— Как его имя?
— В «Женни» было дело…
Вынув из кармана телефон, Антон набрал «03».
— Я не хотел идти на это дело… — Синий таращился на Копаева и едва не плакал. Он бы заплакал, если бы у него были силы. — Перец попросил…
— Перец? Это был Перец? — Антон задавал вопросы раненому и параллельно отвечал на вопросы диспетчера «скорой помощи».
Семенихин дернулся, и его лицо исказила судорога.
— Холодно…
Антон знал, к чему это заявление. Сидеть, опершись спиной на раскаленный радиатор, и уверять, что его знобит, может лишь человек, приближение смерти которого уже необратимо.
— Куда Перец мог сейчас пойти?!
Антон видел, как из глаз смертельно раненного Семенихина исчезает блеск и они словно затягиваются какой-то синтетической, прозрачной пленкой.
— Куда?!
— Кафе… «Искра»…
— Где оно?
Но Семенихин ответить уже не мог — он умер.
— Перец… — бормотал Антон, укладывая голову Олега на пол и закрывая ему глаза. — Он сказал: «Перец попросил». Вот ты и напросился…
Сумки! Он бросился в коридор и стал, одно за другим, выворачивать содержимое больших тяжелых баулов. Голубой, черный, золотистый мех, переливаясь миллионами искр, заиграл на полу убогого коридора.
— Вот что за «Женни»… — прошептал, догадавшись, Антон. — Салон меховой!
Впору было отчаяться. Перец. Человек, о чьем имени, фамилии и ареале обитания Копаев не имел ни малейшего представления. До встречи с Амалией и Суровцевым оставалось около получаса.
За окном послышался вой сирены. Антон совершенно позабыл о том, что к дому вызвана полиция, а он стоит в квартире, в которой находится ворох шуб, взятых разбоем с сопряженным убийством. А в соседней комнате один из тех, кто этим занимался.
Лихорадочно соображая, на чем он мог оставить отпечатки рук, Копаев оглянулся. Баулы из числа тех, которыми торгуют на рынке вьетнамцы, — плетеная синтетическая мешковина. Оставить на них следы просто невозможно. Более он ни к чему не прикасался. Но куда бежать? Куда можно убежать с четвертого этажа? На пятый.
Антон обрадовался, когда увидел, что люк, ведущий на чердак, не заперт на замок, как это теперь случается из-за постоянно проводимых той же полицией операций «Вихрь — антитеррор», а замотан на кусок алюминиевой проволоки. Но кто постарался замотать эту чертову проволоку на столько оборотов?!
Как бы то ни было, это был единственный способ не начать давать показания в кабинете оперов райотдела, где Антон когда-то работал.
Да кто же так постарался над этим куском проволоки?!
— Это на четвертом этаже! — где-то внизу послышался незнакомый Антону голос. — Квартира направо!
Два последних оборота… Антон уже не чувствовал пальцев рук.
— А сколько раз стреляли? — этот вопрос прозвучал уже между вторым и третьим этажами.
Если не успеть откинуть крышку люка сейчас, то потом вообще этого лучше не делать!
Сухо скрипнув заржавевшими петлями, крышка откинулась внутрь, а в лицо Копаеву ударила волна затхлого воздуха, пахнущего пылью и птичьим пометом. Еще несколько секунд, и Антон занес свое крепкое тело наверх.
Крышка осторожно опустилась на старое место в тот момент, когда один из сержантов, что шагал первым, развернулся на лестничном пролете лицом к квартирам. Копаев оказался проворнее ровно на десятые доли секунды. Теперь очень хотелось, чтобы этот сержант не обратил внимания на едва заметную пыль под лестницей люка и мокрые следы на ее арматурных ступенях.
Поднеся руку ко лбу, чтобы стереть пот, Антон с изумлением понял, что сжимает в руке какой-то предмет. Перчатка?..
В его судорожно сжатой ладони была вязаная перчатка Перца, которую Антон в пылу борьбы нечаянно сорвал с руки разбойника. Так вот почему так долго распутывалась проволока на люке! Антон швырнул ее в угол, согнулся в три погибели и двинулся к противоположному концу чердака. Там люк, открывающий вход в первый подъезд. Если он заперт более надежно, чем первый, тогда придется оставаться здесь, с голубями, до вечера. Пока приедет прокуратура, пока будут выполнены все следственные мероприятия, пока опера совершат обход дома…
Пока, наконец, не приедет «труповозка». И еще в течение часа после этого все равно нельзя высовывать с чердака даже нос, пока не разойдутся зеваки.
Вынув из кармана телефон, Копаев доложил Быкову о своих злоключениях.
— Ищи Перца и отрабатывай людей в таможне, — последовал совет.
День для оперативника УСБ ГУВД продолжался удивительным образом. Он вышел из первого подъезда, гордо подняв голову и беспечно засунув руки в карманы.
Кажется, не заметили…
Глава 9
Амалия появилась на автобусной остановке около Дома журналиста за три минуты до назначенного времени. Копаев выждал немного, наблюдая за ее действиями и осматривая пространство и людей вокруг. Тонировка «девятки» отчима позволяла даже целиться из автомата посреди оживленной площади — за почти черными стеклами практически невозможно было рассмотреть, что происходило внутри.
Не заметив ничего, что могло бы вызвать подозрение, Антон вышел из машины и приблизился к девушке. Следующие мимо мужики не удерживались от того, чтобы не бросить мимолетный взгляд на ее фигуру, словно с чем-то сравнивая или просто о чем-то жалея.
— Простите, Амалия, я немного опоздал, — Антон взял ее за локоть.
Девушка вздрогнула, как от электрошока.
— Вы испугали меня…
— Я не хотел. Пойдемте, сядем в машину. Там нас никто не побеспокоит. Почему вы одна? Где Суровцев?
— Его попросил задержаться начальник. И потом, нужно выудить из личных дел, как ты просил, фото. Он переснимет в отделе кадров, и мы встретимся позже.
— Амалия, — едва они уселись на сиденья, обратился к женщине Антон, — вы когда-нибудь видели у Игоря большую золотую цепь? Как я понимаю, ее наличие на теле Эберса всех очень удивило. Значит, либо он носил ее под одеждой, либо ее не было вовсе. Я его видел частенько раздетым по причине совместного времяпрепровождения на трибунах стадиона во время футбольных матчей. Его мог видеть раздетым еще один человек. Это вы… Уж простите, но сейчас не до условностей…
Амалия повела плечами:
— Я могу точно сказать: цепи у него не было. Наши отношения в последнее время были таковы, что я знала, в каком кармане у него находится расческа. Единственной драгоценностью Эберса был серебряный католический крестик, который у него лежал в фужере в «стенке». А уж о наличии цепи я бы знала точно. А почему вас заинтересовала эта цепь?
— Я подумал о том, что кому-то очень хотелось, чтобы его убийство выглядело как заказное. Три тысячи долларов в сумочке, цепь на шее. Не слишком ли навязчиво? Даже у профессионала дрогнет рука при виде тяжелой золотой вещи и сумочки на столике. Обязательно и цепь бы снял, и сумку выпотрошил. Это только в фильмах истые киллеры-профи «валят» клиента и уходят, ничего не забрав, мол, работа есть работа. А убийце Игоря вряд ли заплатили больше, чем пару-тройку тысяч долларов. А тут одно золото тысяч на десять баксов, судя по описанию, тянет, да плюс три — в сумке. Правда, нелепо?
— Знаете, Антон, после вас я сразу поехала на работу. В кабинете Игоря уже была прокуратура. Выгребли все из сейфа, просматривали стол, личные вещи. Я наткнулась на его маленький ежедневник и сунула в сумочку.
— А хорошо ли вы сделали? — с укором посмотрел на девушку Копаев.
Амалия нервно прикурила и выпустила струйку дыма в узкий просвет между стеклом и крышей машины.
— После того как сотрудники прокуратуры заговорили о том, что, мол, таможня — это большая кормушка, к которой присосались всякие жулики, мне вообще захотелось им в рожу вцепиться! Речь шла об Игоре, понимаете, Антон! Об Игоре!.. Человеке, который к чужой вещи даже не прикасался!
— Ладно, ладно… — Копаев положил ей на плечо ладонь. — Что нам сейчас совершенно не нужно, так это эмоции. Я знаю, каким был Игорь. Может быть, даже лучше знаю, чем вы, Аля…
«Аля» прозвучало как-то неожиданно и просто, словно они уже тысячу лет знакомы. Да, Аля — это было то, что нужно…
— Вряд ли они станут искать убийцу Игоря… — тихо промолвила девушка. — Он для них сейчас жулик…
— Перестань говорить глупости! — возразил Антон. — Для следствия не важно, кто потерпевший.
Он хотел этими словами выразить совсем другую мысль, но Амалия поняла его дословно и вскинула на него свои темные глаза.
— Господи! — поморщился Антон. — Как с вами, бабами, тяжело! Мужик уже давно бы понял, что я хотел сказать. Послушай, Амалия, ты сейчас, в конце концов, опер, а потом уже — любящая женщина. От твоей любви поиски не продвинутся ни на шаг, а вот твой профессионализм вполне может пригодиться. Дай мне ежедневник, что ли…
Копаев почти вырвал из ее руки небольшую, обшитую кожей книжечку и засунул ее в карман.
Копаев почти вырвал из ее руки небольшую, обшитую кожей книжечку и засунул ее в карман.
— Вот еще что… — Рука Амалии скользнула в карман костюма.
— Ты еще что-то похитила из обыскиваемого помещения? — изумился Копаев. — Ну, вы, ребята, работаете…
— Плевала я на всех, — неожиданно дерзко бросила девушка и протянула оперу листок календаря.
— «14 июня», — прочитал Антон и вслух констатировал: — Это сегодня.
— Да ты просто настоящий детектив, — заметила Амалия. — Как догадался?
— Ладно, не дави… Тут написано почерком Эберса — «17.00 Чибис». Что это может значить? Чибис — это фамилия? Кличка? Псевдоним агента?
— Понятия не имею! — пожала плечами Березина. — Но если это доверенное лицо, то я могу попробовать узнать. Все дела Игоря следователь прокуратуры оставил на месте, в сейфе.
Копаев вынул из кармана ежедневник Эберса и открыл на сегодняшнем дне. С минуту читал, потом протянул книжицу девушке.
— Вот, смотри. Надпись на листке календаря Игорь сделал карандашом. В ежедневнике страница с сегодняшним числом заполнена ручкой, и лишь первая строчка написана снова карандашом. Это значит, что Игорь как минимум за день пометил встречу с человеком и в календаре, и в ежедневнике. Встреча должна произойти сегодня. Этот человек — постоянный контакт Игоря. В ежедневнике помимо времени и фамилии есть запись. Вот, гляди…
— «Вместе», — прочитала Березина. — Вместе с кем?
— Не «вместе», а — «в месте». Поняла?
— Нет, — созналась Амалия.
Антон вздохнул и открыл первый лист ежедневника.
— Если Эберс писал — «в месте», значит, эта их встреча — далеко не первая, поскольку «место» является заранее обусловленным адресом. Но за полгода ведения ежедневника должен ведь был он хоть раз написать этот адрес? Я правильно размышляю, товарищ оперативно уполномоченный? Значит, так! — Антон протянул книжку Амалии. — Я выйду, чтобы позвонить, а ты… Мы ведь на «ты» уже? Вот и хорошо! А ты, Аля, просмотри все листы ежедневника, начиная с первого января, и выдели все, что касается фамилии или клички Чибис, а также адреса, с ней связанные. Если адреса совпадут два раза — мы на верном пути. Если три — это то, что мы ищем. И обязательно зафиксируй — когда Игорь перестал рядом с фамилией Чибис писать адрес. Это означает дату окончательного установления контакта. Последний перед этим и должен являться искомым «местом». Во всяком случае, ставлю три к одному, что это так. Все это, конечно, банально, но от простоты до гениальности один шаг.
Амалия улыбнулась, с интересом глядя в глаза Копаеву.
— Антон, как тебе удается так мыслить?
Он хотел выйти, но на минуту задержался.
— Чтобы понять, что происходит, нужно поставить себя на место всех, кто может быть причастен к событиям. Представь его мысли и присвой их себе. Влезь в шкуру предполагаемого участника событий. Начни думать, как он, совершать движения, которые совершал, быть может, он.
Копаев вышел из машины и вынул из кармана мобильник. Как там поживает начальник ЭКО? Он еще не забыл, что остался должен Копаеву и Эберсу две бутылки «Жигулевского» за ничью в матче Россия — Югославия? Если бы знать раньше, что они станут поминальными…
Если верить первичным результатам экспертизы, то выходило следующее. Первый выстрел в Игоря был произведен сзади в затылок. Вторая пуля пробила лобную кость и уже не играла никакой роли в смысле причинения вреда жизни. Эберс умер после первого выстрела, будучи еще на ногах. Голова была смещена в сторону относительно отверстия в полу. Проще говоря, пуля насквозь пробила голову и ушла в деревянный настил пола, но выходное отверстие на затылке не совпадало с входным отверстием в половой доске. Это означало только одно — тело потревожили после смерти. Это объясняло появление на шее Эберса цепи. Ее надели ему после смерти.
Глупость какая!.. Копаев не мог понять такого дешевого трюка. Если убийца по чьей-то просьбе хотел умеренного в потребностях Эберса выдать за зажравшегося таможенника, то вполне бы хватило валюты в борсетке. Наличие таковой уже вызвало бы соответствующие суждения. У всех, только не у Антона, конечно.
Антон, открывая дверцу автомобиля, уже пребывал в твердой уверенности, что Эберс знал своего убийцу. Тело лежало в проходе между коридором и комнатой, то есть почти посреди квартиры. Значит, он позволил человеку войти в дом. Следов борьбы на теле не обнаружено. Убийца выстрелил в затылок, отсюда вывод — Игорь позволил себе повернуться спиной к стрелявшему. Он бы никогда этого не сделал, если бы перед ним стоял неизвестный.
Березина, сидевшая в машине, тоже время даром не теряла. Воодушевленная оперским натиском Копаева и его умением моментально находить себе работу в расследовании дела с «нулевым циклом», Амалия сразу сообразила, кто в их межведомственной «оперативно-следственной» группе старший и чьи распоряжения нужно выполнять. Через два дня она скажет Антону:
— Знаешь, чем твоя милицейская работа несколько лет назад отличалась от нашей сегодняшней? Ты разыскиваешь людей, совершивших преступления, а мы разыскиваем сами преступления.
— Никогда не пытайся найти философское начало в нашей работе, — ответит он ей. — Его нет. Есть отношение к жизни: твое, мое, Игоря. Просто выполняй свою работу. А философия в нашем деле — это удел слабых.
— Жаль, что ты больше не опер, — скажет она.
— Кому-то же нужно строить дома? — ответит он ей…
А пока было известно, что фамилия или кличка Чибис встретилась Березиной восемь раз. Но только трижды в связке с именем шел адрес. Это был даже не адрес, а именно — место. В феврале Эберс обозначил его «слева от фонтана», в апреле — «театр», в мае — «у Крылова». Копаев знал только одно «место», которое содержало в себе по смыслу все три понятия. Это был Городской драматический театр, напротив входа в который стоял памятник Крылову. Справа от театра был небольшой парк с фонтаном, и как раз между фонтаном и театром располагалось несколько лавочек…
Антон знал этот фонтан. Тот вечер у этого фонтана Копаев запомнил на всю жизнь. Именно здесь, медленно следуя рядом с начальником Управления собственной безопасности ГУВД Екатеринбурга, Копаев получил урок, который не смогла ему преподать ни работа в уголовном розыске, ни сама жизнь.
— Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил характеристику оперативника, действующего под прикрытием, — задумчиво перебирая пальцами рук за спиной, проговорил полковник Быков. — Так уж вышло, что мысль, которую я хочу до тебя донести, тебе уже знакома. Но вряд ли ты обратил на нее внимание, как на самое яркое определение. Ты помнишь вступление к «Фаусту»?
— Да, а почему вы спрашиваете?
— Прочти.
— Вы вновь со мной, туманные виденья, мне в юности мелькнувшие давно. Вас удержу ль во власти вдохновенья, былым ли снам явиться вновь дано…
— Достаточно. У тебя совершенная память, Антон. Все дело в том, что эти слова меня заставил на всю жизнь запомнить мой бывший друг. Упоминать имя его вряд ли имеет смысл, хотя его и нет сейчас среди нас… Скажу лишь, что это был один из умнейших людей германской разведки «Штази». В 90-м он принял яд, чтобы не оказаться в руках агентов «Моссада».
Занеся руку над урной, Быков разжал пальцы. Окурок подмигнул огоньком и тут же в ней утонул.
— Он очень любил Гете. Я помог родственникам разыскать на лагерном кладбище и перевезти его прах в Потсдам. У него не осталось родных, есть сын, но он в Марселе. На том берлинском кладбище изредка бываю лишь я один. Но шесть последних лет я не имею возможности делать это по известным тебе обстоятельствам. Вот почему могила неухожена и заросла бурьяном.
Копаев брел рядом с полковником и слушал.
— Ты веришь мне?
— Ну, разумеется, — приглушенно прошептал Антон.
— И напрасно делаешь, Копаев. Я тебе солгал.
Остановившись как вкопанный, Антон уставился в лицо полковника долгим взглядом, силясь понять, что происходит. Быков же, напротив, выглядел вполне спокойным и даже безразличным ко всему вокруг.
— В чем?
— Во всем.
Антон ошеломленно разглядывал Быкова.
— Но зачем?
— Я солгал. У меня никогда не было знакомых из «Штази». Солгал, следовательно, и про сына его, который в Марселе, и что я редкий, но гость на берлинском кладбище. Я даже не знаю, где оно находится. А ты поверил мне, потому что у тебя нет оснований мне не доверять. То же самое может произойти с тобой в подобной же ситуации, но при других обстоятельствах. Ты поверишь человеку, в котором не сомневаешься, и это будет означать не только твою гибель, но и провал задания.
— Но мы же не на службе! — вспыхнул Копаев.
— Это урок тебе на всю жизнь, Антон, — протянув руку, Быков ткнул пальцем в верхнюю пуговицу пиджака Копаева. — Больно? Это ерунда. Это не боль. Боль начнется, когда ты окажешься с проваленной легендой среди братвы или, чего хуже, в руках загнанных в угол и ставших опаснее уголовников в сотню раз людей в погонах. Вот это будет боль. Так вот чтобы боль никогда не наступала, запомни одно правило. Никогда и никому не верь. Ты и мне не должен верить. Ты можешь лишь убеждаться в том, насколько я тебе доверяю. За жизнь твою, Антон, я готов отдать все. Но никогда не верь даже мне, потому что может наступить тот час, когда я тебя предам. Я могу сделать это не по своей воле, а под действием лекарства, находясь в беспамятстве… Да мало ли по какой причине. И когда ты откроешь передо мною в очередной раз чистую свою душу, ты не будешь подозревать, какое чудовище вползает в нее, распахнувшуюся. Ты помнишь все, чему тебя учили в школе милиции?