- Считаю до трех! - крикнул Будаков.
Танков продолжал стоять. Вперед он не мог шагнуть и понимал это. Прятаться опять за угол - об этом стыдно было и думать. Надо найти слова...
- Раз!
Пуля ударила в землю и, прорыв канавку, утонула в полуметре от него. Отшатнувшись, он сделал шаг назад.
-- Отпустите хоть детей, не мучьте их! - крикнул Танков. -Два!
-- Беги, парень! - крикнули из-за дома.
Он повернулся и, стараясь идти нарочито медленно, сделал шаг к спасительному углу. Теперь он ощущал ружье лопатками. Дрожит, дожимая курок, палец, еще четверть мгновения, и пуля, самодельная, с неотшлифованными краями, изготовленная на секача, вплющится между лопатками. Она входит в него, ломает, корежит позвоночник, буравит, разрывая, внутренности...
- Три!
Он прыгнул рыбкой, перекатился за угол и затих на траве, закрыв голову руками. Выстрела не было.
- Что, ошметок легавый? Ссышь, когда страшно?! - хрипло, с удовольствием кричал Будаков. - Это вам не мужиков по шалманам гонять. А ну, цыц, шманки!
Танков, отводя глаза, неохотно поднялся с земли.
-- Что ж тут было сделать? - Захаров успокаивающе принялся его отряхивать. - Стрельнул бы он тебя в упор, да и все дела. Вишь, озверел мужик. А то б картечью порвал.
-- Возьми. - Игнатьев обил о рукав поднятую с земли фуражку и сам надел на Танкова. - Чего уж теперь? Давай наших ждать.
-- Мефодьич! - заорал опять Будаков. Председатель вздохнул, поднял рупор. - Тащи мою стерву! Скажи, ежели через пять минут под расстрел не выйдет, щенят еенных порешу. Мне теперь все едино.
-- Опомнись ты, Генка! Дети ж твои! Чего зверствуешь-то?
-- Не мои они! Нагуляла, тварь. Все, последнее мое слово!
-- Его! Его! - Будакова, затихшая было на земле, всполошилась разом, заметалась, хватая за грудь то Велина, то Танкова. -От него дети! Чем хошь поклянусь!
-- Да нам-то ты чего? - досадливо освободился от ее цепких, перепачканных грязью пальцев Велин. - Что мы, попы? Ты вон его уговори.
-- Иди, Галина, иди. Скажи что-нибудь. Договорись как-то, -подтолкнул ее к углу и Захаров.
Будакова медленно подошла к углу, оглянулась. Ей успокаивающе закивали.
-- Гена, - тихо позвала она. Откашлялась. Крикнула тонко: -Ге-ена! Гена, прости! Чем хошь клянусь, твои дети! Со зла сказала. Слышишь? Отпусти их, не мучь. Твои ж они! Ну, пошутили, и будет! Чего людей смешить. И так уж нагородил!
-- Пошутили! - Он будто только и ждал этого неудачного словечка, чтобы намертво в него вцепиться. - Это верно! Нашутила ты со мной препорядочно! Все во мне перековеркала. Нет тебе веры! А ну выдь из-за угла, если честная. Вместе пошутим! Ну?! А-а, знает кошка...
Будакова повернулась:
-- Что ж мне теперь? И впрямь под ружье?
-- Да погоди, погоди ты, Галина! Вот, ей-богу, удумала. - Захаров встряхнул ее за плечи. Отвел глаза. - Погоди. Придумаем что-нибудь. Он передал ее женщинам, подошел к стоящим кучкой милиционерам: - Надо чего-то решать, товарищи! Ей-богу! Хоть штурмом бери! Ну не посылать же бабу... И малых не оставишь. До крайности ведь мужик дошел.
-- Сколько мы здесь? - Велин глянул на часы, встряхнул, подгоняя. - Почти полчаса. Вот-вот наши подъедут.
-- Чего там вот-вот! - грубо оборвал Игнатьев. - Да раньше, чем через час не объявятся. Пока их по ночи соберут, пока вооружатся. Дай бог через час.
Из темноты подбежал подросток.
-- Кто здесь Танков? - крикнул он. - Вас дяденька зовет, который в машине.
-- Что вам, Воробьев? - Танков недовольно подошел к решетке. - Опять хотите осуществить конституционное право - в туалет? Так я его нарушу: не до вас.
-- Слышь, парень. - Воробей прижался к дверце, зашептал: - Дай я его возьму!
-- Чего возьмешь?
-- Этого в доме. Ну, что, как пень, зекаешь? Мне один черт. Гуляй ведь и верно докопает: сам не найдет, так Любку "развалит". А мне ж зарез. Может, возьму, так скостится? А чего? Рвану через площадь. Глядишь, промажет. А там уж кто кого.
-- Спасибо, додумался, - поклонился Танков. - Мне только еще не хватало вас угробить. Сами возьмем.
-- То-то гляжу, здорово у вас это получается. Мнетесь по углам.
Танков повернулся, быстро подошел к нервно расхаживающему Велину.
-- Будакова! - строго позвал он, и та, тихо бившаяся головой о бревно дома, тотчас подбежала.
-- Справа боковое окно есть?
-- А?.. Есть, есть!
-- Так чего есть? - Кременчук постучал по ее лбу. - Да оно в той же комнате, где он сам. Незамеченным не пролезешь. Пытаться надо через левое, там горница.
-- Окно закрыто? - Танков спрашивал теперь быстро, целенаправленно.
-- Тебя, дура, спрашивают, на шпингалеты закрывала? - перевел вопрос Кременчук.
-- На личину. Оба. Осень ведь.
-- Это ж разбивать надо, - включился подошедший Захаров.- Услышит, выскочит - и в упор.
-- Так это, - радостно замахала руками Будакова. - Форточку я, кажись, не закрыла.
-- Кажись! - передразнил Игнатьев. - Точно знать надо. Эх, баба и есть баба.
-- Если сбегать туда, сколько выйдет?
-- Метров триста, - прикинул Кременчук, - а там уж по пустырю на рывок.
-- Не успеем. - Танков сощурился: - Сережа, Игнатьев! Они отошли метров на десять. - Может, я чего не понимаю, - замялся Танков.
-- Не тяни.
-- Предлагаю. - Танков помолчал. - Один начинает переговоры - отвлекает, второй перекрывает правое окно, чтоб не ушел, третий... Словом, надо попробовать через форточку. Правое окно, я думаю, надо подстраховать Василию Кузьмичу.
- Сделаю, - непривычно покорно кивнул Игнатьев. - Что ж, не понимаю, какое дело? Он отошел в гущу людей, и среди них началось оживление.
Танков облизнул губы:
-- Сергей, ты как, одобряешь решение? Если есть другое, лучше, скажи.
-- Так чего? - Велин пожал плечами. - Ты дежурный по отделу. Стало быть, сегодня мой руководитель. Решил - мое дело подчиниться.
-- Ну да. - Танков помялся. - Как мы с тобой поделимся?
-- Ну, оратор ты, как погляжу, никакой. - Велин усмехнулся.- К тому же он меня знает, попробую уломать. В общем, переговоры я на себя возьму. Потом ты потоньше. Так что если в форточку, так шансы только у тебя.
-- Ну и ладушки. - Танков вздохнул. - Раз так, начинай, а то пять минут уже истекают.
-- Я ж здоровый. Не пролезу.
-- Так верно.
-- И уговорю его скорей.
-- Конечно, ты умеешь.
-- Ну а как ты внутрь проникшешь, тут не сомневайся: напрямую через площадь рвану. Ох, нарушаем мы инструкцию. Обложить бы положено и ждать. - Велин озабоченно покачал головой. - Да ладно, раз уж ты решение принял.
Танков повернулся было к переминавшемуся в нетерпении Кременчуку, но, поколебавшись, вернулся.
-- Передумал?
-- Слушай, ты посмотри, как у меня пистолет, - боясь, что их услышат, смущенно попросил Танков. Он вынул пистолет из кобуры и протянул Велину.
- Чего пистолет? - Тот недоуменно покрутил оружие на ладони.
- Ну, это... - Танков оглянулся. - С предохранителя как снять? Забыл я.
-- Чего?! - Велин громко хохотнул. - Оружие, что ли, не держал?
-- Да я и был-то всего на офицерских сборах. Так получилось. Ты только покажи.
-- Ясно. - Велин громко, призывно вздохнул, покрутил было головой, собирая слушателей, но какая-то мысль удержала его, и он только тихонько выругался: - Предохранитель! Он у тебя и заряжен-то не был. Гляди, теперь патрон в патроннике.
-Где?
- Там, где надо, раззява. В общем, собачку спустишь. Вот она. И можно стрелять.
Танков осторожно принял пистолет, сунул в кобуру.
- Только учти! - остановил Велин. - Без предупреждения стрелять не имеешь права. Сначала в воздух. Иначе...
Танков и заждавшийся Кременчук побежали.
- Счастливо, сынок! - негромко пожелал вслед Захаров. Многие женщины крестили бегущих со спины. Заместитель совхозного парторга Волкова, встретившись взглядом с председателем сельсовета, смущенно опустила руку.
- Да ладно уж, - отмахнулся Виктор Мефодьевич.
Быстрыми шагами шел к рупору Велин...
ОГОРОДАМИ, падая, перемахивая через палисадники, а кое-где ломая их, Танков и Кременчук перебежали к стынущему пруду, где залегли в негустой осоке. До заветного окна отсюда было метров сто тридцать потоптанного луга. В тишине деревни разнесся искаженный металлом голос:
-- Внимание! Будаков! С тобой говорит оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин! Выслушай меня, и выслушай внимательно! Сейчас ты собираешься совершить непоправимую ошибку! Я не буду давить на твою совесть, я просто объясню, что будет, если ты пойдешь на это. И слушай изо всех сил, потому что шагнуть на роковой путь ты всегда успеешь!
-- Толково говорит, - оценил Кременчук.
Танков, отдыхая, молчал. Он боялся растерять ту решимость, которую с трудом собрал после недавнего позора.
-- Ну, все, - прошептал он. - Спасибо, дальше я один.
-- Я с тобой, лейтенант, - заупрямился механизатор. - Не дело одного бросать. Да и не сладишь ты в одиночку. Он мужик здоровый, - только тут Танков разглядел в его руке небольшой ломик.
- Нельзя, Кременчук, нельзя.
-- Я с тобой, лейтенант, - заупрямился механизатор. - Не дело одного бросать. Да и не сладишь ты в одиночку. Он мужик здоровый, - только тут Танков разглядел в его руке небольшой ломик.
- Нельзя, Кременчук, нельзя.
Не вставая с земли, Танков содрал с себя китель и рывком, пригнувшись, а потом и во весь рост, не петляя и не сворачивая, побежал к окну. Почувствовав дыхание сзади, махнул отгоняюще рукой, но продолжал бежать, с надеждой ухватывая клочки фраз, непрерывно выкрикиваемых Велиным.
- Ответь же, ответь, - бормотал он.
Добежав наконец до стены, склонился к траве и натужно, закрывая рот, отдышался. Рядом глотал воздух Кременчук. Танков поводил перед ним пальцем: "Тише, пожалуйста, тише". Велин меж тем веско перечислял смягчающие вину обстоятельства, особенно напирая на явку с повинной. Будаков упорно отмалчивался, и, как ни прислушивался под окном слегка отдышавшийся Танков, в доме было тихо.
Наконец лейтенант решился. Подняв руку, осторожно, с надеждой подтолкнул от себя пересохшую, с отслаивающейся краской раму. Она не подалась. Кременчук, сделавший то же самое, покачал головой: "Бесполезно". Оставалось встать во весь рост, дотянуться до форточки и надавить - дай бог не заперта. Сообразительный Кременчук тотчас, подсев, сложил замком руки и медленно принялся поднимать вставшего на них Танкова.
По мере того как голова и грудь все полнее вписывались в мрачный квадрат окна, Танков с нарастающим страхом вглядывался в черноту дома, из которой, быть может, давно уже с ухмылкой разглядывал его Будаков. Вот он опять поднимает ружье, заряженное картечью. Как там Захаров сказал - в упор и пополам? Его, Мишку Танкова, и пополам? В двадцать два года - пополам? Спокойно, спокойно, спокойно.
"Хорош", - показал он рукой вниз и осторожно надавил на наружную сторону форточки. Она чуть слышно скрипнула - и скрип этот отдался в нем пугливым эхом. Наружная створка уперлась во внутреннюю и под нажимом руки приоткрыла ее.
- Чего там? - шепнул снизу Кременчук, которого под тяжестью ноши начало слегка водить.
Танков успокоил его жестом. Он решался. Можно было попытаться разбить рукояткой пистолета стекло и впрыгнуть, но выскочит и Будаков, а глаза со света ничего не увидят.
- Быстрее, - попросил Кременчук.
Танков вытащил из кобуры пистолет, осторожно, как показал Велин, снял с предохранителя и с вытянутыми вперед руками, подпихиваемый снизу Кременчуком, принялся втискиваться в форточку. Прошли руки, голова, шея, вплотную самое трудное - плечи. Теперь он висел, пытаясь дотянуться руками до подоконника, и, медленно, осторожно подтягиваясь, втискивал остальную часть тела. Кременчук, приподнявшись на цыпочки, придерживал ноги, и все-таки одна сорвалась: тяжелый форменный ботинок отчетливо ударил по наружному стеклу.
Танков замер. Он понял ошибку. В обуви, в непригнанной форме у него не было шансов проникнуть бесшумно. Надо было бить стекло. Сейчас он висел, перевесившись вполовину, едва касаясь кончиками пальцев подоконника, сжимая в правой руке бесполезный в эти мгновения пистолет, и в ужасе ждал, что из темноты подойдет сбоку Будаков и... Страх, дотоле сдерживаемый, расползался по нему. Он так явственно ощутил занесенный над собой топор, как раньше кромсающую тело пулю. Ужас охватил Танкова... Его передернуло, и одновременно он почувствовал под одеждой мерзкую сырость. Он рванулся вперед. Забыв об осторожности, с хрустом протискивался сквозь раму, извиваясь, будто червяк на крючке. Наконец неловко перевалился через подоконник и, лишь слегка смягчив удар, упал на пол. Тут же вскочил и на носках, но отчаянно скрипя новыми ботинками, отбежал в самый темный угол у противоположной стены, с отчаянным звоном свалив к тому же по дороге какой-то таз.
За дверью в комнате слышен был звон посуды, всхлипы детей, издалека доносился хрипнущий голос Велина:
- Сам-то подумай. Пока у тебя только хулиганство, ну дадут года три, может, еще и условно, а если и впрямь на такое дело решишься - да это ж вышак без разговора.
"Не может быть, чтоб не слышал, - затаившись в углу, не верил Танков. - Что ж не вышел? Или навел стволы на дверь и ждет?"
Он явственно видел напряженно прильнувшую к окну фигуру Кременчука. Намокшие брюки прилипли к телу и неприятно покалывали. Теперь оставалось рывком ворваться в комнату. Он подошел к двери - глаза уже привыкли к темноте - и обхватил ручку, моментально заскользившую под его ладонью. Но, дважды пережив ужас смерти, никак не мог решиться на это в третий раз и только покачивался, скользя левой рукой по косяку. Наконец, почти ничего уже не соображая, единственно желая хоть чем-то все это кончить, он рванул дверь и, боком проскочив косяк, вжался спиной в печь справа от входа, нервно водя перед собой пистолетом. Прямо напротив него, за столом, сидел крупный, с отечным небритым лицом мужчина лет сорока и в упор его разглядывал. Сбоку от него - стволами вверх - стояло прислоненное к табурету ружье. Детей Танков не видел, но сзади, за печью, с облегчением услышал взволнованное шушуканье.
В тот же миг раздался звон: Кременчук крушил левое окно. Прервался на полуслове и Велин. Боковым зрением Танков увидел, как, отшвырнув рупор, выдергивая на ходу пистолет, крупными прыжками пересекал он площадь. За ним, отстав, бежали несколько мужчин с ружьями.
- Руки вверх! - сглотнув, выдавил Танков.
Равнодушный к грозному его предостережению, Будаков налил себе из початой бутылки водки полный стакан, кивнул насмешливо на окно: "Ишь жмет, оратор" - и залпом выпил.
Теперь надо было подойти и забрать ружье, но заставить себя сделать еще одно усилие Танков уже не мог, а потому молча стоял, нелепо выставив перед собой оружие, которое сейчас у него из рук можно было разве что выломать.
- В первый раз под пулю? - понятливо усмехнулся Будаков.- Вот так, лягаш. До чего бабы-то доводят. А я ведь ее и впрямь пристрелить хотел. Стерву эту. А малых бы не тронул. Что я, кровосос? Да ты подбери губы-то, а то увидят.
Вбежал Кременчук, огляделся, схватил ружье. Хрустнула под ударом входная дверь. Ворвался Велин, с лету, отбросив ногой табурет, подскочил к Будакову, аппетитно сунул в лицо дуло так, что зубы хрустнули о сталь:
- Смотри, тварь! Это тебе за детишек.
Будаков оказался прижатым к спинке стула и расширяющимися от страха глазами следил за велинским пальцем, которым тот медленно отжимал курок.
-- Не надо! - испугался Кременчук.
-- Велин, не смей, - шепотом потребовал Танков. - Он сдался. Он сам сдался...
ТАНКОВА трясло. Трясло все сильнее, и, как он ни старался, ничего не мог с этим поделать. Из своего угла он наблюдал, как Велин с вошедшим Игнатьевым защелкивали на запястьях задержанного наручники, как влетела в комнату Галина, с разлету прорвалась к мужу и грязными ногтями пропахала на его лице четыре борозды, моментально наполнившихся резво бегущими ручейками.
Будаков даже не попытался отклониться. Он стоял и с тоской смотрел на жену.
- А отмучились, кажись, мы с тобой, Галина, - негромко сказал он. - Видать, все к тому и шло...
Она, еще за секунду перед тем рвавшаяся к нему и с трудом удерживаемая двумя здоровыми мужчинами, разом затихла и задумалась, словно мысль эта оказалась для нее новой и неожиданной. Она села на первый же стул и только тут приласкала подбежавших детей.
- Сам напросился, - резко бросила она, но не было в ней ни злобы, ни уверенности.
- Пошли, - подтолкнул Будакова Велин. Тот тронулся и остановился, глядя на затихшего в углу Танкова.
- Бог, видать, над тобой, парень, - покачал он головой. - Ты когда в форточке брыкался, я ведь над тобой с молотком стоял. Все решал. Видать, есть твой Бог.
И тут Танков нутром припомнил ощущение нависшего топора. Его судорожно, будто током, перетряхнуло, и возникшая тошнота стремительно подступила к горлу. Зажав рукой рот, он выскочил в дощатый туалет и там, уже опорожнив желудок, долго, без слез, всхлипывал. Отсюда услышал и вой сирены. Он вошел в комнату, надел заботливо принесенный кем-то - Кременчуком, конечно, - китель, как мог, оправил одежду и вышел из пустого, никому теперь не интересного дома.
На площади возле двух "Волг" с распахнутыми дверцами прохаживались, весело перешучиваясь, человек пять здоровых парней, упакованных в тяжелые бронежилеты. На боку у каждого покачивались подсумки. Плечи оттягивали автоматы Калашникова. Это была управленческая группа захвата. Чуть в стороне стоял заместитель начальника областного угро подполковник Силин и внимательно слушал азартно жестикулировавшего перед ним Велина. Здесь же, ковыряя носком сапога землю, топтался и председатель сельсовета.
Танков вздохнул, незаметно скосился на свои брюки и, всем телом ощущая мерзкую сырость, подошел к стоящим.
- Товарищ подполковник, - негромко, почти в спину доложил он. - Дежурный по райотделу лейтенант Танков.
Силин, повернув вбок голову, глянул на лейтенанта. На лице его отразилась та степень неудовольствия, при которой еще можно сдерживаться, но которую нельзя скрыть.