— Значит, «заключение среди собственных недовоплощенных фантазий», — задумчиво повторил я. — Ну и дела.
— Вы совершенно правы, эта формулировка в общих чертах проясняет чудовищную суть открытия Хебульриха Укумбийского. Он выяснил, что вымышленная реальность, запечатленная в письменных текстах, получает некоторое подобие физического воплощения, причем столь неполное и несовершенное, что такое существование мучительно как для нее самой, так и для ее отдельных фрагментов, которые, по предположению одного из современников Хебульриха, чувствуют себя подобно человеку, вынужденному на протяжении многих столетий видеть один и тот же сон и не иметь возможности ни проснуться, ни заснуть еще крепче, ни даже умереть, чтобы избавиться от бесконечно повторяющегося наваждения и самого себя.
— Какой ужас, — искренне сказал я.
— Совершенно с вами согласен. К счастью, закон, запрещающий записывать вымышленные истории, был принят незамедлительно; отдельно отмечу, что о поэмах в нем ничего не говорилось, равно как о мемуарах, жизнеописаниях и прочей документальной прозе. Зная обычную склонность законодателей перестраховываться, я предполагаю, что Хебульрих и его товарищи по Клубу каким-то образом сумели получить доказательства, что ни поэзия, ни хроники реальных событий не имеют последствий, подобных описанным. Как это нередко происходит с законами, продиктованными не капризами правителей, а насущной необходимостью, запрет записывать вымышленные истории был принят последующими поколениями как естественное внутреннее ограничение, которое сродни инстинкту; во всяком случае, доподлинно известно, что романов в Уандуке с тех пор никогда не писали, вымышленные истории и поныне рассказывают только вслух, а желающих нарушить давным-давно забытый закон до сих пор не обнаруживалось, хотя палачей достаточно могущественных, чтобы осуществить предусмотренное наказание, там не осталось.
— А не может быть, что этот Хебульрих и его приятели просто всех разыграли? — с надеждой спросил я. — Поди поймай таких на вранье, если они еще и мастера иллюзий.
— Насколько я могу судить о тогдашних нравах и обычаях, такая шутка была бы вполне в их духе, — согласился призрак. — И мне по сердцу ваш оптимизм. Однако гораздо позже, уже у нас, в Соединенном Королевстве, появились новые подтверждения правоты Хебульриха Укумбийского.
— В конце правления Клакков? Когда здесь принялись сочинять романы?
— Совершенно верно. Многие выдающиеся историки литературы теперь задаются вопросом, почему эта традиция столь быстро угасла?
— Не только они, — вздохнул я. — И надо же было такому случиться, что шанс получить ответ появился у глубоко невежественного меня, а не у какого-нибудь достопочтенного профессора. Нет в мире справедливости.
— Разумеется, ее нет, — подтвердил призрак. — Об этом мы с вами сегодня уже говорили. Впрочем, невежество и образованность — понятия весьма относительные; люди склонны считать первое пороком и преувеличивать ценность последней. На самом деле, современное образование вовсе не способствует развитию наиважнейшей для исследователя способности — оказаться в нужное время в нужном месте. У вас же она, похоже, врожденная.
— Пожалуй, — невольно улыбнулся я.
— Иногда этого, как видите, совершенно достаточно. А у современных ученых практически нет шансов получить доступ к нашей Незримой Библиотеке, где хранится единственный, специально для нас написанный и собственноручно уничтоженный автором в этом самом подвале экземпляр мемуаров Магистра Чьйольве Майтохчи, известного также под именами Белого Гостя и Лихого Ветра.
— Ну надо же. Однажды меня тоже назвали лихим ветром, — вспомнил я.
— Это был очень серьезный комплимент, — заметил Гюлли Ультеой. — Примите мои поздравления. Даже не представляю, что вы сделали, чтобы заслужить такую похвалу. Сейчас это выражение почти не употребляют, а еще лет шестьсот-семьсот назад оно было в ходу. Лихим ветром принято называть не просто умелого, но остроумного и оригинального колдуна, способного по-настоящему удивлять и даже сбивать с толку свидетелей своих деяний. Это устойчивое словосочетание закрепилось в языке в память о Чьйольве Майтохчи, сравнение с которым всегда считалось чрезвычайно лестным.
— Получается, он был большой знаменитостью?
— Совершенно верно. Если и жили в ту эпоху более могущественные люди, в чем лично я сомневаюсь, значит они употребили немало сил, чтобы обеспечить себе безвестность. А Чьйольве Майтохчи всегда был на виду. Не то чтобы он к этому стремился. Просто быть на виду — это такой особый талант, если уж он у тебя врожденный, то и под землей от людского внимания не спрячешься. Вот и Магистру Чьйольве пришлось смириться с таким своим свойством и научиться получать от него удовольствие. Но речь сейчас не о его бесчисленных выходках, попеременно пугавших и веселивших все Соединенное Королевство. А об удивительной способности путешествовать между Мирами — зачастую помимо собственной воли. В своих мемуарах Чьйольве Майтохчи признается, что ему приходилось прилагать специальные усилия, дабы, свернув за угол, оказаться на соседней улице, а не в очередной незнакомой и зачастую вовсе не существующей реальности, которые, можно сказать, охотились на него, только и ждали возможности заполучить такого гостя.
— Какая интересная жизнь! — невольно восхитился я.
Справедливости ради следует заметить, что когда несколькими годами позже я сам очутился в сходном положении, такая жизнь вовсе не показалась мне интересной. Сейчас вспоминать страшно, какие титанические усилия мне тогда приходилось прикладывать, чтобы просто оставаться на месте — то есть, в одной и той же реальности. Начать путешествовать между Мирами оказалось несоизмеримо проще, чем научиться этого не делать. Впрочем, в конце концов я освоил и эту хитроумную науку. Я вообще довольно способный, хоть и редкостный балбес. И всегда таким был.
— Однако для нас с вами, — говорил тем временем призрак, — особенно важен тот факт, что Чьйольве Майтохчи, помимо прочего, питал пристрастие к чтению и обладал лучшей в столице личной библиотекой, где, в частности, хранилось немало древних уандукских книг, включая единственный в Соединенном Королевстве экземпляр «Записок Хебульриха Укумбийского о некоторых необычайных происшествиях». Собственно, именно он и содержится в нашей Незримой Библиотеке с тех пор, как прежнему владельцу наскучило ежедневно читать длинные заклинания, чтобы уберечь ветхую бумагу от разрушительного воздействия времени. Кстати, ходили слухи, что Чьйольве Майтохчи и колдовству-то выучился сам, по книгам; в мемуарах Магистр Чьйольве косвенно подтверждает эту версию, ни слова не написав о своем наставнике. Принято считать, что обучаться магии самостоятельно невозможно — начинающему, сколь бы велики ни были его способности, необходим учитель, готовый буквально за руку ввести его в живую традицию. С другой стороны, от Чьйольве Майтохчи можно ожидать чего угодно, такой уж он был удивительный человек.
— Ну да, Лихой же Ветер, — невольно улыбнулся я. — Так что, он прочитал записки Хебульриха Укумбийского и отправился проверять, правду тот написал или нет?
— Совершенно верно. И действительность превзошла его самые мрачные ожидания. Когда Чьйольве Майтохчи после долгих поисков нашел первый из Миров Мертвого Морока — это не моя, а его терминология, — он вернулся в Ехо потерявшим разум от горя. Говорят, запах его безумия был столь силен, что жители ближайших кварталов сбежали на другой берег Хурона и ночевали там в шатрах, любезно предоставленных обеспокоенным сложившейся ситуацией Королем. К счастью, могущественный колдун вполне способен, если пожелает, исцелить себя от любой болезни. Чьйольве Майтохчи справился с безумием, но еще долгое время был столь печален, что его не окрестили Унылым Магистром лишь из уважения и в надежде на грядущие перемены в его настроении.
— Страсти какие. Интересно, что он там увидел? Чтобы вот так сразу с ума сойти?
— Примерно то же самое, что и его древние уандукские предшественники.
— Невменяемых персонажей, беспрестанно бормочущих фрагменты собственных монологов? Неприятное зрелище, кто бы спорил. А все-таки даже я вряд ли от такого свихнулся бы, хотя считается, будто я чересчур впечатлительный. Хотите сказать, Чьйольве Майтохчи был еще хуже?
— В каком-то смысле, так оно и есть, — согласился призрак. — Самым слабым местом Магистра Чьйольве оказалась его феноменальная способность к сопереживанию, которая прежде служила ему превосходным оружием.
— Разве сопереживание может быть оружием? — окончательно растерялся я.
— Разумеется, может. Впрочем, вполне вероятно, что мы с вами называем этим словом разные вещи. Когда я говорю о сопереживании, я подразумеваю способность на краткий миг оказаться в шкуре другого человека и испытать все его эмоции и ощущения, как собственные. Это бывает чрезвычайно полезно в схватке с любым противником — всегда наперед знаешь, чего ждать. Гораздо эффективней, чем обычное чтение мыслей, поскольку контролировать свой ум способны многие, а вот обуздать чувства мало кому под силу.
— Ясно, — сказал я. — Получается, Магистр Чьйольве оказался в шкуре этих… персонажей? И там было настолько невыносимо, что он спятил?
— Совершенно верно. Позже Чьйольве Майтохчи написал в своих мемуарах, что в человеческом языке нет слов, способных хотя бы отчасти выразить кошмар, который ему пришлось пережить. Ничего удивительного, что он принял решение положить конец зыбкому существованию Миров Мертвого Морока и рьяно взялся за дело.
— И по его инициативе в Соединенном Королевстве тоже приняли закон, запрещающий писать романы? — подхватил я. — Но как могло получиться, что об этом не знают ваши историки литературы? Вряд ли законодательство времен правления Клакков недоступно для изучения.
— Разумеется, эти документы доступны всем желающим. Но в данном случае они совершенно бесполезны. Никакого закона не было, поскольку он мог бы только навредить. В Соединенном Королевстве любят нарушать законы. У нас даже самые добропорядочные граждане считают нарушение закона чем-то вполне допустимым — при определенных обстоятельствах. А уж для наших магов оно всегда было чем-то вроде дела чести. Если бы у нас ввели подобный запрет, даже самые равнодушные к литературе угуландские колдуны в тот же день сели бы строчить романы. На худой конец, принялись тиражировать уже написанные. К концу года Соединенное Королевство захлебнулось бы в превосходных романах, поверьте. Мы в кратчайшие сроки стали бы главной литературной державой Мира и, возможно, сделали бы вымышленные истории главной статьей своего экспорта.
— Да уж, действительно. Сам мог бы догадаться, — вздохнул я. — Но как же тогда?..
— Магистр Чьйольве не стал связываться с законодателями, а взял дело в свои руки и произнес Заклятие Тайного Запрета. Это было самое выдающееся его деяние. И, возможно, самое невероятное событие за всю историю существования Угуландской Очевидной магии. Хотя, конечно, я слишком мало знаю об этом предмете, чтобы позволять себе столь безапелляционные суждения.
— Заклятие Тайного Запрета означает, что тот, на кого его наложили, не сможет делать какую-то определенную вещь? — предположил я. — Например, как в нашем случае, писать романы, да? И при этом сам не будет знать, что этого не может?
— Совершенно верно. Околдованный будет считать, что ему просто не хочется действовать в определенном направлении. Ненужно, неуместно, несвоевременно. А еще вероятнее, он вообще не станет об этом думать. Чтобы поставить себя на его место, просто вспомните, часто ли вам приходит в голову — ну, к примеру, идея съесть живьем свою собаку.
Я рассмеялся от неожиданности.
— По вашей реакции понятно, что мне удалось придумать достаточно абсурдное и бессмысленное с вашей точки зрения действие, — обрадовался призрак. — В таком случае, можете считать, что находитесь под воздействием Заклятия Тайного Запрета на поедание собак. По крайней мере, именно таково обычное отношение заколдованного к запретному для него поступку.
— Спасибо, — сказал я. — Вы очень понятно объяснили. Но что же получается, Магистр Чьйольве лично посетил и заколдовал всех современных ему писателей? А как быть с теми, кто только собирался написать роман, но держал это намерение при себе? И со следующими поколениями сочинителей?
— Вы очень точно обозначили практическую проблему, которая встала перед Магистром Чьйольве. Любой на его месте опустил бы руки. Но он решил не мелочиться и наложил Заклятие Тайного Запрета на весь Мир сразу.
— Ну ничего себе, — выдохнул я.
— Целиком разделяю ваше удивление. Понимаете, как обстоит дело с Заклятием Тайного Запрета. Наложить его на одного человека довольно просто. Любой мало-мальски способный колдун справится, даже если никогда прежде этого не делал. Заколдовать одновременно большую группу людей гораздо сложнее, но ничего невозможного в этом нет. Доподлинно известно, что мстительный Магистр Окока Науннах в свое время наложил Заклятие Тайного Запрета на целый город Уттари, где с ним, как ему показалось, недостаточно вежливо разговаривали. С тех пор ни один тамошний житель не способен выругаться, и это, кстати, изрядно осложняет жизнь уроженцев Уттари, особенно когда они приезжают в столицу. Насколько мне известно, некоторые сведущие и милосердные люди неоднократно обращались к Королю с просьбой прислать какого-нибудь колдуна, который сможет снять с уттарийцев заклятие Ококи Науннаха, но в Смутные Времена всем было не до того, а теперь дела такого рода перешли в ведение Ордена Семилистника, от которого разрешения на применение Белой магии сотой с лишним ступени, ясное дело, не дождешься.
— Вот уж воистину страшная вышла месть, — невольно улыбнулся я.
— История, конечно, забавная, — согласился призрак. — И все же могущество Ококи Науннаха заслуживает величайшего восхищения, поскольку деяния такого масштаба и до, и после него совершали единицы. А уж наложить Заклятие Тайного Запрета на весь Мир — ха, да никому и в голову бы не пришло, что такое возможно. Если сегодня вы заведете разговор на эту тему с мало-мальски сведущим человеком, он вас на смех поднимет. Население какой-нибудь небольшой страны заворожить — и то, насколько мне известно, никому не под силу, в противном случае, можно было бы легко избежать многих войн и прочих международных неприятностей… Словом, я бы и сам решил, что Магистр Чьйольве Майтохчи несколько преувеличивает собственные заслуги — в конце концов, считается, что затем и нужны мемуары. Однако тот факт, что никаких попыток записать вымышленную историю с тех пор не предпринимали ни на одном из континентов, заставляет меня думать, что Лихой Ветер все-таки рассказал чистую правду. Потому что если отсутствие романов в Уандуке хоть как-то объясняется древним запретом, остаются еще Чирухта и наша Хонхона.
— И Арварох, — напомнил я.
— Ну да, и Арварох. Хотя как раз за них я в этом смысле совершенно спокоен, в Арварохе собственной письменной традиции отродясь не было. И грамотных там по пальцам пересчитать можно.
— Так может, именно поэтому, — предположил я. — Вдруг на Арварох Заклятие Тайного Запрета больше всего подействовало.
«И именно с тех пор все арварохцы такие психи», — ехидно закончил я про себя, вспоминая личное знакомство с этими удивительными белокурыми великанами, большими любителями километровых имен, героических песен и самоубийств по любому поводу.
— На самом деле вы правы, — неожиданно согласился призрак. — Возможно вообще все что угодно. Даже вообразить не могу, какие именно последствия может иметь Заклятие Тайного Запрета и вообще любое заклятие, если наложить его на весь Мир одновременно. Но, так или иначе, а Лихой Ветер Чьйольве, похоже, это сделал. После чего принялся за следующую часть своего плана.
— Что за следующая часть? — изумился я. — Если уж он действительно запретил всему человечеству писать романы. Что еще тут можно было сделать?
— Ну как же. Реальности, которые Магистр Чьйольве называл Мирами Мертвого Морока, никуда не делись. Потому что перейти Мост Времени и отменить уже написанные романы оказалось не под силу даже ему. В своих мемуарах Чьйольве Майтохчи сетует, что попробовал это сделать, но не сумел. Тогда он пошел другим путем. Употребил все свое могущество, хитроумие, кучу денег и несколько лет времени, чтобы собрать все экземпляры довольно популярного в то время романа под названием «Последняя любовь Королевы». Удостоверившись, что в его распоряжении находятся все копии до единой, включая авторскую рукопись и предварительные черновики, Чьйольве Майтохчи их уничтожил. Он рассчитывал, что созданная текстом реальность тоже исчезнет — не знаю, как вам, а мне его логика близка и понятна. Однако этого почему-то не случилось. Соответствующий Мир Мертвого Морока остался на месте, и никаких существенных перемен там не произошло. Магистр Чьйольве понял, что метод не работает, и оставил книги в покое, чему лично я очень рад. В противном случае, от традиции угуландского романа не осталось бы даже воспоминаний.
Невелика потеря, подумал я. Но говорить это вслух было бы как минимум невежливо. Тем более, что призрак продолжал рассказывать.
— Какое-то время казалось, будто Магистр Чьйольве Майтохчи решил, что сделал все, что в его силах, успокоился и занялся другими делами. Кстати, именно в тот период он написал свои мемуары и передал их нашей Незримой Библиотеке. А какое-то время спустя Лихой Ветер исчез. Сперва его отсутствию не придавали значения — с человеком, который регулярно попадает в иной Мир, просто свернув за угол, подобные вещи то и дело случаются. Однако время шло, а Чьйольве Майтохчи не возвращался. Потом вдруг выяснилось, что его дом давным-давно продан, имущество роздано, а немногочисленные близкие друзья ходят мрачнее тучи.
На этом месте Гюлли Ультеой умолк. Но молчал столь многозначительно, что я сразу понял: призрак рассказал далеко не все. И явно ждет, что я начну его расспрашивать и уговаривать. Как маленький, честное слово.