Нелли убедилась, что ребенок дышит. Ошеломленный хор возликовал, захлопал в ладоши и грянул трогательную версию «Ибо младенец родился нам».
Давно капелла в Уиндебанке не видела такой драмы. В последний раз такие страсти кипели много лет назад рождественским утром, когда викарий англиканского храма Св. Петра бросил из своего окна ночной горшок на процессию из методисткой капеллы, которая распевала гимны под его окном и мешала спать его благородной супруге.
Акушерка-ирландка прибежала, когда все было позади. Она обтерла младенца и вложила его в руки Миррен. Молодая мать взглянула на сморщенное личико, пытаясь разглядеть в своей дочке черты Джека. Но девочка выглядела как все новорожденные. И Миррен онемела и почувствовала страшное изнеможение.
– Как ты назовешь эту маленькую принцессу? – спросила акушерка. – Гендель?
– Джорджина Фредерика? – засмеялась музыкальная Лорна.
Миррен так устала и пережила такой шок, что с трудом что-то соображала.
– Насколько я помню, шестого декабря день святого Николая. Так, значит, Никола или Кэрол? – не унималась акушерка.
– Это будет еще одна Мириам, правда? Ваша прапрабабка, спасшая детей из долины? – предложила Лиззи Поттс, жена служителя капеллы.
Миррен взглянула на маленькие личико, и ей вспомнилось, что Джек хотел что-нибудь новое. Имя для девочки было у нее приготовлено.
– Я назову ее Сильвия… Сильвия Аделина. – Она решила дать ребенку хотя бы одно семейное имя.
Какой шок, но в то же время какая радость эти скоропалительные роды! Родился их рождественский ребенок, символ надежды в мрачном мире. Теперь Миррен больше никогда не будет одинокой, у нее появилась эта маленькая подружка.
Ее захлестнула волна любви к этой крошечной мышке, рожденной в капелле. Словно во сне она ждала, когда машина «Скорой» отвезет ее через всю деревню в дом акушерки, где она проведет ночь. Рисковать сейчас нельзя. Крэгсайд подождет. Она вспомнила о голубе в корзинке и вздохнула.
Бедные дядя Том и Бен! Как они удивятся, когда завтра утром к ним прилетит этот голубь.
Крэгсайд бурлил от восторга. Бен не мог оторвать глаз от крошечной девочки в колыбельке, задрапированной сеткой. Ее фланелевая рубашечка и вязаные кофточки пахли тальком и лавандовой водой. Он считал Сильвию самым красивым ребенком, каких он видел в своей жизни. Вылитая Миррен, только с темными волосиками и смуглой кожей, а ее глаза были как черные пуговки.
Тетя Флорри не могла остаться в стороне и решила перебраться на время в Крэгсайд, чтобы помогать молодой матери. Это всех устроило. На Скар-Хед остался молодой итальянский военнопленный по имени Умберто, который обожал ребенка и пел громким тенором арии «бамбине Сильвии».
Новорожденные всегда давали фермеру надежду на будущее – новорожденные ягнята и телята. Но с Сильвией все было не так. Бен никогда прежде не видел вблизи младенцев и поначалу с опаской, волнуясь, брал ее на руки, но потом привык к ее крошечности. Ее пальчики шевелились словно бахрома, ресницы быстро опушили глазки, а когда она одарила его своей первой улыбкой, он сделался ее рабом.
Он радовался, что был не дома, а на Скар-Хед, когда она всю ночь кричала из-за колик, и женщины таскали ее на руках. Но гордо стоял в роли одного из крестных, когда ее, наряженную в старинные кружева, служившие Йевеллам больше сотни лет, крестили в капелле.
Сильвия Сойерби – у него не поворачивался язык. Как ему хотелось, чтобы у девочки было настоящее, йевелловское имя. Он старался не смотреть в сторону Миррен, когда она кормила ребенка где-нибудь в уголке. Ее груди были полны молока, ребенок довольно посапывал, и Бен снова и снова завидовал Джеку.
Как стыдно ему было сознавать, что он рад отсутствию отца Сильвии, ведь именно ему доставались поцелуи и объятия малышки, когда он носил ее по полям и показывал ей овечек, обедал с ней в лугах во время сенокоса и гордо катил ее коляску по деревне, чтобы все видели, как она подросла. Никто не говорил ему ничего в глаза, но он знал, что порой выглядел нелепо. И все равно ему хотелось, чтобы она полюбила ферму так же сильно, как любил ее он, чтобы она знала названия трав и цветов, с уважением относилась к животным, чтобы у нее был глаз к хорошим формам и линиям у скота… Но всему свое время, Сильвия пока слишком мала.
Иногда он разговаривал с ней как со взрослой, а она, научившись ползать на четвереньках, следовала за ним по всему дому, словно верный щенок. В это время она носила штанишки, скроенные из старых дедовых фланелевых, с заплатами на коленках.
Активность секретного вспомогательного подразделения пошла на убыль; стало казаться, что стране уже не грозило вторжение противника. У Бена появились надежды на собственное будущее, на то, что он останется в живых. Но его рюкзак был всегда под рукой, и он, и его товарищи тренировались в лесу и держали секретный бункер полностью оборудованным.
Известия с настоящих фронтов хоть и медленно, но улучшались. Все домашние следили по газетам за возможными перемещениями Джека после победы над нацистами под Эль-Аламейном в ноябре 42-го.
В свой первый день рождения Сильвия поднялась с четверенек и неуверенно затопала по комнате. «Бен… Бен…» – были ее первые слова; ее губки были испачканы драгоценной глазурью из какао, которой был полит ее маленький именинный пирог. Все громко расхохотались, а Бен густо покраснел.
На Рождество он нарядился Сантой и положил в ее чулок вязаные игрушки и деревянную лошадку на тележке. Теперь ему приходилось приглядывать за девочкой, так как она по-прежнему следовала за ним, только теперь уже и на улице. Он сделал для нее маленькую щетку, и она таскала ее с собой.
Миррен, казалось, охотно позволяла ему занять в сознании девочки место Джека. Иногда он даже ощущал некую вину за то, что все удовольствие от общения с ребенком доставалось ему. Но в глубине души он знал, что придет время, и ему снова придется пересесть на заднее сиденье.
Летом 43-го после Туниса полк Джека был направлен в Италию. В целом новость была хорошая, к тому же полк вскоре оказался на юге Франции. Джек прислал для Сильвии почтовые открытки с видами Франции. Конец войны был явно не за горами.
Миррен часто показывала дочке его фото, но малышка никак не могла понять, кто этот чужой дядя в военной форме.
– Это папа, – твердила Миррен, показывая фотографию Джека, но Сильвия однажды утром сказала: «Папа Бен».
Он вспыхнул от такого заявления – и от смущения. Ничего ему не хотелось так сильно, как считаться отцом девочки, но он прекрасно понимал, что это невозможно. Четыре года – долгий срок в жизни маленького ребенка. Времена года и месяцы стремительно сменяли один другой. В сентябре 44-го после высадки союзнического десанта в Арнеме и ожесточенных боев в ходе Голландской операции письма прекратились. Все, кроме Миррен, ожидали худшего.
Погруженная в свои раздумья, она с гордо поднятой головой собирала овец по склонам. Бен понимал, что ее нельзя беспокоить, когда она в таком состоянии.
Когда с фронта приходили тревожные известия, а Джек долго не писал, Миррен шла с Сильвией по набитой тропе в «Край Света». Сначала носила туда дочку на руках, а потом, когда она подросла и стала тяжелее, на спине в завязанном узлом длинном куске ткани. Теперь Сильвия шла без помощи матери; ее маленькие пухлые ножки были обуты в деревянные башмаки, на ее голове была шерстяная шапка, а тело закутано в теплый шарф. Флорри стала преданной служанкой своей внучки и постоянно снабжала ее вязаной одеждой. Темные волосы Сильвии вились кудрявыми локонами, лицо было круглым, как мячик, с сияющей улыбкой, которая позволяла ей обводить вокруг пальца Дейси, Бена и работников фермы.
Потом они останавливались на гребне горы, кричали, перекрикивая ветер, сообщали Джеку все их новости и звали его домой.
– Папа, домой! – кричала и Сильвия, мало что понимая. После этого ритуала они ходили вокруг развалин дома, играли в прятки. Об этих походах не знал никто, но если б и знал, что с того? Это никого не касалось. Миррен понимала, что должна быть сильной, и она черпала эту силу из ветра, бьющего в лицо, и из скал под ногами. В этом тайном убежище она обретала покой, и ей хотелось, чтобы Сильвия разделила с ней любовь к этому месту. Когда-нибудь она восстановит этот дом, и они будут все тут жить, вдалеке от всех мирских бед. Когда закончится война, это место станет их убежищем.
Глава 11
Октябрь 1944В день праздника урожая вся деревня старалась собрать тысячу фунтов и добавить их к своим прежним «военным накоплениям», делавшимся в рамках национальной кампании. Деревенский зал был украшен к вечернему концерту, хозяйки пекли угощение из своих скудных запасов яиц, сливочного масла и патоки, чтобы потом продать все на аукционе.
На холме, в Крэгсайде, Флорри, Дейси и Миррен чистили яблоки из своего сада, а Сильвия, как всегда, путалась под ногами. Они собирались испечь десять яблочных пирогов и два бисквитных торта. Сильвии нужно было приготовить красивое платьице для детского конкурса, но Миррен никак не могла сосредоточиться и ждала, когда придет почтальон.
На холме, в Крэгсайде, Флорри, Дейси и Миррен чистили яблоки из своего сада, а Сильвия, как всегда, путалась под ногами. Они собирались испечь десять яблочных пирогов и два бисквитных торта. Сильвии нужно было приготовить красивое платьице для детского конкурса, но Миррен никак не могла сосредоточиться и ждала, когда придет почтальон.
Каждый день она ждала писем, а когда надежда таяла, почтальон приносил сразу целую пачку откуда-нибудь из Бельгии. Затем снова наступал перерыв, а по радио передавали тревожные известия о парашютном десанте.
Джек давно перевелся в какую-то воздушно-десантную дивизию, но из его писем, сдержанных и побывавших в руках военного цензора, было невозможно что-то понять. О его занятиях домашние не знали практически ничего, кроме их строгой секретности. Его не было дома почти четыре года – четыре сенокоса, четыре урожая и окота овец.
Его не было на днях рождения Сильвии, и хотя дочка целовала его фотокарточку каждый вечер и говорила: «Спокойной ночи, папочка», на самом деле она не представляла себе, кто он. Без него прошли все важные события в ее жизни: первый зуб, первые шаги, первые слова; без него она впервые села на горшок, без него задула свечки на маленьком именинном пироге. Как они все это наверстают, когда он вернется домой?
Он становился чужим даже для Миррен. Письма были слабой заменой поцелуям и объятиям, разговорам за чаем. За три с половиной года они были наедине друг с другом всего три ночи, да и то давным-давно.
Все устали от войны, были сыты ею по горло. С продуктами становилось все хуже, бензина не хватало, мешали ограничения на поездки. Надоели участившиеся инспекции и проверки. Все труднее было находить работников, почти все крестьянские парни были в армии. Долине грозила агрикультурная катастрофа, поскольку зерновые не вызревали, а распаханные пастбища утратили былое качество.
Миррен тоже до ужаса надоели и война, и новости, звучавшие из радиоприемника, и медленное продвижение союзников по Германии. После высадки войск в Нормандии все надеялись на быстрое окончание войны и на мир еще до Рождества, но все тянулось и тянулось. Молчание Джека пугало. Он прошел через столько опасностей, и потерять его теперь было просто немыслимо. Миррен хотелось так многим с ним поделиться, но он был слишком далеко.
К середине дня Сильвия устала и вредничала; ни у кого из женщин не было настроения участвовать в очередном мероприятии по сбору средств. В доме снова жили беженцы, на этот раз из Лондона, который по-прежнему подвергался бомбежкам, родственники тети Пам – Марджери, ее мать, а также Деннис и Дерек, озорные мальчишки.
В общем-то, хорошо, что в доме появились дети – Сильвии было с кем играть. Но поначалу она их пугалась и цеплялась за мать и Бена. На ферме по-прежнему жила Дейси, а после смерти дедушки туда перебрались и дядя Том с тетей Флорри. Дом, хоть и просторный, стал шумным и неопрятным.
Ничто не обновлялось: ни мебель, ни постельное белье, ни посуда. На дубовом столе и перилах лестницы, ведущей в зал, появились царапины. Сильвия подрастала, и стены пачкались все выше, но не было краски, чтобы скрыть следы чумазых детских ладошек.
Порой Миррен мечтала, чтобы все куда-нибудь исчезли и оставили в покое ее и ее маленькую дочурку. Но она всегда радовалась помощи, да и в одиночку не справилась бы с фермой. Отдыхала она от всех двумя способами – ходила по полям, присматривая за овцами, либо занималась кладкой каменных стенок.
Этому ее научил Бен. Без его помощи и поддержки она никогда бы не освоила такую кладку. Она все больше полагалась на него как на старшего брата. Он терпеливо позволял Сильвии влезать на него, а в его карманах всегда находились сладости, которые он приберегал для девчушки из своего скудного рациона.
Он строго следил за Миррен на деревенских праздниках, когда некоторые парни из ВВС откровенно к ней приставали. Да она и сама видела, как много местных женщин съезжали с катушек, пока их мужья воевали где-нибудь в Африке. Она считала это худшим предательством. Можно было танцевать и пофлиртовать, чтобы ободрить этих парней, вернуть им веру в себя, но все остальное было немыслимым.
И вот теперь ей надо было сделать над собой усилие и одеться, а ей не хотелось этого делать. Она намеревалась придумать какой-нибудь убедительный повод и не пойти на Праздник Урожая. Усилился ветер; она накинула на себя старое пальто и повязала на голову шарф, чтобы заглянуть в курятник. Заморосил мелкий дождик, значит, и завтра будет такая же погода. А вот новостей никаких.
Она не знала, что заставило ее посмотреть на дорогу, но ее глаз отметил точку, движущуюся на горизонте. Что это, лошадь, забредшая туда с полей? Нет, лошадь была бы крупнее. Какой-то человек шагал в гору. Что-то опять же заставило ее остановиться и пристально вглядеться в увеличивавшуюся точку. А ноги понесли ее вперед, навстречу этому человеку.
И вот Миррен уже побежала под гору, а полы ее пальто развевались на ветру. Она знала, она просто знала, и ее ноги резво бежали вниз, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.
– Джек! – кричала она. – Ох, Джек! – Ее волосы развевались, а руки тянулись к нему. Она бежала к нему, но внезапно споткнулась и упала, почти что носом в грязь, и к ней подбежал черноволосый солдат.
– Как всегда, с утра уже напилась, – рассмеялся, ах, такой знакомый голос. На мгновение время улетело куда-то прочь; они обнимались, целовались и плакали от радости, что снова вместе.
– Джек! Я так волновалась. Почему ты не прислал телеграмму?
– И ты предполагала самое худшее? Ты ведь знаешь меня, я люблю сюрпризы. Как поживает моя самая лучшая девчонка? – Он наклонился и поднял ее на руки; его дыхание пахло элем и сигаретами. – Ну, должен сказать, что ты выглядишь чуточку неопрятно в своем старом тряпье. Я даже решил, что это какой-то бродяга бежит, чтобы отобрать у меня бутылку виски. Где малышка? Спит в постельке? Я очень хочу взглянуть на нее, просто умираю от нетерпения…
Держась за руки, они зашагали в гору. С лица Миррен не сходила улыбка до самых ушей, даже мышцы от нее заболели.
– Флорри! Иди сюда и посмотри, кого поймала наша кошка! – закричала она.
В окне появилось лицо, послышался крик, и тут же мать повисла у Джека на шее, обливаясь слезами.
– Если бы я знала, что ты придешь, мы бы накрыли на стол… Дай-ка посмотреть на тебя… Ты чуточку похудел, сынок. – Тут они увидели на его щеке длинный шрам.
– Что это? – показала пальцем Миррен.
– Я не поладил с диспетчерским мотоциклом и заработал еще один удар по моей бетонной башке. Он здорово меня шибанул. – Джек засмеялся и обвел глазами комнату. – Где же мой постреленок?
– Как всегда, где-то гуляет с дядей Беном, – сказала Флорри, и Миррен заметила, что по лицу ее супруга на секунду промелькнула вспышка досады.
– Между прочим, я страшно голоден! – сообщил он и тут же сунул в рот кусок стоявшего на столе бисквита. Он все еще сидел там, когда Бен принес Сильвию, сосавшую свой большой палец.
– Она упала и хочет, чтобы мама ее пожалела, – особым голосом сообщил он и тут же замолк, увидев, кто сидит перед ним. – Господи, Джек! Возвращение воина.
– Я вернулся в свой срок, не раньше и не позже, – сообщил Джек. – Иди-ка сюда, моя красавица, дай-ка взглянуть на тебя.
Сильвия испугалась и заплакала, вцепившись в юбку матери.
– Сильвия, это твой папа, – сказала Флорри, стараясь хоть чем-то помочь, но девочка не захотела даже и близко подходить к отцу.
– Она просто устала, – объяснила Миррен, видя на лице мужа обиду и разочарование. – Если бы я знала, я бы приготовила ее к встрече.
– По-моему, вы ее тут слишком избаловали, пока меня не было; она не знает, к кому и прижаться, – ответил Джек, попивая чай и уже не обращая внимания на дочку. – Она скоро сменит пластинку, когда увидит, что я ей привез. Как я вижу, тут у вас полон дом, – добавил он при виде Марджери и ее мальчишек, которые проходили на цыпочках через кухню, чтобы не мешать хозяевам. – Здесь у вас похоже на свинарник.
– Мы сделали кое-какие изменения, – улыбнулась Миррен.
– Я уж вижу, – отозвался он и огляделся вокруг с неудовольствием. Миррен дала знак Бену, чтобы он увел всех из комнаты.
– Не беспокойся, мы сейчас все уйдем, – сказала тетя Флорри, поняв намек. – Сейчас у нас уборка урожая, дел невпроворот. А ты ничего, все наверстаешь, – подмигнула она сыну. – Сильвия еще маленькая, ей скоро надо будет лечь спать. Сегодня тебя уложат в кроватку папа с мамой. Разве это не здорово?
– Я пойду на улицу с Денни и Дереком, – заявила Сильвия и хотела пойти за мальчишками.
– Нет, дочка, ты пойдешь с ними потом. Сейчас мы поиграем с папой. – Миррен пыталась ее уговорить, но маленькая негодяйка всерьез заупрямилась.
– Не… нет. Пусть он уйдет. – Девочка сурово посмотрела на Джека и снова отвернулась. Никто не знал, что делать и как спасти ситуацию. Сильвия брыкалась и кричала, и тогда Миррен в сердцах шлепнула ее по попке. Тогда все окружающие быстренько исчезли.