И, не дожидаясь возражений, повторил – уточняя:
– Более не обладаем. Увы. И должен сказать – утратив их, каждый из нас испытал чувство облегчения: слишком страшная сила таилась в них, сила, какую нельзя было доверять людям.
Этого Ястреб, откровенно говоря, не ожидал.
– Постойте, постойте, вы говорите, что эти тексты были у вас – и исчезли? Украдены? Значит, они сохранились после гибели Куранта пятьсот лет назад? Но ведь тогда должны были остаться хоть копии!
Библиотекарь покачал головой:
– Никаких текстов никогда не было. Это лишь ложный слух.
– Но формулы ведь были!
– Несомненно. Церковь не любит выбрасывать что-либо. Однако именно эти тексты всегда существовали только в изустной передаче. В стенах обители всегда наличествовал один человек, знавший формулы и все, с ними связанное, на память. Живая запись, если угодно. Лишь чувствуя приближение конца, он брал ученика и в течение некоторого времени передавал ему сокровенные знания. Только в это время в обители существовали два обладателя Формул. А потом, как ты понимаешь, снова оставался один. Один-единственный. Так шло веками. Так было еще и совсем недавно.
– Это же громадный риск – без подстраховки…
– Известно: что знают двое – знают все. Даже если бы у них не возникло ни малейшего желания выдать тайну еще кому-нибудь, но они не могли бы удержаться от желания поговорить о ней хотя бы друг с другом. Всякая тайна время от времени требует проветривания, ей начинает казаться, что она залежалась и плесневеет; а любой разговор может быть подслушан – тем более при современном уровне электронной слежки…
– Вы неплохо разбираетесь в этом, отец?
В глазах библиотекаря промелькнула улыбка:
– Прежде, в миру, я служил в Двойке…
«То-то он прячет лицо. А глаза эти я раньше видел, точно. Теперь ясно – в какой связи», – подумал Ястреб.
– Тогда тем более вы должны знать: с одним человеком всегда что-нибудь может произойти…
– Посвященный-защищенный, так говорят у нас. Говорили… Этот человек – я подразумеваю каждого, исполнявшего эту обязанность когда-либо, а не только последнего – не занимался более ничем. Он жил отшельником даже среди нас. Давал – и соблюдал – обет молчания. Никогда не встречался ни с одним мирянином. И его келья проверялась ежедневно – ежедневно, понимаешь? – на предмет наличия средств подслушивания и подглядывания. При последнем я сам проводил этот осмотр! А перед тем как получить благословение на приобщение к тайне, он проходил через такую тихую проверку – до седьмого поколения, – какой нам с тобой никогда не устраивали. Происхождение, биография, здоровье, связи, слабости, пристрастия – все, все. Такому человеку ты мог бы положить в постель свою юную невинную дочь – и с нею ничего не произошло бы, и даже ей не удалось бы выжать из него ни слова.
– И все же – что-то произошло?
– Увы. Мы лишь предполагаем, а господь…
– Каким же механизмом он воспользовался? Надеюсь, не взрывчаткой?
– Не богохульствуй хотя бы в этих стенах. Все случилось очень просто. Посвященный вышел на ежедневную прогулку, после которой, как всегда, уединился в нашей церкви и молился. Но оттуда не вернулся в свою келью, а поднялся на звонницу. Никто не мешал ему: наверху никого не было, так что никакого общения произойти не могло. Со звонницы он, ни на миг не задерживаясь, бросился вниз. Пятьдесят метров – и гранитные плиты внизу. Без причин. Без… без какой-либо мотивации. Еще накануне он был совершенно здоров и в своем уме. Почему он покончил с собой – до сих пор никто из нас не понимает. Мгновенное помрачение ума – разве что… Именно с этой звонницы бросился вниз Курант в свое время – может быть, и это сыграло роль…
– В результате вы остались без формул?
– Да. И, как я уже сказал, испытываем облегчение.
– Вы может быть, – пробормотал Ястреб. – Только не я… Скажите, отец Исиэль, а эта ваша новостройка – к ней он не имел никакого отношения?
– Совершенно никакого. Я ведь сказал уже: он не соприкасался с миром. Только обитель… Разве что если считать участием его присутствие на встрече с человеком, ссудившим обители средства для осуществления строительства.
Как показалось Ястребу, в комнате явственно запахло жареным.
– И это был Смоляр – я не ошибся?
– Угадать было нетрудно: его благотворительность воистину не знает пределов.
– На каких условиях он кредитовал вас?
– Он не выдвигал никаких условий.
– Он сталкивался с Посвященным лицом к лицу?
– М-м… Возможно – когда расходились, на миг возникла легкая сутолока – но только на миг.
– Вы после этого бывали в келье?..
– Посвященного? Не раз. Ежедневно.
– После этой встречи – там не возникло ничего нового?
– Н-нет, разумеется. Хотя, как ты понимаешь, я ведь не обыскивал келью. Пользовался лишь тестерами для обнаружения электроники. Только. Иные методики не нашли бы поддержки у отца-настоятеля.
– Скажите: каким было финансовое положение обители до получения ссуды от Смоляра?
– Гм. Вообще-то… Сформулируем так: не блестящим. Тут, – монах повел рукой окрест, – как ты мог заметить, давно уже требуется очень серьезный ремонт. И мы просили, собственно, только на восстановление. Но он предложил намного больше, чтобы мы могли построить новый корпус, перебраться в него – и тогда уже всерьез реставрировать древние стены. Очень широкий жест, верно?
– Конечно. Ну, что же, эта тема, мне кажется, исчерпана. Но вот вопрос: а условия применения триады – время и место, – они тоже передавались из уст в уста?
– Нет – да это было бы и невозможно: слишком много специальных составляющих – и стояние небесных тел, и положение самого оператора, назовем его так, и точный миг галактического времени, – вряд ли все это можно запомнить так, чтобы потом воспроизвести безошибочно, а ошибка перечеркивает все прочее. Эти данные действительно существуют в записях.
– И я могу получить к ним доступ?
– Ну, поскольку вас послали люди весьма авторитетные… Только к чему вам условия применения, если применять нечего? И еще: зачем вам понадобилось и то и другое? Надеюсь, вы не собираетесь уничтожить какое-нибудь небесное тело? Вроде бы ни одному из миров Галаксии ничто не угрожает, – а ведь формулы эти существовали только для того, чтобы снова спасти мир в случае, если ему будет угрожать столкновение с другим небесным телом – исключительно для этого. Но сейчас – а мы тут внимательно следим за космической обстановкой – ничто нам не грозит, уверяю…
– Вы так полагаете? – ушел от ответа Ястреб. – Знаете, что я сделал бы на вашем месте? Внимательно осмотрел келью покойного. А если там ничего не окажется – тот мусор, который из нее выбрасывался. Буду очень удивлен, если вы там не найдете ничего интересного…
– Ты все же подозреваешь Посвященного? Зря. Он был истинным патриотом нашей обители…
– В том-то и дело. Но это потом. А сейчас я хотел бы поскорее увидеть то, о чем мы говорили: условия применения.
– Что же: идемте. Но вы понимаете: мы не сможем дать вам ни листка с собой. Этим рукописям пять сотен лет, и…
– Достаточно будет сфотографировать их.
– Что вы! Никаких вспышек… ради всего святого!
– Никаких вспышек и не будет. Обещаю.
Глава 12
Пришлось пройти несколько – а если точнее, четыре – длинных сводчатых коридора. В тот миг, когда Ястреб собрался уже обидеться, полагая, что отец Исиэль просто водит его по периметру (коридоры совершенно не отличались один от другого), библиотекарь остановился перед массивной даже по виду, хотя и невысокой, закругленной сверху дверью. За нею оказалась уходившая вниз лестница, каменная, узкая и крутая. Пришлось спускаться, придерживаясь за стену: оснастить лестницу перилами то ли забыли, то ли сочли излишним. Лестницу освещали тусклые плафоны, редко расположенные, конец спуска не был виден, так как лестница не была прямой, но закручивалась вправо. «К такому штопору нелегко подобрать пробку», – подумал Ястреб, отсчитывая ступеньки не по необходимости, но по привычке; количество их могло дать представление о глубине, на которой они в конце концов окажутся.
Он насчитал сто сорок четыре, когда лестница наконец покончила с собой, доведя снижавшихся до небольщой круглой площадки, из которой вытекал новый коридор. Ястреб недовольно пробормотал:
– Надеюсь, ваш архив не в самом центре Земли? А то я не взял зонтик.
– А мы уже пришли, – ответил Исиэль так же приглушенно. Как-то не хотелось здесь говорить громко – то ли из боязни обрушить своды, то ли, скорее всего, из уважения к залегавшему на такой глубине прошлому, которое и само было глубоким.
Действительно, новый коридор оказался совсем коротким и, обходясь без всяких дверей или иных преград, неожиданно распахнулся, превратившись в обширный зал, неярко освещенный десятком настенных светильников, судя по их облику некогда служивших держателями для факелов; хотя стены были, похоже, недавно побелены, но не смытая перед этим вековая жирная копоть местами уже пробивалась сквозь водоэмульсионный слой. Свет матовых рассеивателей озарял совсем не то, что ожидал Ястреб от архива: не клетки стеллажей с картонными коробками фондов хранения, а кряжистые шкафы резного дуба, неподъемные на вид. Громадины шкафов перемежались сундуками, такими же слоноподобными, но ростом пониже, не выше полутора метров, – если только освещение и ощущение глубины не искажали восприятия увиденного. «Странно, – подумал Ястреб, – что дышится легко, воздух свежий и сухой, не возникает и тени мысли о плесени и гниющих бумагах, а может быть, и пергаментах. Не пахнет крысами и прочей нечистью. Хотя (он протяжно втянул воздух носом, проверяя впечатление) – да, несомненно, запах здесь существовал. Совершенно неожиданный. Что угодно можно было предполагать, но уж такое…»
Действительно, новый коридор оказался совсем коротким и, обходясь без всяких дверей или иных преград, неожиданно распахнулся, превратившись в обширный зал, неярко освещенный десятком настенных светильников, судя по их облику некогда служивших держателями для факелов; хотя стены были, похоже, недавно побелены, но не смытая перед этим вековая жирная копоть местами уже пробивалась сквозь водоэмульсионный слой. Свет матовых рассеивателей озарял совсем не то, что ожидал Ястреб от архива: не клетки стеллажей с картонными коробками фондов хранения, а кряжистые шкафы резного дуба, неподъемные на вид. Громадины шкафов перемежались сундуками, такими же слоноподобными, но ростом пониже, не выше полутора метров, – если только освещение и ощущение глубины не искажали восприятия увиденного. «Странно, – подумал Ястреб, – что дышится легко, воздух свежий и сухой, не возникает и тени мысли о плесени и гниющих бумагах, а может быть, и пергаментах. Не пахнет крысами и прочей нечистью. Хотя (он протяжно втянул воздух носом, проверяя впечатление) – да, несомненно, запах здесь существовал. Совершенно неожиданный. Что угодно можно было предполагать, но уж такое…»
Мысли его не удалось завершиться, потому что боковым зрением Ястреб увидел какое-то движение в противоположном конце зала и повернулся туда.
То был человек невысокого роста, щупленький – «не боец», как сразу наметанным глазом определил Ястреб. Облачен он был в такую же черную рясу, что и отец Исиэль, с остроконечным капюшоном, закрывавшим лицо, – в тени угадывались только глаза. Вынырнувший откуда-то из-за дальних шкафов монах мелкими шагами приближался к вошедшим.
Подойдя, склонился к руке отца-библиотекаря. Проговорил едва слышно принятое здесь приветствие именем господним, получил в ответ благословение, отступил на шаг. Склонил голову, ожидая распоряжений.
– Послушник Ридан, – объяснил отец Исиэль гостю. – Разбирается тут с нашими архивами. С недавних пор мы смогли позволить себе даже и такую роскошь. Деньги, друг мой, все – деньги… Каковы успехи, сын мой? – повернулся он к послушнику. – Далеко ли удалось продвинуться в лабиринтах восьмого века?
Что-то странное почудилось Ястребу в интонации библиотекаря; но он не понял – что же.
Послушник чуть поднял лицо, чтобы взглянуть на спрашивавшего. Глаза стали видны – но только на миг.
– Хвала господу, – все так же тихо, почти шепотом, проговорил он. – Хроника Эстимата идет к концу.
– Похвально. Однако придется ненадолго прервать это занятие. Сын мой Ридан, со мной пришел из мира человек по имени… м-м… рекомый Ястребом…
Послушник на миг поднял голову, блеснули глаза – и в этом мгновенном взгляде светился страх, почти ужас – или только почудилось такое Ястребу – может быть, он просто чересчур сильно настроился на всяческие неожиданности? Нет, скорее всего, показалось – судя хотя бы по тому, что в следующий миг Ридан, повернувшись к Ястребу, поклонился ему в пояс и вновь обратил взгляд к своему наставнику.
– У него возникла нужда в нашей помощи, – объяснил отец-библиотекарь. – Поэтому он здесь. Он сам изложит тебе свою заботу. И ты сделаешь все, что в твоих силах. При этом так скоро, как только возможно. Благословляю тебя на это. А теперь оставляю вас – дела требуют моего присутствия наверху. Ястреб, я за тобой зайду. Сколько тебе нужно времени – час, полтора?
– Отец Исиэль, я позвоню, когда господин Ястреб завершит свои дела, – первым ответил послушник.
– Благословляю, – повторил библиотекарь и вдруг, после мгновенной, но все же заметной паузы, пробормотал, почему-то сердито: – И вы тут это самое… Не глупите, в общем. Ведите себя…
Сказав это, отец Исиэль повернулся, взмахнув полами одеяния; шаги его простучали по каменному полу и заглохли уже где-то на ступенях. Ястреб лишь пожал плечами, недоумевая по поводу последних, неожиданных слов библиотекаря. Послушник же, оставшись внешне невозмутимым, снова поклонился Ястребу, уже не так низко, как прежде, а скорее по-светски, изящно и вежливо, и жестом руки указал направление, в каком следовало идти.
– Только после вас, – отказался Ястреб. И объяснил: – Я тут просто заблужусь. У меня совершенно отсутствует чувство ориентации. Не дал бог.
Послушник Ридан едва заметно покачал головой – то ли в знак сочувствия такой обделенности гостя, но, может быть, просто не одобряя употребления имени божия по столь незначительному поводу. Затем движение это перешло в кивок – в знак согласия с приведенным аргументом. Он повернулся и такими же мелкими шагами, какими приближался, направился туда, где, видимо, располагалось его рабочее место. «Эк он семенит», – мельком подумал Ястреб. Но другая мысль, более важная, не позволила и дальше рассуждать о походке архивного служителя.
Что же было в этой интонации Исиэля? Вот какой вопрос не давал покоя Ястребу в те секунды, пока он следовал за послушником, отставая шагов на пять, чтобы держать его фигуру в поле зрения, – не потому, что была в том потребность, но опять-таки по привычке, превратившейся в рефлекс. «Что, у бывшего коллеги сменилась ориентация? И именно по этой причине он решил уйти из Службы? Или даже не сам решил… А в монастырях, помнится, такой грех всегда присутствовал, более или менее, как, скажем, в тюрьме и вообще везде, где масса состоит только из представителей одного и того же пола. Ай да библиотекарь!.. А хотя – это уж никак не мое дело. Его проблемы. И, разумеется, этого юноши. Вообще, тут надежно, однако по части утех, особенно плотских, – полный провал. Можно только посочувствовать.
Как и тебе самому, – мысль тут же перескочила на другое. – Ты не монах вроде бы, а по этой линии ничем от них не отличаешься. Только что мальчиков не любишь, а вот женщину – любил бы, конечно, если бы – если бы нашел такую. Ту самую – свою половинку, как полагали в древности.
Да вот…»
– Садитесь, пожалуйста. – Голос послушника, высокий, почти мальчишеский, заставил Ястреба отвлечься от сексуальной темы. – Чем могу быть вам поле… полезен?
Ястреб послушно сел на указанный ему старинный высокий табурет – «Словно в баре перед стойкой», – мелькнуло не к месту. Послушник отступил почему-то на два шага – словно слишком малое расстояние от мирянина несло в себе некую опасность.
– Простите, вы не могли бы снять этот ваш капюшон? Я как-то не привык…
Отрицательное движение головой:
– Не имею права. Условия моего послушания не допускают подобного – в присутствии мирянина. Итак?
– Ну, раз уж правило такое… Значит, так. Мне нужно…
Ястреб быстро изложил свое дело. Архивный послушник не выказал ни удивления, ни… вообще ничего. Дослушав, кивнул:
– Благоволите обождать. Я принесу.
– Еще мгновение. Не могли бы вы объяснить – чем это тут пахнет? Здесь даже сильнее, чем там, у входа?
Казалось, юноша на миг смутился – судя по тому, что ответ послышался не сразу:
– Не знаю… По-моему, здесь ничем не пахнет. Но у меня с обонянием то же, что у вас с ориентированием: его просто нет. Увы. Правила копирования вам известны?
– Да, отец Исиэль объяснил.
– Я должен буду следить за тем, чтобы вы их не нарушали.
– Понимаю. Хорошо, несите, – проговорил Ястреб, готовя к действию свою портативную аппаратуру.
Послушник стал подносить коробки – одну за другой, неспешно. И хотя Ястреб протягивал руки, чтобы принять каждую, Ридан, как бы не замечая их, проносил свой груз мимо и опускал на стол на дальнем его конце, так что приходилось тянуться, чтобы приблизить материалы к себе.
– Да вы что – боитесь меня, что ли? – не выдержал Ястреб. – Я не кусачий.
– Это – последняя. – Ридан положил толстую папку на принесенный перед тем короб, отошел в дальний угол и застыл там, не двигаясь и даже, могло показаться, не дыша.
Глава 13
Исиэль спустился за Ястребом, как и обещал. Когда они, попрощавшись с юным послушником, вернулись из подземного лабиринта, в котором хранилось архивное богатство Обители, отец Исиэль, облегченно вздохнув, отворил одну из книжных полок, оказавшуюся фальшивой, достал внушительную бутылку и два стаканчика:
– Не откажешься?
Ястреб не отказался. Отсалютовав друг другу, выпили. Отец-библиотекарь промолвил:
– Далеко ушла электроника за последние годы…
Он имел в виду ту технику, которой Ястреб воспользовался для копирования документов.
– Ты, наверное, давно ушел из Службы?
Он намеренно обратился к монаху на «ты»: дал тем самым понять, что признает в нем своего. В Службах на «вы» обращались к начальникам и подчиненным, но не к равным.
Глаза под капюшоном усмехнулись:
– Разве из Службы уходят?
Ястреб улыбнулся в ответ: да нет, разумеется, куда из нее уйдешь? Кроме крематория, конечно. Вслух же произнес:
– Отец Исиэль, могу я тут у тебя на несколько минут расслабиться?
Была половина четвертого утра, и раут, интересовавший его, сейчас должен был находиться в самом разгаре.