Брат Шерлок продолжал подмигивать, дерзкие мысли бились в голове, как вытянутые на берег рыбы,— Совесть Эпохи уже давно бы помчался стаскивать с Трафальгарской колонны статую адмирала Нельсона. Я тоже решил не отставать, допил «шабли», элегантно подошел к великому сыщику и вступил с ним в умный диалог — тут появился разгневанный хозяин, и мне пришлось выйти из паба твердым шагом королевского гвардейца.
Душа рвалась немедленно в Каир, минуя филистерскую Швейцарию, на поиски коварного незнакомца, под пули арабов, и, самое главное, жизнь представлялась совершенно бессмысленной без бутылки «гленливета».
Искать его пришлось долго: в самом светском «Монсиньоре», что на приюте гурманов Джермин–стрит, «гленливета» не оказалось, но пришелся по вкусу кондовый «тичерс», хотя шел он неважно и потребовал вмешательства хереса и кофе. Далее упрямый Алекс блуждал на машине в поисках ресторана «Шотландский клан», который по идее ломился от «гленливетов», там меня и остановил полисмен, величественный, как Саваоф: «Сэр, вы едете по правой стороне!» — «Разве?» — Лицо Алекса ангельски спокойно, глаза чисты и лучезарны, речь отчетлива, как у диктора Би–би–си, такое наступало после жбана кофе— «Извините, сэр, я не заметил знака!» — Разворот и лихая парковка около «Этуали». Счастье всегда неожиданно: именно там и подвалили «гленливет» и заодно юная негритянка из Камеруна, черная как смерть и лепечущая по–французски чуть лучше сеттера миссис Лейн,— бутылка «редерера» за дикую бардачную цену и плавный переход в номер почти рассыпавшейся гостиницы напротив.
Сияла ночь, фунты стерлингов сыпались, как алмазные звезды с неба, луной был полон сад, Черная Смерть (остроумнейший Алекс еще не совсем растерял мозги) мылась в ванной, я обрел второе дыхание и позвонил Хилсмену прямо домой. К телефону подошел сам император ослов.
— Это вы, Рэй? — начал я певучим лирическим тенором а–ля Карузо.
— Да. А это кто?
— Ваш старый друг…— Я уже шептал и пыхтел, как чайник, переходя на дурной женский голос — Я люблю вас, люблю безумно и безнадежно!
— Кто это говорит?!
— Это Аллен, Рэй! Не узнаете?
— Что за шутки? Какой Аллен?
— Аллен Даллес. Вы что? Забыли бывшего директора ЦРУ? Звоню из нашей базы в аду. Отсюда неплохо видно… что вы замышляете в районе Уайт–чейпла… среди троцкистов…
— Ах, это вы, Алекс! — Довольно быстрая реакция для сноповязалки.— Что так поздно? Что случилось?
— Рэй, мне очень вас не хватает, и я хочу с вами выпить.
— Что–то у вас с голосом… Откуда вы звоните? — Он был явно обеспокоен.
— Из бардака, ваше преосвященство!
— Кто–нибудь есть рядом? Вам неудобно говорить?
— Черная Смерть, сэр. Она отмывается от моих страстей!
— Какая Черная Смерть?
— Моя! Моя!
— Вы что–нибудь пили? — Все–таки деликатны эти янки, позвони я в таком виде Мане, тут же увезли бы в вытрезвитель с последующим разбором на монастырском вече. (Впрочем, ходили слушки, что сам Маня однажды вернулся на бровях с какого–то приема и прямо на лестнице был излупцован разгневанной супругой, употребившей в этих благородных целях войлочный шлепанец.)
— Ни капли! Но очень хочу выпить с вами… это очень важно. И срочно.
— Может, перенесем на завтра?
— Через час жду вас в пабе «Шерлок Холмс». Захватите на всякий случай оружие…
Я повесил трубку. Две тонкие черные змейки обмотали мою шерстяную грудь[29] — это Черная Смерть выпорхнула из ванной с чарующей улыбкой, переросшей в сияющее солнце после того, как звякнул о стол кошелек с пиастрами.
«Газель» оседлать я не смог (полагаю, что совал ключ не в замок зажигания, а в прикуриватель) и добрался до паба на такси. Там я снова восстал из пепла, как птица Феникс, пил с Рэем на брудершафт, приглашал его вылететь вместе в Каир и, наконец, допился до ручки и довел до такой же кондиции Хилсмена (так по крайней мере мне казалось), который неожиданно решил уехать в загородную резиденцию. В машине Рэя я сначала пел романсы, а потом мирно заснул.
Проснулся я в замке — голова разрывалась на части[30].
— Доброе утро, Алекс! Ну вы и гуляка! Немного кофе? — В дверях стоял Рэй.
— Не отказался бы от баночки холодного пильзнера.
— Ни в коем случае, нам надо еще поработать. Одевайтесь, и приступим к завтраку.
В голове еще сладко варились алкогольные смеси, я быстро вскочил, сделал серию мощных упражнений и принял холодный душ. Поработав на гладильной доске с утюгом (мой костюм с Сэвилл–стрит был словно изжеван и выплюнут той самой коровой после того, как она напрыгалась с фермером), я вышел к завтраку бодрый, оптимистичный и надушенный до одурения дешевым одеколоном, который оказался в ванной.
Четыре бокала грейпфрут–джуса, три кофе — и перед страдальческой физиономией Рэя сидел уже не опустившийся алкаш, нарушавший покой героев Конан Дойля (трогательный пиетет к автору я пронес с раннего детства, где на книжной полке рядом с важно испещренным «sic!» и «N. В.!» «Капиталом» и удивительно ясным и понятным «Кратким курсом» стоял толстый томик с любимым «Голубым карбункулом»), а элегантный джентльмен с чуть усталым, но приятным лицом и умными глазами.
— Вот вам на всякий случай югославский паспорт. Алекс, пожалуй, в Каире он больше подойдет… Скажите, а вы не допускаете мысли, что это проверочная комбинация Центра?
— В чем ее смысл? — удивился я.
— Вам перестали верить и специально разыграли всю эту историю с Генри.
— Совершенно это исключаю! Какие у них основания? Скорее это ваши проделки! — Я хохотнул и почувствовал, что меня чуть подташнивает — не пей херес, дурак Алекс, будто ты не знаешь, как вредны для печени крепленые вина!
— Опять вы за свое, Алекс! Откуда у вас такие мысли? Выпейте еще кофе! Какой нам смысл направлять своего человека к вашему Генри? Неужели нет иных способов?
— А почему бы и не направить? — усмехнулся я — Напрасно вы мне не доверяете. У меня много недостатков, но есть одно достоинство: я никогда не вру! (Бедная моя душа, гореть ей в аду вместе с Алленом Даллесом!) Если я уж перешел Рубикон и пошел на риск, то иду со своими друзьями до конца с открытым забралом. Держу пари, что это ваш человек.
— Клянусь, что нет! — Играл он так же искренне, как и я, нам бы обоим в Королевский Шекспировский.— Уверяю вас, что мы не знаем этого человека!
— Откуда же он узнал об «Эрике»? — не отставал я.
— Все это нам вместе предстоит распутать…
— О'кей! Не будем спорить! Допустим, я устанавливаю этого человека, но он отказывается от контактов со мной. Что делать?
— Возвращайтесь в Лондон. Мы задействуем другие силы.
— А если меня хватает полиция?
— Это уже слишком. За что?
— Не знаю. Но что мне делать в этом случае?
— Строго придерживайтесь легенды, звоните в Лондон по телефону, который я вам дал. Скажете, что это телефон вашей фирмы. Вы чем–то недовольны?
— Скажем прямо, что не очень вы беспокоитесь о моей безопасности.
— Не стоит преувеличивать степень риска. Что вы еще хотите от нас?
— Мне нужны деньги, и немалые…— Я нежно улыбнулся — Сколько вы мне даете на всю командировку?
— Мы оплатим все ваши расходы — Он усмехнулся, — За вычетом трат на «гленливет» и негритянок.
— Хорошая работа требует качественных напитков и таких же ласк.
— Только не входите в штопор. Вчера я еле–еле уговорил хозяина не вызывать полицию. А насчет безопасности вы глубоко ошибаетесь: для нас это святое дело! — Повеяло знакомым ветерком из Центра.
— Извините. Рэй. за вчерашнее Я доставил вам массу неудобств. К тому же вы не ночевали дома…
— Я предупредил жену, — быстро перебил он меня, чувствуя, что я выпущу из своего ядовитого рта какую–нибудь гадость.
Мудрейший Рэй смотрел вперед, я же вчера совершенно забыл о Кэти, даже ни разу о ней не вспомнил, словно она и не существовала. И когда под вечер я явился домой, по квартире бродили свинцовые тучи.
— Извини, Кэти, что не мог тебе позвонить. Я напился и провел ночь у приятелей… (О, Совесть Эпохи!)
Только покаяние спасает грешника, кайся, мой друг, кайся, тут не придумаешь внезапный вылет в Шотландию для закупки радиоламп. Кэти пожала плечами, я подошел и обнял ее, но она мягко увернулась и вышла в другую комнату.
О, знакомые сцены! У всех они разворачиваются по своему сценарию! Римма любила мажор, героическую симфонию, во время которой летели на лестничную площадку мои пиджаки и галстуки. Тут же пахло сдержанностью и уникальной английской недоговоренностью: угрюмое, словно чугунная сковородка, молчание, торжественно–спокойный ритуал собирания чемодана, прощальный взгляд сквозь горестно мигающие ресницы (кроме раздражения, ничто не шевельнулось у меня в груди), поворот, медленный стук каблучков по паркету в надежде, что я брошусь вслед с песней «Вернись, я все прощу тебе, вернись!» — тут я уже люто ненавидел Кэти, но последовал вниз до самого такси, лепеча нечто вроде «что за глупости7 стоит ли ссориться из–за пустяков7».
Такси отчалило от тротуара, мигнуло на повороте красным светом тормозных фонарей, и я остался в одиночестве, расстроенный и опечаленный, хотя лишь минуту назад только и мечтал о том, чтобы она ушла и попала под колеса.
— Какая очаровательная у вас жена!
За спиной стояла миссис Лейн с зонтиком в руках, ей и псу уже не гулялось, так и жгло любопытство — в кратер вулкана полезли бы, чтобы проникнуть в тайны моего семейного счастья.
— Спасибо, миссис Лейн. Надеюсь, вы в полном порядке? — Я улыбнулся и, почти перескочив через препятствие, улизнул в дом.
На следующее утро хорошо отдохнувшее тело Алекса уже колыхалось на мягких сиденьях авиалайнера Лондон — Женева, а чуть позже в экспрессе Женева — Монтре.
Монтре, открывшийся передо мною из окна поезда, в эти дни межсезонья выглядел совершенно раздетым, словно обобранным до нитки. Там, где обычно лепились цветные, зазывающие кафе и магазины, где рябило в глазах от мелькающих флажков, чаек, парусов, рекламы и человеческих лиц, стояла угрюмая и бесцветная тоска — лишь одинокие фигуры прогуливались по набережной.
Поезд с честным гражданином Австралии (и Югославии) остановился у вокзальчика и выпустил на перрон целый легион лыжников, переливающихся всеми цветами радуги. Гремя лыжами и галдя, они окунулись в слепящие лучи горного солнца и двинулись всем кагалом к лыжной станции.
— Как я мечтаю побывать в Монтре! — говорила Римма.— Как прекрасно написал о нем старик Эрнест!
Тогда в Мекленбурге нашей молодости вдруг издали Хемингуэя, и голодное студенчество, измученное духовной диетой, яростно набросилось на него и заодно на «Анизет де Рикар», столь же неожиданно (как и все в Мекленбурге) выброшенный на прилавки,— то самое перно, которое распивали все герои потерянного поколения в уютных кафешках на Монмартре.
Римма читала мне вслух о похождениях мистера Уилера в Монтре и о том, как падал снег на перрон, и как Уилер зашел в ресторан и дурачил официантку, а она дурачила мистера Уилера («Фрейлин, если вы пойдете со мной наверх, я дам вам триста франков!» — «Какой вы мерзкий!» — «Триста швейцарских франков!» — «Я позову носильщика!» — «Носильщики мне не нужны, мне нужны вы!»), причем американец знал, что наверху помещений нет, и фрейлин тоже знала и жалела об этом, и было грустно, и на платформу падал снег.
Потом мы разыгрывали этот рассказ в лицах и хохотали до слез (Римма играла мистера Уилера, а я — официантку), мы тогда любили друг друга и не скучали вместе…
И вот все наяву: и снег, и ресторанчик, и даже носильщик, ушедший греться в вокзал — точно так же в мою жизнь вплыли миссис Лейн с сеттером, выплыв из каких–то романов Диккенса,— вот он, Монтре! до явки оставался целый час.
Я поднялся по деревянным ступеням в ресторан, где прислуживал расплывчатого вида швейцарец, равнодушный и к похождениям мистера Уилера, и к чувствам своей уже почившей предшественницы, и к самому писателю, пустившего себе пулю в рот из охотничьего ружья.
Я заказал женевер, на перрон падал пушистый снег, стрелки часов медленно ползли к пяти.
ГЛАВА ПЯТАЯ о преимуществах тряпки, пропитанной одуряющей смесью, перед многоствольным пистолетом-пулеметом системы «Венус», калибр 5,6 мм, скорострельность — 5000 выстрелов в минуту
Много неожиданностей сваливается на голову нашего брата: и забудешь о левостороннем движении, и кейс с секретными документами вдруг раскроется на глазах у полиции посредине площади de la Concorde, и соседа по коммуналке встретишь в снегах Килиманджаро, но я обомлел, когда увидел внизу знакомые уши, приделанные к лошадиному черепу в вязаной красной шапочке. Это был он, незабываемый и яркий, как явление Христа народу,— на плечах лыжи и небольшой рюкзачок (о. мастера легенды!) — он дергал головой и косил глазами по сторонам, пытаясь нащупать запрятавшихся в горных пещерах мышек–норушек с подзорными трубами. Любой читатель низкосортных детективов без особого труда распознал бы в нем иностранного шпиона: вот он будто бы небрежно прошелся по перрону, любуясь восхитительнейшими альпийскими пейзажами и вдыхая озон иссохшей от кабинетных сидений грудью,— беспечный турист, искатель наслаждений, великий спортсмен! Поправил красную шапочку, еще раз оглянулся вокруг (чего бояться, мой друг кондовый? диппаспорт всегда убережет тебя от неприятностей, в худшем случае дадут коленом под зад, как персоне нон грата,— это тебе не сырая Камера с зарешеченным окном, не допросы с детектором лжи и не пуля в спину за попытку к бегству!), чуть выпятил свою мощную челюсть, развернулся и, как напуганный гусь, поплыл обратно по перрону. Все это будет пересказано им в праздничных тонах Мане и Бритой Голове, разукрашено до неимоверности и, уж конечно, укрепит его оперативную репутацию — понавешает он им на уши о своих подвигах, и тестю голову заморочит, и не только ему.
Я допил свой женевер, расплатился с безликим официантом и встал.
Без одной минуты пять, невероятная оперативная точность.
Начальственная спина Ника маячила в конце дороги, около буйных кустов, торчащих во все стороны, как волосы сумасшедшего,— он повернулся, и мы пошли на сближение, постепенно превращаясь в двух старых знакомцев, залетевших на знаменитый курорт то ли для принятия грязевых ванн, то ли по пути к дому Чарли Чаплина в Веве, то ли к месту убийства Воровского в Лозанне, а скорее всего для совместного перехода через Альпы под водительством непобедимого Суворова.
— Как тебе нравятся мои лыжи? — Мы, естественно, отбросили все формальности с паролем, а его распирало от гордости за лыжную легенду, столь надежно камуфлирующую весь его подрывной рейд на горный курорт,— представляю, как он опускается на личном самолете на тайную встречу на международной авиационной выставке в Фарнборо.
— Грандиозная выдумка! Я не знал, что ты ходишь на лыжах. Как доехал?
— Все чисто. Проверялся часа три. С контрнаблюдением. Как у тебя?
— О'кей! Честно говоря, не ожидал тебя увидеть. Что–нибудь случилось? Может, зайдем в ресторан? — Я был любезен, как королевский мажордом.
— Не стоит, вдруг там «жучки»! Давай лучше погуляем, так спокойнее…— Легкий втык дураку Алексу, вечно забывающему о конспирации.— А потом я пройду на лыжах, не зря же я их тащил.
Уже виделся его отчет: «После тщательной проверки с использованием машины, электрического поезда и автобуса я в точно обусловленное время вышел на встречу с тов. Томом»… Интересно, захватил ли он с собою лыжную мазь?
— Что нового дома?
— Все в порядке. Твои здоровы, любят и целуют,— коротко ответил он, давая понять, что сейчас не время для лирических отступлений.
Мы двинулись вверх по дороге, истоптанной жаждущими и страждущими лыжниками. Впереди чернели подъемники, внизу за тонкой пленкой снежной пыли дрожали бледные контуры Монтре.
— Сначала расскажи мне подробно о всех своих делах. Конечно, все твои сообщения мы изучали очень внимательно, но на бумаге не изложишь всего…
— Чтобы не забыть: на моменталку со мной выходил один рыжий из посольства,— капнул я,— так у него плащ… прямо ширпотреб, сразу видно, из какой он страны…
— Спасибо. Конечно, мелочь, но. как говорят, дьявол прячется в мелочах,— Он что–то черкнул в блокноте.
Мы медленно шли по дороге, и я рассказывал ему в занудных деталях о всех душераздирающих приключениях с Генри, о своих контактах с Хилсменом и допросах на детекторе лжи и, конечно, о загадочном визите.
— Что ж, тебя можно поздравить… внедрение проходит нормально, без особых осложнений. Очень хорошо, что «Эрик» получил у «Берты» шифры: это укрепляет твое положение, поднимает ценность выданных тобою людей. Думаю, нам не следует форсировать «Бемоль», а дожидаться спокойно, когда сами янки окончательно убедятся в твоей честности и начнут давать тебе серьезные задания. Только так мы выйдем на Крысу. Но встретиться мы с тобой решили вот по какому поводу: месяц тому назад в Мадриде исчез некто Евгений Ландер, скорее всего он встал на путь предательства и попросил политического убежища. Вот его фотография и описание.
Я увидел фото шатена с густыми волосами и крупным, чуть крючковатым носом, на котором сидели роговые очки.
— Ты его не знал? — осведомился Челюсть.