Когда первые бельгийские миссионеры обнаружили бамбути, они пришли в ярость от их наготы, заказали в Брюсселе платья, пиджаки и брюки – все детских размеров – и заставили пигмеев их носить. Во влажном лесу одежда всегда оставалась мокрой, что вредило здоровью. И пигмеи впервые познакомились с воспалением легких и другими заболеваниями дыхательных путей.
После ограничений городской жизни так приятно было идти полуодетой, чувствовать себя свободной. Келли радовалась ощущению дождя на теле. Кожа у нее была чистая, кремово-белая, почти светящаяся в зеленом полумраке, и маленькие упругие груди бодро подскакивали на каждом шагу.
Шла она быстро и, почти не останавливаясь, на ходу собирала грибы с блестящими куполообразными шляпками и ярко-оранжевыми пластинками, самые вкусные из тридцати одной разновидности съедобных грибов.
Между тем существует и больше пятидесяти несъедобных видов; некоторые из них настолько ядовиты, что один проглоченный кусочек приводит через несколько часов к верной гибели.
Дождь прекратился, но с деревьев все еще капало.
Один раз Келли остановилась и проследила вдоль ствола красного дерева до самого его подножия тонкую лиану. Несколькими ударами палки она выкопала из промокшей прошлогодней листвы белый корень, сладкий, как сахарный тростник. Он замечательно хрустел у нее на зубах. Корень был питательный и дал ей новые силы.
День заканчивался, свет тускнел, зеленые тени пододвигались ближе. Келли поискала место для ночевки. Ей не хотелось сооружать шалаш с водонепроницаемой крышей: углубление у подножия одного из гигантских деревьев прекрасно годилось на роль убежища на одну ночь. Шаги Келли по-прежнему шуршали по палой листве, пусть сейчас и влажной. Неожиданно впереди, всего в десяти футах перед ней, послышалось громкое фырканье, словно откуда-то вырвался поток воздуха под давлением, как при прорыве автомобильной шины. Один из самых ужасающих звуков леса, страшнее рева разгневанного буйвола или хрюканья большого черного кабана. Келли, прервав свой равномерный бег, невольно отскочила и приземлилась как можно дальше на собственный след.
Дрожащими руками она сорвала ремень со лба и швырнула рюкзак на листья. Тем же движением она нащупала в кармане пращу и извлекла ее.
Из-за этой пращи бамбути дали ей имя Младенец Лучник.
И хотя они весело посмеивались над ней, ее умение обращаться с этим оружием произвело на них впечатление. Даже старый Сепо не мог с ней сравниться, хотя Келли неоднократно и старательно учила его. В конце концов он отказался от усилий, высокомерно заявив, что только лук и стрелы – настоящее оружие охотника, а эта дурацкая штука годится только для женщин и детей. Так Келли стала Младенцем Лучником – Кара-Ки.
Одним гибким движением она перебросила ремень через запястье и оттянула эластичный хирургический бинт к правому уху. Снарядом служил стальной шарик от подшипника.
На лесном полу перед ней шевельнулось что-то, похожее на охапку опавших листьев или на шерстяное покрывало, раскрашенное в цвета леса: золото, охру, розово-лиловый цвет, и усыпанное ромбами и черными стрелами, которые обманывают глаз. Келли знала, что эта с виду бесформенная груда на самом деле свернувшаяся змея. Каждый виток толщиной с ее икру и замаскирован хитроумной заманчивой расцветкой. Габонская гадюка – самая ядовитая змея Африки, за исключением, может быть, мамбы.
В центре этой витой пирамиды – оттянутая назад треугольная голова на изогнутой шее. Голова с «пятачком», приплюснутая, чешуйчатая, глаза приподняты и торчат на подобных рогам возвышениях и цветом и прозрачностью напоминают драгоценный топаз. В длину голова больше двух кулаков Келли. Между тонкими улыбающимися губами мелькает черный кожистый язык.
Келли мгновенно прицелилась и выпустила снаряд.
Серебряный шарик гудел на лету, блестя в мягком зеленом освещении, как капля ртути. Шарик попал гадюке в голову и расколол череп с такой силой, что потоки крови вырвались из ноздрей и гротескную голову отбросило назад. С резким шипением гадюка забилась в смертной судороге, большие кольца ее тела наползали одно на другое, содрогаясь, обнажилось светлое брюхо в крупных диагональных чешуйках.
Келли осторожно обошла гадюку, держа наготове заостренную палку. Когда разбитая голова отклонилась от колец тела, Келли метнулась вперед, прижала ее к земле, давя что было силы – гадюка обвивалась вокруг палки, – а сама мелкими белыми зубами раскрыла складной нож и одним ударом отрубила змее голову.
Оставив безголовое тело извиваться в последней агонии, она осмотрелась в поисках места для лагеря. У подножия одного из гигантских деревьев темнела небольшая природная пещера – прекрасное убежище на ночь.
Бамбути так и не овладели умением разжигать огонь: когда племя переходило из одного охотничьего лагеря в другой, их женщины всегда носили с собой горящий уголь. Но у Келли была пластиковая зажигалка, и через несколько минут возле дерева горел веселый костерок.
Келли раскрыла рюкзак и оборудовала бивак. Потом, вооружившись палкой для копания и ножом, вернулась к телу гадюки. Змея весила почти десять килограммов, слишком много для ее собственных нужд.
Красные серовейские [37] муравьи уже обнаружили тело. Ничто не может лежать в лесу долго: его тут же находят падальщики.
Келли вырезала толстую середину тела, смела муравьев и несколькими ловкими привычными движениями сняла кожу. Мясо было чистое и белое. Келли сняла с позвоночника два куска вырезки и выложила на костер поверх сковороды из зеленых листьев. На мясо бросила несколько листьев с соседнего куста, их дым приправил мясо и придал ему вкус.
Пока мясо жарилось, Келли насадила на зеленый прут грибы с оранжевыми пластинками и, держа их над огнем, как кебаб, время от времени поворачивала.
У этих грибов вкус более тонкий и богатый, чем у черных трюфелей, а мясо напоминает смесь омара и поенных молоком цыплят. Усилия дня обострили аппетит, и Келли казалось, что она никогда еще не ела такой вкусной пищи. Еду она запила чистой водой из соседнего ручья.
Ночью она проснулась в своем убежище под деревом от громких фырканья и глотания. Келли не нужно было смотреть, чтобы понять, кто ее потревожил. Гигантский лесной кабан достигает 650 фунтов веса и ростом в холке три фута. Потревоженные, эти свиньи, самые крупные в мире, становятся опаснее льва.
Но Келли без опаски слушала, как кабан пожирает остатки туловища гадюки. Закончив пир, кабан, принюхиваясь, направился к ее лагерю, но Келли подбросила в костер несколько веток, и, когда они вспыхнули, кабан хрипло хрюкнул и убежал в лес.
Утром Келли выкупалась в ручье, расчесала волосы и, еще влажные, заплела в толстую косу, перекинув ее на обнаженную спину.
Она позавтракала остатками мяса гадюки с грибами, не разогревая их, и, когда стало достаточно светло, снова двинулась в путь.
Хотя в рюкзаке у нее был компас, Келли определяла направление в основном по пластинкам грибов и гнездам серовейских муравьев – те всегда располагаются на южной стороне стволов, – а также по течению ручьев, которые пересекала в пути.
В середине дня она увидела тропу, которую искала, и пошла по ней на юг.
Через час она узнала ориентир – природный мост, массивный ствол древнего дерева, упавшего через ручей.
Сепо однажды сказал ей: этот мост здесь с начала времен, что означало – с тех пор, как он себя помнит.
В сознании пигмеев нет конкретного представления о времени и числах. Они считают так: один, два, три, много. В лесу, где нет смены времен года, не меняется ни температура, ни порядок выпадения дождей, пигмеи сообразуют ход своей жизни с фазами луны и каждое полнолуние переселяются со стоянки на стоянку. Они никогда не остаются на одном месте так долго, чтобы истощить запасы дичи или плодов, замутить ручьи и загрязнить отходами землю.
Древесный мост отполирован поколениями крошечных ног. Келли внимательно осмотрела его в поисках свежих следов. Разочарованная, она пошла на ближайшую стоянку в надежде найти пигмеев. Здесь никого не было, но, судя по следам, здесь был их последний лагерь, и переселились они, по-видимому, две недели назад, в прошлое полнолуние.
Было три или четыре других места, где они сейчас могли находиться, самое далекое – в ста милях, близ центра того района, который племя Сепо считало своим.
Однако определить, в какую именно сторону они пошли, оказалось невозможно. Курс определяют в самый последний момент, после долгого и оживленного обсуждения, в котором все принимают участие, как вообще принимают все племенные решения. Келли улыбнулась при мысли о том, как, должно быть, решился спор. Она слишком часто это видела.
Одна из женщин, не обязательно старейшая и самая уважаемая, устав от глупости и упрямства мужчин, прежде всего собственного мужа, неожиданно брала свой мешок, приспосабливала ремень на лбу, наклонившись вперед, чтобы уравновесить тяжесть, и уходила по тропе. Остальные – многие еще продолжали ворчать и переругиваться – шли за ней.
Одна из женщин, не обязательно старейшая и самая уважаемая, устав от глупости и упрямства мужчин, прежде всего собственного мужа, неожиданно брала свой мешок, приспосабливала ремень на лбу, наклонившись вперед, чтобы уравновесить тяжесть, и уходила по тропе. Остальные – многие еще продолжали ворчать и переругиваться – шли за ней.
В общине бамбути нет ни вождя, ни старейшин. Все мужчины и женщины независимо от возраста обладают равными правами и влиянием. Лишь в немногих делах, например, где расставлять охотничьи ловушки, младшие члены общины, вероятно, прислушаются к совету одного из самых старых и опытных охотников, но и то после долгого обсуждения и спасающего честь спора.
Келли осмотрела покинутую стоянку и развеселилась, глядя на то, что оставило племя. Деревянный пест и ступка для размельчения маниоки, отличная стальная мотыга, транзисторный радиоприемник без внутренностей и еще несколько предметов, очевидно, украденных в придорожных деревнях. Келли знала, что из всех народов на свете меньше всего ценят материальные приобретения бамбути. Собственность для них ничего не значит, и после кражи, когда возбуждение спадает, они теряют всякий интерес к украденному. Слишком тяжело нести, объясняли они Келли, когда она спрашивала. Если понадобится, мы всегда можем снова взять у вазунгу. Глаза их блестели при этой мысли, они смеялись и хлопали друг друга по спинам.
Единственное имущество, которое они достаточно ценили, чтобы брать с собой и передавать детям, – это охотничьи сети, сплетенные из коры. У каждой семьи есть такая сеть сто футов длиной, и все их соединяют, создавая длинную общую.
Добычу делят – всегда после долгих, яростных обсуждений – по проверенной временем схеме между всеми участниками охоты.
Живя изобилием леса, они не испытывают потребности в накоплении богатства. Одежду из древесной коры можно обновить через несколько часов работы. Для этого бамбути срезают кору и деревянными молотками сбивают с нее древесную смолу. Их оружие может быть истрачено и легко возобновляется. Копья и луки вырезают из твердой древесины, тетивой служит тугая кора. Стрелы и копья даже не имеют металлических наконечников, их острия только закаляют в огне. Крыши хижин они делают из широких листьев монгонго, а небольшой костер дает по ночам тепло и уют.
Лесной бог в изобилии дает им пищу, так зачем им другое имущество? Келли не знала других людей, которые были бы полностью удовлетворены своей жизнью, и этим во многом объяснялась привлекательность этого племени.
Келли с нетерпением ждала встречи с ними и расстроилась оттого, что встреча откладывалась. Сидя на бревне на покинутой стоянке, которую быстро поглощали джунгли, она обдумывала свои дальнейшие действия. Не стоило стараться угадать, в каком направлении они ушли, и глупо было идти вдогонку. Их следы давно уничтожены дождями и лесными животными, а Келли хорошо знает лишь небольшой участок леса.
Здесь двадцать тысяч неведомых квадратных миль, на которых она может затеряться навсегда.
Она должна отказаться от поисков и идти к своему лагерю в Гондоле, в месте счастливого слона. Со временем бамбути найдут ее там. Нужно набраться терпения.
Келли еще немного посидела, слушая звуки леса. Вначале могло показаться, что лес безмолвен и пуст. Только когда ухо привыкает слушать тишину, начинаешь понимать, что лес всегда заполнен звуками жизни. Вечный фон этой музыки создает оркестр насекомых: гул и фоновый звук, как легкое прикосновение к струнам скрипки, щелканье и стук крошечных кастаньет, вой и визг духовых инструментов.
На верхних ярусах кричат и поют птицы, обезьяны перелетают с ветки на ветку, а внизу, по листве лесной подстилки, бегают и таинственно шуршат карликовые антилопы.
Теперь, внимательно прислушавшись, Келли подумала, что слышит очень далекий и ясный свист в кронах деревьев: старый Сепо торжественно клялся, будто так хамелеон с хохолком объявляет, что соты переполнились и начинается время меда.
Келли улыбнулась и встала. Биолог, она знала, что хамелеон не может свистеть. И тем не менее… Она опять улыбнулась, поправляя рюкзак и ступая на полутемную тропу, ведущую к Гондоле. Вдоль тропы все чаще попадались знакомые ориентиры: древесный ствол необычной формы, перекресток троп, песчаный берег у брода через ручей, насечка на стволах, которую она сама когда-то вырезала своим мачете. Она все ближе к дому.
На повороте тропы Келли вдруг увидела груду навоза высотой ей по колено. От кучи шел пар. Она поискала взглядом слона, оставившего эту кучу, но тот уже серой тенью исчез среди деревьев. Келли подумала, не Одноухий ли это Старик, слон с огромными бивнями, который часто бродил в лесу возле Гондолы.
Когда-то стада слонов бродили по открытым саваннам, вдоль берегов рек и на участке Лада к северу от леса. Однако столетие преследований – вначале со стороны прежних работорговцев-арабов и их слуг, вооруженных старинными заряжающимися со ствола ружьями, потом со стороны охотников за слоновой костью и европейских спортсменов со смертоносным нарезным оружием, – уничтожило стада и вынудило уцелевших слонов скрываться в лесу.
Келли испытывала глубокое удовлетворение, думая о том, что делит лес с этими огромными толстокожими животными, хотя и редко их видит, и что ее дом назван в честь одного из них.
У следующего ручья она задержалась, чтобы выкупаться, заплести волосы и надеть рубашку. Через несколько часов она будет дома. Она едва успела вплести в волосы ремешок и отложить расческу, как услышала новый звук, яростный и угрожающий. Келли вскочила и схватила палку. Звук послышался снова – хриплый звук пилы, прошедшийся по нервам, как наждаком; Келли почувствовала, как ускоряется ее пульс и становится прерывистым дыхание.
Необычно слышать днем голос леопарда. Пятнистая кошка – ночное животное, а ко всему необычному в лесу следует относиться настороженно. Леопард зарычал снова, на этот раз ближе, почти на самом берегу выше по течению, и Келли наклонила голову, прислушиваясь. В этом леопарде было что-то странное.
У нее возникло подозрение, и она стала ждать, пригнувшись, держа заостренную палку наготове. Наступила долгая тишина.
Весь лес прислушивался к леопарду, и тут он зарычал снова, тем же страшным скрежещущим голосом, он находился на берегу непосредственно над ней, не более чем в пятидесяти футах от места, где, пригнувшись, стояла она.
Подозрение Келли стало более отчетливым. Размахивая палкой, она с кровожадным воплем бросилась к укрытию животного. Впереди среди листьев лотоса возникло неожиданное смятение, и оттуда выскользнула маленькая фигурка. Келли размахнулась и ударила палкой по коричневым голым ягодицам.
Раздался крик, полный боли.
– Гадкий старик! – закричала Келли и снова замахнулась. – Ты хотел испугать меня. – На сей раз она промахнулась, маленькая фигурка перепрыгнула через куст и спряталась за ним. – Жестокий дьяволенок!
Она выгнала его из-за куста, и он побежал в сторону, крича будто бы от страха и задыхаясь от смеха.
– Я отлуплю тебя, синий бабуин! – пригрозила Келли, взмахивая палкой, и они дважды обежали вокруг куста. Маленькая фигурка приплясывала и не подпускала ее к себе.
Теперь смеялись оба.
– Сепо, чудовище, я тебя никогда не прощу!
Келли закашлялась от смеха.
– Я не Сепо. Я леопард.
Он пошатнулся от хохота, и Келли чуть не достала его. Он едва успел увернуться и расхохотался.
В конце концов ей пришлось сдаться; устав от смеха, она остановилась, опираясь на палку. Сепо упал на листья; он бил себя по животу, икал, катался по земле, задирал колени и смеялся так, что слезы бежали по его щекам и по морщинам скатывались за уши.
– Кара-Ки! – Он рыгнул, икнул и снова рассмеялся. – Кара-Ки, Бесстрашная, испугалась старого Сепо!
Теперь он несколько месяцев подряд будет рассказывать об этом по вечерам у лагерного костра.
Сепо потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя. Он должен был отсмеяться. Келли стояла рядом и с любовью смотрела на него, время от времени присоединяясь к его взрывам веселья.
Постепенно взрывы хохота становились реже, и наконец стало можно начать нормальный разговор.
Они сидели и разговаривали. Бамбути давно утратили собственный язык и усвоили язык вазунгу, с которыми изредка общались. Говорили они на причудливой смеси суахили, ухали и хита с сильным акцентом и с собственными красочными идиомами.
Сегодня утром Сепо выстрелом из лука добыл обезьяну колобуса. Прекрасную черно-белую шкуру он засолил, чтобы продать у дороги. Сейчас он развел костер и стал жарить мясо на обед.
Они сидели и ели. Келли подметила у своего спутника какое-то необычное настроение.