Его сосед наклонился к нему:
— Берегись, брат. Это тот самый конь, который убил Трондиана — сбросил его наземь и затоптал до смерти.
— Спасибо, что сказал. — Чареос встал и прошел на зады арены, где стоял жеребец. Монах погладил его лоснящийся бок. — Я слыхал, ты убийца, Беляшка, — но, полагаю, у твоей истории есть и другая сторона. — Он тщательно осмотрел ноги коня. — Ты славная животина. Нынче я попробую его, — сказал Чареос, подойдя к торговому столу, — но мне хотелось бы, чтобы он постоял у вас до Дня Прошений.
— Как пожелаете, — сказал приказчик. — С вас двенадцать монет серебром за коня и шесть медных за недельное содержание. Не хотите ли седло? У нас есть несколько подходящих.
Чареос выбрал вагрийское седло с высокой лукой и прочную сбрую, заплатил за все и отправился на Суконную улицу. Здесь он приобрел себе дорожное платье: мягкие кожаные сапоги, темные грубошерстные штаны, две толстые белые рубашки и кожаный камзол с подбитыми тканью плечами и прорезями по бокам для пущей легкости движений. Купил он также плащ на меху, из блестящей темной кожи.
— Хороший выбор, — сказал ему торговец. — Кожа вентрийская и не дубеет даже в сильные морозы. Дождь ей тоже не страшен: промаслена на совесть.
— Спасибо. Скажи, а кто здесь считается лучшим оружейником?
— Есть разные мнения на этот счет — но мой брат...
— Твой брат — поставщик княжеского двора?
— Нет, но...
— А кто же поставщик? Купец вздохнул:
— Тут недалеко. Тебе нужен Матлин — его кузня стоит у Южных ворот. Ступай по Суконной улице до трактира «Серая сова», а там поверни направо. Второй дом слева после храма.
Матлин, чернобородый, могучего сложения дренай, провел монаха в пристройку за кузницей. Здесь на стенах висели мечи всякого рода — широкие палаши, короткие колющие клинки, сабли и шпаги, которые носят при себе готирские дворяне. Имелись даже кривые ятаганы и двуострые топоры.
— Какой клинок тебе нужен, сударь мой монах?
— Кавалерийская сабля.
— Не хочешь ли посмотреть товар Бенина? Его оружие дешевле моего, а ты, может, что и подберешь себе.
— Я выбираю только самое лучшее, оружейник, — улыбнулся Чареос. — Покажи мне саблю.
Матлин снял с дальней стены клинок с легким изгибом, увенчанный железным эфесом, и бросил Чареосу. Монах, ловко поймав саблю, взмахнул ею дважды, очертил круг и сделал выпад.
— Вес плохо распределен, — сказал он. — Несовершенное равновесие делает ее громоздкой. Скажи-ка, пожалуй, как пройти к Бенину.
Матлин улыбнулся:
— Ее делал мой подмастерье — ему еще многому надо учиться. Ладно, сударь монах. Пойдем-ка со мной. — И он провел Чареоса во вторую комнату. Там хранились мечи великолепной формы, но без всяких украшений — ни золотого листа, ни серебряной филиграни. Матлин выбрал саблю и подал Чареосу. Клинок, не шире двух пальцев, был остер, как бритва. Эфес охватывал кулак, защищая боевую руку.
— Выкована из наилучшей вентрийской стали и закалена в крови кузнеца. Если и есть где-то сабля лучше этой, я ее не видел. Но достанет ли у тебя средств?
— А что просишь?
— Три золотых.
— На эти деньги можно купить пять лошадей.
— Такова цена. Торговаться у меня не полагается.
— Добавь еще охотничий нож да хорошие ножны — и по рукам.
— Идет. Только нож будет работы моего подмастерья — свои изделия я задешево не отдаю.
2
Чареос в новом платье вернулся на конюшню, чтобы испробовать серого. Он проверил, хорошо ли расправлена попона под седлом, осмотрел узду и удила. Последние оказались тяжелыми и заостренными.
— Вынь-ка это, — велел Чареос конюху.
— Конь с норовом, сударь. Вам это может понадобиться.
— Мне нужен здоровый конь — а эта железяка раздерет ему рот в клочья.
— Может, и так — зато она его усмирит.
— Погляди — у него во рту и так сплошные рубцы. И бока все исполосованы. Суровые же были у него хозяева.
Чареос взял яблоко из бочонка у двери и разрезал на четвертушки своим новым ножом. Он протянул четвертушку серому. Тот отдернул голову. Став сбоку от него, Чареос съел первую четвертушку сам и предложил коню другую. На этот раз серый принял подношение, но глаза его остались настороженными.
— Резвый, должно быть, — сказал конюх. — Стоит поглядеть, как он сложен. Да ему без резвости и нельзя, с его-то мастью. Вам он для прогулок нужен, сударь?
— Возможно, и для путешествия.
— Только не в дикие земли, — хмыкнул конюх. — Там такую лошадь заметят за милю, и разбойники слетятся к вам точно мухи к навозной куче.
— Приму это к сведению, — буркнул Чареос, сел в седло и выехал с торгового двора.
Двадцать минут спустя он уже несся вдоль холмов к югу от города — ветер свистел в волосах, и жеребец скакал во весь опор. Чареос дал коню волю на четверть мили, а потом придержал и направил вверх, на отлогий склон. Наверху он пустил коня шагом, следя, как тот дышит. Беспокоиться не стоило: вскоре конь перестал храпеть, и бока его только слегка взмокли от пота.
— Ты крепкий парень, — Чареос потрепал длинную шею серого, — и быстрый. Но когда же ты покажешь мне свой хваленый норов?
Конь шел шагом, но сразу подчинился, когда Чареос перевел его на рысь. Час спустя город остался далеко позади, хотя в туманной дымке еще виднелись его башни. Чареос собрался повернуть обратно — близились сумерки, и жеребец в конце концов утомился. Но тут на юге, за холмами, показалось облако дыма, и Чареос поехал туда. Скоро он оказался на поляне, где у нескольких костров сидели солдаты. В офицере он узнал Логара, первого княжеского бойца.
— Там, за холмом, что-то горит, — сказал ему Чареос. — Разве вы не видите дым?
— А тебе-то какое дело? — сказал Логар, лениво поднявшись на ноги. Молодой стройный воин с холодными глазами и расчесанной натрое бородкой двинулся навстречу Чареосу, и конь шарахнулся прочь.
— Никакого. — Чареос успокоил жеребца. — Всего вам наилучшего. — Чареос, оставив позади поляну, въехал на холм, и перед ним открылась картина бедствия. Внизу горело с дюжину домов, и несколько трупов валялись на земле. Люди суетились, пытаясь спасти от огня большой общественный амбар. Чареос выругался и повернулся обратно к солдатам. Логар играл в кости с младшим офицером.
— Там, в деревне, только что произошел набег. Веди туда своих людей и помоги потушить пожар. И знай: я доложу князю, как ты пренебрегаешь своим долгом.
С лица Логара исчезли все краски, и он схватился за рукоять сабли.
— А ну, сойди с коня, ублюдок! Я не позволю такому, как ты, оскорблять меня.
— Уже позволил. Делай то, что я говорю. — Чареос поскакал в деревню и привязал коня с подветренной стороны, чтобы дым его не беспокоил, а сам поспешил на помощь селянам. Амбар уже занялся. Чареос остановил человека, бегущего мимо с ведром воды. — Выносите, что можете. Амбар зам уже не спасти. — Подоспели солдаты и тоже взялись за работу. Три дома удалось отстоять, но амбар полыхал, как факел. Несколько мужчин с топорами прорубили заднюю стену, а другие принялись таскать оттуда мешки с зерном. Борьба с огнем затянулась затемно, но наконец пожар погас.
Чареос пошел к ближнему ручью, чтобы отмыть руки и лицо от сажи. Он прожег себе новые штаны и камзол, рубашка почернела от дыма, сапоги поистерлись.
Умывшись, Чареос сел на берег. Легкие горели, и во рту держался вкус дыма. К нему подошел какой-то юноша.
— Они забрали одиннадцать наших женщин. Когда вы отправитесь за ними в погоню?
— Я не солдат — простой проезжий. Тебе нужно повидать офицера — его имя Логар.
— Будь он тысячу раз проклят!
Чареос промолчал, но присмотрелся к юноше повнимательней. Тот был высок и строен, с длинными темными волосами и пронзительно-голубыми глазами под густыми бровями. Лицо было красиво, несмотря на покрывавшую его копоть.
— Поосторожнее со словами, юноша. Логар — первый княжеский боец.
— А мне все равно. Старый Паккус предупредил нас о набеге, и мы еще три дня назад послали к князю за помощью. Где же были его солдаты, когда мы нуждались в них?
— Откуда ваш старик узнал о набеге?
— Он провидец: он предсказал нам и день, и час. Мы пытались бороться с ними, но у нас нет оружия.
— Кто они такие?
— Надрены. Отщепенцы, торгующие с надирами. Работорговцы! Мы должны вернуть наших женщин. Должны!
— Тогда ступай к офицеру. А если тебе этого мало, обратись к князю. Скоро День Прошений.
— Думаете, ему есть дело до каких-то бедных крестьян?
— Не знаю. Где твой Паккус?
Юноша указал на развалины деревни. Среди пожарищ сидел старик, закутанный в одеяло. Чареос подошел к нему.
— Добрый вечер.
Старик поднял на него глаза, ярко блеснувшие при луне.
— Вот оно, начинается. Здравствуй, Чареос. Чем я могу тебе помочь?
— Ты знаешь меня? Разве мы встречались?
— Поосторожнее со словами, юноша. Логар — первый княжеский боец.
— А мне все равно. Старый Паккус предупредил нас о набеге, и мы еще три дня назад послали к князю за помощью. Где же были его солдаты, когда мы нуждались в них?
— Откуда ваш старик узнал о набеге?
— Он провидец: он предсказал нам и день, и час. Мы пытались бороться с ними, но у нас нет оружия.
— Кто они такие?
— Надрены. Отщепенцы, торгующие с надирами. Работорговцы! Мы должны вернуть наших женщин. Должны!
— Тогда ступай к офицеру. А если тебе этого мало, обратись к князю. Скоро День Прошений.
— Думаете, ему есть дело до каких-то бедных крестьян?
— Не знаю. Где твой Паккус?
Юноша указал на развалины деревни. Среди пожарищ сидел старик, закутанный в одеяло. Чареос подошел к нему.
— Добрый вечер.
Старик поднял на него глаза, ярко блеснувшие при луне.
— Вот оно, начинается. Здравствуй, Чареос. Чем я могу тебе помочь?
— Ты знаешь меня? Разве мы встречались?
— Нет. Так чем тебе помочь?
— Один ваш юноша говорит, будто ты знал о набеге. Он сердит, и его можно понять. Откуда ты узнал?
— Я видел это во сне. Мне многое снится. Я и тебя видел на поляне за холмом — ты говорил злому Логару о пожаре. Логар и его люди стояли там весь день, но не стали вмешиваться в бой. Да и кто бы упрекнул их за это?
— Я. В армии не место трусам.
— Ты думаешь, дело в трусости, Чареос? Тот, о ком мы говорим, убил шестнадцать человек в единоборстве. Просто работорговцы заплатили ему. С тех пор как рабство в Готире поставлено вне закона, цены на людей возросли вчетверо. За каждую нашу женщину они выручат около пятнадцати тысяч золотом — а за Равенну еще больше.
— Большие деньги, — согласился Чареос.
— Надиры могут себе это позволить. Их сундуки ломятся от золота и драгоценностей, взятых в Дренае, Лентрии, Вагрии и Машрапуре.
— Откуда ты знаешь, что Логара подкупили?
— А откуда я знаю, что ты собираешься уехать из города в День Прошений? Откуда я знаю, что ты поедешь не один? Откуда я знаю, что в горах тебя ждет старый друг? Такой уж у меня дар — и сегодня я пожалел, что родился с ним.
Старик опустил голову, глядя на обугленную землю. Чареос встал и пошел к своему коню. Чья-то высокая фигура заступила ему дорогу.
— Чего тебе, Логар?
— Ты оскорбил меня. Сейчас ты поплатишься за это.
— Ты хочешь вызвать меня на поединок?
— Я не знаю тебя, поэтому правила о поединках здесь неприменимы. Мы просто подеремся.
— Да нет же, Логар, ты меня знаешь. Посмотри хорошенько и представь меня в одежде серого монаха.
— Чареос? Будь ты проклят! Ты намерен прикрыться уставом своего ордена или сразиться со мной, как мужчина?
— Сначала я должен повидать князя и обсудить с ним твое весьма странное сегодняшнее поведение, а уж потом я подумаю над твоим вызовом. Доброй тебе ночи. — Чареос прошел мимо и обернулся: — Кстати: когда будешь тратить заработанное сегодня золото, вспомни о трупах, которые здесь лежат. Я заметил среди мертвых двух детишек. Ты бы хоть похоронить их помог.
Жеребец стоял спокойно. Чареос сел в седло, оглянулся на дымящиеся угли деревни и поехал обратно в город.
— Я глубоко сожалею о том, что ты решил покинуть нас. — Настоятель, привстав, протянул через стол руку, и Чареос пожал ее.
— Я тоже сожалею, отец. Но мое время пришло.
— Время, сын мой? Что такое время, как не краткий вздох между рождением и смертью? Я думал, что ты поймешь суть бытия, постигнешь всеобъемлющую волю Истока. Мне грустно видеть тебя вооруженным.
— В пути оружие может понадобиться мне, отец.
— Я давно понял, что меч нам не защита, Чареос.
— Не хочу спорить с тобой, отец, но должен заметить, что монахи существуют здесь в мире и безопасности лишь благодаря мечам тех, кто их защищает. Я не принижаю твоих взглядов — я желал бы, чтобы все люди разделяли их. Но люди их не разделяют. Я пришел к тебе сломленным человеком, и ты исцелил меня. Но если бы все жили, как мы с тобой, дети бы не рождались, и род людской вымер бы. В этом ли состоит воля Истока?
— О, Чареос, как узко ты мыслишь! — улыбнулся настоятель. — Думаешь, в мире существует только то, что ты видишь? Ты недавно в ордене, сын мой. Лишь через пять—десять лет ты был бы готов к постижению настоящих Тайн, к проникновению в магию вселенной. Дай мне еще раз твою руку.
Чареос протянул руку, и настоятель повернул ее ладонью вверх. Старый монах закрыл глаза и застыл — казалось даже, что он не дышит. Медленно шли минуты. У Чареоса, сидевшего с вытянутой рукой, затекло плечо, и он высвободил пальцы из руки настоятеля. Наконец тот открыл глаза, потряс головой и потянулся к кубку с водой.
— Твое путешествие будет долгим, друг мой, и опасным. Да пребудет с тобой Творец Мировой Гармонии.
— Что ты видел, отец?
— Есть вещи, о которых заранее лучше не знать, сын мой. Но в душе твоей нет зла. Ступай теперь — я должен отдохнуть.
Чареос в последний раз прошел по монастырскому двору и направился к замку в центре города. Замок был построен несколько веков назад для защиты северной проезжей дороги, но орды Ульрика в первый же свой поход разрушили великий южный город Гульготир, столицу готирского королевства, и страна раскололась надвое. Беженцы устремились на север, через горы, спасаясь от надирского ига. На западном побережье океана построили новую столицу, а Тальгитирский замок стал крайним южным укреплением готирской земли. Тальгитир очень вырос за последнее время, и замок теперь являл собой маленький островок в середине большого оживленного города.
Большие ворота из дуба, окованного железом, были закрыты, и Чареос стал в очередь, медленно движущуюся через боковую калитку во двор. Это все были просители, мужчины и женщины, чьи жалобы мог разрешить один только князь. Здесь собрались больше двухсот человек, и каждый держал в руке плоский глиняный диск со своим номером. Когда номер выкликали, жалобщик входил в большой зал и излагал свое дело князю. Из всего этого множества князь примет разве что дюжину — остальным придется ждать следующего Дня Прошений.
Чареос поднялся по широким каменным ступеням. Наверху стояли двое часовых со скрещенными копьями, но и они пропустили его. До нынешнего дня Чареос уже трижды пытался пробиться к князю, чтобы сообщить ему о неблаговидных действиях его солдат, но каждый раз князь оказывался занят, и Чареоса отсылали прочь.
Теперь слуга провел его в столовую залу. Длинные столы убрали, и князь со своими придворными сидел там лицом к двери. Первый жалобщик уже рассказывал о своей обиде: за трех проданных быков ему уплатили половину, а вторую половину он так и не получил. Обидчиком был дворянин, дальний родственник князя. Доказательства сомнений не вызывали, и князь приказал покупателю уплатить все сполна, добавив еще пять серебряных монет в возмещение потерянного времени. Кроме того, князь наложил на дворянина пеню в двадцать золотых.
Проситель, низко кланяясь, попятился к двери. Следующей была вдова — она заявила, что ее обокрал человек, ложно клявшийся ей в любви. Обидчика втащили в зал, закованного в цепи, избитого до крови. Он признал себя виновным, и князь приказал повесить его.
Просители следовали один за другим, и наконец, в полдень, князь встал со своего места.
— Хватит на сегодня, клянусь богами, — заявил он.
Но тут в дверь, растолкав стражу, вбежал молодой человек.
— Господин мой, выслушайте меня! — кричал он. Стражники схватили его за руки и потащили прочь.
— Оставьте его, — велел князь. — Пусть говорит. Чареос узнал высокого юношу из сожженной деревни и продвинулся поближе к нему.
— На мою деревню напали разбойники и увели одиннадцать наших женщин, чтобы продать их надирам. Их нужно вернуть, мой господин.
— Ах да, та деревня. Прискорбный случай, — молвил князь. — Но тут уже ничем не поможешь. Мы проследили их до самых гор, но они ушли на надирскую землю, а там я неправомочен.
— И вы все-таки ничего не предпримете? — воскликнул юноша.
— Не смей повышать на меня голос, смерд! — взревел князь.
— Мы платим вам подати за то, чтобы вы нас защищали Между тем ваши люди весь день просидели в лесу, пока наших сельчан убивали. Или Готиром теперь правят трусы?
— Взять его! — вскричал князь, и стражники схватили юношу. — Увести его отсюда и высечь.
— Так вот он, ваш ответ? Вот оно, правосудие? Но юношу уже уволокли прочь, и двери закрылись
за ним.
— А, Чареос, здравствуй, — сказал князь. — Готов ты к поединку?
— Готов, мой господин, — сказал Чареос, выходя вперед. — Но могу ли я сперва замолвить слово за этого юношу?
— Нет! — отрезал князь и позвал: — Логар! — Первый боец встал и подошел к ним. — Я натрудил себе плечо во время последней схватки, — продолжал князь, — и оно все еще беспокоит меня. Но ожидания гостей обманывать негоже — быть может, ты выйдешь вместо меня против героя Бел-Азара?