Девушка стянула туфли и чулки и опустила ноги в неглубокую пока воду. Как и всегда, она почувствовала себя лучше, и нога перестала её беспокоить. Сейчас она, наверное, с лёгкостью могла бы танцевать. Но ей не хотелось танцевать. Она не желала выставлять себя напоказ перед «подходящими молодыми людьми», которых выбирала её мать, как лошадей на торгах. «Я хочу плавать», – подумала она. Люси посмотрела вниз, и её глаза расширились: вода светилась по контуру её ступней! Она пошевелила пальцами ног, и сияние повторило её движения. Люси вытащила одну ногу из воды и провела по ней кончиками пальцев. Что с кожей? Она стала почти прозрачной, а под водой мягко посверкивали маленькие кристаллы. Когда девушка отдёрнула руку, на кончиках её пальцев блестело несколько каплевидных кристаллов.
– Что же это? – пробормотала она.
Люси тут же вспомнила кристалл, который выпал из клеёнки. Тогда она не придала этому внимания, а сейчас кинулась назад, к щели в стене, надеясь его отыскать. Но как его найти, если пол под щелью блестел от вкраплений слюды и прожилок кварца.
Вода поднималась всё заметней. Люси понимала, что ей нужно быстрее уходить. Она схватила ботинки с чулками и устремилась к выходу из пещеры, загипнотизированная сияющими водоворотами, обвивающими её ноги: теперь вода доходила ей до коленей.
Она почувствовала, как вода, нежно обнимавшая её ноги, разжигала в сердце бунтарский дух.
Перед тем как выйти из пещеры, она обернулась: мерцающий след, тянущийся за ней, начал понемногу пропадать.
– Я вернусь, – прошептала она. – Я скоро вернусь.
10. Нашего сорта
– О, Люси, где, ради всего святого, ты была? – воскликнула мать, когда Люси переступила порог. – У нас такие новости!
Несмотря на туго зашнурованный корсет, платье Марджори Сноу, казалось, трещит по швам от распиравшей её радости.
Она не дождалась, пока Люси ответит на вопрос, и даже не заметила мокрых разводов на подоле её платья. Марджори кинулась к дочери, размахивая приглашением на бал Беллэми, напечатанном на кремовой бумаге.
– Прежде всего, Гас вручил мне это приглашение в клубе. Приглашены мы все, разумеется. А потом, буквально несколько минут назад, принесли приглашение от Хоули на крокет и пикник в честь Дня независимости. Я хочу сказать, это действительно что-то! На таких пикниках собирается всё фешенебельное общество.
Слово «фешенебельный» вошло в лексикон Марджори Сноу сразу по приезде в Бар-Харбор.
– Ходят слухи, что скоро приедут некие титулованные особы, и они тоже будут на этом пикнике.
– Титулованные особы? Графы и лорды? – В голосе девушки появились нотки страха. Она даже с банкиром не могла нормально поговорить, не выглядя при этом полной дурой, и могла только догадываться, как поведёт себя в присутствии настолько важных персон.
У Марджори дёрнулся глаз:
– Конечно, я имею в виду графов и лордов. Иногда ты бываешь такой бестолковой. – Марджори покачала головой с некоторой долей отчаяния.
– Дорогая, не надо сердиться на Люси, – попросил отец Марджори, а потом обратился к дочери: – Эти титулованные особы – английские лорды и прочие – обладают потрясающими связями. Тебе следует приложить усилия, чтобы завести знакомства.
– Но почему английские лорды хотят праздновать День независимости США? – спросила Люси. – Они же проиграли.
Отец хихикнул:
– Как остроумно!
– Остроумно! – почти провизжала Марджори. – Остроумие не делает нам чести, Стивен! Нам не нужно остроумие. Посмотри, как расцвела наша дорогая Люси. С тех пор, как мы приехали сюда, её хромота практически прошла.
Преподобный обернулся к дочери:
– С этим я полностью согласен. Она ещё никогда не была столь прелестной. Но в «остроумии», как изволила выразиться твоя мама, нет ничего плохого, кроме того, что оно может несколько отвлечь от других твоих достоинств.
Марджори порывисто вдохнула, и Люси услышала, как жалобно скрипнул её корсет.
– Я могу сказать вам, кто может быть остроумным, – выдавила она.
– Кто? – неуверенно спросила Люси.
– Девочка Гринов.
– Девочка Гринов? – Люси была сбита с толку.
– Помнишь ту гувернантку, мисс Бернэм, которую мы встретили на пароходе, когда плыли сюда?
– Ту, про которую ты сказала, что мы больше никогда не встретимся?
– Да, я видела её в городе, когда шла на чай с миссис Аллен в клуб Абенаки. Мисс Берхэм была с двумя своими подопечными. С двумя девочками. Одной было лет десять, а вторая – примерно твоего возраста.
– И что же остроумного она сказала?
– Вы, наверное, помните, что там в вестибюле стоит лошадь-качалка для малышей? На ней сидел довольно полный маленький мальчик, а старшая девочка Грин отпустила комментарий о Теодоре Рузвельте и битве при Сан-Хуан-Хилле. Я не припомню, что конкретно она сказала, но люди смеялись.
– Но, мама, что же в этом плохого?
– О… о… – Марджори заламывала руки, пытаясь подобрать слова. – Это был… Видите ли, это был интеллектуальный юмор. Очевидно, эта девочка посещает Рэдклифф!
– Женский колледж в Кембридже?
– Вот именно! – усмехнулся преподобный. Теперь он говорил, не отрываясь от газеты: – Женщины захотели попасть в Гарвард. Не самая лучшая идея. Но тем не менее им построили колледж. Тогда женщины повели себя как Теодор Рузвельт в сражении при Сан-Хуан-Хилле, только вместо холма штурмовали Гарвард. – Говоря эти слова, отец уже не смеялся, но ещё сильнее заслонился газетой, которую читал.
Марджори глубоко вздохнула, и корсет снова протестующие затрещал, как будто сетуя на несообразительность её дочери.
– Мне кажется, мисс Грин очень интересный человек. Я бы хотела подружиться с ней. – Люси сама не понимала, как осмелилась произнести это вслух. Раньше она бы ни за что не стала бы так открыто противоречить родителям, но с приездом в Бар-Харбор в ней что-то изменилось. Мисс Грин показалась ей интересной, так же как Финеас Хинсслер был интересен в отличие от Леноры Дрексель и всех остальных нью-йоркских выскочек.
– Ты не посмеешь, – отрезал голос из-за газеты, сопровождаемый облачком дыма.
– Почему нельзя? – Непривычная смелость снова озадачила её, как будто раньше она спала, а теперь наконец-то проснулась.
– Стивен? – слабо пробормотала мама.
Мягко зашуршала сворачиваемая газета. Стивен Сноу положил её на столик и вынул трубку изо рта.
– Люси, дорогая, – ласковое обращение абсолютно не вязалось с каменным взглядом, обращённым на дочь, и ледяным голосом. – Мы на острове. Это очень маленький мир, общество – если можно так сказать – в миниатюре. В Нью-Йорке многое было для нас гораздо проще. Я был пастырем в небольшой церкви в центре города, но как бы высоко я её ни ценил, она не находилась в…
– В гуще. – Марджори не преминула вставить своё любимое слово.
– Да, спасибо, моя дорогая. Теперь мы – как метко сказала твоя мама – в гуще. Поверь мне, я ещё никогда не был так усерден на своих проповедях. Мы поднялись на ступеньку выше. Вчера я изучал паству, и среди них были несомненные титаны – трое из них сидели на двух первых скамьях: Ван Вик, стальной магнат из Пенсильвании, достопочтенный Астор и Рокфеллер. – Он наклонился вперёд. – Тебе всё ещё нужны объяснения, почему ты не можешь дружить с еврейкой? Я уверен, что она – хорошая девочка. Возможно, даже замечательная.
Марджори нахмурилась:
– Конечно, она умная девочка: большинство евреев очень умные. Но они – евреи. Не нашего сорта.
Не нашего сорта. Люси было больно вновь услышать эти слова. «А какого я сорта?» – подумала она, вспоминая святящуюся дорожку, которую её ноги оставили на воде. Она засунула руку в карман, где лежали кристаллы, и прикоснулась к ним. Кое в чём Люси была более совершенно уверена. Она не их сорта.
11. Бельмере
Беседка, густо увитая плющом и обсаженная гардениями, стояла рядом с арочным входом в бальный зал; оркестр из Бостона уже заиграл первые ноты вальса.
Стены бального зала украшали фрески, изображающие непревзойдённую пышную красоту прибрежного Мэна – великолепные перспективные виды моря и скалистых берегов.
– А теперь, голубчик, я хотел бы ознакомиться со списком игроков. – Молодой джентльмен с гладко зачёсанными назад волосами и в элегантном, явно сшитом на заказ, сюртуке стоял рядом с другим мужчиной, чуть старше и менее изящно одетым.
– Прежде всего, ваша светлость, вы должны понимать, что это не Ньюпорт, несмотря на всё это, – сказал старший, обводя рукой замысловатую цветочную арку, под которой они стояли. – Хотя ходят слухи, что фрески написал ученик Одюбона.
– Да, с этим не поспоришь – далеко не Ньюпорт, – глядя по сторонам, ответил герцог Кромптон. – Ни грамма мрамора: все эти «коттеджи» – всего лишь оштукатуренное дерево.
– Я полагаю, вы вспоминаете сейчас Мраморный дом Вандербильтов, Брейкерс, что в Ньюпорте?
Марджори нахмурилась:
– Конечно, она умная девочка: большинство евреев очень умные. Но они – евреи. Не нашего сорта.
Не нашего сорта. Люси было больно вновь услышать эти слова. «А какого я сорта?» – подумала она, вспоминая святящуюся дорожку, которую её ноги оставили на воде. Она засунула руку в карман, где лежали кристаллы, и прикоснулась к ним. Кое в чём Люси была более совершенно уверена. Она не их сорта.
11. Бельмере
Беседка, густо увитая плющом и обсаженная гардениями, стояла рядом с арочным входом в бальный зал; оркестр из Бостона уже заиграл первые ноты вальса.
Стены бального зала украшали фрески, изображающие непревзойдённую пышную красоту прибрежного Мэна – великолепные перспективные виды моря и скалистых берегов.
– А теперь, голубчик, я хотел бы ознакомиться со списком игроков. – Молодой джентльмен с гладко зачёсанными назад волосами и в элегантном, явно сшитом на заказ, сюртуке стоял рядом с другим мужчиной, чуть старше и менее изящно одетым.
– Прежде всего, ваша светлость, вы должны понимать, что это не Ньюпорт, несмотря на всё это, – сказал старший, обводя рукой замысловатую цветочную арку, под которой они стояли. – Хотя ходят слухи, что фрески написал ученик Одюбона.
– Да, с этим не поспоришь – далеко не Ньюпорт, – глядя по сторонам, ответил герцог Кромптон. – Ни грамма мрамора: все эти «коттеджи» – всего лишь оштукатуренное дерево.
– Я полагаю, вы вспоминаете сейчас Мраморный дом Вандербильтов, Брейкерс, что в Ньюпорте?
– Да, я был там неделю назад на балу роз. Как раз из-за этого приехал в Бар-Харбор позже, чем планировал. Но дерево! Неужели они не боятся пожаров?
– Кто их разберёт. Знаете, здесь довольно разношёрстная публика. Не ошибитесь: вероятнее всего, Беллэми ни в чём не уступают Вандербильтам. И Форбсы, разумеется, тоже.
– Да, но она помолвлена. – Герцог удручённо вздохнул. – Как её зовут? Мелинда?
– Матильда. Она обручена с графом Лайфортом. Но как здесь любят говорить: простая внешность – богатая душа.
– У них тут всё просто, и сами они довольно простые, не так ли? – Герцог обвёл присутствующих взглядом. – Все, но только не она. – В его голосе впервые за вечер послышалось оживление.
– Кто же? – поинтересовался его собеседник.
– Вот та высокая рыжеволосая девушка. Она только что вошла вместе с родителями.
– А, это дочь проповедника.
– Дочь проповедника? Боже ты мой, – пробормотал молодой аристократ с едва скрываемым содроганием.
– Не сбрасывайте её со счетов, ваша светлость. Ходят слухи, что преподобный Сноу может стать следующим епископом Нью-Йорка, а у его жены неплохие связи в Балтиморе.
– В самом деле? – Герцог вздохнул. – В этой комнате с ней никто не сравнится. – Он повертел головой. – Они действительно в большинстве своём очень простенькие, а многие – не особо привлекательные. О, конечно, за исключением этой – просто пугало! – Он снова пробежался взглядом по гостям в поисках рыжеволосой красавицы.
Что бы мама сказала о дочери проповедника? Но ведь, возможно, она богата? Нужно навести справки. Хотя герцог и не хотел покидать Ньюпорт, он прекрасно понимал, что все лучшие невесты уже разобраны. А у местных девушек – как он сказал?.. Простая внешность – богатая душа. И невозможно определить, на кого стоит обратить внимание. Всё было просто, слишком уж просто. Всё так разительно отличалось от Лондона с его блистательными балами и красивыми обольстительными девушками, одетыми по последней парижской моде. Но к сожалению, все их платья были куплены в кредит, а изысканные вечерние сумочки – пусты. И если он хотел сберечь состояние Кромптонов, а он, безусловно, хотел, ему нужно было считаться с этим.
* * *– И они называют это коттеджем, мама? – спросила Люси, слегка запрокидывая голову, чтобы как следует рассмотреть великолепный бальный зал Бельмере в поместье Беллэми. – Какие красивые фрески. Посмотри, как художник чувствовал море! Как, наверное, чудесно жить среди такой красоты.
– Да, дорогая, они действительно называют это коттеджем. Здесь не принято выпячивать своё богатство, как в Ньюпорте. Здесь люди более сдержанные, потому что их капиталы старше.
Люси никогда не была в Ньюпорте, что в Род-Айленде, или любых других летних анклавах, но видела, что здесь действительно не было такой кричащей роскоши, как в некоторых особняках Пятой авеню в Нью-Йорке. Но почему этот особняк называли коттеджем, оставалось за гранью её понимания.
– В Ньюпорте, – прошептала мама, – слуги-мужчины часто носят парики, прямо как английские лакеи. – Она сделала небольшую паузу. – Не то чтобы я бывала в таких домах, просто мне рассказывали. – В её голосе слышалось притворное осуждение.
Позади них началась какая-то суматоха, и, обернувшись, они увидели, что гости заметно оживились: хозяйка дома поочерёдно приветствовала всех присутствующих – кивком или парой слов. Аделаида Беллэми в роскошном ярко-синем муаровом платье лавировала по бальному залу, словно дорогая яхта.
– Ах, как же я рада вас видеть. Сноу, дорогие мои! – воскликнула она. И Люси почувствовала, что мама буквально раздувается от гордости. – И Люси! Какое чудесное платье! Боже мой, как ты в нём хороша! А твои волосы! Вы ходили в деревню к Харриет Битти?
– Нет, причёску мне сделала мама. – После небольшой паузы Люси добавила: – Она в этом настоящий мастер.
Люси заметила, как мама побледнела, и поняла, что опять сказала что-то не то. Аделаида Беллэми подалась вперёд.
– О, моя дорогая, я уверена – это самый меньший из талантов твоей матери. – Она встала между Люси и Марджори, заслонив их друг от друга своим, как про себя охарактеризовала его Люси, монументальным носом. – Я хочу познакомить вас со всеми, кто уже приехал на лето. Не могу обещать вам, преподобный, что все они появляются в церкви каждое воскресенье. Так что пойдёмте.
Она взяла Марджори Сноу под локоть и повела через зал. Люси и преподобный Сноу шли за ними. Зал был пышно украшен орхидеями из оранжереи Беллэми. Оркестр грянул мазурку, и несколько молодых пар тут же устремились в центр зала: начался первый танец вечера.
Несколько постаревших красавиц пытались упросить мужей потанцевать. По одной стене бального зала стоял ряд позолоченных стульев, на которых сидело несколько весьма древних людей. Две маленькие и сухонькие пожилые леди, укутанные в мохеровые одеяла, сидели в инвалидных колясках.
– Мои тётушки, – сказала миссис Беллэми. – Большая Аделаида и Тётушка Барбара.
– Можете называть меня Бобби, – проскрипел туго «зашитый» шов бескровных губ. Тётушка Барбара взяла руку Марджори в свои опухшие, с синими выпирающими венами руки.
– Очень рада с вами познакомиться, – проговорила Марджори и уже было повернулась к Большой Аделаиде, чтобы пожать и её руку.
– Она не говорит! Ни единого слова! – с удивительной энергичностью выпалила Бобби и разразилась высоким кудахчущим кашлем.
Люси вздрогнула, почувствовав чью-то руку на своём локте.
– Привет, Люси, – это был Гас Беллэми.
– Ах, вот ты где, Гас! – всплеснула руками миссис Беллэми. – А я представляю всем семейство Сноу.
– Да, я вижу. Но теперь, когда знакомство с тётушками позади, Люси, возможно, могла бы присоединиться к… более молодому поколению.
Марджори расцвела на глазах:
– О, да. Я уверена, Люси это будет очень интересно. Она завела некоторые знакомства в клубе Куоди, но здесь сегодня так много тех, кто приехал… – после небольшой паузы она добавила, – на сезон.
Миссис Сноу произнесла последние слова с тенью неуверенности, как будто право на употребление слова сезон принадлежало только таким людям, как Беллэми, Ван Виксы, Асторы и другие обладатели «старых» капиталов, которые уже не первое поколение приезжали на остров.
Люси смотрела по сторонам, пока Гас вёл её в другой конец залы.
– Вы давно сюда приезжаете? – для поддержания беседы поинтересовалась Люси.
– Сколько себя помню. Отец тоже проводит здесь лето с самого детства. Даже познакомились мать с отцом здесь. И мать – она урождённая Ван Викс – начала ездить сюда ещё маленькой девочкой. Так есть, – заключил он каким-то отрешённым голосом. – И всегда было. Ван Виксы с выдающимися носами и атлетическим сложением. Моя мать – потрясающая теннисистка. И Беллэми, прославившиеся переизбытком недвижимого имущества.
– А другие? В чём их отличительные черты? – спросила Люси, которой очень нравилась свободная манера общения Гаса, она впервые за долгое время чувствовала себя «своей» на подобном вечере.
– Ну, например, Бенедикты: занимаются горным делом – весьма прибыльно, разумеется, но… – он понизил голос и наклонился поближе к Люси, – их род отмечен печатью безумия. Конечно, есть ещё и Хоули – вон там, в другом конце комнаты. Сколотили состояние на торговле с Китаем. Среди них тоже есть чокнутые. Возьмите хоть их старшую дочь Лайлу. Хоули говорят – уехала за границу, но ходят слухи, Лайла в сумасшедшем доме. – Гас вздохнул. – Я не слишком осведомлён об особенностях других именитых бостонских семей, таких как Пибоди, Форбсы или Каботы. Но это не столь важно – все мы одинаковые: выгодные связи, браки по расчёту, объединение капиталов. – Тоска в голосе Гаса Беллэми становилась всё более и более явной.