— Если моя мать смочь вернуть себе свои способности…
— Это не то же самое, — мрачно перебил его Могвид. — Чтобы исцелить меня — я хочу сказать, нас с Фардайлом — понадобится нечто большее, чем волшебная змейка.
— Мы найдем способ.
Могвид взглянул на Толчука влажными глазами.
— Я очень хочу тебе верить, но время истекает.
Внезапно к ним подбежал Фардайл. Его образы были торопливы, нечетки, но их значение было ясно. Приближалась большая группа.
Толчук последовал за волком туда, где в черное сердце порта вливалась темная улица. Рядом с ним появился Крал с топором в руках. Мерик, Мама Фрида и другие держались позади. Могвид тоже отступил назад, к лошадям и фургону.
В тумане возникло множество теней. Приближаясь, призрачные силуэты обретали плоть. Толчук узнал свою мать, шедшую во главе группы, с одной стороны от нее шел торговец с болот, с другой — какой-то высокий незнакомый человек. Мишель приветственно подняла руку ладонью вперед, показывая, что у приближающихся нет враждебных намерений. Толчук заметил, что Крал, тем не менее, не убрал свой топор.
Мишель подошла к ним без улыбки. У нее были мрачные новости. За спиной Мишель Толчук заметил три тени — женщин с такими же золотыми косами, как у его матери, и с такими же скрещенными мечами. Они могли бы быть сестрами Мишель.
Толчук заметил сходство с Мишель и в незнакомце, стоявшем рядом с ней. Как и три женщины, этот незнакомец казался родственником его матери — младшим братом или племянником. Даже его одежда была из такой же поношенной кожи и стали, хотя вместо двух мечей, скрещенных на спине, он носил один меч на поясе.
— У нас есть корабль, — сообщила Мишель, привлекая их внимание. В ее голосе не было удовлетворения.
Ей ответил Крал:
— А кто эти все?
— Команда и воины, поклявшиеся доставить вас к Елене, — ответила она ровным голосом.
Толчук расслышал еще одно значение ее слов.
— Что ты подразумевать под «доставить вас»? — спросил он.
Она не могла смотреть ему в глаза.
— Я не поеду с вами. Я призвана следовать иной тропой.
Они были потрясены, как от удара молнией.
— Что? — Толчук не мог скрыть боли, прозвучавшей в его голосе.
Незнакомец шагнул вперед.
— Мы подготовили небольшой шлюп, немало проплывший по проливам Архипелага, и команду из четырех человек. — Он указал на четырех темнокожих людей, стоявших у него за спиной. В волосах у них были перья, а глаза были пронзительного желтовато-зеленого цвета. Их лбы пересекали шрамы — не от битв, а от какого-то древнего ритуала. Скрещение бледных шрамов образовывало на лбу каждого из них рисунок, отличный от других. Они помечены рунами, подумал Толчук.
Незнакомец продолжал:
— Эта команда хорошо послужит вам на пути, ожидающем вас. Зоолы — опытные воины и моряки, отлично знакомые с проливами Архипелага.
Крал зарычал на незнакомца:
— А ты кто такой?
Мишель шагнула вперед.
— Это Лорд Тирус, — представила она.
— Предводитель городских головорезов? — спросил Крал с явным отвращением.
— А также принц Замка Мрил, — многозначительно сказала она.
Это утверждение заставило горца притихнуть.
— Мрил? Под Ужасающей Порослью?
— Да, — сказала она, все еще не встречаясь взглядом с Толчуком. — Ты должен знать об этом замке. Некогда там укрывались твои соотечественники, отступавшие под напором карличьих армий.
Крал наконец повесил топор на пояс.
— Да, во время Рассеяния наших кланов. Мы в долгу перед Кровью замка, и этот долг никогда не может быть оплачен.
Тирус шагнул вперед.
— Никогда — это слишком сильно сказано, горец.
От этого таинственного утверждения Крал нахмурился, но дальнейшего объяснения не последовало. Тирус обернулся, оглядывая остальных, а Мишель и Джастон принялись организовывать отъезд. Толчук мог только ошеломленно смотреть на мать. Она их покидает? Эта мысль еще не полностью дошла до его сердца — и он боялся того, что может произойти, когда она дойдет. Вздохнув, он принялся грузить фургон и запрягать лошадей.
Когда все было готово, Тирус повел их всех вдоль доков к длинному причалу. У причала стоял двухмачтовый шлюп. На светлом дереве красными буквами было написано название «Светлошкурый жеребец». Это был небольшой корабль, но для людей и лошадей там места хватало.
Рабочих рук было достаточно, и корабль быстро погрузили. Отплыть решили во время утреннего прилива. Птицы, гнездившиеся под причалом, уже поднимались в воздух, пением и шумом приветствуя приближение рассвета.
Погрузив все вещи и лошадей в корабль, они собрались на причале. Мишель стояла спиной к Толчуку и разговаривала с Джастоном. Толчук подошел поближе, чтобы услышать, о чем они говорят.
— …Мне следовало сказать тебе, — сказала она. — Прости меня.
— Нет, тебе не нужно просить у меня прощения. Когда мы были вместе, какая-то часть тебя была закрыта для меня. Я это знал, и, вероятно, именно по этой причине мы не могли остаться вместе навсегда. Я знал, что ты любишь меня, и я любил тебя. Но между нами никогда не было того доверия, в котором нуждается истинная любовь — любовь, которая остается с людьми до седых волос.
В глазах его матери стояли слезы.
— А Касса Дар?
Джастон улыбнулся и поцеловал Мишель в щеку.
— Некоторые вещи может полностью объяснить только время. Жизнь изранила ее не меньше, чем тебя.
Мишель поцеловала его в ответ.
— Что-то говорит мне, что ты найдешь способ исцелить ее.
Он улыбнулся с легкой печалью и наклонил голову.
— Мне надо присмотреть за нашим фургоном и лошадьми.
Она кивнула, в последний раз коснувшись его руки, и он повернулся и пошел прочь. Мишель несколько мгновений смотрела ему вслед, затем обернулась и обнаружила, что у нее за спиной стоит Толчук. Наконец она посмотрела ему в глаза. В ее лице отчетливо была видна боль.
Не успели они и слова друг другу сказать, как вмешался Тирус.
— Здесь что-то не так, — сказал он, быстрыми шагами подойдя к Мишель.
— Что? — резко спросила она, обращая свою боль и досаду на него.
Принц изумленно вытаращил глаза, но, похоже, понял ее напряжение и заговорил несколько мягче.
— Здесь есть и другие оборотни, — сказал он, кивнув на Фардайла и Могвида. — Их выдают глаза. — Он присмотрелся к глазам Толчука. — И я не уверен насчет этого гиганта.
— Это мой сын. Огр-полукровка, — мрачно сказала Мишель. Огонь в ней погас. — А что вас интересует в остальных двух?
— Они должны пойти с нами, — твердо заявил он.
— Почему? — их разговор, должно быть, уже достиг чутких ушей Фардайла. Фардайл и Могвид подошли поближе. Тирус кивнул им.
— Предсказание моего отца говорило о еще трех оборотнях, которые должны пойти с нами к Замку Мрил. Я думал, что мы повстречаем их на пути домой, в Западные Пределы, а не найдем их всех здесь с тобой.
— Кто?
— Во-первых, двое братьев-оборотней — близнецов, я полагаю?
Изумленные глаза Могвида подтверждали правду слов Тируса.
— Как ты…
Тирус обернулся к ним.
— Близнецы, замороженные проклятьем.
Могвид подошел поближе к Толчуку. В первый раз кто-то из оборотней оказался упомянут в предсказании. Эта мысль, похоже, пугала Могвида. В глотке Фардайла клокотало тихое рычание.
— В-в твоем предсказании упоминалось исцеление? — прошептал Могвид с надеждой.
— Двое придут проклятыми; один уйдет исцеленным.
Братья посмотрели друг на друга. В этих словах смешались надежда и рок. Видимо, снятие проклятья суждено пережить только одному из близнецов. Братья молча переглянулись. Толчук понял их без слов. Один — лучше, чем никто.
К этому времени вокруг них собралась вся их группа.
Могвид коснулся плеча своего брата. Фардайл повернулся и сел, для него вопрос был решен. Могвид сказал:
— Мы пойдем с вами.
Их решение огорчило Мишель.
— Мы не можем все пойти с тобой, Тирус. Елена нуждается в их защите.
Брови Тируса неуверенно сошлись на переносице.
— Такой худощавый человек и большая собака? Если судьба девушки зависит от них, то она уже обречена. — Он отвернулся. — Кроме того, они уже сами приняли решение.
Мишель покраснела от досады и замолчала.
Толчук был спокойнее. Он заговорил за спиной у Тируса. Незнакомец сказал еще не все.
— Ты упомянул троих оборотней. Пара близнецов и еще один. Кто?
— Еще один оборотень, — ответил Тирус, не оборачиваясь.
Сердце Толчука подпрыгнуло. Наверняка принц имеет в виду его. Даже Мишель посмотрела на своего сына, и в глазах ее блеснула искорка надежды. Толчук моргнул и отвернулся. Он не мог пойти с ней. Даже сейчас, в эту самую минуту, он чувствовал зов сердоликового обломка, — боль в сердце и костях, от которой он не мог отказаться. Даже для того, чтобы остаться с матерью.
Но никто не предоставил ему выбора. Тирус повернулся, мягко вытащил из ножен свой меч и указал его кончиком на Крала.
— Этот последний оборотень — ты, горец.
* * *Все обернулись к Кралу. Он изо всех сил старался скрыть потрясение. Хоть и перекованный в темном огне, он все еще был един с Камнем. Черты его лица сохраняли каменное выражение.
— Ты выпил лишнего, пират, — сказал он, сердито взглянув на Тируса. — Я такой же оборотень, как и ты.
— Горец говорит правду, — сказала Мишель. — В нем нет сайлуранской крови. Мой сын…
— Нет, — сказал Тирус, и вспышка пламени в его глазах заставила мечницу замолчать. — Кровь не всегда демонстрирует свой истинный цвет. Я и пират, и принц. Ты и Дро, и не Дро. — Он указал на Фардайла и Могвида. — Они — и оборотни, и нет. Немногие люди на свете кажутся тем, что они есть. Мы все носим маски.
— Но не я, — смело сказал Крал.
— Разве? — Тирус по-прежнему смотрел на него со снисходительной усмешкой. — Тогда скажи мне, кто ты — бродяга-горец… или наследник трона Тор Амона?
Эти слова ошеломили Крала. Даже среди его народа немногие помнил, что его клан, клан Сентанского пламени, некогда был королевским домом, и в его семье, э'Дарвун, продолжалась прямая линия наследования оставленного трона. Эта тайна была для его семьи и честью, и позором, потому что именно предок Крала за десять поколений до него не сумел отстоять их земли от карликов и навечно обрек их кланы на бродячую жизнь. Даже теперь это воспоминание воспламенило кровь Крала, и зверь в нем заревел, требуя мести.
Тирус, должно быть, прочитал его мысли.
— Твое сердце все еще желает вернуть себе свою родину, снова зажечь огни кланов на дозорных башнях Цитадели?
Крал заставил себя выговорить:
— Не провоцируй меня, человечек. О чем ты тут разглагольствуешь?
Тирус прикрыл глаза и проговорил, вспоминая:
— С близнецами придет человек-гора, человек гор, имеющий множество лиц, меняющий облик, как меняют его снежные наносы во время зимней бури. Ты узнаешь его по суровым глазам и по бороде — такой же черной, как его сердце. Но не позволь никому одурачить себя. В нем ты найдешь короля, который возложит на себя сломанную корону и воссядет на трон Цитадели.
Крал не смел надеяться, что в словах пирата может быть хоть слово правды. Эта мечта была слишком жестокой. Изгнанный ордами карликов, его народ стал бродягой — не потому, что им нравилась бродячая жизнь, а просто потому, что они отказывались перестать верить, что когда-нибудь их земли вернутся к ним. Сможет ли Крал сделать эту мечту реальностью? Сможет ли он завершить многовековое путешествие своего народа и привести его домой?
Мишель объяснила, почему он не сможет этого сделать.
— Он должен остаться с Еленой.
Упоминание имени ведьмы заставило Крала отвлечься от раздумий о тронах и коронах. Воле своего хозяина он противиться не мог.
— Если горец найдет Елену, он убьет ее, — просто сказал Тирус.
Никто не двинулся. Все присутствующие уставились на Крала. По их встревоженным лицам было видно: они ожидают, что вслед за этими оскорбительными словами прольется кровь. Они не знали, насколько прав Тирус — даже сам пират этого не знал.
Тирус продолжал — и стало ясно, где кончается его пророческое знание:
— Я не хочу сказать, что Крал предаст вашу юную подругу и убьет ее своим большим топором, но если он не пойдет с нами, она наверняка погибнет. В словах моего отца было ясно сказано: «Пойти должны трое, или ведьма умрет». Тирус убрал меч в ножны и скрестил руки на груди.
Мишель обернулась к Кралу.
— Северная Стена полна стихийной магии — это чистый источник силы, бьющей прямо из сердца нашей земли. Когда я все еще владела способностями ищейки, сила этого источника притягивала меня, как магнит. Ее зов увлек меня на север, где я и обучилась искусству владения мечом у стражей Замка Мрил. Там я узнала и о том, что Король Ри во время контакта с камнем Стены обладает даром провидения. Предсказания старика, хотя и были редки, всегда оказывались истинными. — Мишель оглянулась на Тируса. — Но толкования иногда бывали ложными. Так что будь осторожен, принимая решение на основе этих слов, горец.
Крал углубился в себя, в его сердце сражались две потребности. Часть его духа, выкованная в темном огне, требовала продолжать преследовать ведьму — таково было клеймо Темного Лорда, выжженное в его крови. Но, как и в любом иллгарде, в нем сохранилась часть его истинного «я», искра стихийного огня, питавшая заклятье Черного Сердца. И этот кусочек его духа не мог не откликнуться на зов своей родины. Он стал расти в сердце Крала, и с ним росла надежда для всех кланов.
В любом другом человеке этот бой был бы проигран, потому что клеймо Черного Сердца было выжжено адским огнем, и никто не мог бы его стереть. Но Крал не был обыкновенным человеком. В его крови текла та же магия, что течет в гранитных основаниях гор. А гранит не поддается и самому яростному пламени. Хоть и выжженное темным пламенем, клеймо Тьмы недостаточно глубоко въелось в каменную решимость Крала, чтобы заглушить крик многих поколений его предков.
Ледяной Трон принадлежит его семье, и он предъявит права на свое наследие! Берегись любой, кто встанет у него на пути!
Обернувшись к Тирусу, Крал провел рукой по своей всклокоченной бороде и взглянул на пирата.
— Я пойду с тобой, — хрипло прорычал он.
Тирус улыбнулся и кивнул, словно он другого решения и не ожидал.
Крал нахмурился. Принуждение Черного Сердца все еще изводило его, подтачивало его решимость. Но он заглушил его горячие требования умиротворяющей мыслью: после того, как он вернет себе трон, он выследит Елену в качестве награды и разорвет ее юное сердце. Он не отказывается от долга перед Черным Сердцем — он просто откладывает его выполнение.
Крал спрятал в своей черной бороде суровую усмешку.
Ни в чем нельзя отказать Легиону — ни в троне, ни даже в сладкой крови ведьмы.
* * *«Бледный Жеребец» был готов к отплытию, и они разделились на две группы — остававшиеся на причале желали своим друзьям удачного морского путешествия, а погрузившиеся на корабль смотрели, как их друзья готовятся к путешествию через пол-Аласии. Настроение у всех было плохое. Лица — в лучшем случае мрачны, а в худшем — удручены.
Мишель смотрела в глаза самому растерянному и одинокому. Перед ней у трапа стоял Толчук с болью на лице. Большинство считало огров стойкими и неэмоциональными. Но Мишель видела признаки, говорившие о другом. Клыки Толчука были полностью закрыты опущенной губой; глаза потеряли свое мягкое сияние; даже плечи опустились, словно склоны разрушенной горы после страшного землетрясения.
— Ты мог бы поехать со мной, — мягко сказала Мишель с затаенной мольбой в голосе.
Толчук вздохнул — словно камни скатились с горы.
— Ты знать, что я не могу, — сказал он наконец. — Сердце моего народа не позволит мне идти по иному пути.
Она прикоснулась к его щеке.
— Я знаю. Но я бы хотела, чтобы ты знал еще кое-что: ради того, чтобы быть с тобой, я готова даже лишить Елену твоей защиты. Теперь, когда ты снова пришел в мою жизнь, я бы отдала всю эту землю тьме, лишь бы ты был со мной рядом.
От этих слов на его губах наконец появилась печальная улыбка.
— Мама, ты так хорошо лжешь, — тепло сказал он, — и я еще больше люблю тебя за это.
Мишель шагнула вперед, положила ладони на его щеки, притянула его к себе и поцеловала.
— Не будь так уверен в своих суждениях, сынок.
В их разговор вмешался чужой голос. Это Мерик звал их с палубы:
— Капитан говорит, что начинается прилив, и пора отплывать. Ждать больше нельзя.
Мишель знаком показала эльфу, что слышит и согласна. Мерик, выполнивший свой долг, заковылял прочь, опираясь на палку, с ним рядом шла Мама Фрида со своим ручным тамринком. Маленькая команда корабля принялась за дело, разматывая канаты и готовясь поднять паруса.
У нее осталось мало времени, но она могла позволить себе провести рядом с сыном еще несколько секунд. Они с Тирусом уже полностью подготовились к отъезду, и их спутники тоже были готовы уезжать. Ее мерин, Гриссон, стоял оседланный, с полными переметными сумами… Могвид и Фардайл сидели в маленьком фургоне, нагруженном припасами, а рядом с фургоном Тирус и трое воительниц-Дро сидели верхом на своих собственных лошадях. Крал тоже уже сел на своего черного боевого коня Роршафа, и обоим — и коню, и всаднику — явно не терпелось уехать с наступающим рассветом.
Двух оставшихся лошадей — степного жеребца Эррила и маленькую кобылу Елены — завели на корабль и заперли в маленьком стойле в трюме. Все было закончено.
Кроме последнего прощания.
Мишель повернулась и в последний раз взглянула сыну в глаза. Никакие слова не могли уменьшить эту боль. Мать и сын просто упали в объятия друг друга. Обнимать огра было все равно что обнимать необработанный камень, но Мишель только крепче прижала сына к себе. Она хотела навсегда запомнить это мгновение.