГКП. И бесполезно говорить: «Наш экипаж знал корабль!» – если первичные мероприятия по борьбе за живучесть не выполнены. Ты хоть до утра пой о том, какой ты хороший специалист, но если у тебя ВВД поступает в отсек сорок минут, а для того, чтоб это прекратить, надо всего лишь в нужном месте закрыть нужные подволочные клапаны, то извини, ты не специалист, ты что-то другое.
* * *А может, ты береговой специалист? То есть ты все знаешь и все умеешь только на берегу? Есть же такое. Бывает. Чуть качнет, и человек перестает соображать, потому что его укачивает. Я уже не говорю о том, что трудно вообще соображать, если рядом с тобой гибнут люди и в соседнем отсеке пожар. Это сказано не для того, чтобы кого-то обидеть. Я сам укачиваюсь до бесчувствия, укачиваюсь, блюю до зелени, когда изо рта идет одна только желчь, а потом, немного очухавшись, ползу на свой боевой пост. И это не потому, что я слабый или плохой специалист. Это врожденное. Просто люди-то разные. Кто-то в любой ситуации держит в уме всю последовательность действий при аварии, а кто-то не может все это удержать. Есть такие люди, которые просто поют от счастья при пожаре. Им хорошо, у них ясная голова, и они берут все на себя. Они спокойны, они очень спокойны. Мало того, они действую быстро, решительно. Просто у них в организме вырабатывается нонадреналин. Он делает из человека льва.
А простой адреналин делает из человека зайца, и он легко сигает через пятиметровый забор. Он способен только бежать сломя голову, а вспомнить то, что в спокойной обстановке знает наизусть, он не способен.
Ну не способен он, етишкин корень!
* * *Они не приготовили ни водолазное снаряжение, ни людей, они не управились с плотами. Потому что не надо было доставать их из контейнеров, достаточно было сделать кое-какие несложные манипуляции, и плот бы (строго по инструкции) падал в воду и раскрывался, после чего люди (по сухому) переходили бы на него с корабля.
И со всплывающей камерой (ВСК), предназначенной для спасения всего экипажа, они тоже не управились – не получилось у них правильно закрыть за собой нижний рубочный люк, находящийся в прочном корпусе лодки.
Там все не просто так. Там надо было сначала демонтировать шланг подачи воздуха от ВСД (воздух среднего давления) – его наладили для проведения оксигенобаротерапии отравленным угарным газом – а потом снять трап.
То есть люди, некоторое время пребывавшие в кошмаре наяву, да еще и с угарным газом в легких, должны были искать где-то ключи, потому что ключи еще надо найти, они у заведующего всего этого заведования где-то за-ныканы, а сам заведующий уже где-то давно загнулся; так вот, надо было найти ключи с их помощью снять трап.
Вы никогда не снимали трап? Я снимал. Когда-то он снимается, как мама велела, а когда-то – никогда, ни в какую, хоть все руки обломай.
Это только в фантастических фильмах нажал кнопку, и дверь закрылась, а у нас (конструкторы, где вы?) все вручную – нажал кнопку, и спина мокрая.
* * *Мне все время говорят:
– Вот вы так материтесь! Вы так материтесь в своих книгах, что это просто неприлично! Это нельзя читать! Как же это? Доколе? Что вы себе позволяете? Что? Нельзя, что ли, по-другому сказать?
На что я всегда отвечаю:
– Хорошо, я готов не материться! Я готов! Обещаю! Но только и вы мне все пообещайте, что наши люди будут подготовлены по всем статьям! Что они выйдут в море и что они из этого моря придут! И что по приходе их не задолбают настолько, что они утонут сразу же, сев опять на корабль!
* * *Знаете, у нас не принято назвать экипаж лучшим.
Нельзя говорить: «Это наш лучший экипаж!»
Лучших забирает море. Есть такая примета. Вот нас, например, никогда не называли лучшими, нас только ругали все время. Материли и наказывали… Может… поэтому все и обходилось?
Экипаж Ванина не был лучшим, но его тоже забрало море. Может быть, его мало ругали, материли и наказывали? Нас-то костерили на чем свет стоит. Мы всегда были виноваты, и народ у нас был своенравный, хамский был народ, а командир – это просто неприлично, до чего он был беспробудный пьяница.
Но море нас любило. Всегда отпускало. А вот с экипажем Ванина все не так.
Так что ругайте его сейчас. Сейчас можно. Ругайте изо всех сил. Я же слышал: «Погубили корабль! Погубили уникальный корабль! Понасажали веников!»