Фазиль руководил мобильными группами, координировал их действия и всячески вдохновлял, появляясь то там, то тут, толкая речь а-ля Че Гевара и снова исчезая с несколькими молодыми людьми, готовыми вступить в АОД — Армию Освобождения Дарго. В Архуне он, начиная с апреля, почти не бывал — так, пополнить запасы, заштопаться, если где подстрелили-подрезали, помыться-постираться по-человечески — и сразу назад, в горы.
Эдик тоже пропадал неделями. У него была своя задача — к моменту, когда турки окончательно перестанут доверять земле, сформировать агентурную сеть. Дорога-то никуда не убежит, найди на ней свободный от турок участок и минируй в свое удовольствие. А поскольку «каждый турецкий солдат может оккупировать ровно столько земли, сколько занимают подошвы его ботинок» (уж не помню, кого это Эдик цитировал, возможно, даже Капитана Очевидность), таких участков на дороге полно.
А вот операции против воздушных перевозок — другое дело. Турки не будут докладывать, когда и куда запустят вертолеты. И посадочную площадку охранять значительно проще, чем дорогу, и вертолеты очень сложно подстерегать на подлете, если все окрестности постоянно прочесывают патрули и беспилотники.
Значит, нужно что? Агентурная разведка. Технический персонал, который имеет доступ в здания штабов и к транспортным средствам, от уборщиц до электриков-механиков, ведь завербовать переводчика или электронщика возможности нет. Они у турок свои, а техперсонал местный. Да, турки стараются его фильтровать, не допуская даргинцев, чечен, армян. Но вот уже к аварцам отношение попроще, азербайджанцам везде зеленый свет, им гражданство дают. А за деньги… за деньги люди готовы на многое. И даже не за деньги. Люди ведь ходят куда-то после работы, поболтать, выпить кофе или чего покрепче, покурить… Кто-то что-то скажет — что-то, с его точки зрения, совсем безобидное. Например, «вчера так упахались, я чуть копыта не отбросил». А почему упахались? Готовили склад к приему груза. Вот мы и знаем, что сегодня будет груз. Один звонок по мобиле — и ребята Фазиля тоже это знают.
Всю сеть надо сформировать за пару месяцев, успев к тому моменту, как турки полностью перейдут на воздушное снабжение. Для подготовки засады нужно знать маршрут, время вылета, состав группы (сколько грузовых вертолетов, сколько боевых, каких, с каким оснащением). То же самое потом для поисково-ударных групп, которые будут пытаться противодействовать даргинским засадам — маршрут, время выхода, состав, вооружение.
Вот этим и занимался Эдик. Непосредственно под его началом работал Алихан — Эдик весьма коряво изъяснялся по-аварски и по-даргински, а турецким владел в объеме начального курса для «врачей без границ».
Зато он хорошо говорил по-английски, с рашен пронунсэйшен, конечно, но вокабуляр имел богатый и артикли почти всегда ставил там, где надо. А уж русский язык у него вообще был подвешен, как колокола Успенского Собора. Так что, наезжая в Архун, он занимался, что называется, пиаром и рекламой.
И когда меня спрашивают, как так вышло, что две с половиной тысячи бойцов АОД наводили шороху на экспедиционный корпус турецких сухопутных войск, — я отвечаю: вышло так потому, что Эдька всем мозги проимел изречением китайского полководца Сунь-цзы: «Знай себя, знай врага — и победишь в ста битвах из ста».
То, что в Архуне теперь дневало и ночевало российское телевидение, — это было еще не достижение. Двое известных блоггеров делали для нас больше, чем все телевизионщики, вместе взятые. Извините, рейтинг доверия к ТВ упал ниже плинтуса и под него закатился. Настоящим достижением стало то, что на нас свалилась Хелен Бентли с NBC.
Эта безбашенная тетка моталась со своей камерой и нетбуком по всему Ближнему и Среднему Востоку. По-турецки тарахтела, как Роксолана из «Великолепного века», по-арабски — как Гертруда Белл, Коран вообще от зубов отскакивал. Кроме репортажей для своего канала, она вела видеоблог с десятками миллионов просмотров в день, и, поскольку я разместила ее ночевать в нашем госпитале, она как-то сразу к нам прониклась.
Ей показывали все, потому что в Архуне скрывать было, в общем-то, нечего. Даже поставляемое морем российское оружие официально было ворованным, а почему русские позволяют у себя со складов «джигиты» воровать, как чипсы, — это надо у них спрашивать. Да, у нас тут госпиталь. Да, медицинскую помощь безвозмездно получают местные жители, не только бойцы АОД. Да, пленные раненые турки тоже ее получают, а как только они становятся транспортабельны, мы их отпускаем. Да, просто отпускаем, без обмена: турки не считают даргинских бойцов пленными, они считают их террористами и заключают в тюрьмы.
(Эдик охрип, споря с Анзором, Салихом, да и самим Фазилем о том, что ни в коем случае за пленных турок нельзя требовать выкуп. Он охрип, но настоял на своем — и теперь это приносило дивиденды: АОД в западных СМИ называли борцами за независимость, а не бандитами. Теперь настала очередь турок доказывать всем в ООН и Совете Европы, что даргинцы — террористы. Но Хелен Бентли успела раньше, и все другие западные журналисты пели с ее голоса, так что туркам почему-то не очень верили.)
Но для нас самым главным выигрышем от появления Хелен было то, что налеты на Архун прекратились. Мы и прежде малевали на крыше госпиталя большой красный полумесяц и для верности крест, но турки их использовали, кажется, только для лучшей пристрелки. А после одного из репортажей Хелен, когда эта безумная засняла ракетный обстрел с вертолетов в реальном времени и выложила в блог видео с убитыми и ранеными гражданскими, турки спохватились, что как-то совсем уж сволочами выглядят в глазах мировой общественности. И это было очень хорошо для нас, потому что морем продолжали приходить боеприпасы и оружие из Северной Аварии — Дарго.
Самое удивительное — что турки так и не попытались высадить морской десант. Все-таки пожалели солдат и морпехов. Переоценили нас на этот раз. Слава Аллаху. Потому что метод «мясом забросать» в наших условиях прекрасно бы сработал: в Архуне и полного батальона бойцов АОД не набиралось, все прыгали по горам со взрывчаткой и ПЗРК. Да, при «гарпунах» постоянно находились дежурные и охрана, да, трассу контролировали противотанковые комплексы и трофейные «кобры», но всем этим занимались в основном выздоравливающие и отдыхающие. Пусти турки десантные корабли, прикрыв их ракетными катерами, шесть-восемь мы потопили бы, а остальные вынесли бы нас к такой-то матери.
В мае безумная Хелен запросилась на вылазку. Я не могла ей тут ничем помочь — как начальник госпиталя и верховный интендант я за подошвы ботинок была приколочена к Архуну. Но Хелен терпеливо дождалась Эдика, а тому как раз требовалось показать бойцов АОД в боевой обстановке, потому что турки начали свою пропагандистскую войну, направо и налево показывая зверства даргинских боевиков. Ну как, зверства… Скажем прямо, у Анзора и Салиха под началом ходили те еще башибузуки, и если по трассе шел гражданский караван с перспективным товаром, а не военный груз — то как не «ошибиться» и не подорвать мины? А при таких раскладах гибли гражданские водители. Разбивались автобусы, сходя с поврежденной трассы, в автобусах гибли люди — женщины, дети… И далеко не все эти жертвы были на счету АОД. По военному времени всегда активизируются обычные бандиты, ведь так просто списать свои дела на бандитов идейных. Ну и наконец, любого интенданта, прослужившего год, сказал Суворов, можно смело вешать. И как бедному турецкому интенданту или азербайджанскому поставщику не оправдать себя, списав потери на подлых даргинских террористов?
Словом, Эдику сейчас позарез требовалось явить всему миру образцово-показательный рейд. Чисто против военной цели. Без сучка и задоринки.
— Ты мне нужна, — сказал он. — На месте наверняка будут раненые, среди турок точно. Им надо будет оказать помощь, я хочу, чтобы Хелен видела: мы делаем для них все, что можем. Оставь госпиталь на Билькис, у нее прекрасно получается.
К тому моменту в госпитале уже работали девятнадцать женщин, аварок и даргинок, из них два профессиональных врача. Без хирургической практики, терапевт и окулист, но с общемедицинской подготовкой, то есть, опыт «кройки и шитья» у них был, пусть самый примитивный. А практика — дело наживное. Причем в наших условиях — очень быстро наживное.
Но начальницей над ними я действительно оставила Билькис, не имевшую медицинского образования, потому что кроме госпиталя, нужно было контролировать склад, а учет и контроль как раз давался Билькис, которая до войны начинала учиться на бухгалтера, особенно хорошо. Кроме того, Билькис пришла в госпиталь раньше и получила, как и Люсик, капитана. А значит, была старшей по званию.
Мне хочется подробней рассказать о нашей маленькой женской общине, похожей одновременно на монастырь и отряд амазонок, потому что именно эту потерю я чувствую сильнее всего. Но когда я пытаюсь о ней рассказывать, я натыкаюсь на глухое недоумение: разве эти женщины хоть что-то значили? Разве имеет значение, кто зашивал раны и штаны эпическим героям Дарго? Что ж, я возвращаюсь к Эдику.
Мне хочется подробней рассказать о нашей маленькой женской общине, похожей одновременно на монастырь и отряд амазонок, потому что именно эту потерю я чувствую сильнее всего. Но когда я пытаюсь о ней рассказывать, я натыкаюсь на глухое недоумение: разве эти женщины хоть что-то значили? Разве имеет значение, кто зашивал раны и штаны эпическим героям Дарго? Что ж, я возвращаюсь к Эдику.
Рейд на Чарпи, единственный, в котором я участвовала, не относился к числу типичных — именно потому, что Эдик запланировал его образцово-показательным. Фазиль отобрал в него лучших бойцов, руководил ими лично Алихан, агентурные данные десять раз перепроверили — по 119 трассе через Чарпи шел большой военный конвой из Баку, одна из последних турецких попыток снабжать войска по суше. Боевая задача, поставленная Эдиком, полностью подчинялась пропагандистской функции этого рейда: заминировать дорогу, дождаться конвоя, взорвать дорогу, уничтожить как можно больше турецких машин, но специально солдат — ни турок, ни азеров — не убивать. Только «коллатерал», только тех, кто погибнет при столкновении. Тех, кто сразу попытается удрать, — отпустить. Тех, кто сдастся, — разоружить и отпустить. Раненых — подлатать по возможности, доставить в ближайший населенный пункт и свалить. Не раненых свалить, а нам из населенного пункта свалить сразу, как разместим раненых.
Ох, Эдька, Эдька…Гладко было на бумаге, да забыл ты про овраги… Не про военные, про эти он никогда не забывал. Забыл он про человеческий фактор, и в первую очередь про то, что Хелен — женщина, и Люсик, которую я взяла, чтобы была на подхвате, — тоже женщина.
Нет, с точки зрения военной операция завершилась успешно, конвой частично захватили, частично разогнали. Пленных отпустили, раненых подштопали, провели грамотную сортировку, Эдик лично, не отходя от трассы, несколько лигатур сделал и с турками по радио связался: забирайте ваших раненых, обернетесь за два часа — будут жить даже самые тяжелые.
А потом началось. Во-первых, Хелен сделала знаменитый Тот Самый Снимок, который потом разошелся не хуже фицпатрикова портрета Че Гевары. Рыжее солнце в рыжих волосах и щетине Эдика, голубые-голубые глаза, и рука сжимает руку турецкого раненого, просто аллегория милосердия, блядь. Кстати, тот парень выжил, и даже руку сохранил. Один из немногих турок, вспоминавших Эдьку только с благодарностью.
Эдик, конечно, привык торговать лицом во благо Свободной Дарго. Но чем это обернется впоследствии — как-то не подумал.
А во-вторых, на привале в промежуточном лагере, когда мы уже от всех дедушек и бабушек ушли, Алихан сказал:
— Отличная идея, между прочим, медиков полевым отрядам придать. Почему раньше мы не додумались?
Он сказал, а Люсик услышала. И на другой же день уведомила меня, что она в Архун не вернется. Останется с Алиханом в отряде подрывников.
Сначала я наорала на нее.
— Ты, девчонка! Ты понимаешь, что ты делаешь? Это один из последних рейдов на караваны, все! Завтра-послезавтра начнется пиздец! За вами будут гоняться по всем этим горам как за бешеными собаками!
— Я так решила, — уперлась Люсик. — Ты сама говоришь, что женщина может и должна все сама решать. Им нужен медик.
— Ты не медик! Ты коза из носа! Тебе пятнадцать лет!
— Я умею зашивать! Пули вынимать! Уколы делать! Перевязки! Шины! Я тебе ассистировала! Я Эдику ассистировала! Я могу!
Тогда я наорала на Алихана.
— Ты, джигит! Ты что мне рассказывал про «женщине на войне не место»? Ты соображаешь, что ей пятнадцать лет вообще?
— Ты мне доказала, что женщина на войне может справляться не хуже мужчины, — оскалился Алихан. — Я поверил.
— Она не женщина! Она ребенок еще! Ей пятнадцать лет!
— Если бы она не была сиротой и армянкой — уже бы просватали.
Я плюнула и пошла орать на Эдика.
— Эти горные козлы все свои мозги потеряли, когда на молитве лбом об пол бились, а ты куда смотришь?
— Она отлично справилась. Да, конечно, она не настоящий медик, но в полевых условиях ничего большего мы получить все равно не можем.
— Ты вконец охуел? Она ребенок!
— Слышу голос феминистки. Ты ее в Архуне запереть хочешь?
А потом я увидела, как Люсинэ смотрит на Эдика… Ну, короче, бесполезно ее в Архуне запирать. Сбежит.
— Слушай, — сказала я, сдаваясь, — ты хоть не отпускай ее от своего отряда. Сделай мне хоть эту божескую милость, пусть она будет у тебя и Алихана, присматривайте за ней.
На этом, само собой, не закончилось. Прецедент — дело такое, его только создай. Фазиль заявился в Архун в сопровождении нескольких молодых людей — в общем-то, мальчиков от шестнадцати до двадцати лет.
— Мне нравится идея придать каждой боевой групе медика, — сказал он. — Но такого не может быть, чтобы мусульманка жила с мужчинами, которые не родня ей. Ты должна подготовить этих парней. За месяц.
— Фазиль, давай внесем ясность. Ты хочешь, чтобы я за месяц дала этим парням ускоренный курс первой помощи… А ничего, что у нас сейчас нет раненых?
— Чем-то же занимаются твои девушки.
— Логистикой в основном. Складами. Батальоном охраны, местными, болячками по мелочи…
— Эти парни не будут заниматься болячками по мелочи. Ты будешь готовить из них медбратьев. Раненые появятся. Я заберу отсюда этих отъевшихся красавцев и пришлю тех, кто нуждается в лечении и отдыхе.
— Хорошо, — согласилась я. — Только скажи этим новым красавцам, что я майор АОД и если они начнут выпендриваться, я поступлю с ними как любой полевой командир там, в горах, поступает с теми, кто выпендривается.
Фазиль прочел этим парням дисциплинарную лекцию, но помогла она ненадолго. Юноши были недовольны, что их выдернули из боевых групп и послали учиться «женскому» делу. Они были недовольны, что приходится подчиняться женщине. Что приходится работать с женщинами, которые знают свое дело лучше их. Только занятия по теории они посещали исправно, и если случалась практика — готовы были обрабатывать раны. Но мыть пол и посуду, выносить утки и обмывать больных считали ниже своего достоинства. Я пригорозила как-то, что прострелю самому ленивому руку, а остальные будут на нем практиковаться. Мне поверили, такой у меня был грозный вид, но помогло ненадолго.
Бойцы, спустившиеся с гор на отдых и лечение, только подливали масла в огонь своими насмешками: «Эй, Ваха, когда ты наденешь косыночку, чтобы мы могли звать тебя Йиха?» Двое юношей не выдержали и сбежали. Остальных я через месяц с удовольствием спровадила назад. Видимо, качеством их как медиков Фазиль был недоволен, потому что больше никого на учебу не присылал. Люсик осталась единственной девушкой, работающей в поле.
А там становилось все опаснее. В разгаре лета турки, осатанев от безуспешных попыток наладить бесперебойное снабжение по воздуху, начали действовать так, как и предсказал Эдик: посылать в горы поисковые группы легкой пехоты. И хотя мы в принципе этого ждали, терять людей в ожесточенных столкновениях было не легче. Напрасно Эдик настаивал на том, что столкновений нужно по мере сил избегать, утомляя врага бесплодным кружением по горам: во-первых, не так-то легко уговорить горячего даргинского парня воздержаться от драки, а во-вторых, турки начали обстреливать с воздуха даргинские села. Не знаю, был то холодный расчет или остервенение, которое легко накрывает обе стороны в партизанских войнах, но несколько сел сгорели. Турки не опустились еще до того, чтобы жечь села вместе с жителями — но кого упрекали бы семьи бойцов, оставшихся без крова, за то, что отряды АОД были рядом и ничем не помешали?
Однажды ночью в Архун вкатился полуразваленный мотоцикл с коляской. К коляске был привязан полумертвый Анзор, к повязке на его груди — приколота записка от Эдика: между Чарпи и Калин-Юртом их отряд угодил в засаду.
На этот раз турок недооценили мы. Они догадались, что в Баку сидит «крот», и слили через него дезинформацию о ближайшем вертолетном рейсе. Вертолеты вылетели — но не грузовые, а боевые и десантные. Анзор, ожидая большого конвоя, как раз собрал несколько групп в одну, численностью почти под сотню, чтобы устроить туркам ад. В ад попали даргинцы.
Анзору повезло выжить. Его доставили к Эдику, тот вынул из него все железо и весь свинец, которым начинили его турки, отнял изуродованную вхлам ногу, зашил, перевязал и отправил в Архун, чтоб выходили.
Когда Анзор пришел в себя, он рассказал, что между Фазилем и Эдиком вышла ссора. Такое бывает, когда мужчины слишком устают и злость накапливается. Когда устают женщины, они безобразно скандалят. Когда устают мужчины, они сначала безобразно скандалят, а потом творят такую хуйню, что на уши не натянешь.
Фазиль, узнав, что агентурная сеть Эдика провалена, обвинил его то ли в недосмотре, то ли в сознательном предпочтении интересов генерала Яхонтова интересам АОД. За бакшиш. Эдик взорвался. Все деньги, которые проходили через его руки, он тратил на Архун и на агентуру. Он разорвал на себе куртку и вывернул карманы, он требовал обыскать его и сказать, где он спрятал деньги, он хрипел и плевался.