Поэтому голова моя была переполнена размышлениями касательно следствия по делу об убийстве Йенона Леви в 1988 году. Убийство произошло на территории полицейского округа Авеста, где комиссары криминальной полиции Леннарт Ярлхейм и Вилли Хаммар провели впечатляющую работу по установлению всех событий жизни Томаса Квика в хронологическом порядке от колыбели до Сэтерской больницы.
То, что им удалось установить, можно кратко изложить следующим образом.
В 1956 году семья Бергваль переехала в квартиру по адресу Брюксгатан, 4 в Корснэсе, что в окрестностях Фалуна. Отец Уве умер в 1977 году, и с этого момента Стюре вел хозяйство и ухаживал за больной матерью Тюрой до самой ее смерти в 1983 году.
В эти годы Стюре находился на длительном больничном из-за психических расстройств и получал деньги из больничной кассы. Вместе с пенсией матери это давало возможность мало-мальски существовать. Он много общался с братьями и сестрами и их семьями, был очень привязан к племянникам. Дома он плел традиционные коврики из полосок ткани, вел хозяйство и общался с матерью и ее подругами.
Жизнь Стюре Бергваля, кажется, пошла в гору, когда в августе 1982 года он вместе с братом Стеном-Уве открыл табачный магазинчик в Фалуне. Год спустя умерла их мать. Стюре остался в родительском доме один.
У магазинчика по вечерам болтались подростки, особенно часто там ошивался одиннадцатилетний мальчик, которого мы условно назовем Патриком Улофссоном. Он начал помогать Стюре в мелких делах и охотно ухаживал за его собакой — шотландским дирхаундом по кличке Пейа. Таким образом, Стюре вскоре подружился со всей семьей Улофссонов.
В 1986 году магазин братьев Бергваль закрылся, и Стюре остался без работы. Он открыл киоск на площади Дроттнингсплан в Грюксбу с новым партнером — мамой Патрика, Маргит Улофссон.
Новый киоск вскоре сделался местом встреч для местных подростков, которые все чаще стали собираться дома у Стюре. Тогда же Стюре начал учиться в автошколе, и 27 марта 1987 года ему с немалыми проблемами удалось получить права. Его первой машиной стал красный «Вольво ПВ» 1965 года выпуска. Популярность Стюре еще более возросла, когда он на своей двадцатидвухлетней машине начал организовывать поездки в Стокгольм на концерты знаменитостей хард-рока. Бергваль свозил мальчишек на концерты «Кисс», «Айрон Мэйден», «W.A.S.P.».[17]
Если раньше Стюре довольствовался деньгами из больничной кассы, то теперь он стал владельцем магазина. В те годы его часто приглашали выступить ведущим лотереи или распространителем газет, и, по словам очевидцев, он пользовался большим уважением у клиентов, товарищей по работе и работодателей.
Патрик Улофссон проводил все больше времени в доме Стюре, временами жил у него с согласия родителей. Связь между Стюре и семьей Улофссон настолько окрепла, что Стюре отмечал с ними Рождество.
Однако история закончилась катастрофой. Супруги развелись, между госпожой Улофссон и Стюре пробежала кошка, киоск обанкротился, а Патрик ушел из родительского дома. Последняя точка в жизни Стюре в Грюксбу была поставлена в тот момент, когда экономическая ситуация Стюре и Патрика вынудила их совместно ограбить банк «Гутабанкен».
Это ограбление было непостижимо по своей глупости: Стюре являлся клиентом этого банка, находившегося в соседнем доме рядом с его бывшим табачным магазином. Утром 14 декабря 1990 года грабители ворвались в дом главного бухгалтера банка и взяли его семью в заложники. Они замаскировались при помощи маски Деда Мороза и черной шапки. На всякий случай Стюре говорил с финским акцентом, о чем через некоторое время забыл. Разумеется, обоих легко опознали, и они были задержаны сразу после ограбления.
Патрику уже исполнилось восемнадцать, поэтому его приговорили к тюремному заключению на срок три с половиной года. Стюре подвергли судебно-психиатрической экспертизе и приговорили к принудительному лечению в Сэтерской судебно-психиатрической клинике. Там он с тех пор и находился — за исключением тех дней, когда ему предоставляли краткий отпуск, чтобы съездить в Стокгольм, Хедемуру и другие города в Даларне и Норрланде.[18]
Однако мое внимание привлек период, предшествовавший ограблению.
Во время продолжительных допросов подростки рассказывали, как Стюре строил для них футбольные ворота, организовывал квесты, готовил попкорн. В течение некоторого времени Стюре снимал дачу, где мальчики частенько ночевали целой компанией. Однако он никогда и ни при каких обстоятельствах не приставал к ним — никто из мальчиков даже не подозревал о гомосексуальной ориентации Стюре. Однажды несколько человек собрались у него дома, чтобы посмотреть ужастик. Когда стало совсем страшно, Стюре взял одного из мальчиков за руку. По дороге домой они обсуждали это событие.
— Странно, когда взрослый мужик держит за руку тринадцатилетнего пацана, — удивлялись они.
Длительные и невинные отношения с подростками в Грюксбу никак не согласовывались с образом серийного убийцы, который маниакально насиловал, осквернял, убивал и расчленял мальчиков.
Я связался с парнями из Грюксбу и встретился с одним из них лично. Ни один из них не мог связать образ Томаса Квика с тем Стюре, которого они, как им казалось, так хорошо знали.
Переполненный разнообразными мыслями, я снова отправился в конце августа в Даларну встретиться со Стюре.
По пути туда я остановился у здания суда города Фалун, чтобы полистать протоколы следствия по делу об убийстве Грю Сторвик. Перевернув страницу, я почувствовал нечто похожее на удар в солнечное сплетение, когда увидел первую фотографию ее тела, снятую экспертами. Убийца небрежно выкинул тело жертвы на замусоренную парковку. Еще почти девичье обнаженное тело лежало лицом на асфальте. Убийца не удовлетворился тем, чтобы убить Грю, — он еще и выставил ее, беззащитную, на всеобщее обозрение.
Фотография произвела на меня неожиданное впечатление. Я был подавлен, смущен и сбит с толку увиденным. Внезапно мне открылась та серия неописуемых трагедий, о которых говорилось в признаниях Квика, — вне зависимости от того, виновен он в них или нет.
Если Квик осужден невинно, то приговоры суда дали амнистию всем настоящим убийцам, которые сотворили все это с Грю Сторвик и другими жертвами.
Именно это говорил мне Лейф Г. В. Перссон, но смысл его слов дошел до меня лишь сейчас. Я снова посмотрел на снимок Грю в материалах дела. Он был сделан 25 июня 1985 года. На дворе стояло 28 августа 2008 года — через год и десять месяцев выходит срок давности по этому убийству.
Через 660 дней убийца — если это кто-то другой, а не Томас Квик, — ускользнет безнаказанным.
Сэтерская больница, 28 августа 2008 года
Едва мы со Стюре уселись, я поспешил спросить его, что он думает о времени в Грюксбу.
— Когда я читаю протоколы допросов парней из Грюксбу и других людей, которые знали тебя тогда, у меня создается впечатление, что это был очень счастливый период в твоей жизни.
— Да, это было чудесное время, — подтвердил Стюре. — Пожалуй, самое лучшее в моей жизни.
Стюре поведал о различных эпизодах, предаваясь счастливым воспоминаниям, — о собаках, которые были у них с Патриком, о встрече Рождества с семейством Улофссон.
— Но все это закончилось печально, — напомнил я ему.
— Да, просто ужасно! — проговорил Стюре, нервно потирая руки.
— А каково было семье Патрика, — продолжал я. — Ты втерся к ним в доверие и нанес такой страшный удар. Разве не так?
Стюре кивнул. Долго молчал. Я видел, как он размышляет. Внезапно он закрыл лицо руками и разрыдался так, что затрясся всем телом.
— Прости меня, но это так страшно, что просто невыносимо об этом думать, — выдавил он из себя между всхлипываниями.
Пожалуй, я никогда раньше не видел, чтобы зрелый мужчина так безудержно рыдал. Как ребенок. Это было и трогательно, и жутко.
Я испугался, что разрушил все, что мне удалось за это время построить, но вскоре Стюре взял себя в руки, вытер слезы и подошел к запертой двери.
— Подожди меня, я сейчас вернусь, — произнес он и нажал на кнопку.
Вскоре появился санитар и выпустил его. Через пару минут Стюре вернулся с жестяной коробкой, где лежали сотни фотографий его детства, молодости и взрослой жизни. Мы долго сидели и перебирали их. На многих снимках Стюре позировал или строил рожи в камеру.
Во мне заговорил телепродюсер, и его волновал один-единственный вопрос — как уговорить Стюре одолжить мне это сокровище?
На одной из фотографий я увидел женщину лет тридцати пяти. Сидя в кухне, она улыбалась в объектив. Стюре поднес снимок к моему носу.
— Странное дело. Это единственная женщина, с которой я когда-либо занимался сексом, — проговорил он.
— Странное дело. Это единственная женщина, с которой я когда-либо занимался сексом, — проговорил он.
В его голосе мне почудились нотки гордости.
— Единственная? — изумленно переспросил я. — Точно?
— Да. Только с ней. На то были особые причины, — загадочно пояснил он.
Много позднее я узнал, что это за «особые причины». Дело в том, что в какой-то период жизни Бергваль мечтал о собственных детях и размышлял о том, что, возможно, сможет жить с женщиной, несмотря на свою ориентацию. Однако ничего не вышло.
Для меня же снимок и то, что рассказал Стюре, имели совершенно иное значение. «Грю Сторвик, — подумал я. — Проститутка из Норвегии, убитая и выброшенная на парковке. В ее теле была обнаружена мужская сперма. Женщина на фото — не Грю Сторвик! С которой, по твоим утверждениям, ты совершил половой акт, перед тем как ее убить».
Почему Стюре поведал мне такую интимную подробность? Проговорился? Или сознательно пытался навести на эту мысль? Нет, мы никогда не беседовали о Грю Сторвик или других убийствах — откуда ему знать, что мне известно о его признании в сексуальной связи с норвежкой? Вот такие мысли крутились у меня в мозгу, пока мы продолжали рассматривать снимки.
Когда время моего визита почти подошло к концу, я чуть рассеянно спросил:
— Ты не мог бы дать мне на время несколько своих фотографий?
— Конечно, — кивнул мой собеседник. — С удовольствием.
Я ограничился пятью: Стюре в своем киоске, Стюре и парни во время поездки на рок-концерт, Стюре, с ужасом глядящий в свой пустой бумажник, Стюре за кухонным столом, Стюре, позирующий возле дачи семьи Улофссон, где якобы был убит Йенон Леви.
То, что Стюре дал мне эти снимки, было жестом доверия. Уходя, я знал, что Стюре будет участвовать в съемках моего документального фильма. Тем или иным образом.
Находка
Итак, конец лета 2008 года. И Губб Ян Стигссон, и Лейф Г. В. Перссон были очень мной недовольны.
— Если ты еще не понял, в чем тут дело, то у тебя точно в башке одна капуста! — сердито проговорил Перссон.
Стигссон тоже считал меня умственно отсталым — раз я еще не понял, что Квик как раз и есть тот серийный убийца, которым его провозглашают решения суда.
— Возьми, к примеру, убийство Терезы Йоханнесен. Терезе было девять лет, когда она пропала из жилого квартала Фьель в Норвегии третьего июля тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Семь лет спустя Квик признается в убийстве. Сидя в Сэтерской больнице, он может подробно описать Фьель, показывает полиции дорогу туда, рассказывает, что в восемьдесят восьмом году там находился банк, знает, что балконы домов перекрасили, — все сходится! Он рассказывает, что тогда во дворе строили детскую площадку и что в стороне валялись доски. Откуда Квик мог все это знать? — задал он риторический вопрос.
— Ну, если то, что ты говоришь, соответствует действительности, то он, по крайней мере, побывал на том месте, — согласился я.
— Именно! — воскликнул Стигссон. — А затем привел полицейских в лесной массив, в котором убил девочку и спрятал тело. Там обнаружились фрагменты костей, принадлежавших человеку в возрасте от восьми до пятнадцати лет. На одном из обломков кости виднелся след от пилы! Томас Квик показал, где он спрятал полотно от ножовки, соответствующее выемке в кости. — Стигссон покачал головой. — И после этого они утверждают, что нет никаких доказательств! Это убийственные доказательства, как написал канцлер юстиции Йоран Ламберц, проанализировав все решения суда по делу Квика.
— Да, звучит очень убедительно, — сказал я.
У Губба Яна Стигссона был такой радикальный, непримиримый и однобокий взгляд на Томаса Квика, что я избегал спорить с ним. Однако я все же испытывал некоторую благодарность к нему. За счет своих знаний он стал для меня ценнейшим собеседником и к тому же щедро делился материалами из объемистого дела. Один раз скопировал для меня все триста статей, которые написал о данном деле.
Но его главной заслугой стало то, что он замолвил за меня словечко среди своих единомышленников — Сеппо Пенттинена, Кристера ван дер Кваста и Клаэса Боргстрёма. Не знаю, с кем и о чем говорил Стигссон, но его связи открыли передо мной многие двери.
Пенттинен не отверг меня, когда я позвонил ему, несмотря на свою большую подозрительность по отношению к журналистам, желающим поговорить о Томасе Квике. Он однозначно заявил, что не намерен давать интервью, — этого он вообще никогда не делал, однако прислал материалы, которые мне, с его точки зрения, следовало прочесть, в том числе свою собственную статью «Взгляд следователя на загадку Томаса Квика» в «Скандинавской криминальной хронике» от 2004 года, где он среди прочего пишет: «Чтобы осветить уровень доказательств, легших в основу обвинительного приговора, можно привести дело об убийстве Терезы Йоханнесен из Драммена в качестве типичного примера».
Ван дер Кваст также особо отметил следствие по делу об убийстве Терезы, утверждая, что в этом деле доказательства против Квика наиболее веские. И если Стигссон, Пенттинен и ван дер Кваст были совершенно единодушны, то у меня не оставалось сомнений в том, за какое дело взяться, чтобы досконально изучить его тонкости и понять, обоснованы ли утверждения о правовом скандале.
Томас Квик сообщил о своих жертвах такие подробности, которые могли быть известны только полиции и преступнику. Иногда он также упоминал детали, неизвестные полиции. Так написано в обвинительном приговоре суда.
В отдельных случаях оставалось необъяснимым, откуда он мог знать, что некоторые убийства вообще имели место. Это касалось в первую очередь норвежских убийств, о которых шведские средства массовой информации практически не писали. Как мог Томас Квик, сидя в Сэтерской больнице, рассказывать, например, об убийстве Грю Сторвик и Трине Йенсен? И как он мог указать дорогу к уединенным местам, где были найдены их тела?
Мне показалось, что те, кто сомневался в правдивости заявлений Квика, слишком легко сбросили со счетов содержание его рассказов. Некоторые из так называемых «уникальных сведений» Квика можно было объяснить, другие так и оставались загадкой после того, как я детально изучил материалы следствия.
Квик сообщал о повреждениях, нанесенных жертвам, излагал детали о месте преступления, одежде и личных вещах жертв, о которых, похоже, не говорилось в СМИ.
Откуда Квик вообще мог узнать о том, что девятилетняя девочка по имени Тереза пропала во Фьеле в июле 1988 года? Суд Хедемуры осознал важность этого вопроса и рассмотрел его.
В решении по делу об убийстве Терезы суд пишет: «Та информация о событии, которую Квик мог получить через СМИ, как стало известно в суде, являлась весьма ограниченной». Сам Квик дал показания по этому поводу. «Он не помнит, чтобы читал что-нибудь об этом до того, как сделал свое признание», — записано в решении суда.
Общий объем материалов по делу Томаса Квика составляет более 50 000 страниц. Я решил расположить на оси времени то, что касалось Терезы Йоханнесен, и уселся читать протоколы допроса и документы тех времен, когда Квик начал рассказывать о ее исчезновении. Как вообще они со следователем вышли на тему Норвегии?
В материалах следствия я нашел отчет о том, что Квик общался с норвежским журналистом Свейном Арне Хаавиком. Поначалу Томас Квик не вызвал к себе никакого интереса в Норвегии, но в июле 1995 года Хаавик написал ему письмо, где сообщил, что работает в крупнейшей норвежской газете «Верденс Ганг», которая только что опубликовала большую серию статей о Томасе Квике. Теперь Хаавик просил об интервью с серийным убийцей.
В полицейском отчете сказано:
«Вскоре после этого Томас Квик позвонил Хаавику и попросил его прислать все газеты, в которых говорится о нем и его убийствах в Норвегии.
Хаавик выслал Томасу Квику выпуски газеты от 6, 7 и 8 июля 1995 года».
Серия статей открывается материалом на три полосы от 6 июля 1995 года. Вся первая полоса занята судьбоносной фотографией Томаса Квика, глядящего прямо в объектив.
«Шведский серийный убийца признается: Я УБИЛ МАЛЬЧИКА В НОРВЕГИИ».
На развороте Томас Квик позирует в футболке, джинсах, сандалиях и белых носках. Репортеры повествуют о его «зверских убийствах» и раскрывают тайну: «В обстановке полной секретности шведская и норвежская полиция в течение нескольких месяцев расследовала убийство мальчика в Норвегии».
— Я могу подтвердить, что часть нашего расследования связана с норвежским мальчиком, о котором Квик рассказывает, будто лишил его жизни. Проблема заключалась в том, чтобы установить личность погибшего, но у нас есть свои соображения, что это за мальчик, — говорит главный прокурор Кристер ван дер Кваст на страницах «Верденс Ганг».