С горечью он добавил:
— Руководители той самой Венеции, ради которой вы кропотливо трудились, никогда не отнеслись бы к вам столь великодушно. Они по-другому относятся к тем, кто им служит. Вот и Доменико отправился за наградой, которой удостоена его преданная служба. Они забрали его на Мурано. Он заключен там в тюрьму крепости Сан-Мишель.
— Доменико! — испугался Марк-Антуан. — Но почему?
— Чтобы он мог вскоре предстать перед командой для расстрела.
— Я имею в виду, по какой причине? Что он сделал?
— Он имел безрассудство выполнять приказы правительства, которому он служил, и открыл огонь по французскому военному кораблю, который стремился силой пробиться в порт Лидо. Французы потребовали его голову во искупление, и храбрый Манин швыряет ее им.
Марк-Антуан вглядывался в эти утомленные, покрасневшие глаза с немым сочувствием горю и гневу графа.
Граф предложил ему сесть и, с трудом передвигаясь на волочащихся ногах, бросился — человек ослабевший и измученный — в кресло. Марк-Антуан, игнорируя это предложение, лишь повернулся к нему лицом.
— Несчастная мать мальчика почти обезумела, и Изотта немногим лучше. Я хвастал, что готов без малейшего колебания отказаться от всего ради Республики. Не думайте, что я хвастал больше, чем, как доказал этот случай, мог выполнить. Чтобы спасти Венецию, я отдал бы и сына и дочь, и жизнь, и богатство. Но это… Это — совершенно напрасное и бесполезное жертвоприношение, а такое никогда не входило в мои планы.
Он уронил голову на руки со слабым стоном бессилия и страдания и сидел так, а Марк-Антуан стоял с поникшей головой и смотрел на него. Воцарилось молчание. Затем, резко поднявшись, граф Пиццамано заговорил вновь.
— Простите меня, Марк. Я не вправе беспокоить вас всем этим.
— Мой дорогой граф! Вы думаете, я не разделяю вашу печаль? Вы забыли, что я тоже люблю Доменико?
— Спасибо, друг мой. Теперь, когда вы освобождены, расскажите мне, чем я могу служить вам, если в моих силах помочь кому-нибудь. Теперь, когда мы пришли к концу, ничто не удерживает вас в Венеции. И в самом деле, пожалуй, вам даже небезопасно мешкать.
Марк-Антуан ответил ему почти механически:
— Это несомненно так, раз французы уже идут. Никому не будет пользы от того, что я закончу свои дни перед командой для расстрела.
— Я слышал этим утром, что в Пуле стоит английская эскадра, — сказал граф. — Адмирал Коррер находится в Сан-Джорджо на Алдже и по моему распоряжению отправит вас туда на самой быстрой из своих галер.
— Ах! — взгляд Марка-Антуана в этот момент блеснул воодушевлением.
С минуту он стоял, погруженный в раздумья, обхватив рукой подбородок. Затем он, наконец, устроился в кресле и попросил графа рассказать вкратце все, что произошло за эти последние недели. Граф рассказал ему, но не вкратце, потому что сам Марк-Антуан нарушал краткость, о которой просил. На каждом этапе повествования он перебивал графа вопросами о подробностях.
Но к исходу получаса повествование было закончено, и Марк-Антуан вновь встал, теперь уже полностью проинформированный о всех событиях последних недель.
Граф поднялся вместе с ним и сказал:
— Попробуйте найти во всей истории более прискорбную страницу.
Затем, предупреждая вопрос, который Марк-Антуан более всего хотел задать, граф заговорил об Изотте.
— В обстановке этого краха я, по крайней мере, могу благодарить бога, что моя дочь избавлена от брака с этим бесчестным негодяем.
Глаза Марка-Антуана внезапно загорелись. И все-таки его единственным замечанием, на самом деле вовсе не отражавшим его душевного подъема, было:
— Так! Вы разобрались в нем.
Он не стал углубляться в детали. В данную минуту уже сам чудесный этот факт удовлетворял его. Его голос дрогнул.
— В таком случае еще может оказаться, что моя поездка в Венецию будет не совсем бесполезной.
Он продолжил, не давая графу вставить даже слово:
— Возможно, спасение вашего сына еще состоится. Тогда я еще смогу взять его с собой на эти британские корабли в Пуле.
Граф широко открыл глаза от неожиданности.
— Взять Доменико? Вы с ума сошли!
— Возможно. Но разве вы не замечали, что сумасшедшие часто одерживают победу в этом мире?
Он протянул руку на прощание.
— Если я не подведу вас, вы очень скоро получите от меня известие.
— Подведете? Но что вы задумали?
Марк-Антуан улыбнулся этим уставшим глазам.
— Отложите ваше отчаяние на завтра до такого же часа, что и сейчас, сэр. Если вы не услышите объявления о моем приходе к этому времени, можете оплакивать меня вместе с Доменико. Вот пока и все. Бесполезно говорить о том, что, может быть, никогда не свершится. Я отправляюсь разобраться в том, что можно предпринять.
Он быстро вышел.
Получасом позже Баттиста, хозяин гостиницы «Шпаги», удивленно глазел на потрепанную небритую личность, которая появилась перед ним и спросила Филибера.
— Пресвятая дева! — воскликнул маленький человечек с брюшком. — Это же наш англичанин вернулся с того света.
— Вовсе не из такой дали, Баттиста. Где мой плут и где мой багаж?
И то и другое было предоставлено. Филибер оставался служить в гостинице. При виде своего хозяина он едва не упал на колени в пылу благодарностей, посылаемых Небесам. Марк-Антуан торопливо оборвал эти восторги и прошел с Филибером в свои прежние комнаты, которые оставались незанятыми.
К исходу часа с ним произошла очередная метаморфоза. Выбритый, с аккуратно уложенной прической, он облачился в якобинском стиле, насколько позволял его гардероб: штаны из оленьей кожи и ботфорты; длинный коричневый редингот с серебряными пуговицами; белый шарф, весьма нарядный и броский; и коническая шляпа, на которую, словно в противоречие всему остальному, он прицепил желто-голубую венецианскую кокарду.
Из оружия он положил в каждый из просторных карманов своего долгополого костюма по пистолету и прихватил в руку трость.
Гондола, перевозившая его в темноте ночи, неслась сквозь нежный благоуханный аромат раннего мая. Темными маслянистыми каналами, в которых мерцали отблески освещенных окон, он добрался до Мадонна дель Орто, откуда по узкой аллее, где два месяца назад он едва не лишился жизни, прошел на Корте дель Кавалло к французской миссии.
Глава ХХХVII. ПРИКАЗ ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ
Привратник делла Вечиа, которого поразило внезапное появление Марка-Антуана, в свою очередь поразил прибывшего сообщением, что гражданина Лальманта уже нет в миссии. Марк-Антуан некоторое время не мог прийти в себя, когда услышал, что обязанности посла исполняет гражданин Виллетард. У него было предчувствие, что в лице Виллетарда, который являлся ставленником Бонапарта, он встретит более жесткое противодействие, чем то, которое мог оказать Лальмант.
Поэтому, когда вскоре под изумленными взорами поверенного в делах и секретаря Жакоба, которые работали в этот час вместе, он прошел, не снимая шляпы, в комнату, которая раньше принадлежала Лальманту, вид его выражал всю агрессивность якобинского деятеля, какую только он смог напустить на себя.
Пораженный Виллетард вскочил на ноги.
— Лебель! Где, черт возьми, вы были эти недели?
Никакой иной вопрос не мог так вдохновить Марка-Антуана. Он отмел последние сомнения в своей душе, решив, что единственная опасность, с которой он мог столкнуться в этом волчьем логове, отсутствует.
Он холодно взглянул на спросившего и отвел взгляд, словно вопрос был слишком дерзким.
— Разумеется, там, где мне было необходимо быть, — сухо ответил он.
— Где вам было необходимо быть! А вы не подумали, что нужны были здесь?
Он бросился открывать сумку для официальных бумаг и извлек пачку депеш.
— Взгляните на эти письма, пришедшие к вам из Директории и ожидающие вашего внимания. Лальмант говорил мне, что вас не было видно с того самого дня, когда я отбыл в Клагенфурт. Он начал опасаться, что вас убили.
Виллетард недовольным жестом бросил пачку на стол перед Марком-Антуаном.
— Вы объяснитесь?
Марк-Антуан вяло пересчитал письма. Их было пять, все были запечатаны и все адресованы гражданину уполномоченному представителю Камилю Лебелю. При последних словах его брови взметнулись над холодными светлыми глазами, остановившимися на Виллетарде.
— Мне объясниться? Кому вы это говорите, Виллетард?
— А, проклятье! Что делает эта кокарда на вашей шляпе?
— Если при исполнении своих функций я сочту необходимым украсить ее цветами венецианского флага — так же, как я предпочел назваться мистером Мелвилом — какое вам до этого дело? Вы знаете, что я нахожу вас дерзким?
— Я думаю, вы заважничали.
— Это положение поверенного в делах, кажется, ударило вам в голову. Я спросил вас только о том, с кем, по-вашему, вы разговариваете? Я был бы рад услышать ответ.
— Это положение поверенного в делах, кажется, ударило вам в голову. Я спросил вас только о том, с кем, по-вашему, вы разговариваете? Я был бы рад услышать ответ.
— Тысяча чертей! Я знаю, с кем разговариваю.
— Рад слышать это. Я бы удивился, если бы мне пришлось показывать свои бумаги, чтобы ответить вам, что в Венеции я — полномочный представитель Директории Французской Республики.
Испугавшись, наглец изменил тон. Он решил теперь мягко настаивать.
— И все же, Лебель, что же это за необходимость?
— Вот чему я удивляюсь: почему мне необходимо напоминать вам, что я здесь для того, чтобы отдавать приказы, а не получать их.
— Отдавать приказы?
— При необходимости. Вот почему я и пришел этой ночью.
Он огляделся в поисках стула, пододвинул один из них к столу и сел нога на ногу.
— Садитесь, Виллетард.
Виллетард механически подчинился ему. Марк-Антуан взял из пачки одно из писем, сломал печать и развернул лист. Прочитав, он прокомментировал:
— Баррас запоздал. Здесь он приказывает мне сделать то, что уже сделано.
Он вскрыл второе письмо и пробежал его глазами.
— Те же самые инструкции. Ей-ей, они, должно быть, капризничают в Париже в выборе предлога для объявления войны. Я уже говорил Лальманту, что в качестве предлога считаю достаточным вновь использовать дело бывшего графа де Прованс. Надо сказать, что я придаю важное значение этому предлогу. Мы становимся так сентиментальны, словно представляем надменный аристократический режим. Мы чрезвычайно предупредительно относимся к мнению деспотов, которые продолжают править в Европе. К черту всех деспотов, говорю я. Когда я умру, Виллетард, это чувство будет запечатлено в моем сердце.
Так он декламировал, пока вскрывал одно за другим остальные письма. Вдруг он нашел нечто, заставившее его на мгновение умолкнуть. Затем, фыркнув от удовлетворения, он прочитал вслух отрывок, который привлек его внимание:
«Генерал Бонапарт склонен к неосмотрительным и своевольным действиям. В этом деле о поводе для объявления войны вы увидите, что его нетерпение нужно сдерживать, и вы должны позаботиться, чтобы не было непродуманных поступков. Все должно делаться в корректной форме. Чтобы обеспечить это, вы должны при необходимости использовать власть, которой вас наделили».
Прочитав, он сложил это письмо с остальными и засунул сверток во внутренний нагрудный карман, чтобы Виллетард не смог ознакомиться с этим письмом, ибо отрывок, который вслух зачитал Марк-Антуан, был в значительной мере приукрашен его собственными импровизациями.
— Там нет ничего, — прокомментировал Марк-Антуан, — что оправдало бы ваше волнение об отсрочке моего ознакомления с ними. Они не говорят мне ничего, чего бы я не знал, и не дают мне указаний, которые бы я не выполнил к этому времени.
Он посмотрел на Виллетарда в упор и сардонически усмехнулся.
— Вы желаете знать, где я был, да?
Под впечатлением услышанного Виллетард, даже не обращая внимания на явную насмешку, поспешил уверить его:
— О, но если важное дело…
Жакоб делал вид, будто с головой ушел в бумаги, разложенные перед ним.
В поведении Марка-Антуана убавилось высокомерия, но усилился сарказм.
— Как уполномоченный от Директории, я занимался тем, что вы сочли ниже достоинства вашего поста: выполнением функций агента-провокатора. Если быть более точным, я был с моим другом, капитаном Пиццамано, в форте Сан-Андреа. Теперь, по-видимому, вы понимаете, как случилось, что один из этих венецианских мякишей имел безрассудство открыть огонь по французскому военному кораблю.
Виллетард подался вперед, округлив глаза.
— Боже мой! — только произнес он.
— Именно так. Как агент-провокатор, я имею полное право считать, что добился успеха.
Виллетард стукнул кулаком по столу.
— Это же все объясняет! Когда это произошло, мне было трудно поверить. Казалось невозможным, чтобы кто-либо из этих изнеженных аристократов имел в себе такую смелость. Но зачем лишние потери, когда в деле Вероны мы получили именно тот предлог для объявления войны, которой нам был нужен?
— Да. Но предлоги вряд ли могут быть излишне многочисленными. Кроме того, известия о событиях в Вероне не достигли форта Святого Андреа, когда «Освободитель Италии» предоставил, наконец, мне шанс, которого я ждал. Я дергал за нити, а Пиццамано плясал подобно марионетке, в результате чего теперь сложилось совершенно законное состояние войны.
— И вы сделали это? — Виллетард растерялся от удивления.
— Я сделал это. Но я не хочу козлов отпущения за свой поступок, Виллетард.
— Что?
— Я прервал другую важную работу, чтобы прийти сюда этой ночью и спросить вас, какой болван виновен в приказе об аресте Пиццамано?
— Болван?!
Наконец, привычная презрительная усмешка вернулась на лицо Виллетарда.
— Вероятно, вы подберете несколько иное выражение, когда я скажу вам, что приказ исходит от генерала Бонапарта.
Но на Марка-Антуана это не произвело впечатления.
— Болван есть болван, командует он Итальянской Армией или сжигает уголь в арденнских лесах. Генерал Бонапарт проявил себя великим полководцем, величайшим полководцем Европы на сей день…
— Ваша похвала ободрит его.
— Надеюсь. Но меня не ободряет ваш сарказм, и мне не нравится, когда меня перебивают. Генерал Бонапарт может быть гением в военных делах, но это — не военное дело. Это — дело политическое! Исключительно политическое! Политически арест капитана Пиццамано — грубый просчет первой величины. Когда я делал его героем, у меня не было планов сделать его к тому же и мучеником. Это не только не является необходимым, но даже может оказаться опасным. Это может вызвать здесь большие волнения.
— Кого это волнует? — спросил Виллетард.
— Каждого, у кого сохранились рудименты рассудка. Мне выпало быть одним из них. И я подозреваю, что члены Директории встревожатся. Очень сильно встревожатся. Глупо вызывать волнения, которых можно избежать. Поэтому, Виллетард, вы должны будете немедленно издать приказ об освобождении капитана Пиццамано.
— Освободить капитана Пиццамано! — Виллетард был в шоке. — Освободить убийцу французов?
Марк-Антуан подчеркнуто пренебрежительно махнул рукой.
— Вы можете оставить этот жаргон для официальных речей. Между мною и вами это не произведет впечатления. Я требую немедленного и безусловного освобождения этого человека.
— Вы требуете его освобождения? А Бонапарт требует его ареста! Вот занятный конфликт великих сил. Вы бросите вызов Маленькому Капралу?
— Как уполномоченный представитель Директории, в целях осуществления мер, которые от меня, я уверен, потребует Директория, я брошу вызов самому дьяволу, Виллетард, и не побоюсь этого.
Поверенный в делах уставился на него еще более тяжелым взглядом, чем прежде. Наконец, он пожал плечами и издал некое фырканье.
— В таком случае, клянусь честью, вам лучше самому издать такой приказ.
— Я бы уже так и сделал, если бы мою подпись признавало венецианское правительство. К несчастью, я аккредитован только здесь, в миссии. Мы теряем время впустую, Виллетард.
— Мы будем терять его до тех пор, пока вы будете требовать чего-либо столь же нелепого. Я не посмею отдать такой приказ. Я буду отвечать за это перед Бонапартом.
— Если вы не издадите его, вам придется отвечать перед Директорами за неповиновение их уполномоченному, а для вас это может оказаться даже более серьезным.
Они смотрели друг на друга: Марк-Антуан — с налетом легкого развлечения, Виллетард — с мрачностью человека, оказавшегося в безвыходном положении.
Жакоб из-под бровей с интересом наблюдал эту дуэль силы воли, стараясь не выдать своего присутствия.
Наконец, поверенный в делах оттолкнул стул и поднялся.
— Это бесполезно. Я не сделаю этого. Говорю вам, я не смею. Бонапарт способен укоротить меня на голову.
— Что? Даже если это делается по моему приказу? С учетом моих полномочий? Вы спятили?
— Спасут ли меня ваша власть и ваши полномочия от Бонапарта?
— Вы постоянно будете тыкать своего Бонапарта мне в зубы? — Марк-Антуан тоже вскочил в нетерпении и гневе. — Вы признаете за мной голос французского правительства или нет?
Перепуганный, Виллетард был в отчаянии. Он сжал кулаки, стиснул зубы и, наконец, отступил.
— Прикажите мне в письменной форме, — потребовал он.
— В письменной форме? Почему бы нет? Гражданин Жакоб, будьте добры написать для меня.
И он продиктовал:
«От имени Директории Французской Республики я приказываю Шарлю Виллетарду, поверенному в делах Франции в Венеции, сейчас же издать приказ дожу и Сенату Самой Светлой Республики о немедленном и безусловном освобождении капитана Пиццамано, в настоящее время содержащегося в крепости Сен-Мишель на острове Мурано».