Они провели вместе всего час, но на Дэниэла произвели впечатление красноречие и сила духа старика, а еще больше – очевидная преданность своему народу, всем многочисленным племенам, населяющим его небольшое государство, забота о сохранении леса, саванны и озер, которые являются национальным наследием. «Мы считаем богатства наших озер и лесов наследием, которое нужно сохранить для потомков, а не поглотить в один присест».
Весь понедельник Дэниэл провел в Сити, разговаривая с управляющим своим банком и со своим агентом. Все прошло удачно, и в свою квартиру в девять тридцать вечера Дэниэл вернулся в куда более приподнятом настроении.
На автоответчике было еще одно сообщение от Майкла.
– Боже, как я ненавижу эти устройства. Позвони мне, когда придешь, Дэнни.
В Лусаке было на два часа больше, но он воспринял слова Майкла серьезно.
– Я поднял тебя с постели, Майк?
– Неважно, Дэнни. Я еще даже не выключил свет. Для тебя новость. Новый человек в Убомо – полковник Ифрим Таффари. Сорока двух лет. Очевидно, учился в Лондоне в Школе экономики и в Будапештском университете. Помимо этого никто ничего о нем не знает, только что он уже изменил название страны на Народно-демократическую Республику Убомо. Это сигнал. На языке африканских социалистов «демократический» означает «тиранический». Были сообщения о казни членов свергнутого правительства, но этого можно было ожидать.
– Что слышно об Омеру? – спросил Дэниэл. Странно, как сильно он сочувствует человеку, которого знал совсем недолго и очень давно.
– Особо в списках убитых не упомянут, но полагают, что он среди тех, кого поставили к стенке.
– Сообщи, если что-нибудь узнаешь о моих друзьях Четти Синге и Нине Чэнгуне.– Договорились, Дэнни.
Дэниэл выбросил из головы события в Убомо, и его мир сократился до четырех стен монтажной в студии на Шепард-Буш. День за днем сидел он в полутьме, полностью сосредоточившись на маленьком светящемся экране монтажного монитора.
По вечерам, с кружащейся от усталости головой, с красными от напряжения глазами он, пошатываясь, выходил на улицу, ловил такси и возвращался в свою квартиру, останавливаясь только в «Партриджиз», купить сэндвичей на ужин. По утрам он просыпался в предрассветной темноте, и задолго до того, как в городе начинались часы пик, уже был на студии.
Его захватил экстаз творчества. Эмоциональное восприятие настолько обострилось, что теперь для Дэниэла существовали только светящиеся изображения перед глазами. В голове продолжали звучать описания этих изображений, и он диктовал текст, лишь изредка сверяясь со своими заметками.
Он заново переживал каждое мгновение того, что развертывалось перед ним на экране, переживал так остро, что чувствовал горячий, пыльный мускусный аромат Африки, и голоса ее людей, крики животных звучали в его ушах, когда он работал.
Настолько велика была погруженность Дэниэла в творческий процесс монтажа и озвучивания фильма, что после возвращения недавние события в Африке на несколько недель отступили в далекую, глубокую дымку. Только когда, потрясенный до глубины души, отчего в кровь прихлынул адреналин, он увидел на маленьком экране лицо Джонни Нзу и услышал его голос, исходящий из могилы, все разом вернулось, Дэниэл почувствовал, как укрепилась его решимость.
Один в полутьме монтажной, он сказал Джонни:– Я возвращаюсь. Я не забыл тебя. Им не сойдет с рук то, что они с тобой сделали. Обещаю, старина.
К концу февраля, через три месяца после начала монтажа, он был готов показать черновой вариант четырех первых серий своему агенту.
Эйна Маркем продала самые первые его программы, и с тех пор они не расставались. Он доверял ее мнению и восхищался ее деловой проницательностью.
У нее была сверхъестественная способность с точностью до доллара определять, сколько может принести каждая сделка, и получать с договора доход до последнего доллара. Она составила великолепный контракт, предусматривавший все мыслимые последствия и еще несколько совершенно немыслимых.
Однажды она вписала в один из его контрактов пункт о дополнительной выгоде [16] . Он только улыбнулся, прочитав это, но спустя два года этот пункт принес совершенно неожиданную прибыль в пятьдесят тысяч долларов из Японии – страны, которая никак не входила в первоначальные расчеты Дэниэла.
Сорокалетняя Эйна была высокой и гибкой, с темными еврейскими глазами и фигурой модели из «Вог». Раз или два за эти годы они едва не стали любовниками. Ближе всего они были к этому три года назад, когда распили бутылку «Дом Периньон» в его квартире, празднуя особенно выгодный контракт. Она отступила в последний момент.
– Ты один из самых привлекательных мужчин, Дэнни, каких я только встречала, и я совершенно уверена, что мы чудесно развлекались бы, но все же для меня ты ценнее как клиент, чем как собутыльник.
Она застегнула блузку и оставила его терзаться неудовлетворенностью.
Сегодня они сидели рядом в студии и просматривали первые четыре серии. Эйна ничего не говорила, пока просмотр не кончился, потом встала.
– Пошли обедать, я приглашаю, – сказала она.
В такси она говорила о чем угодно, кроме программы. Отвезла его к «Мосиманну» на Вест-Халкин-стрит. Клуб, в который Антон Мосиманн превратил старую церковь, стал теперь храмом гастрономии.
Сам Антон, великолепный в своем белоснежном облачении и высоком поварском колпаке, розовощекий, как херувим, вышел из кухни и поболтал с ними за столиком – честь, которой удостаивались лишь избранные клиенты. Дэниэл сгорал от нетерпения, ему хотелось скорее услышать мнение Эйны о его работе, но это была ее старая уловка – нагнетать напряжение ожидания. Он подыгрывал ей, обсуждая меню и болтая о разных пустяках. И только когда она заказала бутылку «Кортон-Шарлемань», он понял, что ей понравилось.
Потом она через край бокала посмотрела на него темными еврейскими глазами и сказала с завлекательной хрипотцой в голосе:
– Великолепно, Армстронг, просто великолепно. Это лучшее из того, что ты делал. Я не шучу. Мне немедленно нужны четыре копии.
Он с облегчением рассмеялся.
– Это еще нельзя продавать. Работа не закончена.
– Неужели? Посмотрим.
Вначале она показала фильм итальянцам. Им всегда нравились его работы. Исторический и эмоциональный интерес итальянцев к Африке неиссякаем, и все эти годы итальянцы были лучшими покупателями Дэниэла. Ему нравились итальянцы, и он им нравился.
Неделю спустя Эйна принесла ему домой черновой вариант контракта с итальянцами.
Дэниэл со своей стороны выставил тарелку сэндвичей с лососем и бутылку, они сели на пол, поставили на проигрыватель Бетховена. Они ели сэндвичи, и Эйна растолковывала ему контракт.
– Им понравилось не меньше, чем мне, – сказала она. – Я заставила их на 25 процентов увеличить аванс по сравнению с последним.
– Ты колдунья, – сказал ей Дэниэл. – Это черная магия.
Итальянский аванс почти полностью покрыл все расходы на производство серий. Остальное пойдет в чистую прибыль.
Эту игру он выиграл, и ставку ни с кем не нужно делить. После того как Эйна получит свои комиссионные, остальное принадлежит ему.
Он попытался оценить общую прибыль. Полмиллиона точно, вероятно, больше. Зависит от американцев.
Когда права будут проданы по всему миру, возможно, он получит три миллиона долларов. Это произвело впечатление даже на него.
Десять лет тяжелой работы, и у него нет долгов. Больше никаких превышений кредита, никакого перетаскивания кружки для подаяния от одного высокомерного спонсора к другому.
Отныне он сам определяет свою судьбу; у него полная творческая, художественная власть над его работой, ему принадлежат все права до последней точки. Именно этого он всегда хотел; спонсоры не должны навязывать ему свою точку зрения.
Приятное ощущение, удивительно приятное.
– Каковы планы на будущее? – спросила Эйна, беря последний сэндвич с копченым лососем.
– Я еще не думал об этом, – солгал Дэниэл. У него на уме всегда были два-три проекта. – Сначала нужно закончить две последние серии.
– Ко мне обратились несколько заинтересованных компаний, готовых инвестировать средства в твою работу. Один из крупных нефтяных концернов хочет, чтобы ты снял программу об апартеиде и о последствиях санкций…
– Дьявольщина, нет!
Какое удовольствие так бесцеремонно отвергать предложения.
– Это все вчерашний день, ерунда. Мир меняется. Только посмотри на Восточную Европу. Апартеид и санкции – вчерашние новости. Через год никто о них не вспомнит. Мне нужно что-нибудь свежее, будоражащее. Я думаю о дождевых лесах. Не о бразильских – их уже много раз снимали, а об экваториальной Африке. Это один из немногих неизвестных районов, оставшихся на нашей планете, однако экологически он необычайно важен.
– Звучит неплохо. Когда начнешь?
– Боже, ты жестокий надсмотрщик. Я еще предыдущее не закончил, а ты уже требуешь нового.
– С Эроном мы развелись. Кто-то же должен обеспечить мне… уровень, к которому я привыкла.
– Все обязанности брака без его привилегий и удовольствий.
Дэниэл деланно вздохнул.
– Ты все еще об этом, глупый. Ты еще можешь меня уговорить, но тебе не понравится. Эрону не понравилось.
– Эрон – козел, каких мало, – сказал Дэниэл.
– Да, в этом-то и была одна из проблем. – Она рассмеялась, хрипловато и влекуще. – Козел, но не половой гигант. – И она тут же сменила тему. – Кстати, что у вас произошло с Джоком? От него был очень странный телефонный звонок. Он сказал, вы поссорились. Намекнул, что ты спятил и совсем оборзел, едва не втянул его в крупные неприятности. Сказал, что больше не работает с тобой. Это правда?
– Ну, не уточняя подробностей, да, правда. Наши пути разошлись.
– Жаль. В этом сериале «Умирающая Африка» он на редкость хорошо поработал. У тебя есть оператор на примете?
– Нет. А у тебя?
Она ненадолго задумалась.
– Не возражаешь против работы с женщиной?
– Не вижу, почему бы нет, если она способна держать темп. Африка – земля примитивная и жестокая. Нужны выносливость и гибкость, чтобы физически приспособиться к ее условиям.
Эйна улыбнулась.– Женщина, которую я имею в виду, достаточно вынослива. И талантлива. Можешь поверить. Она неплохо поработала на Би-би-си. Арктика и инуиты. Эскимосы, по-твоему. Хорошо, очень хорошо.
– Хотел бы взглянуть.
На следующий день Эйна прислала в студию запись, но Дэниэл был так погружен в работу, что лишь сунул кассету в ящик стола. Хотел просмотреть вечером, но как-то упустил из виду.
Три для спустя он закончил монтаж, а пленка по-прежнему лежала в ящике, забытая в возбуждении всего того, что происходило вокруг.
Потом из Лусаки снова позвонил Майкл Харгрив.
– Дэнни, я пришлю тебе чек за эти разговоры. Правительству ее величества это обойдется в кругленькую сумму.
– Когда в следующий раз увидимся, угощу тебя шампанским.
– Ты, должно быть, при деньгах, дорогой. Я принимаю предложение. Хорошая новость такая: твой друг Четти Синг выписался из больницы.
– Ты уверен, Майк?
– Как новенький. Удивительное восстановление, так мне сказали. Наш человек в Лилонгве проверил для меня. Только одна рука, но в остальном Четти Синг снова в деле. Пошли ему на Рождество другого леопарда, предыдущий не сработал.
Дэниэл печально улыбнулся.
– Слышал что-нибудь о моем другом приятеле? О китайце?
– Прости, ничего. Уехал домой к папе и «Удачливому дракону».
– Дай мне знать, если он появится. Я не смогу уехать из Лондона по крайней мере еще несколько месяцев. Здесь такое происходит!
Дэниэл не преувеличивал. Эйна только что продала «Умирающую Африку» Четвертому каналу, причем столько за независимую продукцию те никогда не платили. Там решили сломать предварительную программу и показывать серии по воскресным вечерам, начав через шесть недель. «В этот великий вечер я устраиваю для тебя прием с просмотром», – сказала ему Эйна.
– Здорово, Дэнни! Я всегда знал, что ты лучший.– Приятно, когда способен доказать это. Я пригласил на просмотр представителей всех станций с континента и из Северной Америки. Поверь мне, будет буря.
* * *
В субботу накануне приема она позвонила Дэниэлу домой.
– Ты смотрел пленку, которую я прислала?
– Которую?
– То есть не смотрел, – простонала Эйна. – Ленту об Арктике, «Арктическая мечта», снятую оператором Бонни Мейхон. Не тупи, Дэнни.
– Прости, Эйна. Просто не было возможности.
– Я пригласила ее на прием, – предупредила Эйна.
– Обязательно посмотрю, прямо сейчас, – пообещал он и пошел доставать пленку из ящика стола.
Он собирался просто прокрутить ее, но понял, что не сможет так с ней обойтись. С первых же кадров увиденное захватило его.
Начиналось с вечного льда на далеком севере, съемки с воздуха, а следующие картины оказались поразительными, незабываемыми.
В особенности сцена, в которой большое стадо карибу переплывало открытую полынью во льду. Низкое желтое солнце стало за ними, так что когда вожак стада, крупный самец, выходил из темной воды и встряхивался, весь воздух вокруг него заполнялся облаком золотых капель, которые окружали самца драгоценным нимбом, словно божество какой-то языческой религии.
Дэниэла настолько захватил фильм, что профессиональная оценка отошла на второй план. И только когда запись кончилась, он смог проанализировать, каким образом оператор добился такого эффекта.
Бонни Мейхон понимает, как использовать дополнительный свет, чтобы наделить кадр текстурой и настроением. Это напомнило Дэниэлу тонкие светящиеся шедевры Тернера.
Если ему предстоит работать в темной чащобе экваториального леса, такое использование света невозможно переоценить. Нет никакого сомнения в том, что у Мейхон в этом отношении истинный дар. Он с нетерпением ждал встречи с нею.
Для приема Эйна Маркем взяла напрокат с полдюжины дополнительных телевизоров и разместила их в стратегических точках своей квартиры, в том числе в туалете для гостей. Она твердо решила, что ни у кого не будет предлога пропустить событие, ради которого они собрались.
Как подобает почетному гостю, Дэниэл приехал с получасовым опозданием и с трудом пробился сквозь толпу у входа. Приемы Эйны очень популярны, и в большой гостиной было не протолкнуться.
К счастью, был теплый майский вечер, и часть гостей собралась на террасе с видом на реку.
Полгода Дэниэл прожил отшельником. Приятно было включиться в человеческое общение. Конечно, он знал большинство присутствующих, и его репутация была такова, что все искали с ним встречи. Он стал центром постоянно меняющегося кольца почитателей, в основном старых друзей, и обнаружил в себе довольно тщеславия, чтобы наслаждаться этим вниманием, хотя знал, насколько оно может быть эфемерным. В их деле ты был хорош настолько, насколько была хороша твоя последняя программа.
Несмотря на веселое и интересное общество, Дэниэл чувствовал, как напрягается с приближением назначенного часа, и обнаружил, что ему все труднее сосредоточиться на умных разговорах и остроумных ответах, которые мелькали и гудели у него в голове, как стайка колибри. И даже присутствие множества очень красивых женщин не могло удержать его внимание.
Наконец Эйна хлопнула в ладоши и призвала всех к порядку.
– Эй! Эй! Начинаем.
И она прошла по комнатам, включая телевизоры и настраивая их на Четвертый канал.
Все выжидающе загудели, пока шли начальные титры и звучала мелодия основной темы. Первая серия программы Дэниэла началась с картины, передающей дух Африки в самом чистом виде.
Обожженная желтовато-коричневая равнина, на которой стоят одинокие, разбросанные темно-зеленые деревья акации, со спутанными ветвями и кронами, похожими на наковальни. По равнине идет одинокий слон, старый самец, серый, морщинистый, его бивни, толстые, изогнутые, массивные, окрашены зеленым соком растений. Он движется с величественной неторопливостью, а вокруг вьется светящееся облако белых цапель с прозрачными жемчужными крыльями. На далеком горизонте под куполом голубого африканского неба возвышается снежная пирамида Килиманджаро, отделенная от горящей охры земли тепловым миражом. Мираж так же эфемерно прозрачен, как и крылья цапель.
Веселый смех и разговоры замерли, и в переполненных комнатах стало тихо. Картина Дэниэла пробудила в зрителях ощущение вневременного и вечного величия.
Все ахнули от неожиданности, когда две старые слонихи, матриархи стада Замбези, вместе понеслись на зрителя, хлопая рваными ушами, и рыжая земля разлеталась из-под их гигантских ступней; потом их дикий, разъяренный визг резко оборвался с началом ружейного огня. Столбики пыли, поднятой пулями, на мгновение поднялись над лбами слоних, и выстрел в мозг свалил огромные туши на землю, где они задергались в судорогах.
Сорок пять минут Дэниэл держал аудиторию, захваченную картинами величественного гибнущего континента. Он показывал неземную красоту. И уродство, и жестокость, делая контраст еще более разительным.
Наконец изображение исчезло, и несколько секунд все молчали. Потом зашевелились, неохотно возвращаясь с расстояния в шесть тысяч миль.
Кто-то негромко захлопал, другие подхватили, и аплодисменты не смолкали.
Эйна подошла к Дэниэлу. Она ничего не сказала, только взяла его руку и пожала.