Письма Анны – это фрагменты её жизни. Не всегда печальные, иногда они были и очень забавные. Например, одно письмо она написала мне из поликлиники: «Антсик, сижу у зубного врача, жду в очереди. Зуб так болит! Вот пишу тебе – может, мне полегчает?». Или: «Антсик, я сейчас в гостинице, жду, когда придёт человек, который меня запишет и даст ключи от номера. Тут так холодно, у меня замёрзли ноги. И что он так долго идет? Вот решила тебе написать…». Я получал такие письма и радовался её юмору и доверию мне.
Когда-то я говорил с Анной Качалиной о том, чтобы в моём парке в честь Анны рос дуб. Но в моём понимании женщину нельзя олицетворить с дубом. Я посадил там маньчжурский орех как символ выражения любви к женщине. Моя внучка Анна, названная так в честь Анны Герман, любит приходить к этому дереву и о чём-то с ним разговаривает. О чём – она мне не говорит, но всегда, когда возвращается из парка, просит поставить записи Анны. Она почти ничего не знает об этой певице, у неё просто желание слушать Анну – её голос, её записи…
Фрагменты писем Анны Герман Антсу Паю
«Наконец-то кончились концерты за океаном. Это было как тяжёлый, плохой сон… Я попала к людям, которые очень, очень далеки от служения искусству, а человека вообще не видят на своем пути. Абсолютно всё затмевают деньги… Мне было так трудно и грустно, я не могла даже никому написать…»
«Антсик, я искала сегодня какие-то ноты и наткнулась на фотографии, которые я привезла из Америки, посмотри, ну где же ты был, когда я должна была танцевать на прощальном вечере с такими маленькими мужчинами?!»
«Моя старенькая знакомая – это мой большой Друг, ей 85 лет – вчера мне сказала в разговоре: ведь человек настолько сам счастлив, сколько он может другому счастья подарить. И это так. Отдельного, только моего счастья нет!»
«…Я как твои птицы. Могу петь только тогда, когда вокруг меня нет „врагов“»…
«Здравствуй, Antsic! Сегодня у меня день рождения. Сижу в гостинице в Катовицах одна и размышляю… Смотрю в зеркало – нет, пока всё та же самая. Знаешь, всю ночь мне снилось, что я была в Таллине. Всё было очень цветное, не так, когда я с тобой видела Старый город – очень яркие краски, жёлтые, голубые, красные дома и очень высокие крыши… Вот сон, прямо как сценарий. Правда?»
«…Опять температура и хочется только глаза закрыть. И лежать… А ещё надо последний концерт спеть сегодня. Страшно грустно. Постарайся меня понять и улыбнись мне…»
«Добрый вечер, Антсик! Сегодня Збышек принёс мне твоё письмо с фотографией и дубом. Какой ты необыкновенный – спасибо тебе. Антсик, пожалуйста, пиши мне о добрых и весёлых делах. Я после двух тяжёлых операций и теперь жду через 2 или 3 недели последнюю операцию. Пока надо собирать силы. Ты не узнал бы меня теперь… Я в больнице, но тут хорошо и тихо, я одна могу думать. Писать пока не очень могу. Пиши ты мне, хорошо? Я буду здорова скоро. Я это знаю. Пошли мне силы твоих деревьев, чтобы перенести и это… Верь и ты, хорошо?»
Фрагменты интервью Анны Герман Антсу Паю
«…Я ищу в моих слушателях по ту сторону сцены отклика. Я хочу как можно лучше, красивее спеть им то, что у меня на душе. Может быть, это также откликается и в других сердцах – тех людей, которые сидят там, в тёмном зале, и тихонько меня слушают».
«…Наш мир теперь очень суетливый, нам даже некогда сказать самому близкому и дорогому человеку, который рядом с нами живёт, что мы его любим. Или поцеловать, или обнять, когда он с работы приходит. Страшно много вещей важных, которые надо сразу же, тут же решить, но ведь самое важное уходит на задний план. И поэтому, когда я уже могу стать „владыкой“ на два часа людей, их сердец, их внимания, я решила, что не буду петь ни протест-сонгов (хотя я не против этого, они нужны), ни разных других очень важных песен… Просто я буду петь про любовь!»
«…Говорят, что есть материнский инстинкт, что приходит время, когда женщина чувствует, что обязательно нужно иметь ребенка. Я не могу сказать, что со мной так и было. Я была очень взволнованна, боялась – смогу ли я полюбить своего ребенка так, как пишут в книжках, чтобы было так, как надо! Я спрашивала у своих подруг, у которых были дети: „Скажи, какое это чувство? Как оно приходит? Когда? Когда он ещё не родился или после появления на свет? Через год или через два? Когда?“.
И когда потом мне медсестра на второй день принесла моего ребёнка, я забыла свои сомнения, свои мысли, и первое, что мне пришло в голову – как же медсестра принесла ребёнка, ведь в коридоре, должно быть, очень холодно, там сквозняки, а она его принесла с открытой головкой. И потом только, когда я уже была дома, поняла, что в этом-то, наверное, и есть эта любовь, когда мы очень беспокоимся, чтобы нашему малышу было хорошо».
«…Нельзя о своем ребёнке думать как о собственности, как о мебели. Это живой человек, совершенно отдельный. У него свой мир, свои понятия обо всём. Наше родительское дело – постараться следить за тем, чтобы он себя с нами хорошо чувствовал, чтобы те четыре стенки, в которых он родился, он считал своей семьёй, своей пристанью. Как корабль приплывает к пристани после плавания.
Это не долг ребенка – любить нас. Не потому, что ты мой сын и ты должен меня любить. Это надо заслужить. Спокойствием и тем, чтобы ему оставить свободу, а в тяжёлых случаях быть ему опорой. Если он сам полюбит, если сам захочет, тогда он сам придёт домой, тогда не будет искать развлечений в мире (хотя они и нужны). Нужно, чтобы у него был этот важный порт, куда он может вернуться, особенно больше всего тогда, когда ему трудно».
«…Рождение ребёнка делает женщину молодой и красивой (смеётся). Конечно, работа на сцене предполагает свободу мыслей, нужно много работать над текстами, над тем, чтобы создать не лёгкие танцевальные песни (их легко спеть, даже думая о чём-то другом), а задушевные, которые меня волнуют.
Меня часто спрашивают: «Когда вы поете „Sonny boy“ или другие похожие песни, вы, наверное, думаете о вашем сыночке?». Неправда! Я ни о ком и ни о чём не думаю. Думаю только об образе, который я в данный момент создаю и хочу всей собой передать моим слушателям. Тут нет места моим личным делам, моим личным сантиментам».
«…Иногда мне приносят песню, я слушаю и понимаю, что и текст хороший, и музыка интересная, но она не для меня написана. Это чувствует каждый исполнитель, просто об этом не всегда удобно сказать в глаза композитору или автору текста. Каждый исполнитель должен знать, может ли он убедить этой песней слушателей. Потому что я, например, могу выйти на сцену с какой-нибудь песней лишь тогда, когда я сама в первую очередь убеждена, что тема, проблема, содержание этой песни нужны или важны кому-нибудь, а иначе стоит ли людям голову морочить… Во-вторых, эта песня должна мне не просто понравиться, она должна „срастись“ со мной. Очень часто люди думают, что это я о себе пою. Это меня радует. Только тогда это имеет смысл. Раньше я в песне больше интересовалась мелодической линией, где можно блеснуть вокалом. Теперь на первое место выдвигается содержание. Вы же сами сказали, что я теперь зрелый человек, так что я должна думать. Если мысль поэта мне понятна, если я могу её спеть так, как свою собственную, тогда эта песня будет иметь резонанс у слушателя. Ну а если к тому же ещё хорошую мелодию добавить, то тогда „бисы“ обеспечены».
«…А знаете, что было моим первым желанием после того, как я, лёжа в гипсе по самые уши, смогла двигаться? Моим самым горячим желанием было помыть пол, чтобы самой встать и своими руками это сделать. Я ещё не могла ходить, Збышек принёс мне подушку, усадил меня на неё на пол и дал мокрую тряпку, и я вокруг себя, сколько могла, помыла пол. Я тогда была счастлива. Видите, как иногда немного надо человеку для счастья… Но это уже всё в прошлом. Сейчас, если бы пришло приглашение в Италию, я бы могла туда поехать и даже петь прекрасные неаполитанские песни для итальянцев».
«…Я сочинила мелодию на сонеты Горация, который больше 2000 лет назад написал прекрасные строчки. Эту песню я очень часто пою и этой песней заканчиваю свою программу (речь идёт о песне «Радуйся жизни, не жди завтрашнего дня». – Прим. ред.). В ней рассказывается, как природа возрождается к жизни, как весна начинается… Смысл этой песни в том, что надо радоваться жизни, надо идти на свидание, надо спешить пить молодое вино, плясать, ничего не откладывать. Потому что придёт день, когда все мы встретимся в том, другом царстве. Но это совсем не грустная песня. Просто надо радоваться реке жизни, которая нас несёт. Ничего, что она нас несёт к концу, она бурная, от нас зависит, какая она…»
С юности я была увлечена посещением театральных спектаклей и концертов, старалась не пропускать ни одного интересного мероприятия в Ленинграде, поэтому тумбы с афишами на улицах города всегда привлекали моё внимание. Однажды летом 1972 года я увидела на такой тумбе афишу концерта некой Анны Герман из Польши. Я удивилась, так как имя этой певицы мне тогда было неизвестно. Как позже я узнала, это был первый приезд Анечки в СССР после длительной реабилитации от автокатастрофы. Тогда, в тот летний день, я просто купила два билета и с соседкой по квартире вечером пошла на концерт в ДК им. Горького.
Уже на концерте я поняла, что этот голос меня пленил – настолько сильным было впечатление. По окончании я, сама не знаю почему, решила дождаться Анну у служебного выхода. А там – толпа поклонников и милиция. Выходит Анна, и идёт прямо в моём направлении, и, столкнувшись со мной, говорит: «Л вам нравятся мои песни?». Я ответила, что нравятся. Анна села в машину и уехала… В тот приезд было несколько концертов в разных концертных залах Ленинграда, и я, конечно же, не могла их пропустить. Следующие приезды были в 1974 и 1975 годах. Анна уже знала меня в лицо, я на каждом концерте выходила с цветами и после концерта преданно ждала у служебного входа. После концерта в театре «Муз-комедии» в 1975 году Анна сказала: «Я теперь долго не приеду, я жду ребенка».
Фото Р. Оконского
Но в 1978-м она вновь приехала. Первый концерт был в ДК им. Кирова, что на Васильевском острове.
В первом отделении у Анны выключился микрофон во время кульминационной песни программы «Из-за острова на стрежень»…
Зал замер…
Пианист умолк, и вдруг Анна, выйдя на авансцену, начала петь а капелла: «Мощным взмахом поднимает он красавицу княжну… И за борт её бросает в набежавшую волну…».
Я сидела в первых рядах и видела по её мимике, насколько трудно ей петь без сопровождения и без микрофона на целый зрительный зал. Но силы её голоса хватило, чтобы было слышно каждому зрителю. Такое исполнение буквально шокировало зал, который на финальных словах песни ответил Анне громоподобными овациями.
Я с букетом цветов вышла на сцену, а она взяла мои руки и спрашивает: «Раечка, слышно было?». Я ей говорю: «Не волнуйтесь, всё хорошо…». Из зрительного зала прямо на нас летели охапки цветов, я помогла Анне собрать их и положить на рояль.
После того концерта она задала мне вопрос, который задавала всегда после всех последующих концертов: «Раечка, а завтра мы увидимся?». Ответ был всегда положительным. Какие бы важные дела ни были назначены на следующий день, я всегда предпочитала им встречу с Анной Герман.
И вот Анна приезжает в Ленинград в конце декабря 1979 года. Первые несколько концертов были в ДК им. Капранова. 30 декабря в антракте я договорилась со звукорежиссёром Сташеком, что завтра я принесу катушечный магнитофон, чтобы подключить его к пульту и записать концерт. Сташек согласовал это с Анной, она не возражала, и на следующий день 31 декабря 1979 года я была в ДК с катушечным магнитофоном.
Одно из последних выступлений в Польше, август 1979 года. Фото Ежи Ундро
Здесь нужно сделать отступление, вспомнив о том, что в советские годы достать катушечный магнитофон было делом непростым, а 31 декабря – почти невозможным. Я обзвонила десятки знакомых, но все только улыбались: «Раечка, ну что ты, завтра же Новый год, как мы будем без магнитофона? У нас гости, будут танцы…». Но меня не покидало необъяснимое ощущение, что я обязана записать концерт Анны, мне уже тогда казалось, что она больше не приедет… В итоге магнитофон был у меня, но с ним были какие-то проблемы, и мне не удалось записать первое отделение концерта. В антракте Сташек наконец-то подключил мою «бандуру», и второе отделение записалось на плёнку…
После концерта ситуация традиционная – я у служебного входа, и вопрос Анны: «Раечка, а завтра мы увидимся?».
Завтра, т. е. 1 января 1980 года, мы увиделись. Новогодний концерт был в БКЗ «Октябрьский». Был аншлаг, все 4000 мест были заполнены. Я снова отдала Сташеку свой магнитофон, и он записал первое отделение концерта… Так у меня оказались записанными на плёнку оба отделения той программы.
Но разве я могла догадываться, что во втором отделении концерта меня ждёт сюрприз от Анны? Эх, магнитофон уже был выключен (закончилась плёнка), и запись «сюрприза» не сохранилась. После одной из песен Анна подошла к роялю и, взяв листочек бумаги с текстом песни, сказала: «Я обратила внимание, что к нам на концерт несколько человек ходят в каждый мой приезд. Это очень приятно, но я боюсь, что им надоест слушать одни и те же песни, ведь они не пропускают ни одного концерта. Специально для моих верных друзей – Раечки и Нелли (Нелли Низамова – подруга Раисы Алексеевой, поклонница А. Герман. – Прим. ред.) – я хочу в подарок, в честь Нового года, спеть совсем свежую песню»:
У служебного входа после этого концерта Анна взяла меня за руку, и мы пошли к автобусу. Анечка села на ступеньку возле водителя и попросила всех дать ей десять минут пообщаться со мной. Анна говорила, что завтра улетает в Варшаву, что очень ждёт встречу весной… В конце разговора Анна попросила меня приехать наутро к гостинице «Европейская» к 9 часам утра. Оттуда она должна была уезжать в аэропорт и лететь, кажется, в Москву.
2 января 1980 года я уже в 8 утра была у гостиницы, улица была абсолютно безлюдной, шёл мягкий снег, и было очень красиво. В 9.00 из гостиницы вышла Анна, кутаясь в дублёнку, очень бледная: «Раечка, давайте погуляем. Что-то нехорошо себя чувствую. Кофе выпила, лекарство тоже, а давление всё еще низкое…». Мы ходили с Анной по улице вдоль гостиницы, она много расспрашивала обо мне, о моей работе. Я тогда работала в вычислительном центре и одновременно помогала одной ленинградской актрисе воспитывать её дочку. Услышав это, Анечка улыбнулась: «Вот, Раечка, жалко, что я здесь не живу, а то вы бы и мне помогли сыночка растить». Потом она рассказала о своих московских друзьях, об Анне Николаевне Качалиной… Разговор был таким доверительным, будто мы всю жизнь были в приятельских отношениях. Так за разговорами пролетел час, Анечка позвала меня погреться в автобус. Представительница «Госконцерта», приставленная к коллективу Анны, с недоверием на меня посмотрела: по правилам я не имела права заходить в автобус с группой иностранцев без особенного разрешения, но, поскольку я была с Анной, мне это разрешили.
В автобусе мы опять много говорили, Анна взяла у меня мой адрес и сказала: «Я бы так хотела жить в России, но это сложно и невозможно. Но я бы очень хотела». Потом поинтересовалась, сколько ехать до аэропорта, я ответила, что минут сорок. Она со свойственной ей протяжностью речи сказала: «Далеко-о-о! Пора расставаться!». Мы расставались со слезами. Музыканты, которые уже знали, кто я такая, провожали меня рукопожатиями.
Автограф Анны Герман: «Раечке, моей очень, очень умной приятельнице – с самыми лучшими пожеланиями на весь високосный 1980 год! Anna German, 02.01.1980
Автобус уже отъехал от «Европейской», и тут меня осенила мысль! Я беру первое попавшееся такси и «лечу» с Нелли в Пулково. Обогнав автобус, мы приехали в аэропорт на десять минут раньше Анны. Когда подъехал автобус и нас с Нелли увидели, все не скрывали эмоций удивления! Вышла Аня, я подала ей руку. «Раечка, у вас что, вертолёт свой?!» – с улыбкой спросила она. Я проводила её до самых последних дверей, куда мне уже нельзя было проходить, а Нелли бросилась провожать вообще до пограничного кордона. Это были последние минуты, которые мне довелось быть рядом с Анной.
Я посетила все концерты Анны Герман в Ленинграде в период 1972–1979 годов. Эти концерты проходили на самых разных площадках города: в зале «Музкомедии», ДК им. Горького, ДК им. Капранова, ДК в Измайловском саду, ДК им. Кирова, в Ленинградской филармонии, Большом концертном зале «Октябрьский».
Но на один концерт, который проходил в 1978 году в зале ленинградского Театра эстрады, я всё же не попала. Там был «закрытый» концерт, билеты не продавались, а распространялись по каким-то учреждениям. Я приехала к театру с букетом роз, но меня не пустили. Милиционер, сжалившись надо мной, открыл дверь, чтобы я могла слышать выступление Анны хотя бы краем уха. А билетёры отказались даже передать мои цветы Анне в зал… Но я всё-таки дождалась конца концерта и подарила ей эти розы у служебного выхода.
В этом же 1978 году я и Нелли купили билет на самолёт и прилетели в Киев, где был объявлен концерт Анны Герман. К нашему сожалению, концерт не состоялся. В кассах на афиши Анны приклеили надпись: «Концерт отменяется в связи с болезнью артистки».