– Когда я смогу вернуться? – не сочла нужным вдаваться в подробности Инес. Она никогда не любила слушать о неприятном, Хайме, впрочем, тоже.
– Не раньше чем дона Диего с маркизой или хотя бы Бенеро увидят в Миттельрайхе или Аббенине. Камоса знает, что ты не заложница?
– Нет, – с непонятным удовлетворением произнесла сестра, – видел бы ты, как он трясся, когда Диего его схватил, зато потом… Он мечтает вернуть меня королеве и получить дворянство.
– Разумеется, – усмехнулся Хайме, – ведь деньги у него уже есть. Донос на Бенеро не первый его подвиг во славу веры.
– А что этот Камоса узнал про сеньора Бенеро? – Инес равнодушно поправила позабывшие о мантилье волосы. – Они ведь едва кланялись.
– Ты можешь спросить у него самого, – сощурился братец, – я ознакомил сеньора Бенеро со всеми обвинениями.
– Не хочу быть любопытной, – отрезала Инес.
– Разве? – удивился Хайме. – Не подумал бы. Бенеро был виновен в одном – у него водились деньги. Деньги, книги и знатные пациенты, на которых точили зубы как доносчики, так и Пленилунья. Не сам, разумеется, но Государственный Совет желал наследовать еретикам и чернокнижникам, а Импарция мешала. Впрочем, Бенеро я бы Пленилунье отдал, сей достойный суадит слишком упрям, чтобы прислушаться к моим советам, а ломать из-за него шею я не собирался.
– Ты ее собрался ломать из-за Хенильи. – Как непривычно видеть брата без петрианского балахона и голубя, но это ничего не значит. Импарсиал остается импарсиалом даже во сне. – Из-за мерзавца, пославшего всех вас на смерть!
– А, так ты уже знаешь? Я был лучшего мнения, скажем так, о доне Диего.
– Он должен был сказать! Мария так мучилась, что все вышло из-за нее. Мы с Диего едва ее убедили, что она не виновата. Хенилью убила его собственная подлость, жаль, не только его! Девочка выходила замуж за Орла Онсии, а не за стервятника…
– Любопытная точка зрения. – Взгляд Хайме стал еще пристальней. – Готов поклясться, что первый тезис принадлежит Бенеро, а второй – тебе.
– Да, – вздернула подбородок Инья, – ты можешь сколько угодно носиться с честью Онсии, Гонсало от этого лучше не станет. В конце концов, Карлос погиб из-за этой мрази!
– Теперь ты вспомнила Карлоса… Мило.
– Что?
– Нет, ничего, продолжай. Ты говорила о доне Гонсало, о подвигах нашего Диего и твоих заодно. Надо отдать тебе должное, со времен Хасинты ни одна дама не поднимала такой бури.
Хасинта… Невеста Педро Хитроумного, сбежавшая из-под венца и последовавшая за изгнанным Адалидом. Кто же думал, что осужденный вернется королем? Уж во всяком случае не влюбленная в чужого мужа красотка! Хасинта вообще не думала, как и Мария, и она сама. Родичи Хасинты поплатились за ее любовь головой, а за любовь Марии могли заплатить сын и Хайме…
– Мы не о том говорим. – Как бы они ни ссорились, Хайме – ее единственный брат. Карлос будет воевать, Мария с Диего останутся в своем замке, Бенеро уедет в Миттельрайх. Все кончится, и она останется одна. – Сеньор Бенеро считает, что я тебя предала. Нужно было сказать тебе правду с самого начала, но я не могла. Ты бы защищал память Хенильи, а если нет, стал бы преступником… Лучше было тебя обмануть. Какой с обманутого спрос, если во всем виновата я.
– Нет, – затряс головой Хайме, – Бенеро все-таки чернокнижник! Не спорю, вернуть с того света и наставить на путь истинный может и ангел, но заставить тебя извиняться… Инья, послушай, я на тебя и впрямь был зол, я и теперь зол, но буду честен – скажи ты мне правду, Марию уже ничто бы не спасло. Дело не во мне – импарсиалы не имеют тайн от Импарции. Не могут иметь. Прости, я и так сказал тебе слишком много.
– Много?! – Инья аж задохнулась от возмущения. – Да ты мне ничего не сказал!
– Хочешь знать больше? – неожиданно мягко произнес Хайме. – Поверь мне, не стоит.
Ответить Инес не успела. Через порог шагнул худой дворянин с седой бородкой.
– Сеньора, примите мои извинения. – Незнакомец поклонился со старомодной учтивостью. У него было приятное усталое лицо и очень спокойные глаза. – Дон Хайме, я вынужден напомнить вам о ваших же словах. Вас ждут.
Глава 2
1Нельзя сказать, что Хайме вовсе не испугался, но не спрашивать же Лихану при Инье, не мертв ли он. Хватит с сестры… странного.
– К вашим услугам, дон Луис. Простите, не ожидал вас здесь встретить.
– Это вы простите нашу настойчивость. – Лихана, покойный ли, живой ли, не утратил ни вежливости, ни спокойствия. – Новости, которые вы сообщили в прошлый раз, нельзя оставить без последствий.
Прошлый раз? Что он имеет в виду – бой у дороги или так и не перешедший в смерть бред?
– Прости, Инес, я должен идти.
– Мы не договорили. Сеньор…
– Дон Луис, – в ответ на вопросительный взгляд подсказал Хайме, и гость вновь церемонно поклонился. Он помнил свое имя, у него была тень, он не шарахался от монахов, и импарсиал почти поверил, что муэнец жив. Увы, за семнадцать лет нельзя не измениться, а дон Луис не только не постарел, но даже не сменил платья. Если он семнадцать лет назад был человеком, то он умер, а если не был?
– Сеньора, мне, право, жаль. – Седоватая бородка виновато качнулась. – Но я не знаю, когда мы покончим с делами.
– Если ты задержишься, я проведаю Марию и лягу спать, – объявила Инес. Сестре и в голову не приходило, что она говорит с покойным, на надгробии которого уже семнадцать лет как греются желтоголовицы. Знает ли про Лихану Диего или странности родового гнезда для него остаются тайной? Беглецы здесь вторую неделю, и ничего с ними не случилось. Нуэс на въезде не упрямился, Коломбо тоже молчал, а ведь как вопил у дома Хенильи…
– Нужно спешить, – озабоченно объявил дон Луис. Точно так же он хмурился, считая на переправе «белолобых».
– Значит, поспешим. – Хайме поцеловал Инес в щеку, и сестра удивленно распахнула глаза – не ожидала от него подобной выходки. Да уж, отучил он родственников за эти годы от нежностей. Возможно, зря. Выходя, Хайме чувствовал спиной встревоженный взгляд, но оборачиваться было поздно во всех смыслах.
Пожилой муэнец молча шагал рядом, косые вечерние лучи падали из древних стрельчатых окон, и рядом с импарсиалом и мертвецом равнодушно брели их тени. У лестницы мертвец остановился.
– Сеньор де Реваль, – произнес он извиняющимся тоном, – боюсь, я должен просить вас снять крест.
– Значит, вы все же мертвы? – с непонятным облегчением уточнил Хайме.
– Нет, – не согласился с очевидным дон Луис, – но сейчас важно не это. Обычный путь верхом слишком долог.
– Неужели вы предложите мне метлу или черного козла? – Неисповедим путь мысли человеческой. Появление покойного сеньора Хайме воспринял почти спокойно, но сама мысль о том, что колдовские полеты, о которых твердят охотники за ведьмами, – правда, была импарсиалу отвратительна.
– Что вы! – Лихана досадливо поморщился. – Все гораздо проще и естественней. Позвольте вас позвать, и вы все поймете.
– Действительно, очень просто. – Ночуя в странном замке, не удивляйся ничему и тем паче не выказывай удивления. – Где я должен оставить крест?
– Все равно, – пожал плечами дон Луис. – Хотите зайти к себе?
– Не имеет смысла. – Как бы ни присмирел Коломбо, показаться ему без креста и в обществе то ли призрака, то ли чего-то еще более противоестественного – это слишком. – Вам повезло, что я приехал в светском платье, но каким образом крест мешает расслышать зов? Он может защитить от порождений зла, по крайней мере, об этом немало сказано, но сделать глухим?
– Разве слышен ветер и шум листвы, когда играет гитара? – покачал головой Лихана. – Вы не спрашиваете, но я должен вам сказать. Мы все испытываем к вам самые теплые чувства, и тем не менее эта ночь может быть для вас опасна.
– Я догадался, – улыбнулся Хайме, – а для вас?
– Весьма вероятно, – со своим всегдашним спокойствием ответил дон Луис. – У войны не одно эхо, сеньор де Реваль, и не одна тень. Мы говорили о чем-то похожем, но вы были тогда слишком молоды…
– Это прошло, – с каким-то удивлением откликнулся Хайме и вдруг замер, как громом пораженный собственным легкомыслием. – Дон Луис, я вынужден остаться. – Лучше прослыть трусом, чем стать невольным убийцей. – Я уехал, сославшись на обет провести день Пречистой Девы Муэнской в одинокой молитве на месте гибели Карлоса де Ригаско. Если я не вернусь, начнутся поиски виноватых, а в Муэне слишком многие имеют родичей по ту сторону гор и толстые кошельки.
– Вы и впрямь повзрослели, дон Хайме. – Глаза Лиханы стали еще грустнее. – Отвечать за других всегда трудней, чем за себя, но не бойтесь. В вашем исчезновении увидят знак вашей святости. В Альконье поставят храм, только и всего.
– Откуда вы можете это знать?
– Это – могу. Ваш… вечный спутник однажды уже сказал то, чего не было. Он сделает это снова. Эта ночь опасна лишь для вас.
– Откуда вы можете это знать?
– Это – могу. Ваш… вечный спутник однажды уже сказал то, чего не было. Он сделает это снова. Эта ночь опасна лишь для вас.
– Вы меня успокоили. – Мертвый сеньор что-то знает о фидусьярах. Что-то, неведомое живым, даже знает, что Коломбо наврал. Похоже, они как-то связаны. В Рэме от подобных новостей лишатся чувств… Спросить? Пожалуй, но позже. Если удастся вернуться, он постарается разузнать и об этом, а мертвый и так сподобится местных тайн…
Хайме улыбнулся, дон Луис остался серьезен. Галерея сменилась лестницей, затем другой галереей, солнце ушло, а с ним исчезли и тени. Значит, они оказались в восточной части башни. Лихана неспешно открыл потайную дверь, за ней лежала полутемная лестница.
– Я счел неудобным спрашивать вас в присутствии герцогини де Ригаско. – Панели за их спинами сошлись накрепко, но муэнец все равно понизил голос. – Вы обещали рассказать дону Карлосу о поступке командора Хенильи. Вам это удалось?
Если б он знал… Перед отъездом он был допущен в дворцовый храм, где лежали оба – Лев Альконьи и Орел Онсии. Убитый и убийца, увенчанные одной славой и удостоенные одной чести. Никого не удивило, что брат герцогини де Ригаско пришел помолиться на могиле родича и отдать дань уважения великому Хенилье. Если б кто-нибудь слышал эти молитвы, свежеиспеченный глава Муэнского трибунала оказался бы в подвале Сан-Федерико, но мысли скрыты даже от фидусьяров.
– Я не знаю, что слышат мертвые, – задумчиво произнес Хайме. – Я был у гробницы Карлоса в церкви Святого Альфонса, я хотел, чтобы он знал правду, вот и все, что я могу сказать.
– Вы ничего не сказали?
– Со мной был не только, как вы выразились, вечный спутник, но и несколько монахов-павлианцев.
– Этого следовало ожидать, – кивнул головой муэнец. – Что ж, вы сделали все, что могли. Подумайте еще раз. Вы не обязаны идти со мной. Я не утверждаю, что вы не вернетесь, но вы можете не вернуться.
– Значит, не вернусь.
– Вы должны снять крест, – напомнил Лихана.
– Я оставлю его здесь, под зеркалом. – Он не обязан, но он пойдет. В том числе и потому, что может остаться. – Если что-то случится, вы сможете отдать его Инес?
– Я приведу ее сюда, и она его возьмет, – пообещал Лихана и, слегка подумав, добавил: – Если меня больше не будет, это сделает кто-то другой. У вас будут другие распоряжения?
– Нет.
Хайме шагнул к старинному стеклу и замер, потому что резная темная рама обрамляла нечто немыслимое. Себя Хайме не увидел, хотя дон Луис честно глядел из смутных глубин. Позади пожилого сеньора виднелось распахнутое окно. Импарсиал торопливо обернулся – Лихана стоял у глухой стены, на которой в обрамлении древнего оружия висел видавший виды щит с коршуном и солнцем.
– Зеркало видит то, что зовет, и тех, кто, по вашим меркам, не жив. – Муэнец подошел ближе и пригладил бородку. – Вы все еще согласны?
– Да. – Хайме положил теплое серебро на блестящий, ни пылинки, стол рядом с высоким кувшином. – Я готов.
Семнадцать лет назад он тоже был готов и тоже ждал. Первого в своей жизни боя, оказавшегося последним. Палило беспощадное солнце, болела натертая рука, а рядом, нахлобучив охотничью шляпу, стоял дон Луис. Другие уже сражались, а они могли лишь смотреть.
Жара, боль, неистовое желание делать хоть что-то… Казалось, это не кончится никогда, но кончилось. Хайме де Реваль выжил, а муэнский сеньор ушел в странные зеркала и порожденный атлинией бред. «Кто-то ведь должен был уцелеть», – сказал Фарабундо. Видит ли гигант себя в этих стеклах? А Диего? Что он знает о собственном доме? Странном доме, хозяином которого стал в день смерти родичей, но вернулся лишь теперь, спасая Марию…
2– Воля ваша, сеньор, – буркнул Фарабундо, снимая запорный брус с ворот в дальнем конце полупустой конюшни. Раньше эта стена была глухой или, по крайней мере, казалась таковой. – Только не ездили бы вы. Мало ли что старый сеньор хочет, семнадцать лет ждал, еще столько подождет. У них там времени немерено, уж я-то видел…
– Ну и я увижу. – Сердце колотилось и замирало, словно в детстве, когда он впервые поднялся к водопаду и несуществующие крылья потянули к пропасти, обещая полет.
– А сеньора с сеньоритой? – зашел с другого бока бывший слуга. – Они-то как, если вы загуляетесь?
– Без меня им в Альконье торчать нечего. – Зачем он вообще притащил нинью сюда? Хотел уйти от Супериоры? Вот и ушел… – Отправь их с сеньором Бенеро. Дорогу к аббенинской границе знаешь – доведешь.
– А дальше что? – уперся Фарабундо. – Сеньора-то ваша не из бойких. Пропадет одна, хоть и с золотом, а я с ней ехать не могу. Сами видите.
– Бенеро их не бросит, – не моргнув глазом, взвалил на врача двойную обузу Диего. – А меня раньше пугать следовало. Глядишь, и испугался бы…
– Да откуда ж нам знать-то было? – вздохнул великан. – Жили же по-людски. Всего и забот, что дурных охотников гонять… Так едете?
– Еду, – мотнул головой Диего, сам не зная, жалеет он о том, что вернулся, или уже нет. Фарабундо пожал плечищами и потянул створки на себя, впуская в добрую тишину конюшни рев взбесившегося потока, неистовый невечерний свет и призывное ржанье.
Знакомый гнедой жеребец переступал с ноги на ногу и мотал гривой, он был готов пуститься в путь хоть сейчас. Он не сердился на человека, которого вез в свой смертный день, да и помнил ли он, что с ним произошло, или просто побежал по новой дороге, не заметив подмены? Диего положил руку на лошадиную холку, ощущая живую конскую плоть и не веря ни своим глазам, ни своим пальцам.
Пикаро снова заржал, и Диего, ухватившись за гриву, вскочил на ожившего жеребца. Хорошо, что, скитаясь с адуаром, он привык ездить без седла и идти навстречу любым страхам.
– Я отведу сеньору в Аббенину! – прокричал в спину Фарабундо. – И лекаря!..
Де Гуальдо обернулся, но белое полуденное солнце било в лицо, заставляя зажмуриться. Гром водопада стал еще неистовей, по лицу и рукам хлестнули брызги, словно снизу пошел дождь. Сквозь шум воды прорвался одинокий птичий крик, дождь превратился в ливень, Диего крепче вцепился в жесткую гриву и открыл глаза. Внизу клокотала белопенная бездна, солнечное безумие отрезало прошлое, а впереди вздымалась, уходя в прошитую звездами вечернюю синь, радужная полоса. Так близко де Гуальдо ее не видел.
Падучей звездой скатился с неба одинокий коршун, понесся рядом, кипящий котел стал белыми, пронизанными светом облаками, по которым скользили, стремясь к неведомой цели, крылатые тени. Их собиралось все больше, этих похожих на распластавшихся птиц теней, но ни одна не напоминала всадника или хотя бы лошадь, и Леон невольно покосился на свои руки. Они были на месте, как и грива и уши Пикаро. Коршун по-прежнему летел рядом, на черных крыльях алели странные пятна, а облака внизу начали таять, расплываясь вечерним туманом. Запахло водой, но не бурной, а спящей, грезящей о забытых богах, царствах и войнах…
Свет вспыхнул и погас, полдень обернулся сумерками, спутник-коршун исчез, под копытами Пикаро захрустел гравий, но конь все еще несся вперед, вытянув шею, и вечерняя дорога становилась знакомой. Сейчас в нее вольется замковая тропа, потом будет ручей и два одинаковых валуна, затем поворот, заросли барбариса и берег. Лаго-де-лас-Онсас. Черные заросли, зеленое небо, танец ночных мотыльков над серебряной водой, первые редкие звезды… Уже не свет, еще не тьма. До полуночи далеко, он бы успел и обычной дорогой. Успел, но не увидел бы радужной арки над самой головой и не узнал, на что похож водопад с высоты птичьего полета, на что похож сам полет…
Пикаро перешел на рысь, обернулся, тихонько фыркнул. Стояла хрупкая, сумеречная тишина.
– Куда теперь? – шепотом осведомился Диего, подставляя лицо легкому ветру. – Я не знаю, а ты?
Пикаро знал. Скорее всего…
3Сапоги Лиханы тонули в траве, Хайме глянул на свои ноги – они тоже стояли на обычной земле. Галерея пустых зеркал уступила место озеру. Тому самому, в которое он не решился войти, когда все были живы.
– Ты сказал? – Альфорка по своему обыкновению появился внезапно и спросил о чем-то, понятном лишь ему.
– Здравствуй! – кивнул Доблехо, становясь рядом с приятелем. – Собрался довести дело до конца?
– А как же иначе? – удивился Маноло. – Он же должен был вступить в наш полк, и не его вина, что не вышло.
– Он вступил, – не согласился Себастьян. – Тот, кто вместе с полком принял бой с превосходящими силами противника, зачисляется в него незамедлительно.
– В самом деле, – обрадовался Маноло, – а я и забыл!
– Как и всегда, – не преминул поддеть приятеля Себастьян. Эти двое стояли и пререкались, словно не было ни хаммериан, ни смертей.
– Проклятье! – раздалось сзади, и Хайме оглянулся. У все еще светлой воды чернело два силуэта – человек и конь.
– Брат Хуан – мой гость, – сказал человек, – неужели нельзя было оставить его в покое?