Догадался и Маршаль.
– У-у м-меня язва… Я инвалид.
– А у меня одышка, подагра, склероз сердца, – поспешил застраховать себя еще раз Стормер.
– Я полагаю, что каждому из вас найдется такое дело, которое ни в коем случае не отзовется на вашем здоровье, – ответил Цандер. – Ведь на Земле с вашими болезнями вы довольно интенсивно работали. Работа, которую я предложу вам, будет гораздо легче. Она не потребует ни нервного, ни слишком большого умственного напряжения. Работа неутомительная даже для инвалидов.
– Отказываюсь! Принципиально!
– Может быть, барон, вы принципиально откажетесь и есть? – спросил Цандер.
– Что за нелепый вопрос? Прр-продуктами мы как будто обеспечены?
– На сколько времени? И сколько времени продлится наше путешествие? Этого никто не может сказать.
– Н-но вы же сами говорили, что можете заставить течь события на Земле с большой скоростью. Быть может, за два наших ракетных месяца от врагов наших останется пепел и мы вернемся на Землю?..
– Я еще не закончил регулировку моего двигателя с внутриатомной энергией. Нам необходимо подумать о будущем – об устройстве круговорота веществ, который обеспечил бы наше питание на неопределенно долгий срок. Не напрасно же мы взяли с собой в разобранном виде оранжерею. Кроме того, нам необходимо установить солнечный двигатель, телескоп. Работы много, и нам с Гансом Фингером и Винклером не справиться одним.
– Недостает того, чтобы я полез на крышу огород разводить! – запальчиво сказал Стормер.
– Это сделают другие, более молодые и сильные, – ответил Цандер. – Но вы прекрасно можете приглядывать за оранжереей, за работой некоторых аппаратов, делать записи, даже кое-какие подсчеты. Словом, я дам вам определенные задания, расписание работ и расписание вашего рабочего дня.
– Продолжительность рабочего дня, отпуска, размер заработной платы, быть может, и штрафы за прогулы? – спросил Стормер.
Цандер пожал плечами и ответил:
– Я полагаю, что имею дело со взрослыми людьми. Подумайте, господа, и сегодня дайте мне ответ. Я не хочу принуждать вас, но и не стану отказываться от своего предложения.
Он вышел.
Все сидели озадаченные, поглядывая друг на друга.
– Мы ему покажем, как командовать нами! – хорохорился Пинч.
– Да, положение необходимо изменить, – проворчал Стормер. – Почему, собственно, Цандер взял на себя роль какого-то диктатора? Ну, он капитан, допустим. Но разве мы не путешествовали в доброе старое время на океанских пароходах? Разве мы не знаем прав капитана? Нам необходимо подумать о форме правления, так сказать. Необходима верховная власть, которая решала бы всяческие вопросы и конфликты. Почему бы мне, например, не быть президентом?..
– Хь… или мне?
– Или избрать леди Хинтон королевой, а нас – ее министрами? – с улыбкой предложил Блоттон.
– Не то! Не так! Не в том дело! – неожиданно, как всегда, заговорил Шнирер. – Вы сейчас ищете выхода, но не находите и не найдете его. Вы обвиняете Цандера в узурпации власти. Но дело не только в нем. Дело в машине! Она – бог, поработивший нас, а Цандер только верховный жрец ее. С тех пор как вы вступили на это чудовище, эту летящую машину, вы стали ее рабами. Она заставит вас работать на нее, служить ей. Мы ворочаемся, как черви, в ее брюхе…
– Как Иона во чреве китовом, – сострил Стормер.
– Машина калечила людей на Земле и будет калечить теперь вас, если вы не истребите ее, когда прилетите на новую Землю.
– Ну, на новой Земле мы сможем заставить работать возле машин других, как делали это и на старой. Пусть работают Цандеры, Гансы, Винклеры, Мэри, Жаки и их потомки. А мы будем и там получать те выгоды, которые дают машины и которых я ни за что не стану отрицать, – возразил Стормер.
– О бездна непонимания! – фальцетом закричал Шнирер. – Да неужели вы до сих пор не понимаете, что машины угрожают не только тем, кто ходит возле них? Машины порождают рабочих, рабочие несут с собой революцию, а революции уничтожат всех вас. Всякая машина уже чревата вашей смертью, вашим уничтожением. Понимаете?
– Что же вы предлагаете сделать?
– Долой машины! Долой это исчадие ада, эти чудовища, несущие нам смерть! Ближе к природе, к естественной жизни первобытных людей! Только одна природа может сделать людей истинно свободными и равными.
– С-сейчас нужно одно: немедленно объявить протест, пойти к Цандеру и сказать, что мы н-не будем работать! Мы пассажиры, а не слуги! Пусть об этом не забывает Цандер. Мы построили этот «ковчег», он наша собственность, и мы будем на нем хозяевами, а не чернорабочими. Так и передайте Цандеру, мистер Пинч. Идите же!..
Глава V
О плохо устроенном космосе, об относительном движении и о прочих вещахОднажды после утреннего чая Пинч, обращаясь к Цандеру, сказал:
– Когда же мы будем устанавливать зеркальный телескоп? Пора нам совершить вылазку из ракеты…
– Хотя бы сегодня, – ответил Цандер. – Вы пристегнете к телу портативные ракеты, но не будете пускать их в ход, пока я не выйду к вам вместе с Винклером. Нам надо еще окончить осмотр мотора. Ганс, вы можете отправляться на установку. Мы справимся без вас. Итак, для начала пять следопытов отправляются исследовать мировое пространство и устанавливать телескоп, – улыбаясь, сказал Цандер.
– Наденем эфиролазные костюмы, возьмем часть зеркал – и в путь! – воскликнул Пинч.
Спроектированный Цандером зеркальный телескоп был самым совершенным и оригинальным в мире рефлектором не только по конструкции, но и по материалам. Огромное зеркало в несколько десятков метров диаметром должно собираться в безвоздушном пространстве из отдельных полированных металлических листов. Зеркало устанавливается на расстоянии нескольких сот метров от ракеты – фокусное расстояние – и должно соединяться с нею легкими, тонкими трубами, при помощи которых астроном, сидящий в ракете и производящий наблюдения над различными светилами, может поворачивать свой объектив на требуемый угол.
Так межпланетные беглецы вооружались инструментами, которые давали им возможность еще больше расширить пределы видимого мира.
Это оригинальное сооружение обладало, однако, недостатком: при ускорении или торможении зеркало необходимо было убирать, иначе оно могло разлететься в куски.
Через четверть часа Блоттон, Амели, Мадлен и Пинч, готовые в путь, собрались в люке небольшой камеры, которая едва вмещала их. Громоздкие, неуклюжие и тяжелые на земле костюмы их здесь оказались чрезвычайно удобными и легкими. В руках все держали части зеркала. На плечах путников были прикреплены портативные ракеты в виде ранца. К поясу подвешены диски вращения. Шлемы связаны телефонными проводами, чтобы люди могли разговаривать друг с другом. Кроме того, у каждого на поясе висел большой моток тонкой стальной проволоки. Цандер настоял на том, чтобы эфиролазы прикрепили себя этой проволокой к обшивке звездолета. Он лично осмотрел костюмы, проверил исправность приборов, подающих кислород и приводящих в действие портативные ракеты, и кивнул головой: они уже не могли слышать его.
Винклер запер тяжелую толстую внутреннюю дверь камеры. Загудел мотор вакуум-насоса. По мере того как атмосферное давление в камере уменьшалось, костюмы путников под влиянием внутреннего давления в две трети атмосферы расширялись. Но это расширение шло до известного предела: костюмы имели, кроме нескольких слоев мягкой термоизоляционной прокладки, слой частой металлической сетки, которая играла двойную роль: нагреваясь от аккумулятора, она отепляла костюмы изнутри и вместе с тем увеличивала механическую прочность ткани. Четыре вздувшиеся фигуры действительно казались жителями неведомой планеты.
Когда вакуумметр показал, что в люке осталось менее тысячной доли атмосферного давления, Фингер открыл двойную внешнюю круглую дверь.
Один за другим «эфиролазы» вылезли из ракеты и прикрепили к петлям на ее поверхности концы своих проволок. Фингер первый оттолкнулся ногой от звездолета и устремился в пространство. Следом за ним попрыгали «вниз головой» другие. Он уже начинал разбираться (помогли упражнения в Стормер-сити) в ощущениях этого нового мира.
Мускулы ног действовали, как пружина, оттолкнув не только путников от ракеты, но и ракету от путников; но так как масса ракеты во много раз превышала массу человеческого тела, то удар по ракете произвел ничтожнейшее изменение в ее движении, тогда как путники оттолкнулись с заметной скоростью, причем всем казалось, что не они отделились от ракеты, а ракета была отброшена от них движением ноги, они же остались на месте. Фингер смотрел на ракету. Она постепенно уменьшалась в размерах, удаляясь от них. А все-таки она от них или они от нее? Фингер основательно продумал закон относительного движения. Он знал, что для них улетает ракета, для сидящих в ракете – улетают они, и оба утверждения правильны – каждое для своего наблюдателя.
Теперь каждый из спутников сделался самостоятельным небесным телом со своим собственным движением, траекторией полета. На эти новые небесные тела распространялись все законы небесной механики.
Летят они или стоят на месте? И если летят, то куда? Вверх? Вниз? Здесь не было ни верха, ни низа. Ракета оставалась под ногами – значит, они летят «вверх». Но сияющий шар Земли плыл в мировом пространстве над головой. Значит, они летят на Землю, то есть падают «вниз». А в отношении звезд? От миллионов далеких звезд они удалялись, к миллионам – приближались под всевозможнейшими углами. Если же зажмуриться, то кажется, что вообще нет никакого движения. Равномерное и прямолинейное движение неотличимо от неподвижности – так, кажется, утверждал Галилей?..
Сколько раз он продумывал это, летая «теоретически» еще в Стормер-сити, и вот теперь, когда он в действительности находится «среди звезд», он постигает на практике относительность движения.
Телефоны молчат. Люди слишком подавлены, ошеломлены, чтобы говорить.
Человек и космос! Никогда еще не стояли они так близко «лицом к лицу». Ничтожные пылинки мироздания, они обладали всемогущим умом, умелыми руками, которые подняли их к звездам… Маленькие, нелепые фигурки копошились в океане Вселенной.
Это был мир вечного молчания, полной, абсолютной тишины и холода. Здесь беззвучен громовой грохот всех ракетных дюз. Здесь нет ни ветров, ни облаков, ни дождей, ни туманов, ни перемен температуры, нет «погоды», нет смены дня и ночи, времен года…
И что удивительнее всего, Вселенная поражала не своей грандиозностью, а только необычайностью.
«Эфиролазам» казалось, что они находятся в центре шара, окрашенного в глубокий черный цвет. Млечный Путь опоясывал всю сферу, разделяя ее на две половины. Звезды – пылинки, крупинки – сияли, не мигая, изумрудами, аметистами, алмазами, рубинами, топазами. Бледным холодным светом светились Плеяды, четко выделявшиеся на темном фоне. Вверху виднелся земной шар, и возле него – Луна. Земля была на четверть затемнена. На освещенной стороне выделялись знакомые очертания Африки. Справа пылало Солнце; свет его был ослепительно ярок.
Созвездия имели тот же самый знакомый «земной» вид. Так же раскинулась по небу Большая Медведица, такие же очертания, как с Земли, имели Кассиопея, Андромеда, Пегас, Персей, Орион. Однако здесь были сразу видны созвездия и южного и северного полушарий Земли.
– Сэр, не можете ли вы ущипнуть меня за руку? – первым нарушил молчание Пинч, пользуясь своим телефоном. – Скажите мне: это сон или действительность?
– Забавная действительность! – сказал Генри.
– А мне кажется, что это неостроумный сон. Я не знаю, кто придумывает наши сны или они сами придумываются, но только эта выдумка неудачна.
– Советую вам, мистер Пинч, придумать космос получше. Вы на этом хорошо можете заработать! – сказала Амели.
– Эх, что сейчас делается на Пиккадилли?.. Вот там освещение, не космосу чета! Там ночью светлее, чем здесь днем!
Амели и Мадлен испуганно жались к обшивке ракеты. Обе кисло улыбались.
– Потребуйте из кассы деньги обратно, – сказала Мадлен. – Хотя вы правы. Мне также не нравится этот космос, как вы его зовете. Странно, что название прекрасного мыла, которым я всегда моюсь, присвоили этому мрачному месту. Оно не стоит того. Правда, здесь очень много звезд, гораздо больше, чем на небе Земли. Нет. Я не променяла бы этот космос на витрину парижского ювелира. И потом, здесь так пусто, неуютно, мертво. В этом я также согласна с вами… Рауль, черноглазый поэт, показал мне созвездия Ориона и Большой Медведицы, – других я не знаю. И вот теперь я смотрю на них, как на знакомых земляков, с которыми неожиданно встретилась в далеких краях… Милый Рауль, ау! Где ты? Знаешь ли ты, что твоя Мадлен в черной берлоге той самой Медведицы, на которую ты мне указывал? Я так близка от нее, что могу пожать ей лапу.
– Неужели, фрейлейн, ваша рука имеет длину в сотни биллионов километров? – спросил Ганс. Ему хотелось сказать другое: «Неужели человеческий гений потребовалось затратить на то, чтобы поднять к звездам земную пошлость?»
Ганс огляделся.
– Как обманывают нас чувства! Полная иллюзия шара, но знаешь, что никакого шара, предела нет, – сказал Пинч.
– И чтобы промчаться от края до края нашей Галактики с быстротою света, потребуется больше тридцати тысяч лет. А ведь мы видим и другие галактики! – заметил Фингер. Он уже основательно знал астрономию.
– Вы, мосье Фингер, сказали: «за нашей Галактикой». Разве мы видим не весь мир? – спросила Мадлен.
– Я уже сказал, – начал Фингер, – что надо лететь со скоростью света более тридцати тысяч лет, чтобы пролететь нашу Галактическую систему – систему Млечного Пути. Галактика – это скопление тридцати миллиардов солнц. Полагаю, что Пиккадилли не обладает таким количеством лампочек? Вся эта громада имеет общее вращение. Это Малая вселенная. Во внешней ее части расположены системы шаровых звездных куч – сотни, тысячи миллионов солнц в каждой. Дальше – на расстоянии миллионов световых лет[5] – лежат другие млечные пути, другие галактики – вселенские острова. Число этих островов, подсчитанных астрономами, свыше миллиона. Свыше миллиона галактик, и десятки миллиардов солнц в каждой. Они, скопляясь, образуют «облака галактик». Это высшее из известных нам в настоящее время структурных образований Вселенной. Совокупность облаков – галактик – составляет Метагалактическую систему. И, быть может, все это вместе входит составной частью в какую-то еще большую единицу мироздания, которую трудно даже себе вообразить.
– Довольно! Перестаньте, – взмолилась Мадлен. – Ваша Метавселенная – вроде детской игрушки, деревянных яиц, вкладывающихся друг в друга.
«Удивительная природная способность опошлять любую идею, – подумал Ганс. – Стоило тратить порох!»
Он продолжал:
– А между тем космос – это вечное движение, вечное созидание и разрушение. Вертятся спутники и обращаются вокруг планет, планеты – вокруг своей оси, вокруг Солнца, вертится Солнце и со скоростью миллиона километров в год летит само по направлению к созвездиям Лиры и Геркулеса. Как приводные ремни, снуют кометы, мчатся туманности, метеоры, космическая пыль пронизывает мировые пространства во всех направлениях.
– Миленький, вы говорите сейчас точь-в-точь как Рауль, черноглазый поэт! – воскликнула Мадлен. – Непонятно, но восхитительно… – И, по капризным законам своей «логики», она задала неожиданный вопрос: – А правда ли, что, когда падает звезда, кто-нибудь умирает?
– Правда, – с улыбкой ответил Фингер. – Вот расчет: на Земле каждую секунду умирает не менее двух человек. Падение же звезды длится примерно полсекунды.
Мадлен была несколько разочарована таким статистическим объяснением мистического поверья.
– По милости судьбы, мы еще живы, – сказал Пинч, – хотя и вознесены, как Илья, на небо. Будем же жить, а жить – это двигаться! Мы теперь «небесные тела» и потому не должны отставать от своих светящихся собратьев. Мисс Амели, хотите, я докажу вам, что этот космос по крайней мере может вращаться, и даже очень быстро?
– Вы? – изумилась Амели.
– Да, я! – гордо ответил Пинч. – Архимеду не хватало рычага, чтобы повернуть Землю, а я заставлю волчком вертеться всю вселенную без всякого рычага, при помощи нашего диска.
– Я не предполагала у вас такой эрудиции…
– Очень жаль! Пинч много знает, да помалкивает, – хвастливо заявил он. – Птолемей считал Землю центром вселенной. Теперь каждый из нас станет таким центром, вокруг которого будет вращаться вся Вселенная. Алло! Смотрите. Делайте то же, что и я.
Он взял диск, пристегнутый к поясу, освободил его от ремня и, сжав ладонями, как тарелку, придал ему вращательное движение. Все последовали его примеру, поняв его мысль: «Действие равно противодействию». Вращение диска в одну сторону заставило вращаться тела Пинча и его спутников в другую. Но им казалось, что сфера начала обращаться вокруг них. И чем быстрее вращался диск, тем быстрее обращалась вокруг них сфера. Солнце описывало по небу полный круг, то заходя за спину, то появляясь перед ними.
– Теперь заставим вертеться космос иначе! – командовал Пинч с таким видом, словно он и в самом деле нашел средство «крутить» этот космос, словно камешек, привязанный к нитке. Остановив диск, Пинч повернул его, поставив ребром к груди, и вновь придал диску вращательное движение. На этот раз сфера начала обращаться вокруг них сверху вниз. Теперь Солнце скрывалось у них над головой и всходило под ногами.
– Это получше Иисуса Навина, остановившего Солнце! – говорил Пинч. – Теперь космос в наших руках. Мы можем делать с ним, что хотим, так же как и со временем. Мы можем удлинять наши сутки, наш год или укорачивать их по собственному желанию.