— Что это значит — Жанну спасли? — негодовала Жанна, — Эдуард устроил какую-то новую подлость? Я хочу знать, что он сделал!
— Жанна, подойдите к зеркалу, — говорил Чарли. Полюбуйтесь-ка на себя, вы теперь настоящая Вам уже ничто не грозит.
До меня донесся ее новый — шепотом — крик:
— Боже мой, что он сделал со мной! Я же выгляжу старухой. Как вы смеете говорить — полюбуйтесь на себя! Вы издеваетесь!
— Мы радуемся за вас, Жанна!
Среди голосов выделился голос Роя:
— Жанна, вы сказали, что Эдуард устроил вам новую подлость. Подберите-ка слова из другого лексикона. И учтите: самые высокие слова будут малы…
Он еще что-то говорил, но я не слышал. На несколько минут пробудившееся сознание донесло, что меня несут на носилках, потом наступил долгий провал. Очнувшись, я увидел, что лежу в палате. Около меня на столике стоял микрофон. Я звал дежурную сестру — пришел врач. Я сказал, что слишком долго спал, наверно не меньше суток, хорошо бы встать. Он засмеялся. Я не спал, а был в беспамятстве. И не одни сутки, а ровно двадцать. И что встать мне было бы неплохо, но вряд ли это осуществимо. Некоторое время мне придется передвигаться лишь на костылях. Окончательное выздоровление он гарантирует, но это будет не завтра.
Моего первого прихода в сознание ожидают трое гостей, он сейчас разрешит им посетить меня.
В палату вошли Чарли, Рой и Антон.
— Ты неплохо выглядишь, Эдик! — сказал Чарли. Врач уверяет, что все идет хорошо. По-моему, ему можно верить.
— Ты жутко похудел, — посетовал Антон. — В чем только душа держится! А как настроение? Неплохо, правда?
— Опыт был проведен блестяще, — сказал Рой. Вы вскоре сами все узнаете, когда изучите записи процесса. Конечно, таких опытов вам больше не разрешат.
— Будем двигаться поэтапно, — бодро уточнил Чарли. — Следующие наши эксперименты — не выше молекулярного уровня. Надо же что-нибудь оставить и будущим поколениям хронофизиков.
Я спросил о Жанне. Узнав правду, она приходила в больницу, но я лежал без сознания. Несколько дней назад Жанна улетела на Латону, оттуда на Землю. Перед отлетом она великолепно справилась с монтажом «трехмиллионника». Она играла на могучих антигравитаторах, как на клавиатуре рояля. Цистерна с тремя миллионами тонн сгущенной воды плыла от космопорта к новому энергоскладу, как легкий воздушный шарик. Антон внезапно рассердился.
— Никогда не прощу тебе, что она улетела! — закричал он. — Ты знаешь, какие мне теперь суют сепарационные пластинки? Посчитаемся после выздоровления.
Хорошего не жди! Выздоравливай поскорей!
Они ушли. Я закрыл глаза, вспоминал, огорчался, радовался. То, что Жанна не захотела оставаться на Урании, было, вероятно, хорошо, а не плохо. Многое соединяло нас, еще больше разделяло — я не мог разобраться во всей этой путанице.
И настал день, когда — пока на костылях — я смог выбраться в столовую. К моему столику присел Чарли, деловито пробежал глазами меню, заказал, естественно, омлет с овощами и апельсиновый сок и порадовал:
— Вчера с Латоны ушел на Землю рейсовый звездолет «Командор Первухин». На нем отбыл Рой Васильев. Он передает тебе привет.
ВИКТОР ЖИЛИН ПРОБЛЕМА СОКОЛОВСКОГО Рассказ
Шевцов посадил флаер на стоянке — круглой, веселой поляне среди могучих сосен. Остро пахло хвоей. Высоко в золотисто-зеленых кронах шелестел ветер. Голубело небо — теплое, летнее. Тихо, как в лесу.
Вместо ограды — низкорослый кустарник. Мальчишка перепрыгнет. У входа надпись: «Санаторий "Сосновая роща". Посетителей просят извещать о визите заранее».
Шевцов пожал плечами, толкнул низкую символическую калитку — о нем известили!
Песчаная дорожка, рябая от солнечных лучей, вела в глубь бора. Из-за деревьев выскочил загорелый блондин в белом халате.
— Шевцов? Анатолий Борисович? — Он с ходу протянул руку. — Калинкин! Ждем!..
Зашагали рядом.
— Богатая у вас территория. — Шевцов махнул рукой.
— Да, да… — поспешно согласился Калинкин. — Простор. Озеро, лес… Вам у нас понравится.
Шевцов скосил глаза: шутка?… Калинкин смотрел под ноги. Лицо озабоченное.
— Не собираюсь у вас задерживаться, — усмехнулся Шевцов.
Калинкин поднял голову, сообразил:
— Ах да, конечно! — Рассеянно пригладил волосы. Понимаете, я — лечащий врач Соколовского!..
— Ясно! — сказал Шевцов.
Им в отдел сообщили фамилию пропавшего и что он «не совсем здоров». Просили срочно прибыть. И всё!
За толстыми шелушащимися стволами открылось белое здание с широкими террасами. Зеркально горели стекла в поднятых рамах. Под ними буйно цвела сирень.
В глубине угадывались другие дома — поменьше.
Калинкин круто свернул к входу.
— Давайте сразу к главному! Он сам хочет…
Небольшой кабинет с матово-белыми стенами был залит солнцем. Ряд мягких вращающихся кресел полукольцом; стол с видеофоном и экранчиком дисплея. Другой экран — большой, просмотровый — в стене.
От распахнутого окна отделилась высокая прямая фигура. Тоже в белом халате.
— Лукьянов, Герман Александрович! — прошептал Калинкин на ухо. — Светило!
Сели в кресла. Холодно блеснули глаза под большим выпуклым лбом. На висках — седина. С минуту светило помалкивал: изучал!
— Скверное дело, Анатолий Борисович! — произнес наконец. — Мы сбились с ног. У себя на территории прочесали каждый куст. Связались с ближайшими поселками, домами отдыха… На всякий случай вызвали представителей организаций, поставляющих нам технику…
— Минуточку, — вставил Шевцов. — Нельзя ли подробнее? У меня почти нет информации…
Лукьянов прикрыл веки, помолчал. Спросил ровно:
— Вы хотя бы представляете, где находитесь?
Шевцов замялся:
— Ну, видимо, в психиатрической лечебнице…
Сзади фыркнул Калинкин. На бледном холеном лице главврача мелькнула улыбка.
— Это архаика, Анатолий Борисович. — Он покачал головой. — Мы уж и забыли, что это такое… Вообще, при нашем образе жизни психические э… сдвиги — редкость… Другое дело — наследственные болезни.
Лукьянов нахмурил лоб, задумался.
— Не секрет, от прошлого нам достался неважный материал. Генофонд изрядно подпорчен. Правда, положение выправляется. Но о полной победе говорить рано: прошло слишком мало времени…
Главврач наклонился, ткнул клавишу на пульте стола. На стенном экране — стереоскопическая схема лесного поселка, окруженного тремя разноцветными концентрическими кругами.
— Наш стационар принадлежит Институту нейропсихиатрии, — продолжал Лукьянов. — Пациенты приезжают сюда на две-три недели. Как правило, хватает.
Разумеется, полная свобода. Единственное ограничение — посетители…
— Простите, — вмешался Шевцов. — Я слышал — это закрытый санаторий!..
— Только для отдельных больных, — уточнил Лукьянов. — К сожалению, в практике встречаются тяжелые хромосомные аномалии, требующие длительного лечения. На этот период мы вынуждены в чем-то ограничивать таких больных. Их немного… — Он переключил что-то на пульте. — Корпус номер шесть…
На экране — одноэтажный коттедж в пышном кольце белой сирени. На плоской крыше — казалось, прямо в воздухе — дремали двое пожилых мужчин в пижамах. Смутно угадывались прозрачные «кресла-поля» под ними.
— Эти люди пока на особом положении, — негромко прокомментировал главврач. — С территории им не уйти. Разумеется, они ни о чем не догадываются. Под благовидным предлогом их всегда останавливают Да они и не рвутся. Со дня открытия было всего два-три случая…
Опять тронул пульт. Возникла сложная электронная блок — схема с центральной ЭВМ.
— У нас автоматическая охрана. Взгляните: три пояса сигнализации. Принцип — селекция сигналов с личных радиобраслетов. Управление — с универсального компьютера. Индивидуальные коды пациентов шестого Корпуса — под запретом. Есть резервные пояса датчиков. Короче, покинуть территорию без нашего ведома — невозможно! — Лукьянов выключил экран, сцепил руки на столе. — А Соколовский это сделал!
— Когда? — деловито спросил Шевцов.
— Сегодня под утро. Около шести с ЭВМ поступил сигнал о неисправности сигнализации в его палате.
Дверь оказалась запертой, видеофон испорчен. Видимо, он воспользовался окном, каким-то непостижимым образом проскочил все три пояса. Многое неясно… Например, почему такая задержка сигнала, — он явно ушел раньше. Там сейчас работают специалисты. Утверждают, что датчики в порядке… — Лукьянов с сомнением покачал головой.
— Воздушный транспорт? — предположил Шевцов.
— Исключено! Полеты над территорией запрещены. Диспетчеры нам бы сообщили… — Одним словом, — Лукьянов выпрямился, — мы абсолютно не представляем, как он это сделал. В санатории его нет. Где искать — не знаем… Теперь вы понимаете, почему мы обратились к вам, в Службу координации?
— Исключено! Полеты над территорией запрещены. Диспетчеры нам бы сообщили… — Одним словом, — Лукьянов выпрямился, — мы абсолютно не представляем, как он это сделал. В санатории его нет. Где искать — не знаем… Теперь вы понимаете, почему мы обратились к вам, в Службу координации?
Шевцов кивнул: а дело-то, кажется, любопытное.
Спросил:
— Что он за человек, этот Соколовский?
Главврач покосился на Калинкина. Тот сидел хмуро, с преувеличенным вниманием разглядывая свои ногти.
— Видите ли, — осторожно начал Лукьянов, — Петр Петрович Соколовский — особый случай! У нас — около двух лет. Надо сознаться: прогресс незначительный.
Подробнее с историей болезни вас познакомит Геннадий Константинович. — Он кивнул на Калинкина. — Откровенно говоря, нам далеко не все понятно…
Главврач потянулся к пульту. На экрана — объемное изображение пожилого человека с тяжелым взглядом.
Сократовский лоб, большие залысины. Лицо бледное, рыхлое, нездоровое.
— Диагноз неоднозначный, — продолжал Лукьянов. — По внешним признакам — тяжелейшее умственное истощение с частичным распадом сознания. Резкое чередование гиперактивности с апато-абулическим синдромом. И полная амнезия — больной никого не узнает.
Лукьянов замолчал, побарабанил пальцами по столу. Вздохнул:
— Самое неприятное — пациент абсолютно непредсказуем!
Шевцов подался вперед:
— Вы хотите сказать — опасен?
Сзади что-то протестующе воскликнул Калинкин.
Главврач решительно встал:
— Повторяю: Петр Петрович Соколовский в нынешнем состоянии — непредсказуем! — Взял со стола пакет, протянул: — Здесь все, что вам может понадобиться. Снимки, биография, история болезни… Коллега, — он повернулся к Калинкину, — помогите товарищу, Я сам займусь вашими больными.
Калинкин молча шагнул к двери. Шевцов с пакетом — следом.
— Вот еще что… — Лукьянов стоял заложив руки за спину. Взгляд жесткий, хмурый. — Мой совет: не тяните с этим делом… Я хочу, чтобы меня поняли правильно. Человек, который смог уйти отсюда, способен на многое!
— С чего начнем? — деловито спросил Калинкин, как только они очутились в коридоре.
— С охраны, Геннадий! — сразу сказал Шевцов.
— Тогда пойдемте в центр, Анатолий. — Калинкин мотнул головой, поправляя прическу. — Но предупреждаю: я в этих делах профан. Вы уж сами…
В операторской — стандартном зале с управляющей ЭВМ — ничего не прояснилось.
Разработчики охранной сигнализации, спешно вызванные главврачом, дружно били себя в грудь, божились, что у них «как часы». Представитель завода компьютерной техники вообще не понимал, что от него хотят. Действительно, в зале стоял «Меркурий», девятнадцатая модель — серийная машина, надежна, как трактор!
Тем не менее какой-то сбой в аппаратуре был. Иначе как объяснить странную задержку сигнала из палаты Соколовского? И почему компьютер не поднял тревоги, когда он проходил охранные пояса? Если, конечно, он вообще их проходил…
Сигнализация отключалась только с главного пульта. Доступ больным туда исключался. Дверь операторской имела блокировку. Открывалась только тем сотрудникам, личные коды которых были заложены в памяти машины. Как выяснилось — практически всему персоналу. Каждый из них в принципе мог нейтрализовать сигнализацию. Другой вопрос — зачем?…
Ближе к обеду Калинкин предложил сходить в «шестой»: — пока больные в столовой.
В уютной одноместной палате Соколовского царил беспорядок. Кровать растерзана. Простыни на полу. Повсюду бумага — на столе, диване, кресле. Смятая, разорванная в клочки. Реже целая.
— Так каждый день! — вздохнул Калинкин. — Мы тут ничего не трогали…
— Это хорошо, — рассеянно произнес Шевцов, оглядываясь.
Подобрал смятый невесомый листок скнтобумаги.
Обе стороны густо исчерканы какими-то дикими значками, загогулинами, кривыми линиями. Полнейший хаос — ничего разобрать нельзя.
— Его основная продукция, — вздохнул Калинкин. Только этим и занимается. Черкает, рвет, снова что-то пишет… У нас в архиве целое собрание сочинений. Все в том же духе: бессмыслица. А выбрасывать — рука не поднимается.
— Расскажите о нем, пожалуйста, Геннадий. — Шевцов прислонился к столу. — Самое важное! С анкетой я ознакомлюсь позже…
Калинкин смахнул бумажки с кресла, сел.
— Понимаете, Соколовский в прошлом — гений-универсал! Он и физик-теоретик, и крупный математик, и астроном, и кибернетик, и бог знает кто еще! Таких поискать… Я ни черта в этом не смыслю, но говорят, за ним крупные открытия. Причем в разных областях.
Последние годы трудился на износ: бодрамины, препарат «антисон» — в общем, по двадцать четыре часа в сутки! В довершение всего стал экспериментировать на собственном мозге. Собрал довольно хитроумный аппарат для биостимуляции. Я видел — чудовищная мощность! Таким пытать разве что… В результате — попал к нам. И остановить-то было некому: он одинок, работал дома…
— Его кто-нибудь навещает? — поинтересовался Шевцов.
Калинкин потряс головой:
— Сейчас — нет! Вы б его видели!.. Зрелище не для слабонервных. Часами сидит столбом: глухой, слепой, немой. Вдруг — взрыв! Бросается к бумаге, исписывает горы, черкает, рвет, рычит… Клочья летят! Темп — бешеный. Тут ему лучше под руку не попадаться…
— Скажите, Геннадий, — Шевцов подался вперед, — он действительно сумасшедший?
Калинкин растерялся, покраснел.
— Но послушайте… Если б иначе — кто бы стал его здесь держать! У Соколовского помутнено сознание, и вообще…
— Да, да, понимаю… — Шевцов присел на диван, достал из пакета анкетную карточку Соколовского. Возраст — пятьдесят восемь лет. Образование — математическое. Работа в Пулковской обсерватории. Затем в Дубне, Амстердаме, Кибернетическом центре Академии наук, Атомном центре в Тулузе, Подольске, Дели… Всего — восемнадцать мест. Последние годы — математик-надомник в Зеленограде.
Шевцов задумался. В первую очередь надо запросить Зеленоград. Это если он действительно удрал!..
Тогда дело паршивое. Как ни крути, получается сговор!
Звучит дико, но без посторонней помощи отсюда не уйти. Кто-то должен был отключить сигнализацию. Из тех, кто имеет доступ к пульту. Но кто?… Калинкин?
Главврач?… Смешно!
— Вот что, Геннадий! — Шевцов хлопнул себя по коленям, встал. — Вы лучше всех его знали. Прежде всего я должен понять, на что он способен… Я имею в виду крайние случаи. Понимаете? От этого многое зависит.
Калинкин пожал плечами, вздохнул:
— Я бы тоже хотел это знать!.. — Он помолчал, усмехнулся: — Не бойтесь, во всяком случае кровавых эксцессов не будет! — Калинкин вскинул голову. — Если честно, я вообще не понимаю, к чему такая паника!..
Отыщется он где-нибудь, вот увидите. Если бы не главный… — Калинкин безнадежно махнул рукой, замолчал.
— Но сигнализация, Геннадий?… — У Шевцова сузились глаза. — Я немного соображаю в таких вещах: человек во плоти и крови не может ее проскочить. Физически! Даже супергений!
Калинкин внимательно посмотрел ему в лицо, улыбнулся криво:
— Не знаю!.. Разбирайтесь! В конце концов, я врач, лечу людей. Призраки — извините! — не моя область… Он встал. — Я вам еще нужен?
Шевцов достал визитку:
— Вот мой личный код. Если что-то выяснится, немедленно сообщите! Договорились?
Калинкин кивнул, вышел из палаты.
«Обиделся, — понял Шевцов. — Неужели он решил, что его подозревают?… Какая чепуха! Чтобы пойти на такое, надо иметь серьезные основания. А зачем это Калинкину?… Доказать, что его пациент не так уж и болен?… Слабовато. Тем более Калинкин отнюдь не считает его здоровым».
Рассуждая, Шевцов быстро собирал бумаги — все, до последнего клочка. Потом подержал над стопкой плоскую коробочку анализатора, перенес к постели, прошелся над простынями. Приборчик тихо жужжал, всасывая воздух. Следовало убедиться, нет ли Соколовского где-нибудь поблизости. Всякое бывает…
От окна палаты до земли было метра два. Шевцов оглянулся — никого! — спрыгнул. Под кустами — вдавленные в газон листы бумаги, следы каблуков. Переключив анализатор на режим поиска, Шевцов поднес его к отпечаткам ног. Запульсировал глазок индикатора: есть след! Давность — около десяти часов. Значит, он ушел примерно в четыре. Тревогу подняли в шесть. Два часа в его распоряжении. Есть надежда…
Шевцов нырнул в рощу — индикатор указывал куда-то на север. Там поблескивало озеро. След был ровный, устойчивый — с утра стояла сухая жаркая погода. Шевцов побежал, лавируя между шершавыми стволами. Под ногами пружинил игольчатый ковер. Пахло смолой, сухим мхом. След круто свернул, огибая заросший камышом берег, — у Шевцова отлегло от сердца. А через несколько минут он выскочил на знакомую песчаную дорожку. Вот так штука! Беглец сделал небольшой крюк лесом и преспокойно зашагал по дороге к выходу. Совершенно открыто! Хотя здесь датчиков — на каждом шагу! Так может поступать или действительно сумасшедший, или очень уверенный в себе человек.